Алина Распопова
Где-то рядом. Часть 1
Синий дым
Я свернул с шоссе, как вдруг на дорогу выбежал заяц. Серый шустрый он пронёсся прямо перед моими колёсами. Я резко затормозил. Клубы пыли взметнулись вверх, а заяц исчез. Он скрылся в высокой траве.
Я вышел из машины. Воздух был чист и свеж, пахло надвигающимся дождём. Просёлочная дорога уходила в поле и вела к деревне. Туда я и направлялся, коря себя за то, что так долго заставил ждать своего визита мать. Ещё в конце весны просила она приехать поправить в доме крышу. Я же собрался только сегодня. Стоял уже август, последние дни лета, за которыми последует сырой сентябрь.
Пшеницу уже скосили. Повсюду на полях ещё лежали тюки с соломой.
«Мог бы выбраться и раньше», — упрекал я себя.
Мать о помощи просила нечасто и сейчас, приближаясь к деревне, я все больше стыдился того, что не сорвался сюда раньше, по первому маминому зову. Дела, дела… Они поглотили всё моё время, спокойствие и сон съела сиюминутная суета.
Возле знака с надписью: «Михеевка» я притормозил. Начиналась деревня. Здесь прошло моё детство. Речка, лес… Окончив школу, я уехал отсюда в город, да так в нём и закрепился. В Михеевке осталась мать. Отец умер лет десять назад, сестры повыскакивали замуж и здесь уже не жили. Осталось ещё полдеревни всяких родственников, но вот крышу матери перекрыть было некому. Да я и сам понимал, что для матери я единственная опора.
Проехав в конец улицы, я остановился у нашего дома. Мать в огороде, услышала меня, заскрипела калитка.
— Приехал, Ванечка, сынок, — раздался родной голос.
Мать суетилась.
— Оставляй, оставляй тут машину, никто её не тронет. Проходи, сынок, иди в дом.
— Мам, может, давай хоть крышу сначала гляну. Смотри, дождь, кажется, собирается…
— Да что ж это, прямо с дороги и сразу на крышу… Столько проехал, и сразу работать. Может, пронесёт её, эту тучу. Да и Сенька там уже на крыше что-то латал…
— Мам… Ты иди в дом, а мне скажи, где лестница.
— Так там она, в сарае.
Где находится утварь и инструменты, я хорошо знал. С отцом, считай своими руками, весь дом в своё время перестроили.
Залез на крышу. Красивый вид открывался отсюда. Простор!
Деревня стояла на пригорке. Внизу зеркальной лентой, в которой отражались облака, блестела река. Луг возле реки выглядел пронзительно зелёным, в пойме паслись коровы. Дальше, до самого горизонта тянулись лишь изредка пересекаемые полосами деревьев поля. Небо хмурилось.
Я осмотрел крышу. Насчитал три новые латки. Сделаны они были небрежно. «Конечно, работал-то Семён не для себя», — подумалось мне. — «А матери, наверняка, пришлось ещё и бутылку ему поставить…» Стало неловко за то, что маме пришлось обращаться к чужому человеку.
Когда я слез с крыши и вошёл в дом, мать вовсю хлопотала, собирая на стол. Плита пыхтела, кипели кастрюли.
— Иди сынок, садись, покушай… Подождёт эта крыша. Постоит пока.
— Мам, следующим летом перекрою её всю заново, обещаю, — потягивая носом запах настоящего наваристого борща, ответил я. — Раз уж стала течь, лучше не будет. Куплю материалов, возьму с собой людей, всё сделаем.
— Да ты не переживай, сынок, поешь…
Мать придвинула ко мне тарелку с пирогами, поставила на стол крынку со сметаной. Мамина еда самая вкусная. Я как будто вернулся в детство. Вспомнилась беззаботная жизнь, сёстры, отец…
— Столько проехал, совсем, наверно, голодный… — продолжала причитать мать.
— Мам, ну тут всего-то до города сто двадцать километров, — сказал я, а самому стало совестно. Ехать-то всего чуть больше часа, а я два месяца собирался. Вон мама как рада.
— Как там Танюша? — расспрашивала мать. — Я носочки ей связала, ты не забудь забрать.
— Не забуду, — пообещал я. — Хорошо всё у нас, сейчас Катерина с Танюшкой на море.
— А тебя что же не взяли? — всплеснула руками мать.
— Мам, ну у меня дела, я работаю… Надо бы мне крышу тебе получше заделать, а то осенью ещё, чего доброго, потечёт. Пару листов шифера надо раздобыть. Пойду, наверно, к Мишке-председателю попрошу. Найдётся уж, наверняка, где-нибудь в вашем хозяйстве.
Когда-то с Мишкой мы сидели за одной партой. Он так и остался в деревне, был теперь главой хозяйства, своих одноклассников никогда не забывал. Помогал всем.
— Ой, не сказала я тебе, — всплеснула руками мама. — Ведь нет Мишки, помер…
— Мам, да что ты такое говоришь… — вскочил я. — Как помер? Отчего? Мы ж с ним одного года…
— Да вот помер, недели две назад. Всем селом похоронили…
— Да как же так?
Я был растерян. Мишке, как и мне, было тридцать два года. На здоровье он никогда не жаловался.
— Мам, а что ж произошло? Отчего умер? Не болел же вроде…
— Ой, там такая история… — махнула рукой мама и, смахнув слезу, села рядом на стул.
Известие о смерти Мишки-председателя заставило меня отложить ложку, я приготовился слушать.
— Нашли его, значит, в погребе, — начала мать. — Причём даже не в погребе, а рядом с ним. Лежал он так, будто убегал от кого-то, — провела мама в воздухе руками. — Вот как будто вылезти из погреба пытался, да так и застыл. Говорят, жуткое зрелище. Сам ногами на лестнице, руки вверх тянет, глаза выпучены… Ой, бррр… Говорю это, а у самой мурашки по коже.
Мама поёжилась.
— Да ладно тебе, придумывают, наверно, люди. Кто его нашёл?
— Нашла его, значит, Зинка. Председатель-то от очередной жены, воде как, ушёл. А Зинка, это соседка его, приходит помогать ему по хозяйству.
— Ну, ясно, наверно понаврала она всё, — махнул рукой я.
— Да все его видели таким, на её крики вся деревня сбежалась…
— И ты пошла?
— Не, врать не буду, я побоялась. Мёртвым председателя не видела…
— А врачи-то что говорят?
— Так и врачи то тоже ничего не поняли. Даже в город его возили. Сказали, ничего не нашли, полностью здоровенький…
— Здоровенький не умрёт.
Я призадумался, Мишку было жалко.
— А ещё все говорят, что не сам Мишка умер, что-то недоброе поселилось у него в доме. Не зря он из погреба бежал. Вроде как приведение…
— Вот сказки-то! Вы тут совсем уже… Придумываете небылицы и сами в них верите.
— Не, ты послушай сынок. Говорят, когда забирали председателя, видели что-то такое… Вот как будто туман какой в погребе. Только синий… Цвета такого яркого…
— Мам, ну какой может быть в погребе туман! Бабы твои по чём зря языками молотят. Понапридумывали всё, а ты и веришь… Наверняка сердце у Мишки прихватило, вот и умер. Сейчас часто так, инфаркт. И всё.
Мать надулась.
Я доел борщ.
— Мам, пойду я пройдусь, зайду к ребятам. Может, шифер у кого найду, да про Мишку ещё чего узнаю. А то ты так и будешь думать, что его призрак убил. Всё это ерунда!
Мать сложила мне пирогов, да дала, на всякий случай, бутылку.
Те, кого я знал, жили неподалёку. Идти пришлось недолго. Подойдя к дому Федьки Крюкова, я услышал, как на него ругается жена. Увидев меня, Федька тут же собрался и пулей вылетел из дома.
— Достала, — сквозь зубы, прохрипел он. — Хорошо, что ты зашёл. Сейчас у Вовки посидим, только за Колькой и Санькой зайдём. Давно приехал?
