— Без длинных заездов мы знаем одно: солдат перестрелял людей, захватил кассу бригады и смылся. Это и есть главное. Но если хотим понять, что он собой представляет, почему так поступил и что будет делать дальше, то без заездов в правильные ворота не попадем.
— Валяй, — Зотов обреченно махнул рукой, — езжай дальше.
— Так вот, человеку свойственно стремление выделиться. В нас живет синдром верхней ветки. Каждому хочется забраться выше, чем это могут сделать другие. Синдром естественный, данный природой. В животном мире всегда идет борьба за доминирование. Но там все вопросы решаются силой. В обществе мы поручили регулировать отношения между людьми закону. А закон не может быть справедливым. По праву закона нередко дурак получает право управлять умными…
Зотов никогда и никому не позволял высказывать сомнения в необходимости строго соблюдать субординацию, и любое касание темы о глупых начальниках и умных подчиненных задевало его самолюбие, болезненно раздражало. Он понимал, что среди его подчиненных тоже есть умные, толковые люди. Капитан Коробов из штаба бригады пишет стихи и печатает их в газетах. Стихи хорошие, с чувством и смыслом. Но это не означает, что Коробова надо назначить командиром бригады. Лейтенант Васьков знает три иностранных языка. Что же теперь, считать, что он умнее его, комбрига? И потому слова Кулакова Зотов воспринял как очередной намек. Тем не менее промолчал, сделал вид, будто его не задело.
— Ладно, переходи к делу.
— А дело в том, что, как я думаю, Чикина вело на преступление желание выделиться, показать себя.
— Перед кем выделиться? Перед нами?
— Зачем? Что мы вообще знаем о нем? Может, ему важней всех нас вместе взятых мнение тех, кого он считает своими друзьями. Потому Не наше мнение, а их для него ориентир в делах и поступках. Тем более, похоже, — у него уголовное прошлое, о котором мы не знали.
— Это точно?
— Пока предположение, но причины так думать — веские.
Зотов элегантно выругался. Элегантно потому, что произнес английское слово «шит». Оно часто звучит в американских фильмах, и целомудренные переводчики заменяют его словом «черт» или «дрянь». Однако сынишка Зотова Вадим, изучавший в школе английский, однажды торжественно возвестил: «Шит — это дерьмо». — «Ты откуда знаешь?» — спросил строгий отец. — «А мы знаем все такие слова, — Вадим ответил с явной гордостью и тут же продемонстрировал эрудицию: — Фак, шит, бастард, ассхоул…» Зотов смолчал, не став уточнять, что сии слова означают, но слово шит в свой лексикон включил, чтобы публично выпускать пар, не обращаясь к утробному мату.
Вот и теперь он вполголоса произнес:
— Шит.
— Что? — не расслышал или расслышал, но не понял Кулаков.
— Откуда такие предположения, говорю.
— Из его тумбочки в роте изъяли письма. Они весьма характерные. Вот, взгляни, если есть желание.
Кулаков снова открыл свою синюю папочку и положил на стол перед командиром тетрадный листок в прямую линейку.
Зотов надел очки, взял листок в руку и начал читать.
— Что такое «мосол»? — спросил Зотов.
— В данном случае офицер военкомата, — пояснил Кулаков.
— Собаки! — сказал Зотов со злостью. — Взяточники один на другом сидят.
— Не надо, командир. — Кулаков опустошенно вздохнул. — Я иной раз даже завидую тем, кому дают на лапу. Главное — чтобы не прихватили.
— Откровенно, дальше некуда.
— Ты читай. Чужие проблемы пусть тебя не беспокоят.
«У
Зотов поднял глаза.
— Читаю, буквы вроде русские, а сам себя чувствую, как мужик, который догадывался, что одна вторая и ноль целых пять десятых, если их сложить — это литр, а как доказать — не знал.
Кулаков усмехнулся.
— Переводить не буду. Это не существенно, хотя сильно нецензурно.
— Ладно, комиссар, в эту криминальную поэму я вникать не буду. Скорее всего, ты прав — Чикин уголовник.
— А вот по сведениям, которые дал военкомат, он чист как стеклышко. Только откровения, которые ему отписывают дружки, наводят на подозрения. Делиться подробностями налета на ювелирный магазин в Москве с посторонним человеком никто не стал бы. Ко всему такая фраза: «Я понимаю, ты не хотел делать ходки в зону…»
Зотов в сердцах шлепнул ладонью по столу.
— Шит! Какого же хрена к нему в тумбочку не заглянули раньше?
— А что насчет прав человека? Тем более соглядатайство — не моя функция.
— Оставь, Кулаков! Не надо демагогии. Когда дело касается государственных интересов, мы можем прибегать к крайним средствам. О каких правах человека можно говорить, если речь идет о предотвращении преступления?
— Слушай, командир, оставим высокие суждения дуракам и умным лицемерам. Права человека либо есть, либо их нет. Потом, если честно, мне наплевать на те интересы, которые сегодня называют государственными. Думаю, употребляя это слово, ты поддался инерции. А если сделал это сознательно, мне тебя жаль.
— Пошел ты! — Зотов уже перешел на новый лексикон в отношениях с Кулаковым, потому что мысленно уравнял его в положении с самим собой. Бросив на командирский стол рапорт, Кулаков показал, что перешел в новое качество и совершил поступок, к которому Зотов на всякий случай давно готовил себя самого, но пойти на него все еще не мог. И это уравнивало положение командира и его помощника. — Не заносись. Ты не хочешь служить и для тебя государственный интерес — красивая фраза. Я остаюсь, значит, для меня в ней скрыт определенный смысл.
— Смысл-то есть, а вот за ним — ничего. Это как два ореха, из которых один с ядром, второй без него. Если заранее знаешь, какой пустой, его грызть не станешь. Для меня сегодня служба — именно такой пустой орех. Оболочка без содержания…
— Все, поболтали. Теперь, пока тебя не уволили по приказу, давай принимать меры. Собирай офицеров, решим, что делать.
Начальник областного Управления внутренних дел полковник Шумилов подумал и подчеркнул в тексте фразы „мать проживает в пгт Красноборск“ и „не судился“ красной жирной чертой. Потянулся к переговорнику, который связывал его с начальниками отделов.
— Дуванов, Андрюшин, зайдите ко мне.
Шумилов вызвал к себе тех, кому в сложившейся ситуации можно было довериться в полной мере. Он знал, что происшествие вызовет шум не только в высших служебных инстанциях, но станет достоянием средств массовой информации, породит слухи и брожение умов у населения. В этих условиях требовалось принимать быстрые и эффективные меры, которые можно поручить только людям проверенным. А таких в подчинении Шумилова, как это недавно выяснилось, служило не так уж много.
Ровно два месяца назад по приказу Шумилова в управление нагрянули врачи из военного госпиталя. У всех руководящих сотрудников управления взяли мочу на анализ. Объяснялось это обычной заботой об их здоровье. Результаты анализов поразили Шумилова. Из сорока четырех проверенных офицеров у шестнадцати в моче оказались следы наркотиков.
Шумилов засекретил ставшие известными ему сведения. А как он мог поступить иначе, если даже у его верного заместителя, инициативного и старательного майора, моча дала положительный результат на наркотический тест? Сильнее всего облажались офицеры спецназа и отдела борьбы с незаконным оборотом наркотиков. Сапожники, к удивлению, не оказались без сапог. Что же делать? Выгнать их всех? А кто будет заниматься делом? И потом, какой звон пойдет по министерству? Удастся ли после такого самому усидеть в кресле, бабуля сказала надвое.
Шумилов предпочел не рисковать, хотя доверять всем в равной мере перестал.
Когда вызванные офицеры вошли в кабинет и притворили за собой двери, Шумилов оглядел их строгим взглядом и протянул факсограмму начальнику уголовного розыска майору Дуванову.
— Рудольф Акимович, это тебе. Познакомься и срочно задействуй Красноборск. Пусть найдут мать и побеседуют. Надо выяснить, куда может податься этот подонок. Дальние родственники, знакомые, девки — всех взять под наблюдение. Что касается „не судился“, надо немедленно запросить, оперативно-справочный отдел. Пусть пощупают у себя, есть ли у них что-то на этого Чикина. Я уверен — найдут. Плохо верится, что он ангел небесный. А если не ангел, то мимо нас не прошел. Теперь о перехвате. Надо объявлять операцию „Невод“. Подойдем к карте.
Топографическая карта области масштабом 1:100 000, аккуратно склеенная из отдельных листов и укрепленная на картонной основе, занимала в каби-нете Шумилова целую стену. При этом северная часть области располагалась под самым потолком, и, чтобы разглядеть ее, необходимо было встать на стремянку. Однако последняя требовалась редко — на север от железной дороги до самого полярного круга, где начиналась тундра, тянулись непроходимые леса, в которых меньше всего требовалось присутствие милиции.
Единственным крупным населенным пунктом, лежавшим в тайге в ста двадцати километрах от железки, был закрытый город, долгое время носивший условное название „Сибирск-60“. Позже, когда отпала необходимость делать вид, будто о секретных российских городах супостат ничего не знает, населенный пункт получил имя Синегорска. По периметру город был обнесен тремя рядами колючей изгороди и охранялся силами специальной бригады внутренних войск, которая официально именовалась войсковой частью 4483.
В городе имелась вторая охраняемая зона — промышленно-техническая. Внутри ее располагалось предприятие атомной промышленности — завод „Радон“.
Долгое время город процветал, а воинская часть считалась лучшей во внутренних войсках МВД. Большинство офицеров в порядке ротации побывало в Чечне, приобрело боевой опыт.
Общие, довольно типичные для российской армии явления — унижение молодых солдат старослужащими, ухудшение качества питания личного состава, комплектация подразделений слабо способными к несению трудной службы солдатами, дезертирства, самоубийства и членовредительство — казалось, обходили бригаду, которой командовал полковник Зотов. И вот…
Двое убитых, один тяжело раненный, похищенная касса, вооруженный автоматом и пистолетом бандит, вырвавшийся на оперативный простор, ко всему с запасом боеприпасов, спокойной жизни не предвещали.
— А с тобой, Петр Валерьянович, давай решать, где удобнее ждать гостя? Как думаешь, куда из „Радона“ лучше всего двинуться дезертиру?
Шумилов стоял возле карты и держал длинную указку у ноги, как знаменщик древко знамени.
Андрюшин подумал.
— У него есть харчи?
— Об этом не сообщили. Скорее всего, если есть, то совсем немного. Большой запас и деньги с собой сразу не утащишь.
— Деньги он может припрятать.
— Не рискнет. Он должен понимать, что в те места ему вернуться не дадут.
— В таких условиях я бы двинул на север. — Андрюшин высказал это предположение с полной определенностью. — Даже думать не стал бы.
— Куда б ты двинул? В тундру?
— Зачем? В двухстах километрах на севере от Синегорска течет Аркун. На берегах поселки и дебаркадеры. Личный маломерный флот. Украсть моторку или, в крайнем случае, снять ее за солидные бабки совсем нетрудно.
— И сколько бы ты брел до Аркуна?
— От четырех до пяти дней.
Шумилов подумал. Возразил с убежденностью:
— Он так не двинет. Вероятней всего, будет прорываться на юг. Конечно, не по бетонке, однако далеко от нее удаляться не станет.
— Что он будет прорываться на юг, это точно. Но по реке. Поэтому идти за ним по пятам не надо. Заблокируем только вот эти узлы…
Андрюшин ткнул в карту в нескольких местах.
— Мимо ему не пройти.
— Он может укрыться и какое-то время переждать в глухих поселках.
— Может, но об этом нам быстро станет известно. В любом поселке все на виду.
— Хорошо, собирай ребят из группы быстрого реагирования.
— Собираю.
— И вот что, Андрюшин. Не подставляться! Мужик ты горячий, мне это известно, но если с тобой что-то случится, в управление лучше не возвращайся.
Андрюшин понимающе хмыкнул.
— Есть берегти себя со всех сил. Что еще?
— Постарайся сделать так, чтобы этот солдат не попал в руки военных.