Ты меня предал

— Я пока не знаю, сейчас же только третье января, негде делать УЗИ. Клиника, в которой я наблюдаюсь, открывается пятого числа, схожу и выясню.

Понятия не имею, почему я настолько многословно ответила, можно было просто сказать: «Не знаю», и всё. Но беременность — это, пожалуй, единственное, о чём я была способна сейчас разговаривать, потому что только она меня и волновала.

— Ты по-прежнему у Ирины Сергеевны? — назвал Павел имя моего врача, вместе с которой мы пытались зачать последние три года нашего брака, до этого я была перебежчиком, искала нормального гинеколога. Только у Ирины Сергеевны получилось справиться со всеми моими проблемами, но перед изменой и уходом мужа даже она оказалась бессильна. Поэтому…

— Нет, не у неё.

Это было не совсем правдой — Ирина Сергеевна Верховская по-прежнему наблюдала меня, но дистанционно. На приёмы же я ходила в клинику, где мне делали ЭКО. К врачу, которому передала меня Верховская, когда стало понятно, что естественным путём забеременеть не получится. И она же сделала всё, чтобы я получила возможность провести ЭКО бесплатно хотя бы частично.

Павел явно удивился. Ещё бы, он же знал, как я дорожила Ириной Сергеевной. Открыл рот, чтобы задать следующий вопрос, но я его перебила.

— Пойдём. Мне уже лучше. Не стоит занимать туалет так долго, он может кому-нибудь понадобиться.

Павел кивнул и встал с корточек, подал мне руку. Я её проигнорировала, поднявшись сама, и проследовала к выходу.

Уже за дверью, медленно шагая к нашему столику, осознала, что допить чай не смогу. Не после того, как меня им полоскало. Лучше просто воды и домой поскорее, тем более, что наша встреча с Павлом как-то умудрилась выкатиться за рамки формальной, и мне это не нравилось.

— Принесите счёт, — попросила я официантку, садясь за стол. — И стакан воды, пожалуйста.

— Вам посчитать вместе или по отдельности? — поинтересовалась девочка, глядя на Павла с восхищением. Интересно, чем он успел её покорить? Тем, что стащил из моей сумки салфетки?

Ответить «по отдельности» я не успела.

— Вместе, — отрезал Павел, кинув на меня упрямый взгляд. Я не стала спорить, только лишние волнения для организма. Хочет он заплатить мои триста рублей за чай — пусть платит. Не обеднеет.

Пока ждали счёт, молчали. Я цедила воду мелкими глотками, Павел смотрел в окно, на улицу, занесённую снегом. Снегопад продолжался, и прохожие редели, предпочитая отсиживаться по кафешкам. И потом, когда Павел прикладывал к терминалу банковскую карточку и вкладывал в папку чаевые, мы тоже не разговаривали. Но как только официантка ушла, бывший муж неожиданно заявил:

— Я тебя отвезу.

Я вскинула брови.

— Что, прости? — переспросила с недоумением.

— Я тебя отвезу, — с нажимом повторил Павел. Опять на его лице появился тот упрямый взгляд, которым он окинул меня, попросив общий счёт. Я хорошо изучила такую его реакцию за годы брака — обычно она означала, что сопротивляться бесполезно. Но не в этом случае. Последние минуты я просто мечтала скорее отделаться от Павла, и желательно, сделать это до конца жизни, а он предлагает мне ещё с час по пробкам трястись до дома?

— Давай не будем перегибать. Мы встретились, поговорили, ты сказал всё, что планировал. Теперь расходимся, и желательно…

«Больше не видеться» я не договорила.

— Послушай, Динь. — Я поморщилась, в очередной раз услышав это обращение. Понимаю, привычка, но можно же как-то её контролировать? Я же больше не зову его Пашей. Причём даже мысленно. — Я всё понимаю, но просто не могу позволить тебе спуститься в метро. А если ты поскользнёшься и упадёшь? А если тебя кто-нибудь случайно в живот толкнёт, такое же бывает. А если наткнёшься на приставучую пьяную компанию? Я знаю, ты мечтаешь от меня отделаться, но давай будем рассуждать разумно. Безопаснее поехать домой на моей машине.

Рассуждать разумно, значит…

— По статистике автомобильные аварии… — начала я, но вновь не договорила.

— Я хорошо вожу, Динь. Ты же помнишь. Пожалуйста, не упрямься. Тебя это ни к чему не обязывает. Если хочешь, сядь сзади и вообще всю дорогу ни слова мне не говори.

Ладно, чёрт с ним. Действительно проще согласиться, да и прав Павел — мало ли что? Ребёнок мне дороже отчаянного желания поскорее оказаться от бывшего мужа как можно дальше, лучше на разных планетах.

Павел помог надеть куртку, никак не прокомментировав тот факт, что за три года я умудрилась не сменить гардероб, и вывел из кафе, придерживая под локоть. Только оказавшись на улице, я поняла, что если бы поехала домой на метро, как собиралась, то, пожалуй, обязательно бы грохнулась на подступах — настолько тяжело было передвигаться по смеси из снега, грязи и соли, под которой был ещё и слой льда. Неловко поставишь ногу — и поедешь ею вперёд, а корпусом назад. В общем, хорошо, что Павел меня отвезёт. Безопасность превыше всего.

На заднее сиденье я забираться не стала, опасаясь, что меня начнёт тошнить. Села рядом с бывшим мужем. Окинула взглядом салон — машина была той же самой, он купил её за пару лет до развода. Ну или это точно такая же машина, с той же отделкой из искусственной кожи.

Павел вырулил со стоянки и поехал по проспекту. Водил он плавно и внимательно, это признавала даже моя мама, которая терпеть не могла машины и боялась в них ездить. С Павлом не боялась и ездила.

И его предательство подкосило её ничуть не меньше, чем меня.

Как бывший муж и предлагал, я молчала всю дорогу. Да и не хотелось мне разговаривать — о чём? Павел не был мне интересен. Единственное, что я могла бы спросить: как поживает Любовь Андреевна, но даже это просто из врождённой вежливости. Какая разница, как она поживает? Бывший муж, бывшая свекровь — чужие люди.

— Кто гуляет с Кнопой? — неожиданно поинтересовался Павел, и я мотнула головой, пытаясь осознать вопрос. Не получилось.

— В каком смысле — кто? — Я нахмурилась и посмотрела на собеседника с недоумением. — А есть варианты?

— Не знаю. Но хочу узнать. Потому что тебе, Динь, лучше не гулять сейчас с собакой, и ты сама понимаешь, почему.

Я уже открыла рот, чтобы узнать, почему, но почти тут же его закрыла.

И вновь Павел прав. Каждую зиму я хоть раз, но падала из-за Кнопы, которая порой тянула поводок, завидев какую-нибудь знакомую собачку. Сама Кнопа была не слишком крупной дворняжкой — помесь со спаниелем, чёрная с белой грудкой и немного лохматая, — но когда стремилась пообщаться с другом или подружкой, превращалась в целого слона на верёвочке.

— У меня нет других вариантов. — Я пожала плечами и пообещала самой себе, что буду аккуратнее. Вообще надо будет немного изменить Кнопе график выгула, чтобы гулять в другое время, когда на улице меньше собак. Или даже поискать человека, который смог бы выходить с ней хотя бы раз в день, а второй выгул будет на мне.

— Тогда я её выведу.

Я медленно повернулась к Павлу, невозмутимому и незыблемому, как скала посреди бушующего океана. Он будто бы не сказал ничего удивительного или странного, так, мелочь какую-то. Подумаешь, ставит меня перед фактом, что выведет погулять мою собаку.

Мою. Собаку.

— Давай сделаем вид, что я этого не слышала, — процедила я, вновь отворачиваясь. Павел, который из-за чего-то нервничал и трясся в кафе, ушёл в прошлое, и теперь рядом сидел всё тот же уверенный в себе и спокойный мужчина, который был когда-то моим.

— Динь…

— И вот этого я не слышала тоже, — почти прорычала я, сцепляя руки в замок. Спокойнее, спокойнее! — Я уже говорила тебе: не называй меня так. Ты не имеешь права. Ты меня предал!

Это было… почти истерично. И я поморщилась, открывая рот, глубоко дыша и пытаясь прогнать внезапно выступившие на глазах слёзы.

Эмоции… значит, они во мне всё-таки есть. Плохо.

Павел не стал отвечать, и мы доехали до моего дома в полнейшей тишине. Он припарковался во дворе, и я выскочила из машины, посеменила к подъезду, стараясь не реагировать на ненавязчивое прикосновение к локтю. Павел придерживал меня, чтобы не упала.

Зашёл в лифт, доехал вместе со мной на шестой этаж, и уже на площадке я сказала:

— Иди.

Он покачал головой. Опять этот упрямый до железобетонности взгляд…

— Я выведу Кнопу. А потом уйду, обещаю.

Во мне ярко и непримиримо в который раз за этот день вспыхнуло раздражение, но я его погасила усилием воли.

Ладно, пусть делает, что хочет. Пошёл в баню. Не хватает ещё из-за этой нервотрёпки в больницу загреметь.

Я повернулась к двери, открыла её — и сразу успокоилась, заметив Кнопу, которая стояла на пороге с восторженным видом и виляла хвостом, как пропеллером. Счастливая до безобразия, с полным обожания взглядом, направленным, увы, не на меня.

Я не смотрела, как Павел гладил её, нашёптывая на уши какие-то нежности. Села на пуф, наклонилась и уже хотела расстегнуть молнию на сапогах, как бывший муж, отодвинув в сторону Кнопу, опустился рядом на колени и сделал всё сам. Расстегнул обе молнии, снял с меня сапоги, нашёл и подал тапочки. Потом помог подняться с пуфа, стянул с меня куртку и повесил её на вешалку. Всё привычными, ни капли не забытыми жестами, от которых мне стало почти физически плохо.

Я не сказала даже банального «спасибо», просто сбежала из коридора на кухню. Там уселась на табуретку и настороженно прислушалась к звукам, что доносились из прихожей.

Павел сам нашёл шлейку, поводок — впрочем, всё лежало на тех же местах, что и раньше, — экипировал Кнопу, произнёс негромкое: «Гулять» — и вышел из квартиры.

2

Павел

Снег всё валил и валил, и создавалось впечатление, что январь решил отыграться за почти бесснежный декабрь. Машины, стоявшие во дворе с утра, замело уже по самую крышу, и если снегопад продлится ещё хотя бы пару часов, выйти из подъезда будет проблематично. Павел и так с трудом открыл дверь — её залепило снегом буквально за пару минут, пока он отводил Динь в квартиру и готовил Кнопу к прогулке.

Динь.

Сердце привычно заныло, затянуло, как бывало всегда, когда он думал о бывшей жене. Только на этот раз к этому давно ставшему привычным чувству добавилось новое. У Павла вдруг появилась цель, и это неожиданно воодушевило.

Последние пару лет Павел ощущал себя так, будто он не человек, а дерьмо в проруби — никому не нужный, бесполезный отход жизнедеятельности, который не живёт, а просто плывёт по течению, как плыл он всё это время. Эти чувства обострились после смерти матери — Любовь Андреевна, несмотря на осуждение за развод с Динь, продолжала поддерживать и любить его, единственная в этом мире. Но год назад её не стало, и у Павла тогда даже не хватило смелости сообщить о случившемся бывшей жене — Динь как раз потеряла собственную маму, он не желал её огорчать. А теперь и подавно не стоило упоминать об этом, но что делать, если Динь спросит? Впрочем… пока что она пребывала в твёрдой уверенности, будто это их последняя встреча, и Павел не стал её переубеждать. Если Динь так спокойнее, пусть. Пусть думает, что он сейчас погуляет с Кнопой, вернёт собаку и уйдёт навсегда. Она же беременна, не нужно её раздражать.

Кнопа радостно носилась по дворам, виляла хвостом и ела снег, точно так же, как и три года назад, когда Павел выгуливал её в последний раз. Он ведь не только Динь предал, получается, но и Кнопу, которая тоже любила его и ждала, считала своим хозяином. Только, в отличие от Динь, собака не понимала, что он предатель — она просто радовалась его возвращению. В отличие от бывшей жены.

Сегодня Динь смотрела на Павла так, как никогда не смотрела раньше — холодно и безразлично, будто на чужого человека. Иногда она раздражалась, но даже это раздражение отдавало равнодушием, как случается, если злишься на случайного попутчика в автобусе. Динь была закрыта для него, и это оказалось очень больно. До невыносимости.

Павел закурил, шагая дальше, по направлению к парку. Погуляет с Кнопой подольше, проветрит мозги, а собака разомнёт лапы — обоим будет полезно. Главное, не замёрзнуть и не превратиться в снеговиков на этом бешеном ветру.

Он знал, что эти три года Динь старалась не думать о нём, тогда как он, наоборот, думал каждую минуту. Просто не мог иначе — жизнь без неё превратилась в какую-то безумную тягомотину, которая угнетала, словно на грудь поставили бетонную плиту. Удивительно, но последние пару лет перед разводом им не было легко, однако то гнетущее ощущение беды ни в какое сравнение не шло с тем глухим отчаянием и безысходностью, которые накрыли Павла после ухода от Динь. Пока Настя была беременна, он ещё как-то держался, но потом Соня родилась и почти сразу умерла — и всё.

Павлу тогда казалось, что он долго шёл по краю пропасти, и вот наконец — сорвался. Он начал и пить, и курить, взял на работе неоплачиваемый отпуск и погрузился в собственную депрессию. Да, это была депрессия, именно такой диагноз поставил психотерапевт, к которому Павла чуть ли не за уши оттащила мать, рыдая и угрожая позвонить Динь и всё ей рассказать. Это и привело его тогда в чувство — не хотелось позориться перед женой, она ведь считала его сильным. Хотя теперь она, наверное, уже давно передумала, и не зря. Павел и сам полагал, что он слабак. Не выдержал диагнозов и проблем Динь, не обсудил с ней своё подавленное состояние, набрал слишком много работы, пытаясь отстраниться от проблем в семье, и повёлся на вертихвостку. А после даже не объяснил ничего нормально, не пытался попросить прощения, а слился, как то самое… дерьмо.

И если есть шанс что-то изменить сейчас, чтобы Динь хотя бы перестала считать его моральным уродом, Павел им воспользуется. И заодно поможет бывшей жене выносить и родить. В том, что помощь ей нужна, он ни капли не сомневался.

Павел гулял с Кнопой почти час, и когда возвращался, на улице уже стемнело. Он зашёл в квартиру, тихо открыв замок запасным ключом, который забрал из комода в прихожей, где он лежал и раньше, заглянул на кухню и в гостиную — света нигде не было. Наверное, Динь ушла в маленькую комнату и, возможно, даже легла спать. Павел решил не тревожить её, бесшумно разделся, помыл Кнопе лапы, зашёл на кухню и огляделся.

На полу стояла только одна бутылка воды, которой Динь хватит максимум до завтра. В холодильнике почти не было любимых йогуртов жены, и кефира, и никакого мяса, и яиц маловато. Павел набрал список в заметках телефона, оделся и отправился в магазин. Купил всё по списку, в том числе несколько двухлитровых бутылок воды, вернулся в квартиру к Динь, так же тихо всё расставил, написал жене записку, погладил между остро торчащих ушей Кнопу — и ушёл.

Дина

Я проснулась около восьми часов вечера. Вытащила из-под подушки мобильный телефон и поморщилась — и как я умудрилась так долго проспать?.. Прилегла же на минуточку! Видимо, организм настолько пребывал под впечатлением от встречи с Павлом, что не выдержал и решил отключиться, восстановить моральные и физические силы. Ну и ладно. Плохо только то, что я планировала сходить в магазин, в холодильнике шаром покати и воды нет, а теперь получается — либо тащиться туда сейчас, вечером, рискуя напороться на каких-нибудь новогодних алкашей, либо откладывать до утра.

Я вышла из спальни и сразу наткнулась взглядом на довольную Кнопу, развалившуюся на лежанке и грызущую какую-то вкусняшку. Пригляделась и нахмурилась — подобных собачьих лакомств дома сейчас не было. Откуда это? Павел купил, что ли? Он мог. Любил Кнопу, когда жил с нами, всегда гулял с ней с удовольствием, несмотря на то, что заводила собаку вообще-то я. Почти сразу после свадьбы поехала в приют и выбрала там дворняжку, которая мне понравилась больше всего, маленькую и какую-то шуганную. Кнопа оказалась воспитанной и то ли знала команды, то ли хорошо понимала речь, но с поведением у нас никогда не было проблем. Были проблемы только со страхом — она опасалась чужих людей, боялась, что её от нас заберут и настороженно относилась к другим собакам. Павел сам ходил с Кнопой к кинологу, занимался и дрессировал, и честно говоря, настоящим хозяином я считала его, а не себя. Да и Кнопа тоже. Но… когда в тот вечер он собирал вещи, то даже не вспомнил про неё. Оставил мне и за три года ни разу не поинтересовался, жива ли она вообще.

И вот — теперь эта влюблённая псина сидит абсолютно счастливая, грызёт что-то и виляет хвостом. Она даже не понимает, что её предали, кинули, как надоедливую игрушку, выбросили на помойку. И меня вместе с ней, да. Но она способна радоваться «возвращению» в нашу жизнь Павла, а я как-то не очень.

Я погладила Кнопу по голове, вздохнула и направилась на кухню — безумно хотелось есть, я ведь только завтракала. Но на пороге застыла и нахмурилась, не понимая, почему мне кажется, будто что-то не так…

Точно. На подоконнике двухлитровые бутылки с водой. Раз, два… пять бутылок. Чёрт побери, откуда? Хотя глупый вопрос. Но почему вот так, а не по пять литров, как мы обычно покупали?

От этого «мы» меня покоробило. Но правда ведь, когда я ещё была замужем, мы с Павлом всегда покупали пятилитровые упаковки с водой. Может, таких в магазине не было, раскупили перед Новым годом и ещё не завезли? Или…

Я распахнула глаза, заметив на кухонном столе листок бумаги и ручку. Записка? Он оставил мне записку?

Я приблизилась к ней, как будто она могла взорваться и убить меня, осторожно взяла в руку, вчиталась в знакомый ровный почерк.

«Не выводи Кнопу. Я подъеду к шести утра, выведу».

И всё.

Господи, он сошёл с ума. Надо срочно найти человека, который будет выгуливать мою собаку вместо Павла, чтобы он наконец от меня отстал. Вот сейчас этим и займусь, как раз время есть. Только сначала поужинаю.

Я открыла холодильник… и замерла в недоумении. Я точно помнила, что моего любимого черничного йогурта оставалась только одна баночка, а теперь их было четыре. И кефир на двери стоит, а он же как раз утром кончился. Упаковка яиц лежит на верхней полке. В лотке для овощей — огурцы, помидоры и укроп, а в зоне свежести — куриная грудка, творог и два творожных сырка. Как я люблю, со сгущёнкой.

Я настолько удивилась, что у меня даже не осталось сил сердиться на Павла. Хорошо, конечно, что в магазин не надо — минимум на завтра всё есть — но меня не оставляло ощущение подставы. Сегодня бывший муж выгуливает мою собаку и ходит за меня в магазин, а завтра что? Решит, что ему можно вернуться, раз он такой хороший и старательный? Ну нет, только через мой труп.

Я заварила себе ромашку, чтобы успокоиться, сделала яичницу с помидорами, отрезала сыр, почистила огурец. И когда всё съела и выпила, то как-то угомонилась и перестала нервничать.

Пусть Павел делает, что хочет, без разницы. А мне просто надо выносить и родить ребёнка.

Но человека для Кнопы всё-таки нужно найти.

Я надеялась проснуться к утреннему приезду бывшего мужа, чтобы поговорить с ним, сказать, что ищу для Кнопы кого-нибудь, кто будет с ней гулять, но не смогла встать по будильнику без десяти шесть. Только открыла глаза, посмотрела на часы и решила — ну к чёрту, я спать хочу. Потом поговорим. И лучше не лично, а по телефону.

В итоге проспала почти до девяти утра. Встала, позавтракала, потом погуляла — благо, снегопад прекратился и дорожки успели расчистить — приготовила себе еды и пообедала, и только ближе к вечеру села за работу. Пару часов занималась переводами детских энциклопедий… а потом неожиданно услышала скрип поворачиваемого в замке ключа. Кнопа залаяла, метнулась в коридор — и я за ней.

Не знаю, кого я ожидала там увидеть, но это, разумеется, был Павел. И мне хватило одного лишь взгляда, чтобы понять — он примчался сюда после работы. Частная стоматология, в которой он трудился хирургом, даже по выходным была открыта для экстренных случаев. Он всегда выглядел вот так после двенадцатичасовой смены — словно его лицом мыли пол. Ничего удивительного: если стоять на ногах почти весь день, и не так будешь выглядеть, а Павел всё-таки уже не мальчик. Он поэтому и на машине домой ездил, хотя на метро выходило чуть быстрее — опасался, что не выдержит стоять ещё и в вагоне, а взрослым мужикам никто места не уступает.

Заметив меня, Павел замер, изучая с ног до головы. Ничего особенного или сексуального увидеть он не мог — дома я ходила в обычных костюмах со смешными принтами, летом это были хлопковые бриджи и футболки, а зимой длинные штаны и кофты с рукавами три четверти, и всё плюшевое, с начёсом. И обязательно тёплые шерстяные носки. Подобный вид непригоден для соблазнения, но во взгляде Павла промелькнуло что-то такое… горячее. Как когда-то в юности, когда я в шутку встречала его после работы в одном красивом нижнем белье.

— Откуда у тебя ключ? — спросила я сурово, отчего-то испытав желание срочно убежать обратно в гостиную. Я не хотела ничего чувствовать, а взгляд Павла невольно пробуждал во мне что-то. Что именно, понять я не могла, но это было нежеланно, а потому неприятно.

— Я взял запасной, — ответил бывший муж, наклонился и погладил Кнопу. Да ещё и с такой нежностью, что меня передёрнуло. Сам кинул нас, бросил — а теперь заботу проявляет. Абсурд какой-то.

Резко затошнило, и я развернулась, чтобы уйти в комнату, но не успела — Павел схватил меня за руку, останавливая.

— Динь? Тебе нехорошо? — В голосе звенела такая неподдельная тревога, что меня немедленно затошнило сильнее. Господи, да как он смеет вообще? Неужели считает, будто это нормально — сначала кинуть меня три года назад перед очередной процедурой, а теперь явиться, как ни в чём не бывало, и делать вид, что беспокоится. И обо мне, и о Кнопе. А до этого, в течение трёх лет, он где был, о ком думал?

Я вырвала ладонь из руки Павла и, схватившись за косяк, простонала:

— Меня от тебя тошнит! — И ушла в комнату. Села на диван, схватилась пальцами за занывшие виски, стараясь успокоиться. Плевать на бывшего мужа, плевать, плева-а-ать… Всё, нет его, нет! И не было никогда! Приснился он мне, приснился!

Этот, который приснился, по-видимому, снял ботинки, прошёл комнату и поставил передо мной на журнальный столик стакан с водой, а рядом положил апельсиновые мюсли с шоколадом — мои любимые. Я на секунду замерла, глядя на это всё с недоумением, а Павел прошептал, отступая назад в прихожую:

— Я только выведу Кнопу. Потом сразу уйду. Не нервничай, тебе нельзя. Пожалуйста, Ди… Дина.

Он ушёл очень быстро, я даже не успела толком осознать сказанное. И потом пару минут ещё сидела, глядя на стакан с водой и апельсиновые мюсли, ощущая, как отчего-то колет глаза и печёт в груди, словно к сердцу прикасаются раскалённым паяльником.