Помоги проекту - поделись книгой:
____
И только сейчас стало страшно — от мысли, что сын будет под пулями.
Иванову вручили повестку на мобилизацию сына на фронт. А он сейчас заканчивает обучение в знаменитом центре IT-программирования в престижном университете Америки, скоро должен приехать.
До сих пор основы постоянной защищенности семьи в обществе сплошной близости не были поколеблены, не было беспокойства за сына, если бы даже не было их, родителей. Но сейчас, когда появилось разобщение, отец чувствовал, что основы внутреннего покоя пошатнулись. Еще и сына могут отнять…
Он решил зайти в военкомат.
За стандартным столом сидела строгая дама с официально красивой пышной прической.
— Решили пойти добровольно? — спросила с дежурным приятием.
Он замялся.
Она изменила тон.
— Может быть, вы в списке?
Порылась в списках, нашла его фамилию и сухо сказала:
— Вы пока в резерве.
— У меня вопрос. Почему моему сыну, студенту, вы прислали повестку? Вроде бы есть указание — студентов не привлекать.
— Так вы что, насчет сына?
Нашла фамилию сына.
Лицо ее изменилось на суровое.
— Да, ваш сын подлежит мобилизации. Он студент во враждебной стране. Вы что, не хотите, чтобы он защищал Родину?
Иванову было совестно, словно прятался за спину кого-то, взявшего ответственность на себя.
Ясно, она резко отделяла служебный долг от природного естества рождающей жизнь женщины.
Он ушел униженный.
Ему казалось, самые отвратительные женщины — те, что играют в мужские игры: участвуют в насилии над людьми, над другими народами, в грубом разделении земель и стран. Женщина должна сходить с неба, она рожает потомство, продлевает род людской. И видеть ее в роли судьи, прокурора, министра, равнодушно зачитывающей приказы или сроки отсидки, — отвратительно.
9
Кто я такой? — размышлял Иванов.
Что происходит с человеком, который раньше постоянно жил в уютном, вольно движущемся пузыре свободы, где исполняются все желания — быть здоровым благодаря новым методам медицины, творить образы, возникающие из самых счастливых снов? Хотя, само творчество — тяжкое дело, требующее огромных сил, преодоления чего-то залежалого в себе.
Не отличаюсь от бесконечной вереницы человеков, прошедших по всем эпохам истории. Те же повторяющиеся черты.
Привязанность к близким, к «братьям нашим меньшим» — преданным собакам и независимым котам.
Обезьянье любопытство, открывшее людям необозримость мира и определившая место человека во вселенной.
Слепота предрассудков и тупых идей, в которых нет окончательных истин.
Страх от одиночества в близости смерти, что обрубит все.
Непонимание, что для других я не представляю центр их интересов. Например, являешься к другому — всей своей цельной вселенной, не подозревая, что ты для него — всего лишь один из тысячи встреченных знакомых или клиентов. Из них он впускает в свою вселенную лишь одного-двух по своему предпочтению, по степени близости или сексуальности, а в тебе видит лишь внешнюю оболочку. Но «стоит представить», как говорил Гоголь о своей повести «Записки сумасшедшего», и вселенные каждого открываются во всей своей близости и целостности в твоей личной вселенной.
Во мне нет только мстительного чувства к недоброжелателям или доминирующей цивилизации, накапливающей силы у наших границ. Это уже следствие воспитания в нашей цивилизации вечного мира.
Я живу, как теперь понял, во время очередной оттепели, которая совершенно отличается от прежних — все время дравшихся, названных великими рациональными умами устоявшимися условными терминами «древний мир», «темное средневековье», «светлая эпоха модернизма», постмодернизм, метамодернизм…
В мой оттепели, которая видится необозримой и — навсегда, забыты страшные военные времена, человечество расслабилось до такой степени, что были бы неестественны команды: «Смир-р-но!», «Становись!», и жуткое ощущение нехватки воздуха, как в тюремной клетке.
В параллельном мире мне довелось поработать в министерстве, неважно каком. Это — форма коллективизма, где совместно что-то силятся делать по спущенному сверху плану, и каждая инициатива становилась наказуемой.
Коллективом можно было совместно выкапывать траншею, и не более того. Чтобы понимать, зачем копать, нужно было взорлить, найти в себе хотя бы ту же цель, что замыслили сверху.
Здесь же, в нашем нормальном измерении я тоже начинал работать в одном из учреждений, где не было спущенного сверху плана. Да, у нас экономика, вследствие цифровизации технологий и совершенства логистики, снова плавно перешла на плановую систему. Но не с планом, наложеным сверху, а естественным, — любые задания разрабатываемые Центром информационного управления, предоставляли свободу творчества. Хотя в западной цивилизации до сих пор преобладают несогласованные эгоистические действия корпораций.
Потом создал свою общественную организацию «К вершинам знания». Мы занимались воспитанием
Дело в том, что природа создала людей такими, что большинство являются всеядными созерцателями, глазеющими на мир, не желая понимать, что это такое, просто принимая глазами и чувствами то, что есть.
Я сам был таким в молодости. Писал стихи, полные, как мне казалось, возвышенных чувств, без намека на осмысление того, что воспевал. Потому что мысль уничтожалась чувством. Это почему-то осуждалось как отстранение от жизни в башне из слоновой кости. На самом деле это было неумение мыслить, попросту невежество. Был убежден, что больше всего действует на людей сильное благородное чувство, и потому читал таких авторов, у кого преобладало чувство: «Белеет парус одинокий… Что ищет он в стране далекой?» А что ищет — этого нам не надо. Какое-то затмение мозгов.
Конечно, заставлять таких людей стать энергичными творцами, — это пойти против их природы. Но вглядываться в других, кто энергичен, соображать, что они видят, пользоваться плодами их мыслей, — мы учили. Наш конечный продукт был: создать понимающего, приводя его на вершину знаний, накопленных человечеством. Пусть он и не будет хватать звезд с неба, как те, кого внезапно посещает озарение, догадка о смысле жизни, за что можно отдать жизнь.
Наша школа находилась в Королевском парке. Это было сферическое сооружение — медиа купол, сияющий всеми цветами радуги, внутри центральный пульт, который высвечивал на своды купола живые мульти-картинки всей истории развития человечества: в нижней части — древней, выше — средней и настоящей, и выше, вплоть до неба, — будущего. Под куполом, по мере необходимости и программам развития учеников, высвечивались бесчисленные кластеры развивающихся во времени истории, наук и искусств. Это оцифрованная информация всего, что когда-то было рассказано, записано и отснято за все сознательные тысячелетия развития человечества.
Моему заму Близнецову была близка программа воспитания неактивных людей. Особенно удивила школа в ярком разноцветном медиа куполе. Он посидел за центральным пультом, оживил на сводах разные участки эпох истории, и удивился богатству оцифрованной памяти. И поразила эффективность обучения. Хотя в его мире громоздкое письмо и слово уже утрачивали свою силу в клиповом мышлении, здесь они уже совсем перестали работать, наступила эпоха господства видеоинформации.
Нашим идеям удавалось воплотиться частично, однако не было ресурса, чтобы доводить дело до результата.
А теперь не стало той свободы и средств, экономика сжалась из-за разрыва мировых связей, и это ощущалось на полках магазинов, где все подорожало, обеднел ассортимент.
____
В параллельном мире потомки в основном появлялись вследствие сексуальных утех, как установила природа, чтобы зачем-то род людской не прекращался, а любовь была чем-то прикладным. Конечно, не имеются в виду утехи однополых пар.
Иванов женился по любви. Уже не был юн, но, как в юности — в душе все же преобладало стремление в нечто возвышенное, уводящее из всего земного, — в свет невинности, сошедший с небес, за что можно отдать жизнь.
Любовь может быть только первой, как юношеский первозданный порыв любви, чистой, идеальной. Не может быть, чтобы она возникла ниоткуда, или вследствие установленного природой тяготения полов. Или из литературы, поглощаемой с детства из отцовской библиотеки, или из компьютера, убравшего все трудоемкие поиски книг. Это — из чего-то иного, не бывшего, где не существует грубой реальности.
Когда родился сын, он не испытал особенного отцовского чувства. Всегда занятый работой, видел в нем смешного лупоглазого мальца, нерасторжимо связанного с ним пуповиной родства, с которым не о чем говорить. И только позже проникся нездешней аурой его любви и прилипчивости к маме и папе, ко всему младенческому миру вокруг, в котором не было ничего, что могло сделать больно.
По утрам он открывал глаза и видел склонившиеся любящие лица, играл с преданной собакой и независимым котом. А на улице был праздник — цветущий Королевский парк, где гулял днем с матерью, а с отцом — вечером.
Это было бесконечным продолжением счастья в достигшей благополучия цивилизации, где, если бы не было родителей, все равно сын был бы окружен заботой большой семьи. И даже если бы не стало его, родители не так бы страдали, у них осталось бы продолжение — не бросающая никого родина.
Когда сын убегал с ребятами на улицу, у родителей замирало сердце при мысли, что ему угрожает что-то. Ребенок часто болел, и их тревога за него осела в душу и стала частью их самих.
Он рос свободным, воспитывали его интересом, а не зубрежкой, не ставили преград перед его желаниями и увлечениями, и они скоро проявились в его целеустремленности.
И хотел все открыть сам. Не было ни одной щели, куда бы он не стремился влезть. Будь то электрическая розетка, куда он пытался засунуть пальчик, или яркая детская книжка, в которой его интересовало все — от обложки до дивного содержания. Наверно, его ждало какое-то творческое будущее.
Он учился в школе — медиа куполе в Королевском парке, наглядно изучал историю, науку и искусство в живых мульти-картинках под сводами купола.
Иванов освоил новые методы воспитания, где роль играло не только погружение в занимательное чтение или просмотр фильмов разных эпох, а открытие за ними живого корня — волнения самих безмолвных авторов, словно эпохи сливались в настоящем, переживаемом сейчас. Изучали самих авторов, олицетворяющих их эпоху. Даже политиков — авторов пламенных воззваний на защиту чего-нибудь. Что в них такое, что обрело значение для поколений?
Он смотрел на шкафы его библиотеки, на всю стену, где книги накапливались целое столетие. Любил бумажные издания, несмотря на эпоху зрелищ и видеоклипов. А сколько перекачано в «покет-бук», то есть «читалку»! Десятки тысяч книг. И не ощущал, что почти все авторы — мертвы, многие давным давно, и представлял их живыми, иногда умирающими, сострадая болям и содроганиям их, вытягивающихся перед смертью. Для него они все — в настоящем, сейчас помогают живыми эмоциями, уточняющими личные глубинные устремления, помогая стать самим собой. Это чудо — передача чувств от умерших к живым.
Он не хотел делать из сына мачо — брутального покорителя. Мама сидела с ним за классическим роялем “Steinway”, не меняющимся во времени, и уговаривала его играть гаммы. Вскоре он сам стал тянуться к роялю. Однако его больше волновали тайны программирования.
Он вырос нежно-нервным и деликатным, хотя и взбрыкивал чем-то своим, чего не было во мне. Вырос сыном нового мира — доверчивым и беззащитным, потому что не доверять и защищаться от кого-то не требовалось.
____
А теперь, куда делась первая любовь? Почему ее так трудно удержать? Как же быстро они с женой стали терять первозданность чувств! Как будто чувства стали вторичными. Хотя, конечно, их не разорвать. Она — это он.
Может быть, это случилось, когда началась вражда между цивилизациями, и страх жены за уже взрослого парня поглотил ее целиком, она стала превращаться в ту, которую встретил в параллельном пространстве.
Неужели, как в том потустороннем мире, жизнь становится чем-то вторичным, обменивая первую любовь на черствый хлеб существования?
Привычные семейные отношения.
Официально бодрая социальная жизнь, призывы и действия чиновников.
Скрытые эгоистические намерения предпринимателей.
Развлекаловка в телевизоре, зазывающая реклама. Как-то увидел по телецентру самодовольного красавчика актера, рекламирующего какой-то банк, не вынимая руки из кармана брюк произносившего слоган: «Люди важнее».
Отношения людей стали похожи на равнодушное доброжелательство компьютерных голосовых помощников Алисы или Маруси, или на механические объявления «Извините за неудобства», когда ломают ваш быт.
Доверие человека или нации тоже может быть, как первая любовь, что случается в самом начале отношений, или стать вторичным. Потому и ссоры, распри, вражда. Даже жить в вечной дружбе — тоже становится вторично. Можно жить лишь в детском круге родного мира, где нет ранящего окрика.
10
Собрались на дне рождения Иванова в «умном» доме, перестроенном из старого блочного дома, где жили предки жены, когда-то во времена скоростного панельного строительства, чтобы дать крышу над головой бурно растущего населения. Жена так и не захотела переехать в современные аппартаменты.
Тетя Марина, сама не имевшая детей, и потому переживающая за племянников, таких тонких и хрупких — да в какое-то пекло!
Сестра, намного старше, в тяготах матери-одиночки вырастившая дочку, у которой появились дети, все сыновья, и выросло целое древо родственников. Они разъехались по разным городам и странам, и взрослые дети, студенты колледжей и университетов, сейчас были под угрозой призыва на войну.
Школьная подруга Галка, не имевшая детей, и потому осуждавшая дезертиров.
Близкие подруги, со студенческих дней, с семьями.
Жена, насаждавшая в семье высокий социальный статус, сделала все, чтобы не ударить лицом в грязь. Она не любила еду, печатающуюся на 3D-принтере, искусственное мясо, и потому озаботилась о натуральной пище. По привычке отстраняя бездушного робота дворецкого, сама сервировала большой парадный стол, выставив в хрустальной посуде красную икру, балык, язык — долго отваривала сама, не доверяя тупому роботу, самой испеченные пирожки, а также лучшие вина и водку…
Гости бодро произносили тосты, натужно беседовали. Это было благопристойное застолье, с искренней или дежурной здравицей имениннику.
В широких смарт-окнах, не пропускающих тепло наружу, сгущалась холодная тьма, оттеняющая ярко освещенный праздничный дом, добавляя тревогу, которая не выходила наружу.
Ожидали — громом в ушах! — электронных повесток от военкомата. Куда спрятать мужей и детей?
Из-за конфликта двух цивилизаций братские страны-соседи тоже насторожились, стали разделяться на два лагеря.
— Надо отправить в другую, нейтральную страну! — пугалась жена за сына, который учился в зарубежном университете. — Говорят, радушно принимают на Востоке.
Сестра тоже боялась за своих сыновей, и окончательного приезда домой внуков, тоже студентов в европейских вузах.
Отдельно за своим столом тусовались дети и внуки, к которым с тревогой прислушивались матери и бабушки.
Молодые люди призывного возраста слушали в пол-уха — есть кому подумать об их судьбе. Они были знакомы с путями отхода. На Востоке дружественные страны охотно принимали дезертиров, особенно айтишников, и даже гордились тем, что так дружески относятся к соседней стране. А недружественные страны почему-то выставили кордоны, не пропуская дезертиров.
Вот и нас догнала судьба! Почему мы тащим за собой то параллельное зазеркалье, погрязшее в раздорах?
____
Объявление частичной мобилизации (вопреки утверждениям властей ожидали всеобщей) было шоком для страны. У военнообязанных раздвоились мозги. Одни, суровые и немногословные — «от земли», с тяжелым чувством оставляли свои хозяйства бабам или продавали, и добровольно шли в военкоматы записываться на фронт. Другие улетали в страну врага, из идейных соображений — неприятия возникшего авторитаризма, начавшего запрещать свободную мысль. Третьи, прикрываемые родней молодые балбесы, — просто от страха, что могут убить, как тараканы побежали к границам.
Поделиться книгой: