Помоги проекту - поделись книгой:
Он внимательно посмотрел на царевича.
— Из-за огромных успехов в политике и войнах твоего отца многие признавали его великим стратегом, как македоняне, так и греки с персами. Отсюда проявление разноречивых чувств.
Весть о трагической кончине Филиппа в Дионе принёс на женскую половину дворца, гинекей, посыльный от Александра. Олимпиада находилась в Пелле, поскольку, опасаясь непредвиденной выходки от неё, Филипп запретил бывшей супруге присутствовать на свадьбе дочери.
Олимпиада, образованная и впечатлительная дочь эпирского царя Неоптолема, выходила замуж за молодого Филиппа, не помышлявшего о македонском престоле; настроенная любить мужа всю жизнь, надеялась на взаимность. Брачная ночь, беременность, рождение сына… Сколько счастья и любви испытали они поначалу вместе! Однако походы, амбиции в политике, друзья, пиры и посторонние женщины постепенно оторвали обожаемого супруга от семейных уз, после чего Олимпиада перенесла нерастраченную любовь на сына. Распростерла над ним крылья, как заботливая орлица, готовая в любой момент броситься на защиту птенца от любой напасти. А после того как супруг увлёкся молоденькой дочерью своего военачальника, обожание и почитание сменились обидой и равнодушием, а затем бессильной яростью и ненавистью.
Александр не видел мать месяц, наверно, поэтому сразу не узнал её: от окна обернулась красивая женщине в белой тунике с открытым плечом. Мать выглядела гораздо моложе своих лет. Длинные волосы золотистого цвета уложены изящным узлом, сверху — серебряная диадема с драгоценными камнями; на пальцах перстни и кольца. Ухоженное белилами и румянами лицо, округлые линии тёмных бровей и подведённые копотью глаза не обнаруживали намёка на печаль…
Александр рассмотрел едва уловимую улыбку на губах алого цвета, напомнивших вдруг кровь отца на каменных плитах театра…
Олимпиада, довольная произведённым эффектом, ожидала разъяснений. Антипатр то ли ничего не обнаружил, то ли остался верным собственному принципу — никогда и ничему не удивляться, с осторожностью начал:
— Царица, военачальники Филиппа, его хилиархи*, настаивают, чтобы прах остался в Пелле, где он родился и занял престол. Из Пеллы распоряжался Грецией и Македонией, грозил Персии.
Олимпиада резко оборвала советника:
— Филиппу оставаться в Эгах!
— Но старую резиденцию мало кто посещает, а в Пелле захоронение царя у всех будет на виду. И Клеопатра на этом настаивает.
— Мнение шлюхи меня не интересует! А твои военачальники разве забыли, где находятся усыпальницы македонских царей? Прекратим ненужный спор!
Лицо Олимпиады покрылось мелкими морщинами, и сразу она стала похожа на прежнюю — страдающую и озлобленную на жизнь женщину. Антипатр тоже это заметил и промолчал.
Оставшись одна, Олимпиада поймала себя на мысли, что одержала первую победу над молодой соперницей, и улыбнулась…
Обнажённое тело царя до погребения сохраняли в коробе с расплавленным воском. В день похорон в помещении с покойником затемно собрались наголо остриженные плакальщицы в чёрных одеяниях. Со скорбными лицами они исполняли свою работу: с причитаниями били себя в грудь, выкрикивали плачи, в кровь царапали ногтями себе щёки. Приглашённые актёры пронзительно голосили френы — печальные песнопения, призывая присутствующих к выражению общего горя.
Две мрачного вида женщины готовили вынутого из короба покойника: омывали, натирали благовонными маслами, облекали в белые одежды. Четверо мужчин уложили тело на деревянное с позолотой ложе, убранное благоухающими ветками священного мирта.
Александр появился с матерью, когда собрались друзья Филиппа, царские вельможи и военачальники. С унылыми лицами они поглядывали на того, кого недавно называли товарищем, покровителем, властителем. Растерянно осматриваясь по сторонам, все словно спрашивали: «Что дальше? Как сложатся их судьбы?»… Каждый знал, что за двадцать пять лет царствования Филиппа обнищавшая разобщенная страна, погрязшая в княжеских междоусобицах и дворцовых распрях, обрела небывалое могущество, заставив потесниться сильнейшие военные державы — Афины, Фивы и Спарту. Что теперь ожидает Македонию? Кто станет царём, и есть ли надежда, что новый властитель удержит сложившееся политическое равновесие между Македонией, Грецией и Персией? Понятно же всем, заслуга Филиппа не в том, что после разгрома объединённого войска греческих городов при Херонее* Греция покорилась Македонии. Мирными переговорами вначале он добился мира между македонянами, затем между македонянами и греками и уже потом заставил друзей и врагов уважать Македонию и его самого как политика и стратега. Кто теперь сможет сохранить то, чего добился при жизни царь Филипп?
Жрец вложил за щеку покойнику медный обол* — лодочнику Харону за перевоз в царство мёртвых через реку Лету*. В руку умершего — медовую лепешку, призванную умилостивить трёхглавого пса Цербера, охраняющего вход в царство мертвых.
Возгласы плакальщиц усилились; погребальный трен* сопровождался непрерывным голосящим воем. Некоторые женщины впадали в транс: разрывали на себе туники, тряслись телом и с пеной на губах оказывались на земле…
Подготовительное действие продолжалось до восхода солнца. С первыми лучами солнца ложе с покойником вынесли наружу и поставили на колесницу, запряжённую четвёркой коней чёрной масти. Печальная процессия в сопровождении дворцовых гвардейцев-«сереброщитоносцев», аргираспидов*, жрецов и македонской знати направилась к месту погребения, в сторону зеленеющей долины Галиакмона*. Мужчины с чёрными повязками на руках хмурились, стенаниям женщин вторили резкие звуки флейт-авлосов*. Горожане и сельские жители с ближайших поместий толпились по обеим сторонам дороги и смотрели, кто — с сочувствием, кто — со злым взглядом. Их настораживали возможные перемены в худшую сторону.
Для погребального костра приготовили двадцать стволов священного белоствольного тополя — чести, которой удостаивались цари и герои. Младшие жрецы — неокоры* — с особым сбережением сняли покойника с колесницы, обернули в асбестовое покрывало и поместили на верху сложенных стволов. Иеродул — главный распорядитель обряда, с красной повязкой на лбу — ин-фулой — призвал народ к евфемии — обрядовой тишине перед жертвоприношением. Подал царевичу горящий факел.
— Вместе с огнем и дымом дух царя Филиппа выйдет из оболочки тела и вознесётся к богам Олимпа.
Пламя коснулось торца крайнего дерева, политого оливковым маслом; вначале показался дым, потом пламя вспыхнуло и занялось повсюду… Внезапно поднявшийся ветер лихо закрутился в траурном танце.
— Боги принимают его душу, — с удовлетворением произнёс иеродул.
Окутанный смрадной копотью асбестовый «кокон» скрылся из виду; участники печальной церемонии стали свидетелями того, как душа упокоенного царя с устрашающим гулом возносилась в божественную обитель…
Отвернув по обряду лицо от костра — за погребальным ритуалом следит богиня Эпитимбия*, — иеродул бросил в огонь отрезанные волосы Филиппа; присутствующие торопливо повторяли его действие, бросая в огонь каждый свою агальму* — жертвенные дары: благовония, золотые и серебряные монеты, праздничную одежду, дорогую посуду, оружие, драгоценности…
Прошло много времени, пока вместо огнедышащего кострища не образовалась огромная куча ярко пылающих угольев. Оберегаясь от нестерпимого жара, сикофанты особым способом ловко достали нестерпимо горячий асбестовый «кокон». В стороне развернули и тщательно собрали пепел с несколькими несгоревшими костями. Остудив кости на ветру, промыли, покрасили в синий цвет и передали иеродулу, а он, обвернув их в пурпурную ткань, положил вместе с пеплом в погребальный ларец. Перед тем как закрыть, вложил поверх ткани золотой венец, пролил жертвенное вино и подал Александру. По обычаю, сыну следовало распорядиться прахом отца. Он посмотрел на мать, но она вдали от пепелища безучастно смотрела в сторону…
После кремации огонь кострища долго ещё заливали из амфор лучшими сортами вин.
Первыми уходили женщины, за ними мужчины.
Для устройства последнего пристанища Филиппа в Эги со всей Македонии заблаговременно прислали лучших каменщиков. Трудились три дня и три ночи. Начали с глубокой ямы, где возвели небольшой храм с двумя камерами.
Александр поместил золотой ларец с прахом отца на каменные плиты первой камеры, заботливо укрыв драгоценной тканью пурпурного цвета. Рабы заполняли усыпальницу привычными для царя предметами обихода: амфорами с лучшим вином, золотыми и серебряными чашами, блюдами с уложенной доверху пищей, бронзовыми светильниками. Поставили железный треножник для жертвоприношений и костяную скребницу — для посещения «послежизненной» бани. Не оставили Филиппа и без боевого снаряжения: в углу оставили нагрудный бронзовый панцирь, короткий меч и пику, позолоченный щит, железный шлем с позолотой, бронзовые наколенники. В центре второй части усыпальницы устроили саркофаг — богато украшенное мраморное ложе с изящным фризом из скульптурных миниатюр людей и мифологических персонажей. Оставили высокий бронзовый лекиф — сосуд с благовониями.
Завершив приготовления праха царя к путешествию в потусторонний мир, Антипатр распорядился наглухо закрыть гробницу.
Рабочие подтащили на катках тяжелые каменные плиты и приготовились по команде поставить на место. В этот момент раздался громкий истеричный плач. Кричала Меда, дочь фракийского царя Кофелая, одна из первых жён Филиппа. Давно им оставленная, она проживала в Пелле его содержанкой. Расталкивая воинов, женщина бросилась к саркофагу и, содрогаясь от рыданий, обняла мрамор, словно любимого супруга. Двое жрецов попытались оттащить, а она вдруг выхватила откуда-то из складок одежды нож и ударила себя в грудь…
Иеродул в растерянности поспешил к Антипатру. Советник быстро нашёлся, пояснил ему и царевичу:
— Меда — фракиянка из гетов*, у них в обычае: если муж умирает, жена добровольно сопровождает его.
Жрец кивнул головой:
— Поступок фракиянки не соответствует обряду предков македонян, но, если так, пусть остаётся.
Александр повернулся в сторону матери, но по её безучастному виду понял, что её можно не спрашивать.
Истекающее кровью тело Меды не стали тревожить, оставили как есть; укрыли пурпурной тканью, затканной золотыми нитями с изображениями цветов. Сверху возложили диадему в виде золотых стеблей со множеством завитков и бутонов на витых золотых стеблях. Усыпальницу прикрыли каменными плитами, залили толстым слоем жидкой глины, смешанной с гипсом. После этого участники церемонии прошли мимо места погребения и кидали горсти земли. В результате образовался высокий холм — надёжное укрытие от вездесущих грабителей.
Люди уже начали расходиться, как услышали протяжное лошадиное ржание. Один из любимых коней царя словно прощался с хозяином. Иеродул спохватился:
— Боевой друг не хочет расставаться.
Коня привели на верхушку свеженасыпанного холма: он не упирался и лишь тихо пофыркивал, роняя слюну… Резкий удар меча конюха, и тёмная кровь боевого друга, пульсируя, медленно пролилась на могилу…
На месте погребения Александр совершил жертвоприношение, после чего начались обрядовые танцы. В круг вышли вооружённые люди, верхняя часть тела обнажённая, с мечами и щитами; встали друг против друга, изображая противников. Под резкие звуки флейт они нападали с яростными криками, воспроизводя боевую схватку, не проявляя страха или сбережения жизни. В размеренном темпе воины устремлялись друг на друга, напирая и отступая, чередовали выпады оружием с ловкими прыжками. Трое исполнителей в каждой руке держали по щиту; так действовали только опытные исполнители, в доказательство того, что могут справляться сразу с двумя противниками. Закончился танец быстрыми круговращениями и ловкими кувырками через голову; щиты из рук танцоры не выпускали!
На поминках македонского царя такой представилась пирриха — яркий воинственный танец, пришедший в Элладу с древнего Крита от куретов, легендарных воспитателей младенца Диониса.
Приближённые к царской семье с цветочными венками на головах проследовали на поминальный пир — перидейон. Под вместительными навесами на пиршественных ложах и за столами расположились друзья покойного, высшие военачальники, посланники греческих полисов*, приглашённые гости. Рядовым воинам и командирам раздавали мясо жертвенных животных и кувшины с вином из царских хранилищ. В честь царя Филиппа звучали похвальные речи, поскольку иные не допускались. Александр почти не прикасался к вину — он помнил поведение отца на пирушках, но к речам прислушивался с особым вниманием. Ему важно знать, кто поддержит его в предстоящей схватке за престол, на кого можно будет опереться на общевойсковом собрании. Но мысли всё время возвращались к только что завершившемуся погребению…
Почему человек умирает, и что с ним происходит потом? Как он чувствует грань, отделяющую мир живых людей от мёртвых? А если богиня неизбежности Ананке* всё равно приходит за каждым, нужно ли страшиться и переживать в ожидании смерти? Сегодня отец отошёл в царство Аида с медной монетой во рту… Неужели и там без денег не обойтись? Забавно! А если монету не положить, Харон откажется перевозить тень усопшего? Хотя говорят, что без монетки душа обречена блуждать по эту сторону подземной реки, не найдя успокоения…
Неожиданно снаружи царского навеса возникла шумная возня, послышались возбуждённые крики, проклятия… Пирующие оставили ложа и выскочили наружу. Виновником оказался македонянин Корраг, огромного роста, почти великан, известный силач, неукротимый в бою. Напротив него в напряжённой позе стоял Диоксипп, олимпионик* из Афин, приглашённый Антипатром для участия в бойцовских состязаниях. Разгорячённый вином Корраг задирал афинянина и, несмотря на его самое почитаемое в Греции звание олимпионика и внушительный вид, безудержно поносил оскорблениями. Подстрекаемый земляками, вызывал Диоксиппа на поединок в то время, как подобное выяснение первенства в силе не входило в его планы.
Участники пира, порадовавшись возможности развлечься, да ещё смертельно опасным поединком, стали подбадривать Диоксиппа, пока он не согласился. Замечательный повод для ставок — Македония против Греции, притом что каждый желал победу своему земляку. Поспешили организовать большой круг, оставив соперников в центре.
Корраг надел бронзовый панцирь, представ неистовым богом войны Аресом — с коротким копьём в руке и мечом на поясе. Диоксипп, к всеобщему изумлению и восторгу, выступил обнажённый, умащённый маслом, восхищая зрителей красивым тренированным телом. Выразительно двигая мышцами, он сжимал в руках дубину, представляясь, видимо, могучим Гераклом, вышедшим на схватку со львом — пример достойного восхищения каллогатией*, совершенством человеческой личности.
Избранный тут же из сотрапезников судья хлопнул в ладоши, и схватка началась. Корраг без промедления совершил выпад копьём, но олимпионик увернулся и ловко отразил удар дубиной. Копьё с громким хрустом переломилось! От неожиданности Корраг растерялся, схватился за рукоять меча, но афинянин не позволил это сделать: схватил его руку своей рукой, мёртвой хваткой, и резко ударил головой в грудь. Гигант пошатнулся, а Диоксипп быстро наклонился и, ухватив его за ноги, опрокинул на землю. Корраг попытался встать, видимо, не соображая, что с ним могло случиться, а противник поставил ногу ему на шею и замахнулся дубиной, чтобы прикончить. Перед тем успел оглянуться на зрителей и понял, что зрители не желают увидеть такой исход поединка.
— Отпусти его! — выкрикнул Александр и нехотя добавил: — Будет тебе награда!
Друзья Диоксиппа и гости из Афин встретили его слова одобрительными возгласами: «Вот сын, достойный своего отца!» Афиняне украсили победителя поединка лентами и цветами, подхватили на руки и с эпиникиями, победными песнями, понесли по улицам города.
Неожиданное событие оживило поминальный пир, но македонским сотрапезникам Александра поединок радости не прибавил. Недовольный поражением Коррага, царевич бросил ему в лицо:
— Зачем ссору затеял, если не выиграл? Понадеялся на силу? Забыл, что смелость противника — это начало его победы. Сила духа превосходит силу тела, а немощь духа вреднее немощи телесной.
Антипатр поддакнул:
— Твой отец презирал людей вроде Коррага за то, что они не думают о последствиях. Прежде чем объявить войну, царь Филипп достаточно долго размышлял, взвешивал собственные преимущества перед врагом, выискивал свои и чужие недостатки, вследствие чего побеждал чаще, чем проигрывал.
В конце поминального пира советник негромко произнёс, для царевича:
— Македоняне, знавшие о твоей ссоре и разногласиях с отцом, сегодня увидели любящего сына. Его душа нашла блаженный покой в зелёных лугах Елизея*. Но не оплакивай долго его, тебе предстоит большое испытание — побороться за престол. Будь готов ко всему!