— Не, к обеду…
Уже через полчаса мы сидели все впятером за столом у Вовки. Мать его сразу ушла к соседке, тёте Любе. На столе, как положено, стояла выпивка и закуска. Вовка уже принёс из сарая и поставил на стол самогон
— Ну, за встречу!..
Зазвенели стаканы. Ещё через полчаса мы уже вели разговоры о жизни, мужики наперебой галдели. Прошло время, я решил заговорить о том, зачем пришёл.
— Сань, слышь, мне бы шиферу листов пять матери на крышу раздобыть, — начал я.
— Да, дружище, не вопрос, найдём…
— Только мне бы к завтрашнему дню надо…
— Ну, так завтра и найдём. Вон Матвей недавно крышу крыл, наверняка, что-то осталось. Ты наливай, дружище, наливай…
Я налил. Снова выпили.
— Оно бы, конечно, лучше к Мишке-председателю. У того всё можно было достать, — продолжал Санька, закусывая картошкой. — Но ты ж не знаешь, дружище, нет его… Царство ему небесное.
— Знаю. Мать сказала… — ответил я, чувствуя, что всё хуже ворочаю языком.
— Да, странноватенькая история-то, — включился в разговор Федька. — Ты бы видел-то, каким его нашли…
— А ты сам видел?
— Так я ж там был, когда его из дома-то выносили. Вот как тебя сейчас видел… Ужас, как вспомню, так вздрогну.
— Да чего ж там страшного?
— А я-то тебе сейчас всё расскажу…
Федька залпом допил содержимое своего стакана и начал:
— Ну это было недельки две, нет три назад… Пятого-то числа. У меня в тот самый день как раз был выходной…
— Да ладно тебе, выходной, болели мы тогда все утром после проводов у Митяя… В армию сына Митяя Лыкова провожали, — пояснил для меня Вовка.
— Вот не надо, — всполошился Федька. — Я был тогда-то в трезвом уме и твёрдой памяти и уже проснулся, когда сосед мой Петруха сказал мне, что председателя убили. Я сразу туда. А там, у дома Мишки-председателя, уже народищу полным-полно. Полиция понаехала, аж три машины. В дом никого не пускают. Но я-то подобрался прямо к крыльцу. Стою, жду, слушаю, что народец-то говорит. Председателя нашла, значит, Зинка… Говорят, еле откачали её-то, такую страсть увидела. Из погребка не смог он вылезти.
— Да как же это так? — удивился я.
— А вот то-то и оно. Мишку-то помнишь? Он был мужик шустрый, но по всем статьям здоровый. Почти не выпивал… А тут, говорят, в погребка застрял… Вот сам скажи, как такое может быть?
Я только пожал плечами.
— Ну а потом полицейские-то тело его понесли. Они-то его прикрыли сверху, но на крылечке, в аккурат, эта их простынка с покойника-то и сползла. Я как увидел Председателя-то, так ахнул.
Федька, не дожидаясь нас, налил себе ещё один стакан.
— Лицо у покойничка всё-то перекошено, глазищи выпучены, а ручки так и остались скрюченными. Видать, как он ими за лесенку погребка-то цеплялся, так вот прямо в миг и окоченел… Фу, не видел кошмарнее физиономии, как будто сам сатана за ним гнался…
Федька перекрестился.
— Ну скажешь тоже… Сатана. Ты меня слушай. Слушай, что сейчас скажу, — включился в разговор Колька. — Точно все говорят, что это синий дым его убил.
— Какой ещё синий дым? — переспросил я.
Теперь Колька, прежде чем начать свой рассказ, залпом осушил свой стакан.
— Вань, ты меня слушай, это же смерть у нас уж не первая.
Колька подпёр рукой голову.
— Помнишь дядьку Лешего… Ну который жил ещё от Мишки-председателя через три дома.
— Помню, — кивнул я.
— Ну, так вот слушай, месяца два назад он ведь тоже на тот свет отправился.
— Как так-то? — удивился я.
— А вот так. Бабка Пелагея его нашла. Зашла к Лешему, а он валяется возле двери…
— А вокруг него что-то вроде синего дыма… Так Пелагея всем потом рассказывала, — это вступил в разговор Санька.