Без имени, без адреса, без денег, работы и без каких-либо документов! Без бумажки я какашка, звать меня никак и что мне делать дальше, я понятия не имел. Если мою личность не установят, то что тогда? Попасть в какой-нибудь ЛТП мне совершенно не улыбалось. ЛТП — это лечебно-трудовой профилакторий, куда в моем Союзе насильно отправляли алкашей и наркоманов.
Ну спасибо, богиня, удружила! Со злости я опять стукнул по решетке, и появившийся мент призвал меня к порядку. Алкаш всхрапнул и перевернулся на другой бок. Вот что неизменно в моей стране, так это колдыри. «Пьют и воруют» — вспомнил я крылатую фразу авторства Розенбаума, ошибочно приписываемую Карамзину. Очень хотелось верить, что второе изменилось в лучшую сторону.
Помаявшись, я вдруг почувствовал, что смертельно хочу спать. Сунул ладонь под щеку и сразу вырубился. Не каждый день доводится умирать и оказываться в параллельной реальности, да еще в таком неприглядном виде.
Проснулся я от того, что моего соседа по камере куда-то выводили, и недолго думая перелег на лавочку и сразу же вырубился, а проснулся от стрельбы.
Глава 3. Кажется, вечер перестает быть томным
Выстрел повторился. Я слетел с лавки, дезориентированный, завертел головой.
Что? Где? Решетка? Я в тюрьме? Но за что, это ведь меня пытались убить!
Сориентировался, только когда в коридор спиной вперед вошел амбал в черной куртке до колен, с автоматом, в маске-балаклаве, сделанной из черной шапки. Следом вбежал верткий мужичок тоже в маске, со связкой ключей.
Что еще за маски-шоу? Вооруженное нападение на отделение милиции — это вам не шутки. Как им удалось? Их там целый взвод, что ли? Что им нужно?
— Назад! — рыкнул мне амбал, пока мелкий открывал камеру напротив.
Я сосредоточился на одном налетчике, на втором. Амбал жаждал крови, мелкий боялся и хотел побыстрее отсюда убраться и отпирал камеру напротив, постоянно оглядываясь. Ага, значит, не «что», а «кто». Клацнул замок, скрипнули петли и, разминая запястья, из камеры вышел высокий узколицый коротко стриженный парень со взглядом матерого хищника.
— Братаны, — проговорил я, не особо рассчитывая на успех, вцепился в решетку, — выпустите, а? А то ваще край.
Мелкий не глядя кинул мне связку ключей. Звеня, она проехала на середину камеры.
— Лови, терпила.
Я подождал, пока налетчики исчезнут, подобрал ключ и открыл замок.
«Сиди на жопе ровно, — велел инстинкт самосохранения. — Хоть в этой жизни не нарывайся». Но меньше всего я мечтал о еще одной тихой серой жизни. По совести так по совести. Пусть армия для меня ограничилась военными сборами, собирать-разбирать автомат я научился и, пока остальные будущие офицеры запаса хрены околачивали, я стрелял по мишеням. А теперь… нет, не товарищи в прежнем моем понимании из прошлой жизни, но все же
Правда, пока не узнаю, что произошло, непонятно, что делать. Вдруг всех ментов перестреляли нафиг? Да нет, пара выстрелов — для перестрелки маловато. Бред какой-то.
Я беспрепятственно добрался до опустевшего пункта дежурного, больше похожего на современный ресепшен, заглянул за стойку и, не обнаружив труп, выдохнул с облегчением.
Действо разворачивалось на улице. Четыре милиционера столпились у распахнутой двери, капитан Тырин целился из пистолета. Дежурный Гаврилов положил руку на его плечо и прошептал:
— Не стреляй! Промахнешься — они ее убьют!
Видимо, случился захват заложника. Похоже, этот Советский Союз еще дальше от того, который я помнил, и еще меньше похож на исходник, чем я думал.
От грохота крови в висках я перестал слышать прочие звуки. На ватных ногах подошел к ментам, которые глянули на меня и отвернулись, даже не пытаясь прогнать или упрятать за решетку.
Перекрывая выезд хаммерогазелям, припарковались две черные машины неизвестных марок. Возле ближайшей стоял мужчина без маски, целящийся из пистолета в голову крупной женщины в милицейской форме. Руки женщина держала над головой. Сам злоумышленник был едва виден за затемненным стеклом распахнутой дверцы его авто. Причем он, как подсказала «Эмпатия», жаждал смерти этой женщины и намеревался ее прикончить при любом раскладе.
Сердце забилось часто-часто. Вот он, шанс отличиться и испытать второй особый талант!
Я на миг зажмурился и мысленно сформировал запрос:
Хочу быть лучшим в мире стрелком.
По позвоночнику будто бы заструился жидкий огонь, зрение стало четким, чувства успокоились.
Я сглотнул, шагнул к Гаврилову, который больше всего на свете в этот момент хотел того, чтобы все это закончилось, и он остался жив, но чтобы кто-то другой за него все решил.
Оценив ситуацию, я понял, что мне проще простого перестрелять преступников. Правда, в одиночку я не справлюсь, а как среагируют милиционеры на мою инициативу — богиня его знает.
Глаза боялись, а руки делали. Оттесняя Гаврилова, я сжал его запястье и уверенно проговорил:
— Давайте ваш пистолет, товарищ Гаврилов, я знаю, что делать.
Он попытался возразить, но прочел в моем взгляде уверенность и переложил ответственность, разжимая пальцы и отдавая мне табельное оружие, которое даже не поставил на предохранитель. Выговор тебе, дежурный! С занесением в протокол.
— Охренел? — покосившись, рявкнул капитан Тырин, держащий кого-то на прицеле.
— Работаем, товарищ капитан! — прорычал я и продолжил: — Вали амбала с автоматом, потом — мелкого. Я — террориста с заложником. Стреляем по моей команде. Ждем, когда освобожденный преступник сядет в машину.
— Ты чего раскомандовался, пацан? — зло прошипел Тырин.
Я поделился планом:
— Я стреляю. Террорист падает. Женщина прыгает вперед, и милицейская машина защищает ее от выстрелов.
— А если…
Я вскинул пистолет, прицелился в террориста, который, гад, полностью исчез за затемненным стеклом. А если оно пуленепробиваемое? К тому времени процессия — амбал, мелкий и длинный зэк — добралась до второго авто, длинный плюхнулся на заднее сиденье, любезно распахнутое мелким. Башка моей цели высунулась над стеклом, и я одновременно нажал спусковой крючок и крикнул:
— Огонь!
Ухнул мой выстрел, следом эхом отозвался выстрел Тырина. Террорист дернулся, заваливаясь, заложница перехватила его руку с пистолетом, и сведенный судорогой палец отправил вверх пулю, предназначавшуюся женщине. Потом заложница ударила захватчика локтем в висок и вместо того, чтобы спасаться, забрала пистолет, выстрелила пару раз в салон машины и прыгнула назад, прячась за милицейским фургоном.
Амбал, прикрывавший отход длинного, распластался, упав навзничь, а мелкого капитан Тырин лишь ранил, и он укатил на машине с длинным. Автомобиль, на котором приехал террорист, остался стоять — освобожденная заложница расстреляла пассажиров и водителя.
Менты засуетились, группа захвата, которая приняла меня, забегала вокруг хаммерогазелей со спущенными колесами. Я закрыл глаза и съехал спиной по стене. Получилось!
А еще я убил человека…
Звуки слились в монотонный гул. В себя меня привела звонкая пощечина.
— Пройдемте, гражданин Соврамши! — гаркнул мне в лицо капитан Тырин.
Я поднялся, вложил табельное оружие в руку Гаврилова.
— Спасибо, товарищ.
По спине ударила пятерня Тырина, он заглянул мне в лицо и рявкнул:
— Это самоуправство! А если бы палец дрогнул, мать твою, перемать, пацан, ты…
Поток его ругательств, вполне цензурный, но все же настолько хитро выстроенный, что матерное слово угадывалось в каждой проглоченной паузе, оборвался лишь тогда, когда мы зашли в его кабинет, и ответил я, уже усаживаясь в кресло.
— Выбора не было, товарищ капитан, — почти не соврал я. — Они собирались убить вашу сотрудницу.
Он бросил на меня хлесткий взгляд.
— Откуда знаешь?
А вот теперь пришлось врать:
— Слышал, когда они открывали того длинного.
— «Длинного», — передразнил Тырин. — Да ты знаешь, чей это сын? Впрочем, ты и о себе якобы ничего не знаешь… — буркнув это, он махнул рукой, пожевал губами, а потом ткнул в меня пальцем и тоном государственного обвинителя задал вопрос: — Но стреляешь белке в глаз и имеешь выправку офицера. Кто ты такой, гражданин Соврамши?
— Гражданин великой страны, — отчеканил я. — Помню, товарищ капитан, что мой святой долг и обязанность защищать Родину, ее граждан и помогать правосудию.
— Допустим, — хмыкнул он, включая компьютер.
И тут я вспомнил, что в коридоре камеры, которые должны были зафиксировать, что говорили налетчики! Видимо, это Тырин и собрался посмотреть…
И посмотрел. Звука, на мое счастье, в записи с внутренних камер наблюдения не оказалось.
Я выдохнул и откинулся на спинку стула, закрывая глаза. Сцепил в замок трясущиеся пальцы.
Без стука в кабинет ворвалась заложница, майор милиции, между прочим, и гаркнула:
— Тырин, твою мать, чего расселся? Скоро тут будут все, включая… — Она бросила на меня злобный взгляд, и Тырин объяснил:
— Спаситель ваш, товарищ майор. Это он решился на первый выстрел.
Женщина опешила, захлопала глазами, но быстро сориентировалась и проговорила:
— Выражаю вам свою благодарность…
Я пожал плечами.
— Журналистам скажете, что это Гаврилов застрелил террориста. И вам хорошо, и ему премия. Оружие-то я у него взял…
— Гар-рилов! — проглотив букву «в» рявкнул Тырин так, что у меня чуть перепонки не полопались.
Когда появился мордатый дежурный, он указал на меня:
— Сопроводи его в камеру! — Чуть смягчившись, капитан обратился ко мне: — От всего отдела выражаем вам благодарность. И приносим извинения, что придется еще немного посидеть.
Меня опять заперли. Н-да, все-таки обращение на «вы» — не лучшая компенсация. Не успел я додумать мысль, что то ли Бэтмен из меня не очень, то ли менты — твари неблагодарные, как явился Гаврилов с перемотанной головой, принес на разделочной доске хлеб, сыр, бледно-розовые кругляши колбасы-варенки и треугольную упаковку кефира, сказал извиняющимся тоном:
— Ты голоден? Вот.
Он просунул угощение под дверь и объяснил:
— Мы договорились между собой и всем говорим, что это не я застрелил преступника, а ты из моего табельного оружия. Меня типа по голове тюк, я упал. Ты пистолет хвать, ну и все.
Что ж, ожидаемо. На камерах-то зафиксировано если не все, то многое. Табельное оружие в руках постороннего, тем более задержанного — должностное преступление.
— Там журналистов понаприехало — мама родная. И начальства какого только нет. Вроде тебя хотят видеть.
— Кто? Начальство? — насторожился я.
— Журналисты.
— И что мне можно будет рассказывать кроме того, что вас по голове ударили?
— Правду. Очнулся — гипс. — Он виновато пожал плечами.
Я представил, как будет выглядеть правда из моих уст. Дорогие граждане! Я, гость из мира победившего капитализма, которому высшая сущность дала второй шанс и два таланта и переместила сюда… Доктор, куда вы меня ведете? Что это за инъекция?
— Просто иначе… — продолжил оправдываться Гаврилов. — Ну, если всю правду… Табельное оружие, виноват. Но подвиг мне приписывать нечестно.
Моя челюсть с шумом упала на пол. Хотелось переспросить, не ослышался ли — я готов поверить в богиню, в перерождение, в беременную от инопланетян бабку, но не в это.
Мент говорит «нечестно» и отказывается от халявного подвига, а значит, и от премий, звезд на погонах и орденов? Твою мать, что за рафинированный мир? «Не надо мне рассказывать про честного мента, ментов я разных видывал, но честных — никогда». Раки на горе животы надорвали. Земля, икнув, сменила полярность. Они тут все такие? Или только Гаврилова в детстве головой вниз часто роняли?
Я представил себя, эдакого бомжа, окруженного журналистами, и выругался. Мент понял мою злость по-своему, похлопал по плечу и сказал с придыханием:
— О тебе теперь в газете напишут. По телеку тебя покажут. Хорошо же! Конечно, если нечего скрывать. — Он подмигнул. — Я за одеждой для тебя.
Пока его не было, я набросился на колбасу, откусил кусочек, зажмурился. Надо же, столько лет прошло, а я помню ее вкус! Докторская, настоящая! Сыр удивил, это был очень приличный пармезан или нечто похожее. Я покрутил в руках треугольник кефира и зубами оторвал верхушку. Ммм, как в детстве!
Однозначно, жизнь налаживается. Теперь они просто обязаны меня отсюда выпустить.
Вскоре вернулся Гаврилов с Тыриным, капитан протянул мне черные брюки, я поискал взглядом, где можно переодеться, и плюнул. Они меня голиком видели, вот же проклятая зажатость! Брюки оказались коротки. Менты переглянулись, и Тырин сказал:
— Сойдет. По пояс будет фотографироваться. А футболка пусть эта остается.
— Ему бы причесаться, тащ капитан, — проблеял Гаврилов, но тот махнул рукой и обратился ко мне: — Ну что, Александр, готов?
Я кивнул, пятерней пригладил жесткие непослушные волосы.
— А откуда вы знаете мое имя… как?
— Идем. Товарищ майор потом расскажет. А зовут тебя, короче говоря, Александр Нерушимый.
По базе пробили? Но это невозможно, я только появился в этом мире. Или божество позаботилось и создало мне прошлое?
Мы поднялись на второй этаж, Тырин постучал в дверь с табличкой «Начальник отделения», и мы вошли в кабинет, где на стене висел все тот же неведомый вождь.
Мои мысли, расстрелянные щелкающими фотоаппаратами, разбежались тараканами по закоулкам разума. Я инстинктивно прикрыл глаза, ожидая вспышки, но их не последовало.
За лаковым столом сидела женщина-майорша, вырванная из лап террористов. Крашеная блондинка с туго собранным пучком волос. Лицо грубоватое, но не без изюминки. Чуть раскосые глаза, взгляд с поволокой, упрямо поджатые ярко накрашенные губы. На вид — лет сорок. Вряд ли старше — кожа на чуть приоткрытой груди и шее выглядела молодой, лицо было хоть и слегка поплывшим, но без пигментных пятен и морщин.