Бумеранг 52-22-52

— Вот и лопата, — обрадовался Соломон и замахал в сторону трактора рукой.

Тот, подъехав к ним, остановился и из распахнувшейся дверцы, выглянул, молодой небритый парень в кроличьей шапке, с сигареткой во рту.

— Какие проблемы, — сплюнул сигаретку тракторист.

— Слушай, друг, — подошел к кабине трактора Соломон, — Ты нам дорогу к дому не пробьешь?

— Как я туда заеду, — тракторист чуть привстал, оглядывая въезд на участок. — Через эти ворота только легковушка пройдет.

— Как, — задумался Соломон, и тут он вспомнил, что, когда Деду привозили дрова или чернозем, он снимал какую-то секцию забора, прикрученную к столбам обычной проволокой и грузовик проезжал на территорию: «Я, знаю как!». Он быстро бросился к забору и пробежавшись вдоль, тряся секции, нашел которая шаталась и раскрутив проволоку, с трудом оттащил ее на дорогу. «А здесь пройдете», — он радостно оглянулся на тракториста.

Тот вылез из двери трактора на подножку и оглядел участок:

— Тут метров сорок до дома. Считай одной солярки рублей на двести сожгу. Да, плюс работа. Пятьсот рублей с тебя парень. За меньшее не согласен.

— Пятьсот, — переспросил Соломон, судорожно хлопая руками по карманам и вытащил банковскую карту, — А карточкой можно?

— Это трактор, а не магазин «Пятерочка». Платежный терминал не предусмотрен. Только налом, — ответил тракторист, доставая следующую сигарету из пачки.

— Нала нет, — развел руками Соломон.

— Ну извини, парень, — тракторист закурил и полез в кабину.

— Дяденька, — подбежала к нему Маруся, — А у вас лопаты не будет? Мы сами прокопаем. А потом вернем.

— Ишь ты, — с интересом посмотрел на нее тракторист, — Что так сильно хочется?

— Угу, — смущенно опустила глаза Маруся.

— Понятно. Дело, молодое — ухмыльнулся тракторист и высунувшись из кабину, крикнул Соломону, — Эй, парень, убери забор с дороги. Сейчас заеду.

— Слушаюсь, — радостно козырнул Соломон, оттаскивая секцию в сторону.

Трактор громко рыкнул, выпустив черное облачко из трубы и развернувшись, опустил отвал к земле, въехав на участок и стал пробивать дорогу к дому.

Расчистив проход, трактор задним ходом выехал обратно на дорогу, и тракторист, приоткрыв кабину, подмигнул Марусе:

— Дальше надеюсь моя помощь не понадобится?

— Спасибо, справимся, — рассмеялась Маруся, — Вас, как зовут?

— Мишка Белорус. Я тут, рядом в Сосновке живу. Если, дрова привезти или навоз, обращайтесь. Студентам скидка. — И он, махнув рукой, прибавил газу и поехал по дороге, оставляя в воздухе тяжёлый запах солярки.

***

Зайдя на крыльцо, Соломон достал ключи и немного повозился с замерзшим замком, открыл дверь.

— Б-р-р, — зябко передернула плечиками Маруся, входя вслед за Соломоном из прихожей в большую комнату, занимавшую почти весь первый этаж. Дом промерз за зиму и внутри было холодней, чем на улице.

— Сейчас, камин растоплю, быстро прогреется. Обратная электричка, только через полтора часа. — Соломон отдернул шторы с окна и подойдя к камину, отодвинул задвижку тяги. Потом нагнувшись к очагу и, чиркнул зажигалкой, поджог свёрнутою газету, лежащую под пирамидкой из поленьев.

— А мне нравится здесь, — обходя комнату, произнесла Маруся. — Только холодно.

— У деда полно теплых вещей. Возьми что ни будь, набрось на плечи, — Соломон подошел к старинному платяному шкафу и распахнул створки.

— Ого, сколько одежды, — рассматривая содержимое шкафа, удивилась Маруся, — Дед твой похоже пижоном был.

— Нет, он просто не любил выбрасывать старые вещи. Здесь их накопилось еще со времен его студенческой молодости. — Соломон вытащил подбитую овчиной жилетку и протянул Марусе, — На, одень.

Маруся набросила на плечи жилетку и подошла к журнальному столику, на котором стоял большой, катушечный магнитофон. «Маяк 202», — вслух прочитала она на крышке. — А это что за агрегат?»

— Темная ты, Маруська. Чему вас на филологическом учат, — подошел к ней Соломон и взяв провод с вилкой от магнитофона, вставил ее в розетку на стене. — Это крутейший музыкальный центр, второй половины двадцатого века.

Он нагнулся к магнитофону, нажал клавишу включения и повернул ручку прокрутки. Бобины медленно закрутились и из динамиков, раздался чуть хрипловатый голос певцы под звуки гитары:

Но они вытягивают шеи

И встают на кончики носков

Чтобы видеть дальше и вернее

Нужно посмотреть поверх голов

Всё, теперь ты тёмная лошадка

Даже если видел свет вдали

Поза неустойчива и шатка

И открыта шея для петли

И любая подлая ехидна

Сосчитает позвонки на ней

Дальше видно, но недальновидно

Жить с открытой шеей меж людей…

На этих словах, словах песня вдруг прервалась, а бобина продолжала медленно вращаться, шурша оборванным концом магнитофонной ленты. Соломон, нажал кнопку на панели и выключил магнитофон.

— Зачем ты выключил. «Классная песня», — обиженно произнесла Маруся, взяв лежащую на диване старенькую гитару и тренькнув по струнам, произнесла последнюю фразу из песни: «Дальше видно, но недальновидно, жить с открытой шеей меж людей»

— Лента порвалась. Положи гитару на место. Дед не любит, чтобы ее брали другие, — строго посмотрел на нее Соломон и кивнул в сторону чуть приоткрытой двери, из которой в комнату падала полоса света, — Иди лучше на кухню, чайник поставь. А я пока поищу его лекарство.

— Да, пожалуйста, — фыркнула Маруся и положив гитару на диван, вышла из комнаты.

Соломон подошел к серванту и отодвинув стекло, стал рассматривать беспорядочно составленные на двух полках предметы. Здесь стоял хрустальный графинчик с какой-то жидкостью вишневого цвета. Стопкой лежали пожелтевшие научные журнал. Гипсовый бюст какого-то бородатого ученого. Большой будильник с остановившимися стрелками и множество жестяных чайных коробочек, которые дед коллекционеров и которые привозил из-за границы, с разных научных симпозиумов. Соломон стал вытаскивать коробочки, отставляя их в сторону и наконец увидел советского образца водительскую аптечку с выдавленным на крышке крестом и полумесяцем. Он достал ее и отойдя к окну, сел на диван и с трудом открыл молнию замка. Приподнял крышку, стал перебирать лежащие внутри упаковки с лекарствами. Названия их ни о чем ему не говорили и только небольшая трубочка в прозрачной упаковке Аскорбиновая кислота, напомнила ему, как бабушка в детстве давала ему в день по одной таблетки, и он с удовольствием рассасывал ее. Соломон развернул упаковку и вытащив одну шайбочку и положил ее в рот. Вкус у нее оставался тот же самый. Соломон прикрыл глаза, прислонился к спинке дивана и поддавшись детским, дачным воспоминаниям, задремал.

***

Его разбудил настойчивый стук в окно. Он открыл глаза и увидел темный силуэт, стоявший снаружи, на террасе.

— Откройте дверь, — требовательно произнес силуэт, вплотную приблизив лицо к стеклу. — Я знаю, что вы там.

— Что вам надо. — Соломон подошел к окну, разглядывая незнакомца.

— Милиция. — Незнакомец вытащил из внутреннего кармана пальто красную книжицу и развернув ее, приложил к стеклу на уровне головы Соломона.

— Сейчас открою, — Соломон пожал плечами и выйдя из комнаты в коридор повернул ручку замка и приоткрыл створку, вышел наружу: «Что вам надо? Кто вы?».

— Не догадываетесь, — подошел к нему незнакомец. На нем было надето серое, не по сезону легкое для зимы пальто, из-под которого снизу выглядывали начищенный до блеска, хромовые офицерские сапоги. Он, прищурившись и с неприятной улыбкой посмотрел в глаза Соломону. — Собирайся, поехали.

— Куда, — сделал шаг назад Соломон. Но тут из-за дверной створки вышел милиционер в синей шинели, с ярко красными погонами с сержантскими лычками и прихватил его за рукав толстовки.

— В отделение милиции. Мы же тебе повестку присылали на прошлой неделе, а ты похоже запамятовал и не явились. А ведь три дня уже прошло. Не хорошо, Соломон Игоревич, — все также неприязненно улыбаясь ответил незнакомец. — В доме еще есть кто ни будь?

— Не-е-т, — немного растерявшись, потряс головой Соломон.

— Тогда одевайся, поехали.

— Да, да. Я сейчас, — торопливо ответил Соломон и посмотрел на продолжающего держать его сержанта. — Можно я куртку возьму. Она в прихожей висит?

— Отпусти, — кивнул незнакомец, явно старший по званию.

Соломон подошел к вешалке, сняв с крючка куртку и осторожно, чтобы не услышала Маруся, прикрыв за собой дверь и вышел на террасу.

— Пошли, — скомандовал старший.

Они спустились с террасы и по расчищенной трактором полосе вышли на дорогу, где стоял синего цвета, с брезентовым верхом еще советского времени Газик с белой надписью на дверце «милиция».

— Это что еще за ретроавтомобиль, — остановился Соломон, удивленно разглядывая странный Газик.

— Извини друг, «Побед» свободных не было. На этом поедем, — ответил незнакомец, открывая перед ним заднюю дверцу, а стоящий сзади сержант подхватил под локти Соломона и запихнув в салон, сел рядом.

Боковые окна внутри Газика заиндевели от мороза, и Соломону с трудом удавалось разглядеть дорогу впереди через лобовое стекло между спинами впереди сидевших водителя и старшего милиционера. Они ехали по почти пустому шоссе. Иногда навстречу попадались какие-то допотопные грузовики с деревянными кузовами и реже легковые машины по внешнему виду, действительно напоминавшие ретроавтомобили 50-х годов прошлого века. Где-то через час с небольшим стали появляться городские строения. Но Соломон как не приглядывался не мог понять, где они едут. Некоторые высотные здания казались ему знакомыми, один раз даже мелькнул шпиль высотки университета, но в основном попадались двух-трехэтажные дома, которых Соломон никогда раньше не встречал в своем городе. Наконец, машина притормозила и свернув, въехала через высокие решетчатые ворота в большой, отгороженный от улицы чугунной оградой двор и проехав немного, остановилась.

— Выходим, — не поворачиваясь, скомандовал старший и сержант, открыв дверцу со своей стороны потянул за собой Соломона.

Он спрыгнул на очищенный от снега асфальт и пока старший приказывал что-то водителю, огляделся по сторонам. Место показалось ему очень знакомым. Впереди высилось шестиэтажное, светло-серое здание сразу с рядами одинаковых небольших окон с небольшой дверью у входа, облицованного серым гранитом. Здание заканчивалось с обеих сторон Г-образными пристройками, образуя форму прямоугольной подковы, охватывающей внутреннее пространство двора. Верхние этажи фасадов-пристроек, развернутых во двор, были украшены рядом высоких колон опирающихся на арочные полусводы первых этажей, что как-то выбивалось из общего казенного вида архитектурного стиля основного фасада. Вдоль здания стояло с два десятка авто, в основном таких же синих милицейских Уазиков и несколько одинаковых черных легковушек, как из старого советского кино.

— Ну, что засмотрелся, — раздался рядом голос старшего, — Никогда еще не был здесь?

— Нет. А что здесь кино какое-то снимают, — с интересом посмотрел на него Соломон.

— Ага, про казаков и разбойников, — добродушно рассмеялся старший и приказал сержанту, — Отведи его к следователю.

Сержант взял Соломона под руку, и они пошли к входу в здание. «Квасковский уголовный розыск», — успел прочитать Соломон прикрученную к стене медную табличку, заходя внутрь здания.

Они вошли внутрь, в просторное, освещенное фойе, отделанное желтым мрамором. Сержант, продолжая придерживать Соломона за руку, подошел с ним к столу, за которым сидел офицер в такой же синей форме с золотыми лейтенантскими погонами и красной повязкой «дежурный» на рукаве и протянул тому серый бланк с отпечатанным на машинке текстом. Лейтенант взглянул в бланк, открыв лежащую перед ним амбарную тетрадь и проведя пальцам по листу, что-то отметил и не поднимая головы произнес: «В тридцать второй идите, к Семенову». Сержант потянул Соломона за собой к широкой, поднимающейся вверх лестнице, перед которой стоял большой красочный плакат с изображением пухлого, румяного деда мороза в красном тулупе. Дед мороз держал в вытянутой руке меч, а другой, прикрывал грудь щитом с изображением серпа и молота. Внизу под щитом стояла размашистая надпись: «С Новым 1953 годом!».

Соломон прочитал надпись, резко остановился, и потряс головой.

— Ты, чего, — дернул его за руку сержант.

— А какой сейчас год? 1953, — Соломон перевел удивленный взгляд с Деда мороза на сержанта.

— Ты чего парень, белены объелся, — усмехнулся сержант. — Еще декабрь 52-го. Месяц до нового года. Пошли. Семенов вроде добрый следователь. Может и отпустит тебя до праздников, если упираться не будешь, — и он, крепко взяв Соломона под локоть и стал подниматься вверх по лестнице.

На третьем этаже они свернули в длинный коридор с красной ковровой дорожкой на полу и обшитыми деревянными панелями стенами. Пройдя в самый конец коридора, сержант остановился перед дверью с номером 32 и откашлявшись в кулак, постучал и приоткрыв створку, заглянул внутрь: «Гражданин Гурвич С. И., доставлен». «Пусть войдет, а ты в коридоре подожди», — раздался из глубины усталый голос.

Сержант оглянулся на Соломона и приоткрыв пошире дверь, кивнул головой: «Заходи».

***

Это был совсем небольшой, сильно прокуренный кабинет. Перед окном стоял стол с черным телефоном, большой хрустальной пепельницей, заполненной окурками и включенная настольной лампой. К стене прижался невысокий металлический шкаф, с торчащим из двери ключом. За столом, спиной к окну, сидел, сложив перед собой руки, достаточно молодой, белобрысый мужчина в помятом темно-сером пиджаке, из-под которого выглядывала расстёгнутая на верхние пуговицы клетчатая рубашка. Перед столом стоял хлипкого вида венский стул.

Сидевший за столом посмотрел на Соломона безучастным взглядом и с каким-то сожалением в голосе произнес: «Присаживайся».

Соломон сел на стул и выжидательно посмотрел на следователя. Тот опустил руку под стол, достал из кармана пачку папирос «Казбек» и раскрыв ее положил перед Соломоном: «Закуривай».

— Спасибо. Не курю.

— А я вот сколько не пытался бросить, ничего не получилось. — Следователь вытащил из пачки папиросу, дунул в мундштук и достав из кармана коробок, чиркнул спичкой, прикурив и выпустив вверх струйку сизого дыма, спросил равнодушно:

— Ну, что делать будем, Соломон Игоревич?

— А что надо, — вопросительно посмотрел на него Соломон.

— Ну, как что. — Тут следователь выдвинул ящик стола и вытащив оттуда какой-то исписанный листок, положил его перед Соломоном. — Надо подписать. Все уже подписали. Только ты остался.

— Что это, — покосился на листок Соломон.

— Забыл, — внимательно посмотрел на него следователь и взяв в руки листок, стал неспеша читать: «Мы, студенты второй группы, третьего курса биофака, доводим до руководства университета, что наш одногруппник Филимонов А.С. неоднократно высказывался критически по отношению к внутренний политики страны, давал негативную оценку деятельности научных руководителей университета, Академии Наук и превозносил достижения чуждой нам западной биологической науки. Мы считаем своим долгом, уведомить деканат факультета, комсомольскую и партийную организации о недостойных советского человека взглядах нашего бывшего товарища. Члены студсовета второй группы…», — тут следователь перестал читать, помахал в воздухе листком и посмотрев на Соломона закончил, — Трата, та-та-та. Здесь внизу пять фамилий. Четверо подписали. А ты почему-то нет. Что скажешь в свое оправдание?

— Бред какой-то, — рассмеялся Соломон. — Я вообще не понимаю, что здесь у вас происходит. Пятьдесят третий год, комсомольская организация, уголовный розыск. Что все это значит?

— Ну, до пятьдесят третьего еще дожить надо, — разогнал рукой вокруг себя папиросный дым следователь, — А вот насчет уголовного розыска, я с тобой соглашусь. Не наше это дело. Контора не справляется в последнее время. Много развелось в стране предателей и врагов народа. Вот нам и стали всякую мелочовку, такую как ты свозить, в виде общественной нагрузки. Начальство приказало, надо выполнять. А на мне еще, между прочим, два убийства в Марьиной роще висят и ограбление квартиры на Масловке. Понимаешь разницу?

— От меня то вы что хотите, — развел руками Соломон.

Следователь, макнув ручку в чернильницу и протянул ее Соломону, — Поставь подпись под протоколом. Я закрываю дело, и ты свободен.

— Ничего я не буду подписывать, — Соломон откинулся на спинку стула и сложил руки на груди, вызывающе посмотрел на следователя.

Тот задумался, опустил глаза и произнес спокойным голосом:

— Твоего Филимонова, если ты подпишешь, и я закрою дело, исключат из университета и в худшем случае, отправят годика на два на какую ни будь стройку социализма. Больше за слова не дадут. Не тридцать седьмой год сейчас. А не подпишешь, очень навредишь и Филимонову, и себе заодно.