В Македонии издавна принято, чтобы родные и знакомые покойного, друзья и все, кто уважал его при жизни и не хотел терять память о нём, посещали могилу на третий, девятый и тринадцатый день после смерти. Приносили дары и еду, вызывали дух покойного, спрашивали советы. Часто привлекались бродячие музыканты, сопровождавшие обряд игрой на лирах, что давало возможность душе покойного порадоваться в мрачном царстве Аида.
В конце месяца после погребения у царевича опять появился Антипатр; его озабоченный вид указывал на серьёзные намерения.
— В Пелле говорят, что твоя мать не совершила ни одного жертвоприношения в память царя Филиппа. Не хочется верить, но неуважение к традициям предков бывшего супруга со стороны эпирянки по рождению вызывает не только удивление.
— Македоняне знают, как мой отец обидел её.
— Но тогда она не хочет видеть тебя на македонском престоле.
Царевич поднял брови. Советник пояснил:
— Говорят, что твоя мать не скрывает радости из-за гибели царя македонян!
— Её не оправдываю, но после ссоры с отцом из-за его женитьбы на Клеопатре и у меня к нему возникло отчуждение. Пусть в Македонии и меня осуждают!
Советник вздохнул.
— Я тебя понял, но хочу сообщить неприятную новость. Возможно, ты по-другому построишь свои отношения с матерью.
— Неужели есть новости страшней гибели отца?
— Спроси, где находилась в ночь после убийства и что случилось с трупом убийцы Павсания, после того как его подвесили к крестовине?
— Антипатр! Я слышу ужасные слова! — вскричал царевич. — Я требую пояснений!
Советник не заставил долго себя просить. Он любил во всём ясность, особенно в делах, касающихся царской семьи. Хотя по тому как он свёл брови, разговор предстоял быть трудным.
— Александр, твой отец называл меня своим другом. Я ходил с ним в сражения. Теперь хочу принести пользу тебе. Я поддержу тебя в претензиях на престол, хотя будет нелегко, и потому не могу тебе позволить допустить промахи в поступках, как и относиться равнодушно к действиям царицы в последнее время. Враги могут только радоваться!
— У меня есть враги?
— У кого их нет! Ты узнаешь имена, как только объявишь, что готов бороться за престол, как преемник дел своего отца.
— В чём подозревается моя мать? — нетерпеливо прервал Александр.
Антипатр многозначительно посмотрел на него.
— Царица велела снять ночью тело Павсания с перекладины, куда его повесили по справедливости, как разбойника. Люди видели, как она возложила на голову убийцы венок из золотых листьев. А такую награду народ даёт своим героям! Затем велела слугам сжечь тело Павсания на месте, где погиб царь. А потом прах убийцы рассыпала на могиле жертвы, завершив всё жертвоприношением в память Павсания. Забрала меч, которым он пронзил твоего отца, и принесла в храм Диониса, оставив как жертвенный дар.
— Ложь! — Александр едва не зашёлся в крике. — Зачем это нужно моей матери?
— Если начал, скажи, что сам думаешь?
— Хорошо, попытаюсь, в меру моих догадок.
Лицо царевича мрачнело по мере того, о чём говорил Антипатр. Так она мстила за боль и унижение от бывшего супруга. Зная, что для эллина нет проклятия страшнее, чем остаться непогребенным, царица лишила убийцу законного наказания и помогла обрести покой. Тем самым вдвойне наказала Филиппа.
Антипатр, понимая, что разговор устремился в нужное русло, перешёл в наступление:
— Защиты? Телохранителя царя кто-то обидел? Не верю!
Антипатр словно не слышал его:
— Нетрудно догадаться, что он надеялся найти поддержку после того, что с ним случилось.
— Я ничего не знаю!
— О, Александр, ты многого не знаешь, потому что после ссоры с отцом ты мало интересовался жизнью дворца.
Голос царевича задрожал; он отвернулся, скрывая навернувшиеся слёзы. Пока он боролся с нахлынувшими на него чувствами, советник говорил:
— Я свидетель случившегося, мне и тогда не понравились слова Аттала. Но прежде хочу найти ответ на вопрос: почему Павсаний совершил убийство своего господина? Все при дворе знали, как Филипп ценил усердие своего телохранителя, выделял из всех пажей, приблизил к себе. Как раб посмел посягнуть на жизнь хозяина?
— Павсания трудно назвать рабом, он из родовитой семьи, и служил царю с удовольствием. Хотя не трудно догадаться о причинах, почему паж пошёл на преступление.
Поделиться книгой: