Гидра

Кит резко обернулся, оглядывая Антона с головы до ног — чего старик увидел в огурце неположенного. Антон опустил глаза и ощутил, что уши вспыхивают словно лампочки.

НУ, ДОМЕЧТАЛСЯ?

А ЭТА СВОЛОЧЬ МОГЛА И ПОМОЛЧАТЬ!

По Трофу нельзя было сказать, что его радовала перспектива пострелять — он уже ел пельмени в своем родном городке, после удачной охоты вместе с батей.

Машина мчалась по дороге. Из-под колёс летел мелкий гравий, клубы пыли вставали на дыбы, обнимали придорожные кусты и низкие ветви молодых кедров, а затем оседали на них плотным желтым одеялом. Все это время Саричева не покидало ощущение, что он едет в бэтре, как ползущий по полу таракан, а над ним замахнулся душманский граник. Между лопаток было сыро, рубаха приклеилась к коже. Почти забытое ощущение.

Когда машина подъезжала к повороту, за которым было метров триста прямой дороги к части, он сбросил скорость, и приказал:

— Снимайте оружие с предохранителей и будьте начеку!

Троф с Китом дружно и неторопливо перевели рычажки предохранителей вниз. Антон всем телом бросился к оружию, будто каждая доля секунды была на счету. Нет, он не боялся. Пока бояться было нечего, но в руках появился какой-то мандраж.

— Товарищ старший прапорщик! — Кит испуганно смотрел на него. — Вам плохо?

— Нет, все хорошо, просто нервы. — Пиночет облегченно вздохнул, краска стала возвращаться к его лицу.

Они выехали из-за поворота. Старшина подал вперед голову и вгляделся в виднеющийся невдалеке бетонный забор, окружающий часть и железные ворота с двумя красными звездами на них. Вокруг части пространство на полста метров было освобождено от леса и, насколько хватало глаз, забор был цел. КПП стоял целым, ворота закрыты, коробки зданий за забором тоже были целыми, и лишь из глубины расположения вверх поднимался негустой дым.

— Пасите по сторонам! — Воскликнул он, а сам одной рукой достал пистолет, готовый к стрельбе.

Не доезжая КПП метров сто, он остановил автомобиль, открыл дверь и оглядел солдат:

— Пригнувшись, за мной! — И показал пример, пригнув к земле спину и быстро перебирая ногами. — Не забудьте при нападении передернуть затвор!

Парни последовали за ним. Возле ворот КПП что-то лежало. Здесь стояла такая же тишина, как и в гарнизонке. За воротами части ни звука. Ни шума батальонных машин, ни разговоров, ни детского смеха со стороны офицерского городка, ни отдаленных команд с плаца, ни песен с радио в помещении КПП. Пиночет потихоньку выпрямился и опустил пистолет. У него возникло ощущение, что ЧТО-ТО уже произошло, что они опоздали… Возле ворот лежал сержант с повязкой дежурного на рукаве, лицом вниз. Мозг старшины тут же высветил список суточного наряда, который он составлял вместе с ротным. Сержант Матвеев. Он сейчас лежал возле ворот КПП своей части в ободранной и окровавленной хэбэшке. История повторялась. Его нынешняя рота… Вот первый убитый из нее. Там, в Афгане, первым погиб…

Младший сержант Матвейчук.

«Господи, это просто совпадение или твоя воля?!»

Он подошел ближе. На первый взгляд тело было, как будто расстреляно из крупнокалиберного пулемета. Саричев поднял на мгновение взгляд, чтобы убедиться, что его окружают кедры, а не скалистые горы. Тот взвод и младшой Матвейчук были убиты из пулемета. Саричев вновь опустил взгляд. Под ним лежало даже не тело, а кусок мяса, пропущенный через крупную мясорубку, без сеточки.

— Да это же Матвей! — Воскликнул Троф, бросившись вперед.

Но Саричев, который почти полностью заменил старшего прапорщика Пиночета, резко остановил его, схватив его за рукав. Он помнил знаменитые мины-ловушки, которые ставили душманы, и сказал громко:

— Всем оставаться на своих местах, ясно!!! Без моей команды ни шагу!

Ему очень хотелось перевернуть тело, но вдруг там лежала мина разгрузочного действия? Он стал осматривать местность вокруг. Невдалеке лежал автомат. «Духи не взяли его… Почему?! Наши «калаши» всегда в цене! Или это приманка?..»

Антон наблюдал за ним и уже вовсе не ощущал себя рэйнджером, грозой боевиков и ничуть не хотел в отпуск. Ему захотелось вернуться в гарнизонный караул и спокойно доторчать смену, как в старые добрые времена. Пиночет постучал в окошко прапору Саричеву и сказал:

— Не кажется ли тебе, что эти духи какие-то странные? Оставили автомат — раз, если стреляли по КПП и разбили стекла, то почему нет тогда дыр в стенах — два, и еще, присмотрись-ка к ранам…

Саричев склонился над телом. Солнце пекло жутко, отчего кровь давно засохла, побурела, провалы ран почернели. «Черт побери, раны! Они же должны кишеть мухами!»

Вопреки этому закону на теле не было ни единого насекомого — вечных спутников разлагающегося тела. Ведь там, в жаркой стране, они иногда налетали в таком количестве, что покрывали тела шевелящимся покрывалом. Но здесь их не было. «Как, впрочем, и других живых существ…»

— Антон, просекай территорию!

Антон мысленно поблагодарил Пиночета за это задание. Не было желания глядеть на изуродованный труп, но и не было сил оторваться от этого жуткого зрелища. Этой силой оказался начкар.

Матвея он ненавидел. Да и любой огурец в роте. Было за что. Когда тот стоял в наряде по роте, молодняк вешался. Потому что туалет с кафельным полом мылся ровно пять раз. Никогда ни больше, ни меньше. Посыпался порошком или наструганным мылом, поливался водой, натирался щетками, затем вся вспененная смесь вытиралась насухо тряпками. И так еще четыре раза. После каждого раза Матвей осматривал все недоступные уголочки помещения и щедро раздавал отпуска и благодарности. А наряды по столовой! Огурцы выползали оттуда, как крепыши из Освенцима. А ночной шухер!.. А коллективная стирка его формы! Она проходила через всех, отчего стала белой, как мел. А стоило появиться там хоть одному пятнышку, как процедура тут же повторялась. А оно появлялось как минимум три раза в неделю. Иногда чаще.

А теперь вот он, МЁРТВЫЙ. Он больше ни одного огурца не отпустит в отпуск и не пробьет фанеру. Но что более удивительное — Антон не испытывал по этому поводу особой радости…

— Это не огнестрельные раны! — Заключил Саричев. Почему-то это обстоятельство внушало ему гораздо больший страх, чем страх перед духами. — Троф, подойди-ка, глянь, может, я ошибаюсь…

Троф подошел к нему. Он был сыном таежника и охотником на гражданке, поэтому многое понимал в убийственных делах. Правда, относительно животных.

— …Такое ощущение, что его кто-то грыз. — Он осмотрел место вокруг тела. — Странно, никаких следов зверя. Крупного… Только если птицы или мыши.

— Вороны и мыши взбесились?

— Вороны и мыши бежали от части. Это сделал кое-кто пострашнее их…

«С этим парнем не пропадешь. Он может хладнокровно мыслить, и внимания ему не занимать… ЭТО БЫЛО ЧТО-ТО ПОСТРАШНЕЕ… Значит, это не духи. А может, и они. Но только этим мины не нужны!»

И Пиночет резким движением перевернул Матвея. Опять лицо ожгло солнце знойной страны, и даже в носу появился запах раскаленного железа. Все тело было в каких-то зазубренных неровных дырах. Вместо носа у мертвого тоже была кровавая дыра. «Господи, да что же ЭТО?! КТО?!»

— Его проели, — высказал свою версию Троф.

Пиночет поднял автомат и передернул затвор. Блеснув на солнце, вылетел патрон и с глухим стуком упал в пыль. «Из автомата не стреляли… Матвей был в полной растерянности… Или страхе. Возможно, он убегал. От кого-то, или от чего-то. Только это ЧТО-ТО нападало не из леса, а из части — Матвеев пытался спастись бегством. ЧТО было в части?!»

— Так, — заключил он, — идём внутрь. Надо выяснить обстановку до конца. Ясно?.. Приготовьтесь к тому, что мы можем увидеть там. Наш батальон составлял двести человек плюс семьи офицеров, и, скорее всего, их уже нет в живых. Но, вполне вероятно, что кто-то остался и ему требуется помощь. И мы — самое главное — должны связаться со штабом дивизии. Идем по двое. Кит со мной. Троф с Антоном — замыкающие, наблюдать за тылами. Всё, вперёд!

Когда ноги сделали первый шаг в сторону части, душа обыкновенного немолодого человека, которому уже не до геройств и стрельб, сидящая в его теле, закричала: «ЧТО ТЫ ДЕЛАЕШЬ, ИДИОТ?! ЧТО ТЫ ТВОРИШЬ?! МАШИНА — ЭТО ВСЁ, ЧТО СВЯЗЫВЕТ ТЕБЯ С МИРОМ ЖИВЫХ! БРОСАЙ ВСЁ И ОТПРАВЛЯЙСЯ В СВОЙ КАРАУЛ! ТЫ ПОСТУПИШЬ ПРАВИЛЬНО — ТЫ ПОСТУПИШЬ ПО УСТАВУ!»

Нигде никаких следов стрельбы или другого нападения на часть. Все те же раскидистые высокие тополя, белённые известью бордюры и клумбы с гладко разровненной землёй у домов офицерского городка. Возле одной из клумб большая кукла…

Пиночет остановился на мгновение и встряхнул головой, пытаясь отогнать наваждение. В ушах появился гул, как после удара молота по большому церковному колоколу. Так было когда-то, когда он увидел впервые в жизни мёртвого человека. Потом он привык к ним. Но он не привык к мертвым детям. Из окна третьего этажа, где до сих пор была открыта рама, этой ночью, спасаясь от какого-то кошмара, выбросилась маленькая девочка. На бетонный тротуар. Пиночет пытался отогнать назойливую мысль, которая пыталась отыскать в памяти её имя — ведь он знал всех детей в части. И почему-то вид этого безжизненного детского тельца убил последнюю надежду, что кто-то остался в живых. Смерть в этом уголке Земли одним взмахом скосила всё живое. Но в то же время Саричев перестал ожидать внезапного нападения. Сейчас им ничего не грозило. Они пришли на пепелище, которое уже никому не нужно.

Но парни, наоборот, были в колоссальном напряжении. Пот образовал под мышками болото, глаза бегали из стороны в сторону, мурашки взбугрили кожу, превратив ее в подобие крупной наждачки.

Еще при входе на территорию части Антон не успел смириться с видением изуродованного тела Матвея, как его взгляд наткнулся на стекла КПП, крапленые изнутри темными вишневыми брызгами, за которыми в сумраке помещения среди опрокинутого стола и разбросанных стульев угадывался силуэт второго человека — дневального. Антон, как и Пиночет, совсем не хотел думать, кто там стоял с Матвеем. Тем более что там стоял кто-то из огурцов.

За учебными классами их ждал неприятный сюрприз — сгоревший штаб. Он выгорел дотла, оставив лишь панели перекрытия, торчащие из руин, как закопченные кости. Ни о какой связи с дивизией речи не могло быть. Пиночет проглотил и эту горькую пилюлю, и поспешил дальше. Кит еще долго провожал взглядом последнюю мечту о спасительном круге, за который можно было ухватиться в этом океане взбесившегося мира.

Они прошли мимо батальонного плаца и спортгородка, окруженного плотными рядами кедров, и дошли до поляны, по одной стороне которой стояла караулка внутреннего караула части, по другой — казармы. Караулка была ближе. И караул до того, как погибнуть, успел расстрелять весь свой боезапас, выстрелы которого, очевидно, и слышали Антон с Чижом. Близстоящие деревья были ошкурены пулями, дерн взрыхлен, само здание караулки изрешечено. Возле нее лежало несколько тел. Пиночет пораженно заметил, что стрельба велась беспорядочно, словно постовые сошли с ума и стреляли вокруг себя. «Что-то, по чему они стреляли, окружало их со всех сторон…»

— К казармам! — Он свернул на широкий тротуар, ведущий к трем двухэтажным зданиям, где находились казармы четырех рот части, взвода управления и хозвзвода. Их вторая рота находилась в центральном здании, на первом этаже. Пиночет направился туда.

Еще издалека было заметно, что большинство окон в казармах было разбито. И было понятно, почему — солдаты спасались бегством через них. Их даже не останавливалась высота второго этажа. И потому под окнами лежало множество их неподвижных тел. Все они лежали в нижнем белье, насквозь пропитанным кровью.

— ГОСПОДИ, ФАНТ!

Пиночет с Китом резко развернулись. Троф склонился над телом своего земляка. Позавчера они вместе, в каптёрке, отглаживали и брили свои парадки и прошивали медной проволокой прапорские погоны. А после наряда они собирались клеить фотки в дембельские альбомы. Всё, Фанту они больше не понадобятся. У Трофа дыхание стало прерывистым — они вместе с этим парнем росли в одном подъезде. В это время на его плечо легла чья-то рука.

— Трофик, — Сказал Саричев, сам готовый взвыть от вскрывшейся и кровоточащей раны, — сейчас не время, это мы будем делать потом. Ты мне нужен, понял? Слышишь?!

Троф глубоко вздохнул, перевёл дыхание, утер тыльной стороной ладони глаза, снял с себя пилотку и накрыл ей обращенное к небу лицо солдата.

Саричев открыл дверь подъезда и зашел внутрь. Его окутал затхлый приторно-тошнотворный дурман начинающегося гниения, так знакомый ему по Афгану. Со второго этажа по лестнице и стенам и стенам тянулись засохшие ручьи крови. Он направился к двери, ведущей в их роту. Кит сморщился. Троф решительно шел следом. Его побелевшие пальцы сжимали оружие. Не дай Бог попасться тому, кто убил его земляка! Антон едва смог подавить приступ тошноты, готовый вывернуть его желудок наружу.

Пиночет оглядел казарму с перевернутыми кроватями и скомканными одеялами. Два тела лежали возле бытовки. Он с ужасом представил, что делается на втором этаже. Их рота была в наряде, и потому в казарме не было и десяти человек, свободных от него. А на втором этаже ночью спало сорок с лишним человек! Эти засохшие ручьи, целые потоки крови, тянулись сверху. Там была просто бойня. Антон больше не мог держаться. Он оперся левой рукой о стену и дал волю тошноте выпотрошить его внутренности. Он стоял так пару минут, пока Кит не начал трясти его за плечо:

— Антон, прекращай!

— Кит, пускай сам очухается! — Остановил его Троф.

Пиночет подошел к дежурному по роте. Он лежал возле двери в оружейку. И то, что это было когда-то человеком, можно было узнать только по разорванной и окровавленной хэбэшке, по повязке дежурного, да по ремню со штык-ножом. «Где дневальный?» — Вдруг подумал Пиночет и перед ним, как слайд на диапроекторе, высветился список суточного наряда, составленный на тетрадном листке в канцелярке у ротного. «Ага, Кенов, тоже огурец… Он пожизненно стоял по роте и драил очки, благодаря своему характеру и положению в их долбанной дедовщиновской системе. Но сейчас все одинаковы, смерть уравняла всех — и дедушку Матвеева, и чмошника Кенова… А ротный был дежурным по части. Наверное, сгорел вместе со штабом».

— Ну, очухался? — Повернулся он к Антону. Тот устало кивнул.

Затем он наклонился вниз и пошарил в карманах дежурного и достал слипшиеся от бурой массы ключи от оружейки, разодрал их и открыл помещение. Послушно зазвенела сигнализация, раздирая гробовую тишину казармы, больше похожую на морг. Начкар зашел внутрь и отключил ее.

— Так, парни, — сказал он, вскрывая пирамиды с оружием, — вооружаемся. Троф с Китом — берите четыре пулемета и ленты к ним. Антон… Антонов, очнись! Хватай противогазы на весь наш караул, нагребай побольше пустых магазинов и патронов к автоматам. Быстро, начали!

Таким образом, он убил двух зайцев — обеспечил караул оружием на случай жёсткого боя и загрузил ребят работой, еще раз подтвердив закон, что работа — самое лучшее средство для отвлечения солдат от глупых и ненужных мыслей. Сам он взял пару автоматов и несколько ящиков с пулеметными лентами, которые не смогли унести Троф с Китом.

— Стройтесь!

Кит с Трофом опустили железные коробки с пулеметными лентами на бетонный тротуар. Антон, обвешанный сумками с противогазами, как новогодняя елочка игрушками, поставил на пол ящик с патронами. Он пришёл в себя. По крайней мере, в его взгляде появилось что-то осмысленное. А может, свежий воздух подействовал на него отрезвляюще.

— Думаю, объяснять не надо, что нашей части больше не существует. Даже наше батальонное знамя сгорело вместе со штабом. Но мы сейчас об этом думать не должны. Нас поставили на охрану дивизионных складов ГСМ, и мы будем там стоять до тех пор, пока нас не сменят или… не произойдет иных чрезвычайных обстоятельств. — Он указал рукой на казармы. — И сколько пройдет времени, мы не знаем, а до ближайшего населенного пункта более двух сотен километров. Поэтому мы сейчас идем к машине, вооружение складируем туда, подгоняем машину к продскладу и загружаем ее под завязку питанием. Затем возвращаемся в гарнизонку и продолжаем нести службу. — «Хотя, честно, слал бы ее подальше»! — Антон, ты как?

— В порядке.

— Идешь последним, паси за тылами. Вперёд!

Все прошло отлично. Заминка произошла лишь на складе. Через пару минут после того, как они зашли на продсклад, оттуда вышел Антон с пустыми руками, его глаза выражали растерянность.

— Товарищ старший прапорщик!

— Что?

— Картошки нет…

— Как, совсем?!

— Ни одной. Несколько гнилых осталось. А так все ящики и мешки пустые…

Какое-то далекое воспоминание шевельнулось в памяти Пиночета. Откуда-то из глубин сознания нахлынул запах костра, горечь водки во рту, аромат ухи и свежесть речной прохлады. Все это, словно неожиданная большая волна, окатила утёс памяти и схлынула, оставив лишь капли влаги — какое-то плохое предчувствие. Правда, все-таки волна оставила какое-то маленькое зёрнышко. Зёрнышко сорняка. Но оно не родилось в воспоминание. Да и некогда было вспоминать этот ускользающий, как налим с ненадёжного перемета, эпизод из жизни.

— …Ну, хорошо, беги к Трофу, помоги ему с консервами.

Антон убежал. Пиночет вернулся к наблюдению. Капли влаги подействовали на зерно. Оно начало прорастать — воспоминание зародилось в глубинах сознания, не давая покоя. Но пока память не могла понять, что это за сорняк растёт. А то, что это сорняк, и очень ядовитый, Пиночет уже чувствовал. Он нервничал и бесконечно утирал пот. «Картошка, картошка… мать её итит! Куда она делась?! Перед нарядом я сам был на складе — ее там было до сраки! Мы еще с Сидорчуком по двести пятьдесят приложили… Где он сейчас?.. Куда могла деться картошка? Кто мог сожрать две тонны картошки за сутки?!»

Вскоре несколько ящиков с консервами, два мешка с мукой и сахаром, ящик с солью и чаем, оставшийся подсохший хлеб в полиэтиленовых мешках, были загружены в машину. Пиночет последний раз оглядел вымершую, ушедшую в небытие свою воинскую часть и дал газа. Ему почему-то казалось, что за сотни и тысячи километров никого не осталось в живых. Это просто они чудом избежали Апокалипсиса или Смерть придумала им более изощренную погибель.

Перед глазами промелькнули видения детского тельца, лицо Матвея, недавнюю утреннюю зарядку в части, когда огурцы умирали на турниках, фазаны долбили их по почкам, а старики курили в тени деревьев, пьяный хохот Сидорчука, жены с дочерью, которых он не видел уже десять с лишним лет, и нашедших более спокойного и обеспеченного отца и мужа… Он вдруг ощутил, что сейчас не выдержит, слезы брызнут из глаз, он завоет, как подстреленный волк, и со всей силы ударил кулаком по рулю. Мертвую часть огласил прощальный рёв сигнала.

* * *

…Тёпа внезапно очнулся от дневной дремы. Когда машина уехала, он сел на чурачок, оглядывая окрестности. Стояла такая тишина, что был даже слышен звук чиркающей спички на втором посту, где был Чиж. Некоторое время он еще выглядывал из окопа и разглядывал находящийся за внешним ограждением лес. Но постепенно солнце начинало пригревать форму, проникая внутрь, в тело, где разлилось теплом, расслабляя мышцы. Тёпа задремал, не выпуская, тем не менее, автомат из рук.

И едва его ушей коснулся какой-то шум, он тут же очнулся, вскочил и выложил автомат на бруствер. Звук усиливался, и вскоре можно было различить гул двигателя и шорох покрышек по гравию дороги. Солдат обрадовался — это ехала машина. Значит, с частью все в порядке. Да и что с ней, в конце концов, могло произойти?! Не выходит на связь? Да просто помдеж заснул!

Из-за леса выскочил запыленный пиночетовский УАЗик и подъехал к воротам. Во все стороны расплылась пыль. Из машины выскочил Антон и подбежал к воротам. Автомобиль заехал внутрь, начкар поставил его на свое место. Из него вылезли остальные. Тёпа выскочил из окопа и хотел уже бежать к ним, но что-то его удержало от бурного проявления радости. В их движениях, угрюмых голосах и односложных разговорах было нечто мрачное, как будто они только что вернулись с похорон. Тёпа почему-то подумал о Матвее. Они хотели после наряда забухать у Коти в кочегарке. Он подошел к начкару, распихивающему в солдатский подсумок, висящий на его ремне, магазины. На его плече висел АКС. Рядом с ним Троф вытаскивал маслянисто поблескивающие тела массивных танковых пулеметов.

— Троф, что там?

— А, Тёпа, все нормально здесь?

— Да тихо здесь! Что там?

— Иди, загружай подсумок по полной программе. — Он указал ему на находящиеся на сидении груду магазинов, которые они заряжали всю дорогу. — Ну, что смотришь? Бери магазины. Нет части! Нет, понимаешь?! Все, кранты! Фанта нет, Матвея нет! Никого нет, всё, пиздец!

— Троф, — остановил его Пиночет, — успокойся, парни ничего не знают. Иди, распорядись, чтобы ночная смена спала прямо на постах, остальные охраняют. Пулемёты зарядить и расположить по окопам, выдать всем противогазы и дополнительные магазины. Кого-нибудь одного готовить завтрак. Да, и оставьте ваши стариковские и прочие фазанские замашки — шутки кончены. Мы на войне. Объясни всем ситуацию, я пока пошёл в караулку — что-то у меня малость сердечко расшалилось…

Он направился к караулке. На него, будто мешок с арматурой, навалилась смертельная усталость. Видимо, годы брали свое. После всего увиденного он опять вернулся в уголок старого — спокойного, размеренного армейского быта. И ему захотелось прилечь и вздремнуть, пока Троф готовит оборонительные позиции. «На этого парня можно положиться, он что надо!» А еще ему хотелось обдумать создавшуюся обстановку. Что делать дальше?..

Но едва он шагнул внутрь помещения, как апатия и усталость вмиг растворились, Саричев дал команду «к бою»! Он сбросил с плеча автомат, сдернул предохранитель, передернул затвор и взял оружие наизготовку. Нервы превратились в натянутую струну. И эта струна цеплялась за спусковой крючок.

Караулка стояла на территории складов, среди крон большущих кедров. Солнечного света в нее попадало мало и оттого ее сумрачное молчаливое нутро напоминало склеп. Пиночет ещё не осознал, что заставило приготовиться к бою, но Саричев в его теле сделал это рефлекторно. Тот, афганский вояка ощущал опасность. Её не было ни слышно, ни видно. Тёпин ничего не доложил о каких-либо событиях или явлениях в их отсутствие. «А может, этот сукин сын заснул и просмотрел, как в караулку кто-то пробрался»? Нет, это не были люди. Это было ЧТО-ТО ИНОЕ. Это было похоже на то, что он ощущал, подъезжая к части. «Неужели Смерть уже здесь»?

— Кто здесь?! — Крикнул он.

Естественно, караулка ответила тишиной. Он всё так же, держа оружие в изготовке, прошел до комнаты бодрствующей смены. Никого и ничего. Его комната — тоже ничего. Комната отдыхающей смены, где окна зашторены плотным мятым брезентом. На топчане, сгорбившись, сидела старуха и криво ухмылялась. Пиночет вскинул руку к выключателю, сматерился и выдохнул — это просто кто-то неаккуратно бросил свою шинель на топчан. «Чёрт побери, нервы совсем ни к черту. Еще одни такие сутки и я кого-нибудь застрелю…»

Дверь караулки открылась, и в помещение зашел Троф с Моней. Пиночет вышел к ним — внимательно понаблюдал за их реакцией. Нет, они ничего не ощущали.

— Товарищ старший прапорщик, все выполнил! Моня, давай на кухню, готовь пожрать.

Что делать дальше?

— …Троф, ты же охотник?

— Да, а что?

— Ты ничего не чувствуешь?

— Что?

— В караулке что-то не так.