В мутной воде

Она слегка прищурилась на свет и проговорила приятным, грудным контральтовым голосом:

— Я давно проснулась. Скорей, Параша, одеваться.

Варвара Николаевна быстро всунула босые ноги в крошечные, отороченные мехом туфли, накинула пеньюар на плечи и, вздрагивая плечами от охватившего ее тело свежего воздуха, скользнула в соседнюю комнату, где ожидала ее ванна.

Чрез полчаса она вернулась в спальную, и тут начался ее туалет. Этим делом она обыкновенно занималась особенно тщательно. Сидя перед зеркалом, она внимательно взглядывала на свое лицо, а Параша расчесывала ее чудные волосы.

В это время, осторожно ступая кошачьими шагами, вошла старая, некрасивая женщина с пронырливым, зорким взглядом маленьких воспаленных глаз. Она была вся в черном, в плисовой шапочке, из-под которой выбивались пряди седых волос.

Приблизившись к Варваре Николаевне, она перекрестила ее три раза, фамильярно чмокнула в губы и, усаживаясь на мягкую табуретку у ног ее, спросила:

— Ну как ты, моя королевна, спала?

— Скверно, Макридушка… Сна нет…

— Будет и сон… Будет, — говорила эта странная женщина каким-то особенным полушепотом. — Я тебе сегодня на зорьке гадала.

При этих словах Параша искоса взглянула на старуху, и тонкая усмешка пробежала по Парашиным губам.

«На зорьке-то ты спала!» — подумала она, но ни слова не сказала, зная, что Варвара Николаевна питала какую-то страсть к разным гадальщицам и странным старухам, которые постоянно переменялись в этом доме.

— И что же вышло?

— Хорошо вышло. Исполнение желания!

— Правда?

— Ты знаешь, Варвара Николаевна, я неправды не люблю. За твою за хлеб за соль я врать не стану…

И странно: эти произнесенные спокойно, уверенным тоном слова произвели на молодую женщину видимое впечатление. Она весело улыбнулась.

— И все мои желания исполнятся?

— Все, родная моя, все…

— Ах, если бы все…

Она весело болтала с Макридушкой, пока Параша убирала ее чудные волосы. Затем ей подали капот, и она, розовая, белая, с кольцами на пальцах, вошла в маленькую гостиную, где уже готов был кофе и лежала газета.

После кофе Варвара Николаевна села за маленький столик, заказала обед и стала писать письма.

В первом часу у Варвары Николаевны начался обычный прием… Но кто такая эта Бениславская? — быть может, спросит читатель.

Бениславская появилась в Петербурге года четыре тому назад, и скоро о ней заговорили, как об очень красивой, умной и образованной женщине, живущей очень открыто и роскошно. Говорили, что она вдова, дочь какого-то бедного генерала, но подробностей ее биографии не знали, да и не вдавались в нее, точно так, как не интересовались знать, откуда у нее средства. Знали, что у нее обширные связи и знакомства, что у нее бывают сановники и дельцы, указывали то на одного, то на другого любовника, но ничего верного никто не знал. В последнее время говорили, как о счастливце, о старике Орефьеве, богаче, родном брате Чепелевой, но и эти слухи были не более как слухами, которые, впрочем, Бениславская и не старалась опровергать. Дамы встречали ее косыми взглядами и не посещали ее. Мужчины, напротив, очень охотно посещали ее салон по вечерам и играли в карты.

К ней ездили за советами, ездили по делам и знали, что она сумеет дать совет и сумеет пустить в ход дела. Как ловкая женщина, она смело эксплуатировала своими связями и умела проникать в такие кабинеты, куда обыкновенному смертному проникнуть было трудно. Она пускала в ход все средства, и когда раз спросили ее, чем она живет, то она не без веселости сказала, что живет своим умом и молодостью.

Лакей во фраке и белом галстуке подал ей карточку.

— Просите сюда! — проговорила она, поправляя волосы.

Через минуту в гостиную вошел маленький черненький господин во фраке, с физиономией, сразу обличавшей его еврейское происхождение. Низко кланяясь, нерешительно подходил он к Варваре Николаевне.

— Садитесь… сюда, поближе! — сказала она, указывая на стул. — Очень рада с вами познакомиться. Мне о вас говорили… Вы недавно приехали?..

— Четыре дня тому назад! — ответил господин с заметным еврейским акцентом в произношении.

— Сколько мне известно, господин Гольдблюм, вы имеете намерение получить подряд в действующую армию?

— Точно так… Я очень желаю… Я подавал докладную записку.

— Она с вами?

— Вот-с она… Не угодно ли?

Господин Гольдблюм подал бумагу.

Варвара Николаевна прочла ее и, подавая ему назад, проговорила:

— Я думаю, это можно устроить.

— Можно? — обрадовался Гольдблюм.

— Я полагаю.

— Я был бы так благодарен вашему… вашему превосходительству… Я бедный человек…

— Ну, о бедности, господин Гольдблюм, вы напрасно… Будемте говорить о деле. Оно будет стоить денег. Вы знаете, что все эти хлопоты без денег не делаются…

— А сколько? — каким-то шепотом проговорил Гольдблюм.

— Пятнадцать тысяч! Я думаю, это не дорого…

Гольдблюм чуть было не вскочил от испуга, услыхав такую цифру.

— Но ведь подряд такой маленький… самый крошечный.

И он даже показал свой мизинец, чтобы объяснить, какой это крошечный подряд.

Бениславская улыбнулась и весело заметила:

— Ведь и деньги маленькие. Подряд вам может дать до пятидесяти тысяч чистого дохода…

— Ай нет… А на месте сколько платить!..

— Я рассчитывала все расходы… Смотрите.

И с этими словами она подала листок почтовой бумаги, на котором основательно был сделан расчет всех расходов.

Гольдблюм с каким-то особенным уважением посмотрел на хозяйку.

— Если бы десять тысяч…

— Ах, мой дорогой Гольдблюм… я не торгуюсь…

— Двенадцать.

— Ну бог с вами… Вам говорили условия?..

— Как же… как же… я привез и задаток и вексель…

Дело было слажено. Гольдблюм дал три тысячи задатка (Варвара Николаевна довольно аккуратно пересчитала деньги) и затем на остальную сумму выдал вексель, взамен чего Бениславская выдала ему расписку.

— Уж вы, пожалуйста!.. — проговорил он несколько развязнее, после того как отдал деньги.

— Будьте покойны… Через неделю заезжайте ко мне…

Гольдблюм встал и, почтительно пожав протянутую ему руку, вышел из гостиной.

Вскоре после ухода Гольдблюма в маленькую гостиную вошел пожилой господин, чистенький, выхоленный, с гладко выбритым лицом, безукоризненно одетый во все черное.

При виде этого гостя Варвара Николаевна привстала с маленького дивана и, протягивая вперед свою оголенную руку, весело проговорила:

— Здравствуйте, барон. Вы меня совсем забыли… И вам не стыдно?

Барон взял протянутую руку, сперва пожал ее, потом поцеловал несколько повыше кисти и, не выпуская руки из своей, заметил:

— Стыдно, Варвара Николаевна, очень стыдно, но я хворал…

— Хворали? Что с вами? — участливо спросила Бениславская. — Да садитесь сюда, поближе… на диван. Нам вдвоем будет место.

Барон начал рассказывать, что у него был грипп, и нежно посматривал на свою хорошенькую близкую соседку.

— Ну, слава богу, вы теперь поправились, и я очень рада…

— Уж будто и рады?

— А то как же?.. Ах, мой дорогой барон, вы, кажется, хотите перестать быть моим другом! — И Варвара Николаевна, в свою очередь, взяла барона за руку и крепко ее пожала, а барон снова несколько дольше обыкновенного удержал хорошенькую ручку.

Барон рассказал, что он только что вернулся из заседания, где рассуждали о важных делах; заметил по этому поводу, что нынче основы очень шатки, и сообщил, что скоро будет новый процесс.

— Порядочные люди должны ужасаться при виде той разнузданности, в которой мы живем. Ах, Варвара Николаевна, — прибавил он с грустью, — я только что встретил на улице двух женщин… Боже мой, что у нас сделали с женщиной… Костюм уродливый, а манеры!!! Нет никакой женственности, нет того благоухания, которое так привлекает к себе… Нет…

Барон впал в идиллическое настроение, и разговор принял какой-то странный характер. Говоря о женственности и благоухании, барон как-то искоса посматривал на круглую шею своей собеседницы и, когда перешел к святости семейных основ и доказательствам, что без этого цивилизация немыслима, был красен как рак и стал говорить сладкие нежности.

Варвара Николаевна ловко отвечала в тон своему гостю, тоже, в свою очередь, заметила, что нынче у женщин мало эстетического чувства, уверяла своего гостя в дружбе и как будто не замечала, что ее руки находятся в полном распоряжении у барона.

— Вы слышали новость?.. Борский женился…

— Как же, знаю… Невеста хорошенькая?

— Недурна, но очень молоденькая… знаете ли, совсем молоденькая…

— А вы, барон, разве таких не любите?..

— Нет…

— А каких же? — спрашивала она, наклоняясь к нему…

— Каких?.. Вы знаете. Варвара Николаевна, каких я люблю, — отвечал тихо барон.

— И полно… вам так кажется… — лукаво засмеялась она, отодвигаясь подальше и отнимая руку. — Вы со мной позавтракаете?

— Еще бы…

Она позвонила и приказала подавать завтрак.

Через несколько минут они прошли в столовую. Варвара Николаевна усердно подливала своему собеседнику вино и сама не отставала. Барон к концу завтрака совсем осовел и умильно взглядывал на свою собеседницу. А она между тем спрашивала его:

— Могу я опять беспокоить вас, дорогой мой, просьбой…

— Еще бы…

— Видите ли… Мне писали об одном весьма порядочном господине, который хочет иметь подряд, но у него здесь нет никаких знакомых… Вы можете помочь мне?

— А вы, по обыкновению, готовы всем помочь?.. Добрая!..

— Что делать! Это моя слабость и, надеюсь, извинительная… Этот человек, барон, очень порядочный, он у меня сегодня был и…

— Ну, разумеется, я готов… Научите только, что делать…

— Поезжайте к министру и порекомендуйте ему этого господина… Вы ведь с министром хороши?

— Только-то?.. Ну, это с большим удовольствием.

Они снова перешли в гостиную, и Варвара Николаевна достала докладную записку, оставленную Гольдблюмом, и передала ее барону.

— Спасибо вам, мой дорогой…

И она так ласково взглянула на барона, что барон как-то косо повел своими маленькими маслеными глазками…

— Один холодный… мирный?.. — прошептал он.

Варвара Николаевна вдруг отступила назад и так обиженно взглянула на барона, что он даже оторопел.

— Барон… я, кажется, вам не дала повода… Вы оскорбляете порядочную женщину.

— Простите… простите меня… Но ведь я вас люблю… для вас я готов…