Помоги проекту - поделись книгой:
А тот ее уже не просто душил, а еще и в лицо зубами вцепился, да начал грызть, кусать. У меня все помутилось в голове: ведь ребенок, зародыш какой-то, а кричит, душит, кусает, будто чертененок какой-то! И только я так подумал, он ее грызть перестал, ручонки разжал… но не упал снова, а взлетел. И уже на лету стал белым, почти прозрачным, только крылышки как у стрекозки замельтешили. Ангелок, да и только. И пропал в высях, словно для него грязных этих каменных сводов не существовало.
А мертвая опять губы разлепила, процедила будто себе:
– Каждый день, каждый час такая мука! За что же…
И на меня уставилась. В глазах кровь заиграла.
– Полюбовался, гад?
А лицо у нее так искусано, что смотреть страшно, вся кожа в клочья порвана, веки струпьями болтаются, из щек гной течет, губа нижняя на подбородке висит… Но прямо на глазах все зарастать начало, все раны позатягивались, кровь исчезла. И опять мертвенно бледная, синюшная, страшная стоит передо мной, руки тянет.
– Теперь твоя пора!
Хочу отшатнуться, отступить хоть чуток назад. И не могу! Окаменел! У нее руки вытягиваться начали, тонкими сделались – тянутся ко мне, дрожат, а из пальцев бледные полупрозрачные когти высовываются. Где сила моя прежняя, где мощь, где гонор?! Все исчезло, будто сам я червяк голый и беззащитный. А как вцепились ее руки в глотку мою, так и вовсе поплыло все вокруг. Только почувствовал, как шлепнулся назад да затылком голым прямо о камень. А она сверху. И душит, душит! А потом какой-то булыжник позади себя нащупала, сжала в прозрачной руке, так что из-под ногтей кровь зеленая брызнула, и давай лупить мне прямо в рожу, бьет, хохочет, визжит от восторга. А у меня сил терпеть нету. И поделать ничего не могу. Лежу, извиваюсь, подыхаю и от боли, и от страха. Долго она меня била, ох как долго! А потом разлепил я вдруг израненные затекшие глаза, взглянул вверх – прямо ей в лицо. А лицо-то и не ее вовсе! Я сразу не понял ни черта. Лицо-то мое было, точняк! Это я сам себя лупил! Только тот я, который внизу лежал, был слабый да беззащитный, а который сверху – будто носорог здоровущий и злобный. У него булыжник с полголовы моей от ударов на две части раскололся с острыми краями. Так он оба куска ухватил – и ими молотит, лупит, что мочи есть.
– Стой, сволочь! Замри, падла! Это ж я! Ты ж себя самого бьешь!!! – так я заорал с досады и от боли. – Стой!
А он, то есть этот другой, натуральный я, хохочет, зубы скалит, в лицо мне плюет. И бьет! Да еще сильнее, больнее! Долго дубасил. Потом вдруг прошипел в ухо, прошипел моим натуральным голосом:
– Ты, гнида вонючая, мокрушатина …аная, тута все сполна получишь! Понял, тварюга?! Ты там, наверху каждого живого по разу убивал! А тута тебя за их будут по тыще раз убивать, точно как ты сам, только подольше да побольнее… А может, и не тыщу, а сто тыщ раз за каждого, я не считал! Получай, сучара подлая!
И двумя пальцами мне в глаза как даст – только брызнуло!
Но мне не глаз вышибленных жаль стало, и не от боли сердце сжало. А привалила вдруг во всем этом адском мареве тошная мысль: ежели за каждого, так, как все было, да еще и с повторениями – это каюк, этого мне не выдюжить, каким бы тут вечным тело ни было, это такая адская жуткая мне мука будет без передыху, что и здесь, в этой треклятой преисподней, я себе способ найду, чтоб порешить себя, чтоб только не чувствовать всего этого, чтоб уйти…
– Никуда не уйдешь! – вдруг гаркнул мне прямо в рожу двойник мой. – Отсюда, жлобина гнусная, ни-ку-да не уйдешь!!!
А у меня уже глаза новые прорастают, я его снова видеть начинаю – хохочет, плюется, глумится. Неужто ж и я таким мог быть?! Мог! Ведь это ж я сам и есть! Ловко они тут все напридумывали, мастерюги, мать ихнюю!
А он опять в глаза, да еще больнее, еще хлеще!
…Вот после этого удара я вдруг почуял раздвоение какое-то. Теперь я не только лежал да муки терпел. Теперь я и сверху сидел да бил самого себя – с таким ухарством, с такой радостью и забавою бил, что не приведи Господь! Будто изверг какой-то, будто упырь чертов, а не человек! Я ведь при жизни никогда никакой такой радости не испытывал – ну прирежешь какую-нибудь, ну помучишь маленько, сердчишко сладкой истомой сожмет, горло перехватит и прочее… но чтоб этакий восторг был, нет, такого никогда! Только чем веселей и удалей я себя бил, тем больнее, гаже, невозможнее мне самому и было. Даже вспомнилась вдруг какая-то сказочная, а может былинная змея, которая свой собственный хвост пожирала. Но то змея, а я ж все-таки человек! Человек? Вот тут-то и призадумаешься! Хотя думать-то это потом стал, а тогда, когда каменюкой в морду лупят, когда нос ломают, зубы выбивают и уши рвут, там не до мыслей, там ори себе, визжи, корчись и жди конца… А конец-то не скоро пришел, помучили меня всласть.
Очнулся от голоса сиплого, женского:
– Передохни малость, милый, а то привыкнешь еще! – донеслось из-под каменного черного свода.
И повисло надо мной лицо мертвой – как огромное белое полотнище. Сама она мертвая – и лицо мертвое. И глаза мертвые – трупной зеленью отсвечивают. Только губы шевелятся чуть, змеятся.
– Передохни!
Огляделся я, а по сторонам валяются и крылья черные сбитые, и когти, и копыта, и рога сшибленные, и чешуя какая-то мерзкая, короче все, чего с меня пообдирали. И вспомнилось, каким я гордым был и сильным, злым да всемогущим… зарыдал даже взахлеб, с причитаниями, с жалобностью бабьей. Ведь лежал-то я весь голый, несчастный, избитый, искалеченный, мокрый, холодный. И вправду, не человек, не черт, а падаль, червь навозный!
Лежал я целую вечность – и продрог до костей, и изголодался, и от побоев, болящих несусветно, измучился… лежал да ждал по новой своей привычке, что сейчас мясо зарастать начнет, что все пройдет, затянется, что боль утихнет. Как бы не так! Все наоборот! Раны гноиться начали и болеть еще больше. В сыром вывороченном мясе будто в параше черви закопошилися. От жажды в глотке и во рту – Сахара! От голода брюхо сводит! А сырости подо мною и гадости всякой прибывает – все больше, да больше: словно где-то поблизости дерьмопровод прорвало или какая-нибудь могила братская раскисла, разбухла от гниения да и лопнула, течет себе протекает прямо под меня. Сил никаких лежать не было. А как идти – ноги переломаны, не встать, руки перебиты – не опереться, язык – шершавой теркой во рту, на глазах бельмы-наросты. Нет, не перескажешь, это надо самому испытать. А делать-то нечего – и в аду проклятом коли еще живой, все на что-то надеешься, все думаешь – а какой там живой, ведь труп, сам знаешь, что труп! Ну да все равно – пополз я, червем пополз, обдирая брюхо об острые выступы, скользя пиявкой в моче да кале, в кровище да в гноище… Дополз до края пропасти – думаю, все – надо вниз, башкой о камни. А оттуда дует, как из ледника. Все тело оцепенело. Я к краю, а он от меня! Я к нему, а он все дальше! Я уж боком лег да покатился катышем. А все не подкачусь! Не помню, сколько бился, сколько выл и стонал. Из одной муки да в другую! Так и не добрался, только обморозился весь, застыл, зубы оставшиеся повыбивал о камни и края скальные. А от жажды уже не просто терзался, а помирал натуральным образом. Это не объяснить, но это так: и башку себе свернуть хочется, чтоб уж навсегда, чтоб не ожить, и пить так хочется, что хоть вены рви ногтями да пей! И тут под самыми сводами увидал я чего-то круглое, поблескивающее. Опять пополз. Ползу, а своды отодвигаются, раздвигаются… как в фильме ужасов, только в натуре. Мне своды эти по фигу! Я к круглой штуковине ползу, вижу – чашка какая-то! А где чашка, там, точно, вода есть или другая жидкость! Ползу и сохну на ходу – сам вижу, как от жажды руки искалеченные высыхают, утончаются, как кожа истерзанная к ребрам и хребту липнет, присыхает. За это время можно было сто верст проползти, можно было сто раз сдохнуть. А я все полз и не сдыхал.
Околевал, мерз, горел – но не сдыхал. И все-таки дополз! Эта чаша была с три ведра, точно! И полнехонькая! Пей, сколько влезет! Только сверху чего-то по капельке малюсенькой – кап-кап-кап! Мне наверх глазеть недосуг! Набросился как зверь на воду. А это не вода! Это кровь – жиденькая, светленькая, тепленькая, солененькая… И выворачивает, и назад прет, а брюху не прикажешь – оно само собой в себя тянет, всасывает, как пузырь какой-то с насосом! Короче, вылакал я в несколько присестов всю ту трехведерную чашу, пузырем-клещом надулся, как только не лопнул! Бочонок кровяной! Пиявка человекообразная! Еще, помню, и облизывался, рыгал, стеночки подлизывал. А сверху – кап-кап-кап! Только тогда и задрал я рожу. И обомлел сразу. Там, вверху – всего-то метрах в трех над головою висела одна из бабенок, та самая, которую я прошлым летом ночью на пляже в Гаграх прирезал да и утопил потом. Висит она себе на цепях железных. Улыбается ехидно. А из перерезанного горла кровушка – кап-кап-кап! А глаза живые, сатанинские глаза. Тут меня от одного ее вида мертвецкого, жуткого, назад и вывернуло – был бочонком-бурдюком, а в миг превратился в тряпицу мокрую. Но не кровью из меня пошло, а черным вонючим гноем – столько вылилось, что и не на три ведра, не на чашу ту, а на цистерну железнодорожную. Залило меня этим гноищем ужасным с головой, только вынырну, а меня опять вниз тянет, вынырну – а она сверху глядит, улыбается, глазки щурит от удовольствия. Цепи позвякивают. Кровушка капает – кап-кап-кап! А я и крикнуть не могу…
«Грязные игры»
Автопортрет
С феноменальным успехом в сентябре с. г. прошла в Центральном Доме Художника, что на Крымском валу, выставка графических работ талантливого русского художника-трансцеденталиста Романа Афонина. На памяти завсегдатаев такой осады Дома, такого наплыва посетителей не бывало, пожалуй, с самого его открытия. Утомленный перестроечной чернухой, большевистским псевдоавангардизмом и откровенно нонконформистским андеграундом лжебунтарей конца 80-х начала 90-х, зритель валом штурмовал Вал, выстаивал огромные очереди за билетами и припадал к ослепительно-сверкающему, целебно-чистому роднику запредельной, иносферной графики, погружался в миры подлинного неземного Ужаса. Молва о полузапрещенной, трижды откладываемой и все же состоявшейся чудо-выставке волнами катилась по избалованной и развращенной Москве, отзывалась людскими девятыми валами… и все это несмотря на полный бойкот выставки со стороны нашей послеперестроечной демократорско-неокоммунистической прессы, контролируемого властями ЦТ и безликого радиовещания – то есть всех тех пресловутых членов и органов «массовой информации», которые истошно вопят на весь разгромленный Союз о всевозможных мелочных мерзостях, гнусностях, приездах-отъездах никому и на… не нужных «особ», но старательно не замечают подлинного высокого, крупного, нравственно и духовно чистого, возвышенного. Лишь один только «Московский комсомолец» (а не пора ли сменить вывеску?) осмелился чуть-чуть приподнять запретную завесу, отодвинуть краешек – опубликовать крохотное сообщение о выставке и дать две малюсеньких картиночки. Безусловно, это акт гражданского мужества – нарушить запрет молчания, не согласиться с монопольным правом режима, пытающегося контролировать мир искусства. Кто дал негласное указание о полном замалчивании, утаивании Явления в нашей духовной и общественной жизни? Кто взял на себя грех накладывания на наши лица черных повязок?! Время ответит на эти вопросы! Еще не разобраны полностью баррикады, еще жива и легка земля на могилах погибших, еще ждут каких-то улучшений и выполнения хотя бы малой толики обещанного наши сердца, а морализаторы-необольшевики с подлинно ильичевской страстностью уже вновь пытаются подмять под себя творцов, чей интеллектуальный и духовный уровень им недоступен. Страшное прошлое может повториться. И повторяется. Видимо, и по этой причине тысячи людей устремились на выставку Романа Афонина – кто знает, надолго ли просвет?! Когда начнутся уже откровенные запреты, избиения, аресты, повальные обыски?! Нет уверенности, нет веры ни в «светлое будущее», ни хотя бы в какое-то будущее. И именно это ощущение, предчувствие Страшного приближающегося всеобщего Конца, присутствует в большинстве работ Романа Афонина. Что делать, подлинные художники наделены даром Провидения. И дар этот излечивает людей, открывает им глаза. Вполне объяснима по этой причине и трансформация посетивших выставку: красные, возбужденные, суетливые, затравленные, обреченно-подавленные или нервически-взвинченные, они выходили из залов просветленными, несуетными, обретшими веру и познавшими что-то нездешнее, далекое, чистое. И в сравнении с этим далеким, потусторонним вся их прошлая и нынешняя жизнь казалась теперь, наверное, жалкими, ненужными и по-настоящему «грязными играми».
Каждая эпоха рождает своих отобразителей – хроникеров бытия и живописателей настроений. Впресованные в гранит времени они бессильны разорвать его смертные оковы, ибо не дано им вырваться из плоскости нашего бренного существования, прорвать тончайшую и жалкую пленку зарождающейся и уже обреченной на гибель ноосферы Земли. Но вот пронзает эту пленку ослепительный астральный луч и на блеклую плоскость ложатся причудливые проекции Неведомого, вырисовываются загадочные силуэты, зыбкие контуры удивительных миров. И чувствуешь – все это есть, все это реально. Реально там, за гранью земного. Именно такие ощущения испытал я, просмотрев впервые более полугода назад графические работы Романа Афонина. Заключение экспертов-экстрасенсов из ККНС, регулярно проводящих тестирование материалов для «Голоса Вселенной», подтвердили: графические листы Романа Афонина наполнены Внеземным Дыханием. Вопрос с публикацией был решен сразу. Романа Афонина узнала Россия. Романа Афонина узнает весь мир. Незримые Силы, господствующие над нами, неслучайно привели этого художника, наделенного даром прозрения и иновидения, именно к нам, в редакцию космогазеты «Голос Вселенной» – Предопределение Свыше предрекло нашу встречу и сотрудничество. Не остались незамеченными гипермедитационные свойства графики Афонина и в среде под-готовленных читателей-зрителей, способных погружаться в трансцедентальные состояния… И все же, в чем загадка Романа Афонина? Буйная фантазия? Утонченная нервная система и необычайно восприимчивая психика? Сверхлабильность?
Настоящие художники творят по Соизволению и Промыслу Божьему. Душа художника-творца в момент творения соединяется, сливается с Душою Творца-Вседержителя, происходит метаморфоза, недоступная человеческому разуму. И обычному смертному открываются неведомые, сокрытые от незрячего людского глаза пределы, таинственные, далекие, но существующие в безграничном многопространственном Мироздании. Пред его мысленным взором встают существа непостижимые, ирреальные, порожденные иными вселенными. Вдохновение подлинное – это всегда приобщение к Высшему Разуму. Каждый из нас несет в себе крохотную частичку Всевышнего. Но лишь избранные наделены даром глубинного внесущностного видения. И мне представляется, что феномен творчества Романа Афонина заключается именно в этом. Пристально вглядитесь в хитросплетения тонких черных линий на белых листах – и вы уже не сможете забыть встречи с талантливым художником, образы, извлеченные им из потусторонних миров, будут жить в вашей памяти, волновать вас, тревожить и радовать.
Из книги отзывов:
«Господин Афонин! Выразим отношение одним словом – круто!!! Апраксин П. и Подробинина И., профессия – свободные люди, возраст – зрелый.»
«Предварительный диагноз – Delirium tremens». Без подписи.
«Считаю, что место этого „редкого“ художника на всю оставшуюся жизнь – только в сумасшедшем доме. К. В. Г., профессия – юрист, возраст – 50 лет.»
«Блестяще! Графические шедевры Афонина – это прорыв в XXI век! От выставки просто в восторге! А С. Овчинников, профессия – предприниматель, возраст – 28 лет.»
«Это великолепно! Так надоели пресные пейзажи и тупые морды на портретах. Спасибо! Михаил Н. Рейх, профессия – переводчик, возраст – 30 лет.»
«Мир Вашей выставки цепанул нас настолько, что находясь в состоянии медитации мы очень захотели побывать на творческой встрече с Вами (Романом Афониным и Юрием Петуховым). Юные поклонники Вашего творчества, профессия – безработные студентки, возраст – 20–22 лет.»
«Ну вы ваще, мужики! Боб.» Данные не указаны.
Желающие могут заказать высококачественные копии графических работ художника-трансцеденталиста Романа Афонина. Справки по телефону 174.70.93 – с 12–00 до 24–00. Иногородние могут выслать заявки в адрес редакции.
Юрий Петухов
На руинах третьей мировой войны
Корр. Юрий Дмитриевич, прошло более полугода после публикации нашей с Вами беседы под претенциозным заголовком «Третья мировая война в разгаре». Что Вы теперь можете сказать?
Юрий Петухов. Война проиграна. Капитуляция полная и безоговорочная. Мы разгромлены в пух и прах на глазах у всего рукоплещущего и раздающего награды и премии мира. Такого поражения Россия не знала за всю свою многотысячелетнюю историю. Если взять даже самые близкие времена, можно вспомнить, что в 1941 году нам удалось отстоять целостность нашей Родины. Гитлеровский план предусматривал расчленение нашей Державы на буферные германизированные прибалтийские «государства», самостийную Украину, «независимую» Белорус-сию, присоединенную к фашистской Румынии Молдавию, «свободную зону» Крым, вассальные «государства» Кавказа и Средней Азии; на месте искусственно ограниченной комиссарами Рэсэфэсээрии нацистами предполагалось создание четырех «независимых» государств (с учетом того, что Дальний Восток и Сибирь попадали под протекторат Японии). Свыше сорока мил ионов Русских людей заплатили жизнями, чтобы предотвратить гибель страны. Они спасли Россию! Цена, видно, была слишком велика – настолько велика, что на очередной бой уже некому было встать, мы отдали Родину на растерзание без боя, больше того, мы сами (как это и было спланировано спецслужбами) способствовали разрушению своей державы. Ложь вокруг! И мы закрываем глаза на ложь! Нам говорят: воссоединение Германии благо! Да, благо для немцев. Но почему же тогда нам надо разваливаться, разъединяться?! Я не могу себе представить, и не хочу представлять, что Киев – «мать городов русских», столица исконной изначальной Руси, будет находиться в другом государстве. Это у меня лично, это у вас, у каждого из вас отнимают мою и его землю, нашу историю, часть нашей жизни! Никаких объективных причин для развала России нет и быть не может, вся эта болтовня о взрыве национального самосознания и прочем – бред, такой же бред, как большевистские байки о «революционной ситуации» в России накануне преступного октябрьского переворота. Расчленение России – это условие капитуляции, предъявленное нам победителями, разгромившими нас в третьей мировой войне. Сейчас не секрет, что все так называемые национальные фронты республик были созданы по решению Политбюро ЦК КПСС, что «бархатные» революции в странах Варшавского Договора были санкционированы и финансированы из тех же центров. Обратите внимание, что и сама КПСС была разгромлена и распущена только лишь после того, как ведущие ее функционеры в течение ряда лет так называемой «перестройки» создали разветвленные параллельные «демократические» структуры и полностью обосновались в них на ведущих должностях – практически все наши пламенные революционеры-демократоры являются партаппаратчиками с огромными стажа-ми…
Корр. Наши читатели хотят четко знать Ваши позиции. А Вы отвечаете так, что Вас невозможно понять – к какому же все-таки лагерю принадлежите Вы? Только честно и прямо!
Ю. Д. К лагерю Господа Бога, Правды и Великой России! Опять непонятно? Разъясняю. Есть извечные объективные ценности. Это – страна, в которой ты родился и живешь, это – народ, к которому ты принадлежишь, который вокруг тебя. Страна должна быть (и была до 1917 года) Великой, Могущественной, Независимой, Справедливой к своим гражданам, Обеспечивающей
все их права и свободы, Защищающей их в любой точке земного шара. Российская Империя была Империей Добра и Справедливости, Империей Процветания и Равенства – все это сейчас начинает доходить до самых туполобых и истеричных либералов, визжавших с пеной на губах все семьдесят три года о вымышленной большевистской пропагандой «тюрьме народов». Штаты до сих пор не достигли ни уровня свободы и демократии, ни жизненного уровня дореволюционной России. Нынешние показатели преступности в десять тысяч (!!!) раз превышают дореволюционные показатели. Задумайтесь над этим числом!
Корр. Вы снова уклоняетесь от ответа.
Ю. Д. Нет, я хочу, чтобы вы вместе со мною логически пришли к ответу. Наберитесь терпения. Итак, Великая страна просто обязана быть Великой, Могучей, Богатой, Независимой. Если вы ее начнете кроить и крушить, вы останетесь у разбитого корыта, у развалин – это однозначно. Второе, народ. Он в Великой Державе должен быть богатым, здоровым, свободным. Истины предельно простые, доступные. У нас была фантастически богатая страна, у нас был фантастически богатый и свободный народ, живший не догмами классовых учений, а собственным здравым умом и государственными уложениями, у нас была демократия, которая и не снилась немцам, американцам, англичанам… Все было до тех пор, пока нас не поделили на два лагеря: на правых и левых, на белых и красных, на прогрессистов и супостатов. Принцип старый – разделяй и властвуй! Банды горлопанов-интернационалистов, финансируемые всемирным банковским капиталом, кайзеровскими спецслужбами, зарождавшейся отечественной мафией, принялись с бесовской истеричностью, подмеченной еще великим Федором Михайловичем Достоевским, сеять среди мирных и добролюбивых россиян злобу, ненависть, зависть. Отцов и детей, братьев и сестер совершенно искусственно поделили на лагеря, стравили, заставили убивать друг друга. Россию надо было уничтожить любой ценой. И так называемое «мировое сообщество» ее уничтожало, не жалея ни сил, ни средств (кстати, все потом окупалось: то же «сообщество» вывезло из разгромленной России ценностей на сотни триллионов золотых рублей – весь мир стоит на русских костях, русском золоте). Понимаете, к чему я клоню? Есть Великий Русский Народ – единый, объединенный одной целью: жить богато, независимо, свободно, достойно, жить так, как Он достоин жить. И есть своры бесов, одержимых неистовым стремлением все крушить, ломать, перестраивать. Вот эти бесы и придерживаются «лагерных» принципов – дескать, кто не в нашем «лагере», тот враг, ату его! режь на куски до двенадцатого колена! преследуй! трави! обличай! жги! расстреливай! И все это с ветхозаветной иудейской злобой, с лютой нетерпимостью, сатанинской одержимостью. Зачем нам все это?! Я ненавижу всю эту полпотовско-марксистскую, троцкистско-ленннскую, бухаринско-маоцзедуновскую мразь, истребляющую в свои сатанинских игрищах целые народы!
Я предлагаю собрать всю эту бесовскую лево-правую мерзость в одну кучу, раздать им оружие, оградить их получше и подальше от нормальных людей – пускай выясняют отношения, пускай отстаивают свои «принципы», которыми ни одна из сторон не желает поступиться – режьте, ешь-те друг дружку! Но народы не трогайте, хватит! И самим нам, всем, надо остановиться, призадуматься – как мы легко клюем на дешевую наживку, как запросто нас обводят вокруг пальца все эти демагоги, обещающие царствие небесное на земле и колбасный рай на третий день после их избрания. Любой психиатр, честный психиатр, вам скажет однозначно: все эти лево-правые бесы, взвинчивающие истерию, сами почти без исключения истерики, неврастеники, психопаты, латентные и практикующие гомосексуалисты, маньяки, одержимые бредовыми параноидальными идеями. Их надо лечить! А мы слушаем их с раскрытыми ртами, идем за ними толпа-ми… Пора кончать с этими «лагерями»! Хватит с нас «лагерной» жизни! Пора жить по-человечески!
Корр. Что-то у Вас концы с концами не сходятся – жить по-человечески, когда проиграна война и мы разгромлены?!
Ю. Д. Другого выхода нет. Мы переживаем период величайшей после октябрьского переворота трагедии России. Мы повержены и избиты, изранены почти до смерти. Надвигаются полная кабальная зависимость, новый кровавый этап гражданской войны, голод, разруха, колониальное рабство в самых его диких первобытных формах… Запад нам поможет дойти до ручки, можете не сомневаться. Уже сейчас происходят странные вещи: те, кто вещали о развитии отечественного предпринимательства и использовали поддержку предпринимателей на этапе пути к власти, ныне гордо от них отвернулись, отказав практически во всем и предоставляя право скупки земель, заводов, фабрик, помещений и зданий под офисы, рабочей силы и т. д. исключительно западникам – колониальная администрация пунктуально исполняет условия полной и безоговорочной капитуляции. Какая же это «рыночная система»?! Это самое обычное администрирование… (Примечание редакции. Мы вынуждены опустить большую часть рассуждений интервьюируемого ввиду их полного противоречия демократическим основам нынешнего курса на вхождение страны в мировую хозяйственную систему)… Но нам надо пройти через все это, нам следует стиснуть зубы и терпеть, нас должен в какой-то мере воодушевить пример разгромленной во второй мировой войне Японии, которая прошла через чудовищные унижения, но возродилась, вознеслась. Россия обязательно возродится! И не в качестве разжиревшей ублюдочной ленинско-бухаринской рэсэфэсээрии, а в качестве Великой Неделимой и ни от чьей злой воли не зависящей Державы – духовного, научного и технического ядра Земной Цивилизации. Я верю в это!
Корр. Вы не боитесь преследований со стороны властей?!
Ю. Д. Не привыкать! Дважды не расстреляют! Я не хочу уподобляться всем этим нашим «демократам», которые лижут любую руку, лишь бы она свисала с подлокотника трона. Я никогда не поддерживал ни одного из существовавших режимов. И будьте уверены – не поддержу и по-следующих. Я писатель. И для меня нет властей земных, я выше всех этих политиканов, президентов, совещателен и заседателей. Я признаю над собою лишь одну власть – власть Творца нашего, Вседержителя, создавшего весь этот странный, непонятный мир. Ни один из властителей-тиранов и властителей-демократоров уже не сможет отнять у людей Земли миллионы моих книг, статей, газет, никто не сможет собрать мои книги и полностью их уничтожить, сжечь… а значит, мне нечего бояться, мое слово неистребимо – оно уже живет вне зависимости от воли правителей. И оно будет жить. Тираны должны помнить, что даже вынужденный юридически и физически подчиняться их законам человек все равно в душе своей живет по своим установкам, по божескому духовному уставу – закабалить нашу вечную душу никому не удастся. Я могу смириться с юридическим оформлением поездок, скажем, на Украину, вымаливанием въездных виз в Белоруссию или на территорию будущих «свободных» дальневосточных зон, находящихся под японским протекторатом. Но никто в душе не заставит меня считать Украину, Белоруссию, дальний Восток чужими суверенными государствами – это мои земли, это моя Родина, это моя Россия, пусть эти земли отчуждены, оккупированы, отняты у меня – все равно – это мои земли. Это Моя Земля! Все природные богатства, лежащие в недрах Великой России – это мои личные богатства, это и ваши личные богатства, россияне, только ваши! Никто не имеет законного права отдавать эти богатства оккупантам. И если это делается, это не законный юридический акт, это воровство нашего имущества, это ограбление нас! Ответьте мне – куда пошли средства от проданных тоннами якутских алмазов, миллионов гектаров отданных на распыл сибирских лесов, миллиардов кубометров выкаченных из нашей с вами земли нефти, газа?! Где вырученные деньги?! Где валюта?! Мы с вами ее не получили! У нас отняли все! Нас ограбили! Я не хочу такого «международного разделения труда», когда у меня отбирают все, а взамен плюют мне в лицо!
Корр. Вы против взаимовыгодного сотрудничества с Западом?!
Ю. П. Я был за такое сотрудничество, когда все наши будущие демократоры-западники клеймили «буржуазных акул мира наживы». Я и теперь за полноценное сотрудничество. Но я против колонизации нашей страны. В процессе колонизации наживутся посредники, наживутся колонизаторы, а нам с вами привезут грузовик с кукурузными хлопьями и будут месяц подряд показывать по телевизору как нас неблагодарных дураков гуманный запад спасает от голодной смерти. Вы думаете, что всесоюзная истерическая игра на понижение рубля идет уже три-четыре года напрасно?! Нас просто обязаны купить по минимуму-миниморуму! Мы повержены, лежим во прахе ног победителей, но нынешний век не позволяет им просто придти и отнять все у нас дикарским способом, теперь поступают иначе – победителя понижают, опускают до нулевого предела, приходят и покупают за гроши (потом эти гроши из нас же высосут, не сомневайтесь). Все кредиты, которые сейчас униженно вымаливаются у Запада и Востока, вы сами знаете, будут разворованы, растасканы посредниками. А платить будем мы! Платить будут наши дети! И не природными богатствами – их уже не будет! Платить придется рабским трудом задарма, кровью, как в фашистских концлагерях. Уже сейчас идет процесс перекачки всего стоящего на Запад… Нет, нам нужны другие формы сотрудничества.
Корр. Все так уж плохо?
Ю. Д. Разумеется, нет. В жизни всегда хорошее идет в ногу с плохим. Зачастую они совсем рядом. Хорошо, что сняли запреты на предпринимательство и частную собственность – это единственные двигатели прогресса. Но плохо, что русских людей лишили фактического права на то и другое, обрекли на одну лишь работу в рудниках, на фабриках и заводах. Очень хорошо, что посшибали поганых идолов всевозможным отродьям нечистой силы типа Свердловых, Дзержинских, Калининых… но Марксы и Энгельсы стоят незыблемо. Хорошо, что с Петербурга сняли мерзкое именное клеймо Дьявола. Но дорогие Русскому сердцу кремлевские башни и по сию пору опечатаны каббалистическими дьявольскими пятиконечными печатями, а забальзамированный труп величайшего преступника за всю историю человечества продолжает лежать между небом и землею посреди святого для нас места… (Примечание редакции. Ввиду того, что все дальнейшее носит отвлеченный характер, мы опускаем двенадцать страниц текста)… Как может наш советский рубль стать конвертируемым, если он изначально (с 1918 года) проклят?!
Патриарх Тихон предал большевиков вместе с их вождями и приспешниками вечной анафеме. Никто это проклятье не снимал. А на каждом банковском билете красуется профиль трижды проклятого вождя. Мы тасуем туда-обратно проклятые деньги и тщимся, что они станут полно-ценными. Глупость!
Корр. Это все из области идеалистичной философии и далеко от жизни…
Ю. Д. Далеко? Вы так думаете?! Христианская Церковь стоит два тысячелетия и Сила ее крепнет. А преданные анафеме, несмотря на то, что под их властью была богатейшая в мире страна, колоссальный научный, технический потенциал, рухнули в семьдесят три года. Помяните мое слово – когда дьявольский профиль наконец исчезнет с купюр, наш рубль резко пойдет в гору. Но и здесь трудности: демократоры-посредники прекрасно знают обо всем, они будут без передыху плясать на костях поверженной компартии, но заклятья с национальной валюты не снимут и идолов верховного своего божества не уберут. Уже сейчас раздаются голоса, что, дескать, памятники не виноваты, что их все надо оставить на своих местах, кому-то выгодно, чтобы над Россией висело вечное проклятие! А пока идолы слуг Сатаны будут стоять – проклятье не снимется и беды наши не прекратятся. Можете мне верить, можете нет. Но подумайте сами, если Вы повесите у себя в доме над своей головой знамя Антихриста – то Вы и будете жить под знаменем Антихриста со всеми вытекающими последствиями, Благие Силы не будут оберегать того, кто сам встал в ряды воинства Антихристова, отрекшийся от Бога всецело попадает в цепкие лапы Дьявола! Нельзя творить добрые дела под кровавыми полотнищами. Это уже поняли самые отупелые и ортодоксальные материалисты-атеисты, и они зачастили в Храмы Божий… А мы, неумело начиная одной рукой креститься и смотреть в Небо, все еще бьем поклоны Вельзевулу и несем ему жертвы. Короче, все сатанинское должно быть изъято из нашей жизни, отринуто. Двум богам молиться нельзя, пришло время выбирать, с кем мы.
Корр. За что Вас столь дружно поносит демократическая пресса? Ведь есть же объективные причины? Или Вы не склонны к самокритике?
Ю. Д. Причины есть. Так называемая демократическая пресса это единый очень слаженный оркестр, которым дирижирует один дирижер – тысячи оркестрантов старательно выводят те ноты, которые им приказано выводить… И вдруг они видят – стоит в сторонке совсем не ПОХОЖИЙ на них музыкант и играет свою мелодию. Представляете, какие эмоции начинают обуревать подневольных «демократов»? Чего только нет тут – и раздражение, и зависть, и слепое несдерживаемое бешенство. А когда они своими «демократическими» послушными мозгами начинают соображать, что музыкант-одиночка не только игрок, не только сам себе дирижер, но и композитор, творец собственных мелодий, начинается вообще невообразимое. Вот угадайте, какая первая реакция у всех этих прописных «демократов». Запретить! Немедленно запретить игру вольного музыканта! А почему? А потому, что он играет не так, как они! Вот вам и вся «демократия».
Корр. Но Вы на самом деле проповедуете Зло. С обложек Ваших книг смотрят в лица людям чудовищные хари, рожи, лики упырей, монстров, мутантов… Вы живописуете какую-то дикую невозможную жизнь выродков человечества… все это настолько отталкивает, что поневоле соглашаешься с мнением Ваших критиков – надо пресечь, запретить, уничтожить тиражи, обуздать самого распоясавшегося, потерявшего меру автора. Неужели Вы сами не чувствуете такой реакции?!
Ю. Д. Вот Вы и затронули один их важнейших, философских вопросов моего бытия и моего творчества. Но по порядку. Реакцию я чувствую: озлобленная ненависть со стороны гопманов, арбитманов и прочих «критиков» и тысячи необычайно теплых, добрых писем от моих читателей. Последнее время только эти проникнутые искренней любовью и пониманием письма думающих, честных людей России не дают мне погибнуть, сойти с ума от колоссального напряжения, от непрекращающейся кошмарной травли, от мерзости нашего постперестроечного недочеловеческого бытия, от инфарктно острой сердечной и душевной боли при виде распинаемой, разрываемой в кровавые клочья России. Эти письма – мое спасение, моя вера! Пока в России есть люди, способные писать такие письма, она не погибнет, хоть ты перегороди ее колючей проволокой «суверенитетов» через каждую версту! Россия – это умные, добрые Русские люди, это Русский язык. И пока эти Люди, пока этот Язык существуют, пока Их не истребили полностью, до конца, Россию не убьешь, не уничтожишь! Арбитманам и гопманам не пишут таких писем, и потому они не знают России, им кажется, что все закончено, осталось лишь добить непокорных, неугодных… Зло?! Да, в нашем протухшем больном обществе существуют влиятельные силы, которым чрезвычайно выгодно затушевать подлинное лицо Зла, которые хотят сместить понятия Добра и Зла, перемешать все, запутать всех. Вспомните, сколько нам твердили: вот он, злой человек, но ведь и в нем есть нечто доброе, вы увидите светлое, надо только постараться. Мы приглядывались… а этот «добрый-злой», «хороший-плохой» человек всаживал нам в загривок нож, ломал ребра и бросал наземь. Искусственно навязываемый нам бесконечными слащавыми боевиками образ «хорошего злого человека» настолько внедрился в наши мозги, что мы стали терять ориентацию, путаться, мы уже не могли отличить, где же подлинное Зло, где настоящее Добро. Милые и элегантные убийцы поглядывали на нас умными глазами с экранов кинотеатров и телеэкранов, обходительные жулики, казнокрады, воры обаятельно улыбались, снисходили до нас – и мы чувствовали себя польщенными, целые синклиты ученых-политологов восхищались беллетристическо-публицистическими шедевриками патологических садистов-убийц типа бухариных, Свердловых, Троцких… закамуфлированное Зло выглядело не просто прекрасно, а даже и восхитительно – тысячи юнцов замирали, смакуя это Зло, впитывая его в себя. Дошло до того, что потеряли ориентацию и почти все писатели, художники, а многие просто боялись говорить Правду, называть Зло Злом – ведь осудят, застыдят, заулюлюкают демократоры и сожрут потом с потрохами, лишив всего привычного, нажитого, нет, казалось нашим живописателям, будем как все, будем помалкивать, будем рядить Зло в нежные сверкающие одежды… И вдруг по-является некто, кто выплескивает Зло наружу в его натуральном, неприглядном виде – нате, смотрите, это подлинное, черное, страшное, гибельное Зло! Надо не прятаться от него, надо видеть его, иначе оно обволокет тебя, погубит. Подлость – это всегда подлость! Насилие – это всегда насилие! Убийство – это всегда убийство! И вот именно это больше всего напугало кое-кого: страх оказаться голыми перед одураченным, но прозревшим Народом, это уже не страх, это смертный ужас. И Зло принялось защищать себя! Да еще как! Конечно, в мире есть не только белые и черные тона, это само собой. Но я, как писатель, как художник, не могу больше молча, скрепив сердце, смотреть на яркие красивые фантики, в которых таятся отравленные черные конфетки – я разорву эти лживые бумажные обертки, я покажу то, что таится под ними… а там люди сами решат, глотать отраву Зла или нет! Как этого боятся! Вы себе не представляете, как боятся Правды наши «демократические» обличители и обвинители. Сколько грязной, гнусной брани вызвала публикация моего «Чудовища», романа-предостережения, книги, каждая строка которой пропитана болью моего сердца. Почему же? Да все предельно просто. Я попытался показать невообразимо страшный, жуткий мир нашего с вами будущего, к которому опять-таки нас с вами ведут новоявленные посредники-колонизаторы, палачи Русского народа с за-гребущими руками и завидущими глазами. А ведь этим-то посредничкам-христопродавцам, губителям России хочется видеть себя благодетелями, подателями благ, профессорами и цивилизаторами, несущими счастье «дикому нецивилизованному ленивому и пьяному русскому народу». Вот они-то и их окололитературные наместнички все сразу поняли! Они подавились моим романом, аж глаза на лоб повылезали – привыкли к раутам и вояжам, презентациям и льстивым речам, презентам и кушам, а тут прямо в лоб отрезвляющей на миг дубиной Правды шарахнули! То-то визгу было, то-то припадочных истерик, а чуть позже затаенной глухой злобы. И пошла-поехала контора писать – за год с небольшим выпулили несколько десятков статеек-доносов, думали пройдет номер. И в каких только грехах ни обвиняли, стыдно перечислять да вспоминать. Только это все еще не Зло. Это мерзость, гнусь и плебейство. А само Зло – оно за спинами борзописцев, Оно во тьме, ибо боится Света, привыкло на свету в чужие одежды рядиться. А мы их раз сорвали, еще раз сорвали… и еще раз сорвем! Очень важно, что на этот раз борзописцам не удалось охмурить народ, не удалось спровоцировать «всенародную» травлю. Люди все поняли. И поддержали, подставили плечо, встали плечом к плечу, прикрыли спину. И за это низкий поклон мой и величайшая благодарность сынам и дочерям России, которую все хоронят да никак похоронить не могут! Мы, Русские люди, выстояли на Куликовом поле, выстоим и теперь.
Корр. Юрий Дмитриевич, сама концепция «третьей мировой войны», ее хода, ее результатов, не говоря уже о терминологии, принадлежит исключительно Вам. Ничего похожего не было опубликовано ни в нашей, ни в зарубежной прессе до Ваших публичных выступлений. Как же по-лучилось так, что Ваше открытие закамуфлированного тайного хода мировой истории было просто-напросто уворовано многими авторами публикаций о «третьей мировой войне»? И что крайне печально, что говорит о явной нечистоплотности, так это отсутствие в публикациях ссылок на Вас, на Ваш приоритет!
Ю. Д. Наплевать! Если я сейчас займусь тяжбами да подсчетами, сколько и чего у меня уворовано, и мне и моим помощникам хватит разгребать на всю оставшуюся жизнь. Мне вообще нет дела до этих борзописцев.
Сон, или Каждому свое
Ибо никто не может положить другого основания, кроме положенного…
Он просыпался несколько раз за ночь. А может быть, и ни разу, может быть, это был один сплошной, прерываемый кошмарами сон, бесконечный, как сама вселенная, свернутый в чудовищную спираль, витки которой перемешались, нагромоздились один на другой – и породили такую путаницу, что не простому смертному было в ней разобраться.
Он уже успел позабыть, где заснул. В первый раз он пробудился у себя, в своей собственной постели, от тягучего, липкого сновидения, в котором ему отводилась роль безропотной жертвы, приносимой невесть кому, невесть за что… Пробуждение сбросило тяжесть с груди, будто с самого дна океана он вынырнул на поверхность, глотнул воздуха. Но когда обрывки страхов почти затерялись где-то в закоулках сознания и он хотел встать, чтобы напиться воды, боковая стена дома вдруг обрушилась беззвучно, рассыпаясь каменьями, и в комнату полезли рожи, хари, дикие уродцы, – нацеливаясь на него, угрожающе выставив вперед корявые лапы. Еле успел сигануть в распахнутое окно, в ночь, слыша за собой топот, повизгивание нетерпеливое, хрюканье, стоны… Почти сразу же пришла мысль, что это никакое не пробуждение, лишь продолжение кошмара, но раздумывать и рассуждать не было времени, за ним гнались.
…После этого он просыпался еще, еще и еще – и все время в разных местах. И всегда казалось, что вот оно, настоящее, что наконец-то круг разомкнулся и ему удалось выбраться из этого, лютого хаоса. Не тут-то было! Все начиналось сначала, и каждый раз по-новому. Погони и преследования перемежались чем-то и вовсе несусветным, не имеющим к нему никакого отношения, но, тем не менее, происходящим именно с ним. Воспаленный мозг не давал ответов на вопросы, да и не брался за решение непосильных для него задач. Его хватало лишь на то, чтобы кое-как разобраться в сменившейся обстановке, осмыслить ее хотя бы поверху, связать с предыдущим. Но нет, рушились все связи, и выхода не было.
Он успел, наверное, побывать во всех уголках земли и всего остального мира, во всех временах. В череду отрывочных мигов укладывались целые жизни, и сама ночь была уже не отрезком земного времени, в котором его половина планеты была погружена во тьму, нет, она стала неизмеримо большим, и потому как это была поистине несоизмеримость, она стала самой Бесконечностью. И была эта Бесконечность помножена на его страдания, на его боль и его бессилие.
И вот на каком-то сумасшедшем витке спирали мука пресеклась, его выбросило за пределы страшного несуществующего мира. На этот раз, он верил, чуял, знал, – по-настоящему. Пришло пробуждение, разорвалось кольцо ужаса и сумятицы. Но облегчения он не почувствовал.
Было мерзко и пакостно спросонья. Широченная ветвь, под которой он пристроился засыпая, уплыла куда-то в сторону, и солнце, обезумевшее от ненависти ко всему живому, лупило со всей силы прямо в глаза, мелкой теркой скребло кожу лица, рук.
– У-у-угхр-ы-ы, – прохрипел он в бессилии запекшимся, пересохшим ртом, перевалился несколько раз через бок, не глядя, на ощупь, пытаясь вернуться в спасительную тень, – на несколько секунд наступило облегчение. Мелькнуло вчерашнее: долгое, шумное застолье, клятвы в верности, лобызания, призывы, гомон, хай, пьяное бормотанье – и вера, сумасшедшая, ненормально-железная вера в то, что все будет как надо, что и идет-то все как надо, лучше и некуда. И остается лишь ждать себе, покуда спустится с небес царствие, светлее которого не бывало и не будет никогда, вот оно – уже спускается, и они видят, и они верят, потому что страстно хотят видеть и верить. И опять суета, хрип, одергивание и перебивание, и каждый лезет вперед, норовя попасть на глаза Учителю, выкрикнуть ему в лицо восторженно и слепо: нет, никогда, я ни за что не предам Тебя! Не было у Тебя вернее и преданнее ученика и друга! И каждый норовит оттереть другого своими объятиями и поцелуями, от которых Учитель лишь чуть отстраняется рукой, и они зависают в воздухе со всей их хмельной слезливой искренностью, дрожащей мокрогубостью и невероятной – ни одному актеру не сыграть – правдивостью чувств, разожженных до экстатического восторга, до сладостного самоистребления и уничижения во имя Его, во имя дела Его, ставшего делом Общим. И казалось так – не дюжина их, не двенадцать избранных, а легион – легион легионов непобедимых и жаждущих избавления, уже несущих его в своих сердцах, на своих руках, губах людям, человечеству, всем этим малым, сирым, неуютно скопившимся в темноте по задворкам, дрожащим в убогости и слабости своей по щелям. Да приидет царствие Твое! А чего там, ждать недолго – вот Оно, вон уже краешек златосияющий показался! Лови Его! Не упусти! Верь!.. И как хорошо верилось. Сейчас, когда чугунная голова тянула в ад, в пропасть и хотелось лишь одного – забыться, эта вера казалась какой-то нереальной, невзаправдашней. А вчера он в упоении кричал Ему: до конца вместе! не предам! не отступлюсь! все как один! Ах, как он был счастлив вчера, это было единение, это было торжество…
– Вон он, валяется под оливой, – еле слышно проговорил кто-то вдалеке насморочным гугнивым голосом.
– Ага, – отозвалось голосом потверже, – лежит, падаль!
Над лицом, как привязанный липкими невидимыми нитями, завис жирно-мохнатый, противно зудящий шмель. Страшно было даже чуть приоткрыть глаза, казалось, тварь тут же вопьется в них своим мерзким ядовитым жалом. Но и терпеть уже было невыносимо. Резким взмахом руки он разодрал все эти липкие нити, связывавшие реальность с бредом, а заодно и прогнал наглое насекомое, привлеченное остатками вчерашнего вина, запекшегося в его бороде и усах. Ох, как было противно все вокруг и внутри, невыносимо противно!
– Дергается, гаденыш! – как-то радостно и почти без злорадства прошелестел гугнивый. – Очухивается, видать, господин центурион. Никак продрыхся, голубок!
Он приподнял голову и в мареве из синих, зеленых, оранжевых кругов и молний, дергающихся в ослепительном солнечном сиянии неправдоподобно яркого дня, увидел стоящих в нескольких шагах людей. Совершенно незнакомых, пристально-внимательных. Никого из друзей, соратников, вчерашних единоверцев рядом не было. Даже следов их пребывания не было заметно, и не было самого главного, не было Учителя. Где все они? В чем дело? Тяжелая, свинцово-опустошенная голова ответа не давала, только гулко, каким-то эхом гудело в ней вчерашнее: все вместе! до конца!
– Ну вставай давай, пора, – мягко проговорил легионер в короткой пластинчатой юбчоночке, державший под мышкой красивый шлем с гребнем.
Поделиться книгой: