Война Алой и Белой розы. Крах Плантагенетов и воцарение Тюдоров

Эдуард также ослабил власть Невиллов на севере. Джон Невилл, граф Нортумберленд, оставался верен королю в то время, как его братья подняли мятеж, но Эдуард тем не менее решил, что лучше будет переместить оплот его власти подальше от Северной Англии. Король освободил Генри Перси из длительного заключения в Тауэре, вернул ему земли отца на севере и передал ему титул графа Нортумберленда, принадлежавший Невиллу. Исторически на севере главенствовали именно Перси, Невиллы пришли им на смену лишь в 1450-е после своего стремительного взлета. Эдуард собирался восстановить баланс сил. В качестве компенсации Джон Невилл получил титул маркиза Монтегю и обширные земельные владения на юго-западе Англии, в регионе, также оставшемся без хозяина после смерти графа Девона и погрязшем в бесконечном кровопролитии и хаосе. Юный сын Невилла, Джордж, стал герцогом Бедфордом и был обручен с дочерью короля, Елизаветой Йоркской, которой весной 1470 года исполнилось четыре года. Подобная договоренность должна была льстить верному подданному, который способствовал восстановлению порядка на севере и теперь мог применить свой бесценный опыт на юго-западе. Но к сожалению, это решение обернется серьезными последствиями для правления Эдуарда.

В марте 1470 года вспыхнуло еще одно восстание. В этот раз взбунтовался Линкольншир. Первопричиной стала ожесточенная личная вражда между местным пэром Уэллсом, бароном Уиллоуби, и сэром Томасом Бургом, личным охранником и приближенным короля. Эдуард лично возглавил армию и двинулся на север, чтобы покончить с беспорядками. Увидев короля во главе войска, северяне распустили слух о том, что грядет кровавая расплата за события 1469 года. Барон Уэллс вместе с сыном сэром Робертом использовал эти страхи для того, чтобы поднять всеобщее восстание, а отчаявшийся Уорик решил вновь собрать собственную армию и вместе с ней присоединиться к мятежу. И снова беспринципный Кларенс, ранее заверявший короля в верности, решил примкнуть к Уорику. Как позже будет отмечено в одном из проправительственных источников, их тандем стремился, «по всей вероятности, к полному и окончательному уничтожению государя и подрыву всего государства»[324].

Преодолев кризис, Эдуард обычно не горел желанием отомстить врагам, а скорее, сохранял хладнокровие и стремился к примирению. Но в этот раз его терпение лопнуло, и разъяренный король отреагировал с несвойственной ему жестокостью. Он захватил барона Уэллса в плен и сообщил его сыну, что убьет старика, если Роберт не сложит оружие. Этот ультиматум вынудил сэра Роберта вступить в бой с армией короля, прежде чем он успел соединиться с войсками Уорика. 12 марта 1470 года в Стамфорде повстанцы из Линкольншира потерпели столь сокрушительное поражение от королевской армии, что бунтовщики, бросая все, что у них было, пытались как можно скорее скрыться с поля боя. Это сражение позже стали называть битвой при Лоскот-Филд.

Если верить обнародованному позже пристрастному источнику, то мятежники неслись на солдат Эдуарда с криками «Кларенс! Уорик!» и некоторые были одеты в цвета Кларенсов. Когда же сэра Роберта Уэллса убили в бою, в его шлеме нашли «множество примечательных законопроектов, содержавших подстрекательство к мятежу». Иными словами, Уорик и Кларенс оказались причастны к очередным незаконным деяниям[325]. Но в этот раз невезучим родственникам короля на снисхождение рассчитывать не приходилось. Они отказались предстать перед Эдуардом, сбежали из Ланкашира в Девон, в Дартмуте сели на корабль и, переплыв Ла-Манш, устремились в Кале. Но им не удалось попасть в крепость, так как исполнявший обязанности командующего барон Венлок, заменявший Уорика, отказался открыть ворота. В конце концов им удалось осесть в Нормандии, на территории, принадлежавшей французской короне, где они оказались в полной изоляции. Этот союз оказался одним из самых дерзких и беспринципных в английской истории.

К тому моменту Маргарита Анжуйская вместе с принцем Эдуардом прожили в изгнании во Франции почти десять лет. Принц вырос в принадлежавшем его деду Рене Анжуйскому замке Кёр в Лотарингии неподалеку от берегов реки Мёз. Весной 1470 года юноше исполнилось шестнадцать. Он был полной противоположностью своего отца, и все, кто был лично знаком с принцем, полагали, что он — точная копия своего деда, Генриха V. В феврале 1467 года миланский посол Джованни Пьетро Паничаролла в письме герцогу и герцогине Миланским отметил, что принц, которому тогда было всего тринадцать, «только и говорит о том, чтобы рубить головы или вести войну, как будто все в его власти, будто он бог войны или мирный правитель, занимающий трон»[326]. Эдуард любил ездить верхом, бороться и мериться силой и устраивать поединки с друзьями. Мать ни на минуту не переставала верить в то, что этот блестящий юноша однажды возвратится в Англию и вернет себе отцовскую корону.

Маргарита была преисполнена необычайной решимости свергнуть йоркистов. С момента своего изгнания из Англии она просила помощи у многочисленных союзников во Франции, правителей Шотландии и Португалии. Теперь же, в 1470 году, она приготовилась действовать сообща с Ричардом, графом Уориком, союз с которым казался чем-то невероятным, учитывая, что граф больше чем кто-либо другой сделал для того, чтобы уничтожить ее и Генриха. 22 июня при посредничестве Людовика XI старые противники встретились в Анже и заключили сделку. Принц Эдуард должен был жениться на Анне Невилл, младшей дочери Уорика, а граф после этого обязался вернуться в Англию, вновь выступить против Эдуарда IV и сделать все возможное, чтобы свергнуть йоркистов и вновь посадить на трон Генриха VI.

9 сентября Уорик, Кларенс, Джаспер Тюдор и граф Оксфорд отплыли из Сен-Вааст-ла-Уга в Нормандии. Молодого принца Эдуарда решено было оставить с матерью, чем он, вероятно, был возмущен и разочарован. Проведя четыре дня на борту, лорды высадились на побережье Девоншира, провозгласили свою преданность королю Генриху VI, призвали всех присоединиться к ним, чтобы восстановить прежнюю власть, и двинулись на Ковентри, чтобы там встретиться с силами Эдуарда IV.

Эдуард в это время находился на севере. Он был в курсе событий, происходящих за морем, и писал своим подданным на юго-востоке: «Нам достоверно известно, что наши старые враги во Франции и сбежавшие бунтовщики и изменники сошлись вместе и намереваются… окончательно уничтожить нас и наших верных подданных». Эдуард наказал им приготовиться к вторжению, которое могло начаться в любой момент. «Как только вы поймете, что они сошли на берег, — писал он, — вашим главным долгом станет… дать отпор злу, которое несут с собой означенные враги и изменники»[327]. Все лето север содрогался от вооруженных мятежей, и Эдуард разрывался между необходимостью защитить протяженное побережье и восстановить порядок на севере, который только недавно там удалось навести семье Перси. Узнав о том, что Уорик высадился в Англии, Эдуард поспешил в Лондон, чтобы отстоять корону и столицу.

Повстанцы двигались вперед, и к ним присоединилось множество влиятельных перебежчиков, у каждого из которых имелся зуб на короля. Граф Шрусбери и барон Стэнли привели с собой отряды хорошо подготовленных вассалов, за ними последовали и другие, в том числе вселявший во врагов ужас брат Уорика, маркиз Монтегю. К мятежникам примкнула далеко не вся английская знать, но в этом противостоянии Эдуард не чувствовал себя уверенно и, похоже, считал, что «он недостаточно силен, чтобы вступать в бой», особенно если среди его противников был великолепный Монтегю[328]. Вместо того чтобы дать врагам отпор и сражаться за престол, опираясь на малочисленную армию, Эдуард «уклонился от столкновения, исход которого представлялся сомнительным»[329]. Самым естественным шагом было бы тут же дать сражение, но это могло окончиться пленением или гибелью короля.

В Кингс-Линн Эдуард сел на корабль и отправился во Фландрию, оставив королевство своим врагам. Он уезжал в такой спешке, что даже не взял с собой беременную жену, и королеве Елизавете вместе с тремя дочерьми пришлось искать убежище в Вестминстерском аббатстве. 2 ноября 1470 года в жилых покоях аббата у нее родился первый сын, еще один принц Эдуард. «Из этого обстоятельства черпали надежду и утешение те, кто оставался верен и предан Эдуарду», — писал хронист. Но для рвавшихся к власти Невиллов и Ланкастеров «рождение этого ребенка имело очень малое значение».

Пока в святом убежище в Вестминстере Елизавета Вудвилл готовилась произвести на свет сына, произошло так называемое «спасение» Генриха VI. В субботу 6 октября 1470 года прежнего короля выпустили из Тауэра. Его соратники не собирались медлить с возвращением Генриха на престол, так как близился самый благоприятный для английских монархов день в году — праздничная годовщина переноса останков Эдуарда Исповедника, чей роскошный алтарь в Вестминстерском соборе был местом захоронений всех королей Плантагенетов. Через неделю после выхода из темницы Генрих «прошел с торжественной процессией, и ему на голову у всех на глазах надели корону»[330].

Генриху было сорок восемь, и жизнь в заключении его не пощадила. Он, как писал его духовник Джон Блакман, «покорно сносил голод, жажду, издевательства, насмешки, оскорбления и прочие тяготы»[331]. Автор «Хроники Уорикуорта» с пренебрежением отметил, что Генрих «не был одет подобающе принцу и не содержался в чистоте». Тем не менее многие в Англии хотя бы на время смогли убедить себя в том, что так как Генрих не был виновником всех бед, свалившихся на страну в его правление, то он достоин того, чтобы вновь оказаться на троне. Тот же хронист объяснял это тем, что Эдуард не сумел восстановить в Англии «процветание и мир». На Эдуарда в начале правления возлагали столько надежд, «но они не оправдались, а вместо них одно сражение сменялось другим, и много бедствий и потерь свалилось на простых людей».

Однако если в ком-то и жила надежда на перемены к лучшему после возвращения Генриха на трон, то она обернулась горьким разочарованием. Едва ли при королеве Маргарите в Англии воцарились бы согласие и взаимопонимание, и уж точно о мире в королевстве следовало забыть, если ее сын был столь же непримирим, как она. Было почти невозможно представить, чтобы лоялисты из ланкастерцев, такие как Клиффорды, Куртене, Сомерсеты и Тюдоры, смогли получить награду или даже свои прежние владения и титулы в условиях, когда главными, кто нажился на победе йоркистов, были Уорик и Кларенс. При этом они же вытащили ослепленного ярким светом Генриха VI из Тауэра и снова надели на него корону. Сам Кларенс представлял собой серьезную проблему. Вероломный предатель и мятежник, страстно желая подобраться поближе к трону своего брата хотя бы на дюйм, он стал виновником бед, обрушившихся на страну. Теперь же, когда между Кларенсом и короной оказались два принца Эдуарда — воинственный молодой ланкастерец и крошечный сын и наследник Эдуарда IV, — он был далек от престола как никогда. Но разве можно было тогда заручиться его длительной поддержкой? И как мог Уорик довольствоваться тем положением, которое никогда не сравнилось бы с вершиной его политической карьеры в 1460-е годы?

Однако у окружения Генриха VI не было времени, чтобы толком обдумать эти вопросы. Миновал Новый год, а Эдуард все еще находился в изгнании в Брюгге, но он не сидел на месте. Карл Смелый и купцы из Нижних земель втайне снабдили его кораблями и деньгами, и вместе со своим шурином, Энтони Вудвиллом (теперь 2-м графом Риверсом), Эдуард начал собирать флот для того, чтобы вторгнуться в Англию и вернуть корону. 11 марта 1471 года Эдуард, Риверс, барон Гастингс, Ричард, герцог Глостер, и их соратники в сопровождении тридцати шести судов и тысячи двухсот солдат вышли в море с острова Валхерен, из Флиссингена. Эдуард находился на борту фламандского корабля «Антоний». Небольшая флотилия двигалась к Восточной Англии, пытаясь избегать встречавшихся в море вражеских судов. Но из-за штормов корабли Эдуарда отнесло севернее, и в конце концов они пристали к берегу близ устья реки Хамбер в Равенспере. Эта территория во всех смыслах была вражеской, так как солдаты Уорика ревностно патрулировали местность, выискивая следы грядущего вторжения. По удивительному совпадению именно здесь в 1399 году высадился Генрих Болингброк, прибывший, чтобы предъявить права на свои земли, а позже и на корону, которую тогда носил Ричард II. Лучшего места для возвращения короля было не придумать.

«Сложно сначала выйти через дверь, а затем влезть через окно», — писал миланский посол при дворе Людовика XI Сфорца де Беттини Флорентийский из Франции своему господину герцогу Галеаццо Марии Сфорца накануне Пасхи во вторник 9 апреля 1471 года. Он проанализировал донесения, пришедшие с другой стороны пролива, и считал, что Эдуарду вряд ли удастся отвоевать престол. Согласно тем безумным слухам, которые ходили в Англии, получалось, что заметное преимущество было на стороне Уорика. Беттини слышал, что «бóльшая часть тех, кто был с [Эдуардом], убиты, а остальные бросились бежать». Королева Маргарита и принц Эдуард в нормандском порту с нетерпением ожидали попутного ветра, который доставил бы их в Англию, где они с триумфом вернули бы власть в свои руки[332]. Казалось, что кампания Эдуарда захлебнулась, не успев начаться.

Но Беттини заблуждался. Эдуард вовсе не собирался бежать. На самом деле в тот самый день, когда миланский посол написал это письмо, Эдуард двигался на юг в сторону Лондона, и по пути к нему примыкали все новые и новые люди. Прибытие Эдуарда в Равенспер, с одной стороны, не вызвало бурного восторга, с другой же — он не был немедленно изгнан, в частности потому, что (как и Болингброк до него) заявлял, что вернулся не отвоевывать корону, а «лишь отстоять титул герцога Йоркского»[333]. Он носил на себе эмблему принца Уэльского со страусиными перьями и заверял всех, кто готов был слушать, что вернулся в Англию как верноподданный. Этого было достаточно для того, чтобы он беспрепятственно прошел через северные города Йорк, Тадкастер, Уэйкфилд и Донкастер, затем двинулся в центральную часть страны и вошел в Ноттингем и Лестер. В каждом из городов к нему присоединялись новые сторонники. Поначалу их было немного, но постепенно становилось все больше и больше, и в конце концов «силы его приросли» «отрядами хорошо снаряженных и вооруженных для войны солдат»[334]. 29 марта Эдуард подошел к Ковентри, где вместе со своими союзниками — Джоном де Вером, графом Оксфордом, Генри Холландом, герцогом Эксетером, и бароном Бомонтом — затаился Уорик. Граф предпочел уклониться от сражения и, ожидая, пока подойдет подкрепление под командованием Монтегю и Кларенса, укрылся за стенами города, запер ворота и отказался выходить. Следующий шаг был за Эдуардом, и именно в этот момент он отбросил притворство и решительно заявил о намерении разгромить приверженцев «Генриха-узурпатора»[335].

Из Ковентри Эдуард устремился на запад, а затем повернул в сторону Оксфорда и Лондона. Весть о его возвращении шла впереди него. Совсем скоро она достигла второго главного мятежника, Джорджа, герцога Кларенса, который находился на западе страны, когда Эдуард высадился в Англии. Кларенс в исступлении пытался собрать войско, чтобы присоединиться к графу Уорику. Но у такого труса и перебежчика, как он, духу не хватало напасть на старшего брата. К тому же Кларенс попал под влияние двух своих сестер, Маргариты, герцогини Бургундской, и Анны, герцогини Эксетер, которые советовали ему заключить с Эдуардом мир. 3 апреля он встретился с братом неподалеку от Банбери и вместе с Риверсом, Гастингсом и Глостером бросился ему в ноги. Эдуард «поднял его и поцеловал много раз», заверил в том, что теперь между ними царит мир, и взял Кларенса с собой обратно в Ковентри в надежде, что на этот раз ему удастся уговорить Уорика покинуть свое убежище. Но граф вновь остался за стенами, хотя к нему уже присоединился брат, Джон Невилл, маркиз Монтегю. Эдуард решил не тратить время в ожидании сражения и в пятницу 5 апреля выехал в Лондон.

Во вторник 9 апреля членам лондонского городского совета, которые были осведомлены гораздо лучше заграничных дипломатов и знали, что войска Эдуарда вовсе не были разгромлены, стало известно, что «Эдуард, последний король Англии, спешит в город с сильной армией»[336]. Также совет получил письмо от Уорика, в котором тот требовал сохранить город за королем Генрихом. Давление было так велико, что мэр Джон Стоктон скрылся у себя в спальне и не выходил оттуда. Но в его отсутствие другие члены совета решили не оказывать Эдуарду сопротивления. Причин было множество. Королева Елизавета с дочерьми и новорожденным сыном, а также множество других йоркистов все еще скрывались в Вестминстере, неподалеку от городских стен. К тому же лондонские торговцы одолжили Эдуарду крупную сумму, что, по словам Филиппа де Коммина, хрониста из Бургундии, «вынудило всех купцов, бывших его кредиторами, предстать перед ним». Коммин, который, как всякий хороший хроникер, был охоч до сплетен, также добавил, что «благородные дамы и жены богатых горожан, с которыми у Эдуарда ранее была связь, вынудили своих мужей и родственников принять его сторону»[337].

Эдуард въехал в Лондон в Чистый четверг и обнаружил, что его друзья уже завладели Тауэром. Сторонники графа Уорика, которых можно было узнать по гербу с медведями и посохом с зазубринами на плащах, спешили скрыться. Эдмунд Бофорт, герцог Сомерсет, выехал из Лондона на побережье, где должен был встретить королеву Маргариту. Брат Уорика, предатель Джордж Невилл, архиепископ Йоркский, остался в столице и отвечал за «другого» короля. Когда Эдуард подходил к Лондону, Невилл попытался заручиться поддержкой горожан, устроив уличную процессию во главе с Генрихом VI, но его подняли на смех. Генрих выглядел жалким, потерянным пожилым человеком, вместо роскошного одеяния по последней бургундской моде его плечи покрывал старый синий плащ. На самом деле набожный Генрих оделся в соответствии с церковным календарем: Чистый четверг, день накануне Страстной пятницы, считался днем траура. Тем не менее одному из лондонских хронистов показалось, что «ему как будто не во что было переодеться»[338]. Сама процессия тоже сильного впечатления не производила. Барон Зуш, который нес церемониальный меч, выглядел старым и обессилевшим. Вокруг короля собралась совсем небольшая толпа. И даже символ их сопротивления — поднятый над процессией шест с двумя лисьими хвостами — казался кривым и жалким. Это «больше напоминало театральное представление, чем появление государя перед народом», как записал хроникер. Вот какая атмосфера царила в Лондоне, когда под «всеобщее одобрение горожан», ожидавших его распоряжений, там появился сильный и энергичный Эдуард[339].

Сначала он заехал в собор Святого Павла, чтобы вознести благодарность небесам, а сразу после этого отправился во дворец епископа Лондона в Ламбете, чтобы захватить Генриха VI. Слабый и безучастный, облаченный в поношенную одежду, Генрих обнял Эдуарда и приветствовал его: «Мой кузен Йорк, добро пожаловать. Я знаю, что, пока моя жизнь в твоих руках, я в безопасности»[340]. Эдуард заверил его, что все будет в порядке, и отослал обратно в Тауэр в сопровождении архиепископа Йоркского. Сам же поехал в Вестминстерское аббатство и там вновь вознес благодарности перед алтарем святого Эдуарда, покровителя английской монархии. И только из собора он наконец-то отправился в жилые покои аббатства, где его ожидала королева Елизавета. Она получала от него письма, в которых Эдуард сообщал о своем возвращении, но личная долгожданная встреча не шла с ними ни в какое сравнение. С начала восстания Уорика Елизавета потеряла отца и брата. Она укрывалась в аббатстве полгода, и в официальных записях говорилось, что все это время она испытывала «большие бедствия, горе и тяготы, которые она перенесла с такой покорностью, которая только может быть у живого существа». Королева представила Эдуарду его крошечного тезку, «к величайшей радости короля, его законного сына, принца»[341]. Счастливые воссоединившиеся супруги провели ночь в городе, в замке Бейнардс, принадлежавшем матери Эдуарда. На следующий день, утром Страстной пятницы, Эдуард вместе с братьями и союзниками разрабатывал план на случай «непредвиденных опасностей, которые, вероятно, ожидали их»[342].

«В Великую субботу на Пасхальной неделе, — писал современник, — [Эдуард] покинул город вместе с армией и, медленно продвигаясь вперед, подошел к Барнету в десяти милях от города и там разбил лагерь накануне дня Воскресения Господа нашего»[343]. В армии было два короля, так как Эдуард взял Генриха с собой. Маловероятно, что Генрих сумел бы сбежать или хотя бы задумался о побеге из Тауэра, но очень важно было, чтобы он оставался вместе с войском Эдуарда, так как с другой стороны по дороге из Сент-Олбанса шел граф Уорик. Он наконец-то выехал из Ковентри, «назвав себя командующим Англии, якобы назначенным по воле короля Генриха»[344]. Таким образом, физическое присутствие Генриха на стороне противника графа явно указывало на ложность этого заявления.

Первая встреча двух войск произошла на исходе дня в субботу. Солдаты Эдуарда перехватили и преследовали разведчиков Уорика. Солнце уже садилось, и сражение откладывалось, но стороны фактически могли видеть друг друга. Обе армии разбили лагерь на открытой местности к северу от Барнета. Влажный и холодный ночной воздух прорезали огненные вспышки и грохот пушек со стороны армии Уорика. В темноте толком прицелиться не удавалось, и ядра, не причинив вреда, пролетали над головами солдат короля.

В пасхальное воскресенье светать начало около четырех. Над землей висел густой туман, заполнивший пространство между войсками так, что они «потеряли друг друга из виду». Но почти всем присутствовавшим, в том числе ветеранам Таутона, доводилось сражаться и в худших условиях. Как только показались первые лучи солнца, Эдуард «вверил свое дело и исход сражения Всевышнему», поднял знамена, приказал трубить атаку и повел солдат вперед прямо на огонь вражеской артиллерии[345]. Настал час расплаты.

Эдуард сам стоял во главе своей армии, на левом фланге командовал барон Гастингс, на правом — Ричард, герцог Глостер. Им противостояли Оксфорд, Монтегю, Эксетер и Уорик, который предпочел командовать из тыла. Солдаты в обеих армиях были распределены неравномерно: в восточной части поля боя людей Глостера было гораздо больше, чем солдат Эксетера, Гастингс же с трудом давал отпор Оксфорду на западе. В результате Гастингс понес чудовищные потери, его войско было разбито и бежало назад в Лондон, принеся с собой не имевшие ничего общего с действительностью ужасающие вести о том, что Уорик одержал победу и, убив Кларенса и Глостера, захватил Эдуарда в плен.

Но все было не так. Из-за густого тумана пушки смолкли, и противники сошлись в «жестоком и смертельном» ближнем бою. Эдуард сражался в самом центре, видимость была настолько плохой, что он, как и его солдаты, не мог «разглядеть почти ничего вокруг». Тем не менее он «мужественно, решительно и отважно разил» своих врагов, «с великой жестокостью бил и крушил все, что стояло у него на пути… сперва одной рукой, потом другой… так что перед ним уже ничего не оставалось»[346].

Эдуард привык сражаться без коня, Уорик же, по словам одного хрониста, бросался в бой вместе со своими солдатами, а затем садился на лошадь, «и если он понимал, что перевес на его стороне, то смело шел в атаку вместе с ними, если же нет, то вовремя заботился о себе и своем побеге»[347]. В битве при Барнете его брат Монтегю настоял на том, что Уорик должен продемонстрировать отвагу семьи Невилл и сражаться пешим, отослав лошадей. Это привело к гибели графа. Через несколько часов линии соперников повернулись на девяносто градусов, и позиции двух армий смешались. Граф Оксфорд, вернувшийся из погони за людьми Гастингса, вновь оказался на затянутом туманом поле и пошел в атаку на, как ему казалось, тыловые линии Эдуарда. На самом же деле он наткнулся на солдат Монтегю. В тумане и суматохе битвы отряд Невилла, очевидно, принял герб Оксфорда — звезду — за солнце, которое было на гербе Эдуарда, и тут же обратил оружие против своих союзников[348]. Над армией ланкастерцев Невиллов пронесся крик «Измена», и ее ряды смешались. Посреди этой неразберихи Уорик развернулся, чтобы выбраться с поля боя и спастись. Но доспехи едва позволяли ему идти. Когда ему все-таки удалось найти коня и поскакать в сторону Сент-Олбанса, за ним в погоню бросились йоркисты. Уорика загнали в небольшой лесок у дорожной развилки, схватили и убили, даже не доставив к Эдуарду IV. На поле брани остался его брат Джон, маркиз Монтегю, которого «убили… в открытом бою вместе со многими другими рыцарями, сквайрами, дворянами и прочими»[349].

К восьми утра на Пасху все было кончено. Поле боя было усеяно десятью тысячами выпущенных стрел[350]. Граф Оксфорд бежал в Шотландию. Эксетера бросили умирать, но в конце концов его разыскал слуга, который дотащил его до Лондона и спрятал в Вестминстере. Позже Эксетера забрали из аббатства и заключили в Тауэр, где он провел следующие четыре года. В бою погибли союзники Эдуарда: барон Кромвель, барон Сэй и сэр Уильям Блаунт. Его брат Глостер и шурин барон Скейлз были серьезно ранены. Тысячи убитых с обеих сторон остались лежать на поле брани. На хромых лошадях, с перебинтованными лицами — у некоторых были отрублены носы — еле-еле добрались до Лондона те, кому это было по силам. «Все люди говорят, что за последние сто лет не было в Англии более яростной битвы», — сообщал в одном из писем иностранец, обладавший обширными связями[351]. Не было никакого сомнения в том, что Эдуард одержал громкую победу. По словам хрониста, записавшего официальную историю сражения, святой Георгий, Дева Мария и все святые на небесах рассудили, что истина и правда на стороне Эдуарда. Чтобы продемонстрировать это, тела Уорика и Монтегю привезли в Лондон «в двух ящиках, и их положили на камни внутри церкви Святого Павла, и там они лежали обнаженные, только тряпица была обмотана вокруг срамных мест каждого, и все, кто из Лондона и других мест, могли видеть их, и таковых пришли многие тысячи»[352].

У Эдуарда оставался всего один враг. 16 апреля королю сообщили, что королева Маргарита вместе с сыном, принцем Эдуардом, его женой Анной Невилл и другими сторонниками, включая барона Венлока, наконец-то дождалась попутного ветра из Нормандии и ее флотилия из семнадцати кораблей пристала к южному побережью у Уэймута. Там их встретили союзники: Эдмунд Бофорт, герцог Сомерсет и Джон Куртене, граф Девон. Теперь казалось, что убийствам и разрушениям никогда не наступит конец. Иностранные дипломаты, до которых через пролив долетали обрывки новостей, качали головами и поражались тому, насколько в английской политике все вверх дном. «Лучше бы эта страна и ее народ, в которых нет никакой устойчивости, ушли глубоко под воду, так как писать о них для меня — пытка, и каждый раз о том, что творится в Англии, слышишь разное», — сообщал в письме домой в Милан посол Беттини. Одно можно было сказать наверняка: спокойствия в королевстве не предвиделось.

Армия Ланкастеров пробиралась через суровые земли к северу от Глостера на восточном берегу реки Северн: «поросшие лесом, с узкими тропками и каменистыми дорогами, где не было ни единого хорошего места для привала». Была пятница, 3 мая, и к этому моменту многие из них, включая королеву Маргариту и принца Эдуарда, находились в пути более трех недель. Уже несколько дней их преследовала вражеская королевская армия под командованием Эдуарда IV. Обе армии теперь направлялись к городку Тьюксбери, где была переправа на другой берег реки, откуда открывался путь до самого Уэльса. Оба войска были измотаны, но командующие гнали их вперед. Когда разгорелся бой, казалось, что он станет последним.

Маргарита и принц Эдуард сошли на английский берег в Пасхальное воскресенье, в день битвы под Барнетом. Они сразу начали собирать войска и рассылать соратникам послания, призывая мобилизовать «сколько возможно отрядов в надлежащем военном обмундировании» против «Эдуарда, графа Марча, злостного мятежника и врага нашего короля»[353]. И на их зов ответили: потоки солдат из Девона и Корнуэлла хлынули под ланкастерские знамена. Они образовали опасную недисциплинированную армию, наводившую ужас на те города, через которые она следовала, продвигаясь по приказу Маргариты на север. Они миновали Сомерсет и направились к Котсуолдсу, надеясь либо встретиться в Уэльсе с Джаспером Тюдором, который мог бы обеспечить их верными прежнему королю солдатами, набранными в княжестве, либо дойти до Ланкашира, «где можно было найти множество искусных стрелков из лука»[354]. Пока армия двигалась вперед, Маргарита продолжала вести пропагандистскую работу, чрезмерно оптимистично сообщая королю Франции, что «граф Уорик не мертв, как говорили, но ранен в схватке с королем Эдуардом и скрывается в отдаленном и тайном месте, чтобы излечиться от ран и болезни». Принц Эдуард же, по ее словам, был «в Лондоне в окружении множества сторонников, и большинство простых людей и горожан были к нему расположены и оказывали ему поддержку»[355].

Не успел Эдуард отпраздновать победу под Барнетом, как был вынужден снова встать во главе войска, собранного в Виндзоре 24 апреля, на следующий день после Дня святого Георгия и королевских торжеств в честь годовщины основания ордена Подвязки. Шпионы сообщили ему о перемещениях ланкастерцев, и Эдуард бросился на северо-запад врагам наперерез, надеясь нагнать их в Котсуолдсе. 29 апреля он был в Сайренсестере, а армия Маргариты подошла к Бату. Почти всю оставшуюся неделю две армии следовали друг за другом.

3 мая стоял палящий зной, ланкастерцы через заросли вдоль берега реки пробирались к Тьюксбери. Эдуард, преследуя их, гнал своих солдат вперед, и за двенадцать часов они прошли тридцать одну милю. Возможностей пополнить припасы даже для одной армии в этой местности было ничтожно мало, что уж говорить о двух. Войско Эдуарда совершило марш-бросок, ни разу не остановившись, чтобы поесть или попить воды. «Воды для их лошадей было мало, не считая одного маленького ручья», — писал хронист[356]. Только невероятно сильный лидер мог заставить пять тысяч голодных и мучимых жаждой солдат идти так долго и так быстро. Но Эдуарду это удалось, и вместе с двумя братьями, бароном Гастингсом, Джоном, герцогом Норфолком, своим пасынком Томасом Греем, маркизом Дорсетом, и другими аристократами он со свойственной ему целеустремленностью сумел нагнать ланкастерцев. Днем его разведчики видели вражескую армию «впереди… в пяти или шести милях»[357]. Днем 3 мая солдаты Эдуарда «так сильно устали от переходов и жажды, что не могли двигаться дальше» и разбили лагерь под Тьюксбери[358]. В тот же день около четырех часов к Тьюксбери подошла армия королевы Маргариты. Ее солдаты тоже были измождены многодневным тяжелым переходом. Противники расположились примерно в трех милях друг от друга, прекрасно понимая, что принесет с собой следующий день.

Рано утром в субботу 4 мая Эдуард надел доспехи и разделил армию на три части, которые возглавили те же, что и при Барнете: он сам, Гастингс и блистательный молодой Глостер, который теперь командовал авангардом. Затем «поднялись знамена, грянули трубы, он вверил свою судьбу и исход сражения Всевышнему… Деве Марии, славному мученику святому Георгию и всем святым и пошел в атаку на врагов»[359]. Ланкастерцами командовали принц Эдуард (вместе с бароном Венлоком и сэром Джоном Лангстротером, лордом-приором Святого Иоанна), Эдмунд, герцог Сомерсет, и Джон Куртене, граф Девон. Королева Маргарита находилась вдали от поля боя и, возможно, наблюдала за происходящим из аббатства Тьюксбери, расположенного к северу от позиций Ланкастеров и отделенного от них лугом и несколькими рыбными прудами. На поле боя между двумя армиями проходила дорога, кроме того, путь солдатам преграждало множество «глубоких канав и изгородей, деревьев и кустов». По словам одного автора, это было «очень дурное место».

Атака Эдуарда началась с ливня стрел и орудийного огня, на который противники ответили тем же. Основной удар пришелся на авангард под командованием герцога Сомерсета, и его людям крепко досталось. Солдаты отказывались стоять под смертоносным градом, пока в конце концов герцогу не было приказано атаковать позиции йоркистов. Ланкастерцы побежали вниз по склону холма прямо на центральную часть армии Эдуарда, а не на авангард Глостера, напротив которого они располагались. Войска схлестнулись друг с другом, люди Сомерсета сражались «очень отчаянно», но потом «король, исполненный мужества, пошел против них» и начал оттеснять нападавших обратно на холм.

Перед началом сражения Эдуард отдельно собрал две сотни пикинеров и послал их в ближайший лес, приказав разыскать засаду, приготовленную ланкастерцами. Не обнаружив врагов, пикинеры должны были вернуться на поле боя, что они сами «считали наиболее достойным», и «найти себе наилучшее применение». Это был изящный тактический ход. Солдаты Сомерсета с «невероятной жестокостью» были отброшены назад к своим позициям на холме, и тут сбоку их атаковал отряд копьеносцев Эдуарда, повергнув в полный хаос. Моральный дух солдат Сомерсета пал, и весь его отряд разбежался по лугам и полям, «где они надеялись скрыться от опасности». Как и в битве при Таутоне, луг был залит кровью, а сражение вылилось в беспорядочное бегство: уставших, охваченных ужасом людей догоняли и рубили на куски.

Похоже, разгром Сомерсета ускорил крах всей ланкастерской армии. Барон Венлок был убит, а с ним и граф Девон и брат Сомерсета, Джон Бофорт. Но главная катастрофа заключалась в том, что принц Эдуард, пытавшийся «скрыться внутри города, был убит на поле боя» в самом первом в своей жизни сражении. По свидетельству автора «Хроники Уорикуорта», принц умер, призывая на помощь своего зятя Джорджа, герцога Кларенса[360]. Когда с полководцами ланкастерской армии было покончено, войска рассеялись по полю. Те, кому удалось избежать гибели, надеялись укрыться в аббатстве или многочисленных окрестных церквях. Но далеко не всем это удалось.

Сражение стало решающим, Эдуард «наконец-то одержал славную победу»[361] и, так же как и в битве при Таутоне, намеревался закрепить ее кровавой расправой. С поля боя король отправился прямиком в аббатство Тьюксбери, где, пользуясь правом священного убежища, укрылись Сомерсет и другие лорды. По словам автора «Хроники Уорикуорта», Эдуарда, который вошел в собор аббатства «с мечом» в руке, встретил священник со Священным Писанием и потребовал помиловать тех, кто прятался в соборе. Эдуард, казалось, согласился и приказал похоронить всех павших в битве на освященной земле аббатства «без четвертования или расчленения их тел». Однако два дня спустя Сомерсета, сэра Джона Лангстротера, сэра Хью Куртене и других силой выволокли из аббатства и передали под надзор Глостера, который был констеблем Англии, и графа-маршала Норфолка. Суд под руководством Глостера признал всех виновными, и в тот же день их обезглавили посреди города.

7 мая Эдуард покинул Тьюксбери. Стоило королю отъехать от города, как ему сообщили, что удалось выследить и захватить в плен королеву Маргариту, которая вместе с вдовой своего сына Анной Невилл, графиней Девон, и леди Екатериной Во остановилась в бедном монастыре (вероятно, в приорате Литтл-Малверн) неподалеку. Павшую духом королеву на телеге привезли в Лондон. Ей сохранили жизнь, но ее борьба была окончена. Следующие четыре года Маргарита провела в почетном заключении во владениях Элис де ла Поль, пожилой вдовы герцога Саффолка, некогда важнейшего министра Генриха VI, которая когда-то была фрейлиной королевы. В 1475 году Маргарите в обмен на выкуп позволили вернуться во Францию, где под защитой Людовика XI одинокая, потерпевшая поражение и лишившаяся власти королева, чьи славные дни остались позади, прожила до конца своих дней.

Но оставалась еще одна, последняя волна ланкастерского сопротивления. Когда до Лондона долетела весть о разгроме под Тьюксбери, Томас Невилл, двоюродный брат Уорика, известный всем как «бастард Фоконберга», поднял восстание в Кенте, родном графстве своего отца. Он был чрезвычайно опытным морским капитаном, пиратом и воином. С 10 по 14 мая он ходил вверх и вниз по Темзе, нападая на суда и высаживаясь на берег, и при помощи отборного войска из нескольких сотен человек из Кале атаковал ворота и стены Лондона. Похоже, он надеялся добраться до Генриха VI и освободить его из Тауэра. Но Эдуард предвидел возможные атаки на столицу и оставил Энтони, графа Риверса, командовать обороной города, с чем тот справлялся блестяще. Несмотря на то что Фоконберг установил пушку на южном берегу Темзы, чтобы обстреливать городские стены, разрушил часть Лондонского моста и захватил ворота Элдгейт, Риверс и граф Эссекс с умом организовали оборону, проводили эффективные контратаки и в конце концов оттеснили Фоконберга и его солдат от столицы. Он сел на судно и бежал через пролив. Позже его поймали в Саутгемптоне, передали герцогу Глостеру и казнили. Голову Фоконберга прибили на Лондонском мосту лицом в сторону Кента, откуда начался поднятый им мятеж. С поражением Фоконберга последний очаг сопротивления ланкастерцев был сломлен. Во вторник 21 мая 1471 года Эдуард вновь въехал в Лондон вместе с процессией, которую возглавлял победоносный Глостер, «со свитой, большей, чем какая-либо из его бывших армий, с развернутыми знаменами, которые несли перед ним и знатью из его войска»[362]. Одержавший победу король возвращался в свой город под рев труб, «к величайшей радости и облегчению своих друзей, союзников и доброжелателей… и к большому смятению всех своих врагов».

В ту же ночь умер Генрих VI. По словам исповедника и биографа короля Джона Блакмана, последние дни Генриха одолевали видения, среди прочего из окна он якобы увидел женщину, которая пыталась утопить ребенка, и смог убедить ее этого не делать[363]. Пожалуй, в Тауэре еще никогда не было более безобидного заключенного, но Эдуард больше не собирался неразумно проявлять великодушие. Согласно официальной хронике, отражавшей точку зрения победивших йоркистов, Генрих тяжело воспринял новость об окончательном поражении и смерти сына: «Он ощутил такое глубокое бесчестье, ярость и негодование, что умер от одного только расстройства и уныния»[364]. Это объяснение звучало бы сомнительно, даже если бы нам не было доподлинно известно о том, что в ночь смерти Генриха герцог Глостер был в Тауэре. Более достоверные сведения содержатся в «Хронике Уорикуорта», автор которой сообщает, что Генриха «лишили жизни» между одиннадцатью часами и полуночью[365]. Его тело завернули в холст, на следующий день при свете факелов отнесли в собор Святого Павла и выставили на всеобщее обозрение. На каменный пол собора несколько раз просочилась кровь. Позже тело Генриха перевезли на лодке в аббатство Чертси для погребения (в 1484 году тело эксгумируют и перезахоронят в Виндзоре). Возможно, Генриха забили до смерти: позже обнаружилось, что его светло-каштановые волосы слиплись из-за некой субстанции, похожей на кровь[366].

Новости о «тайном убийстве» Генриха разлетелись быстро. К середине июня при французском дворе все уже знали, что Эдуард IV, стремясь положить войнам конец, принялся физически уничтожать врагов. «Одним словом, он решил раздавить семя», — писал один из послов[367]. Десять лет правления научили Эдуарда быть беспощадным. Вопреки всему он вторгся в Англию, собрал армию, освободил сына и наследника из убежища, в котором тот скрывался, дал два «величайших, жестоких и смертельных» сражения, подавил мятеж, убил или захватил в плен почти всех врагов, расправился со вторым претендентом на трон и его преемником и вернул себе корону[368]. И на все это у него ушло одиннадцать недель. Со времен Генриха V Англия не знала столь успешного и удачливого полководца. По замечанию одного автора, Эдуард был «самым прославленным завоевателем и могущественным монархом, которого восхваляли во всех самых дальних концах страны»[369]. Он доказал свое право на престол, пролив кровь на поле боя. Он был выдающимся королем, наделенным неоспоримой властью и купавшимся в лучах завоеванной славы.

Часть IV

Восхождение Тюдоров

1471–1525

Кого пощадит безумная жажда власти…

Доминик Манчини

«Отмститель»

Четырнадцатилетний мальчик вместе с сорокалетним дядей и отрядом верных вассалов ехал через Южный Уэльс в сторону неспокойного лесного края, где замки сурово взирали на путников глазами башенных бойниц. Путешественники направлялись к дельте реки Северн, надеясь встретиться там с королевой Маргаритой и принцем Эдуардом, присоединиться к ланкастерской армии и расправиться с йоркистским самозванцем, который называл себя Эдуардом IV. И мальчик, и мужчина понимали, что если им удастся объединить силы с королевой, то шанс победить будет велик. Десять лет изгнания, мятежей и заговоров наконец-то будут вознаграждены возвращением к власти. Добраться до речной долины стало важнейшей задачей их жизни.

Оба они прекрасно осознавали, на что шли. Мужчина был ветераном многих войн, опытным солдатом, который не раз поднимал сопротивление и умел организовать повстанцев. Мальчик за свою недолгую жизнь тоже успел многое повидать. Его отец умер в тюрьме еще до его рождения. Затем с четырех лет он рос как пленник. С ним прекрасно обращались, и он получил хорошее образование, но все-таки был узником в вооруженном до зубов замке йоркистов в Раглане. Опекуном мальчика был Уильям Герберт, граф Пембрук, который выкупил его за тысячу фунтов, нанял для него блестящих учителей и готовил его к браку с кем-то из своей семьи. Когда мальчику было двенадцать, Герберт взял его с собой в битву при Эджкот-Муре, и там он впервые стал свидетелем отвратительнейшего зрелища, когда люди сотнями рубили друг друга на куски. Герберт тогда погиб — после сражения его казнили. Так что мальчик знал, насколько тонка грань между жизнью и смертью, триумфом и провалом. Как говорится в одном старом стихотворении: «Этот мир переменчив»[370].

И действительно, все постоянно менялось. Стоило им миновать Чепстоу, пришли ужасающие вести. В бойне при Тьюксбери пощады не было никому: королеву схватили, принц и многие их союзники — от Сомерсета и барона Венлока до отрядов верных вассалов, которые восстали, чтобы отстоять право Ланкастеров на трон, — были мертвы. Эта катастрофа затмила даже кошмар при Таутоне. Эдуард с братьями праздновали победу. Мальчик и мужчина понимали, что скоро расправа ждет и их. Продолжать идти вперед было бессмысленно. Единственным разумным решением было как можно быстрее бежать. Генрих Тюдор вместе с дядей Джаспером остановили свой отряд и обратились в бегство.

Ближайшим городом был Чепстоу, и именно туда сначала двинулись Тюдоры вместе с частью вооруженных солдат, которых Джасперу удалось набрать в начале 1471 года. Чепстоу был относительно хорошо укрепленным городом-крепостью, который защищали стены и естественная преграда — река Уэй. Над городом на густо поросшем лесом холме высился замок с башнями. Здесь Тюдоры ненадолго задержались. Джаспер пытался осознать, что Эдуард IV «окончательно сверг» короля, который приходился ему единоутробным братом, и спорил с друзьями о том, «какие шаги лучше предпринять»[371]. Но времени на размышления у него было мало. Чтобы покончить с тем, что осталось от дома Ланкастеров, Эдуард IV наделил сэра Роджера Вона, ветерана битвы при Мортимерс-Кросс, где был схвачен и казнен отец Джаспера Оуэн Тюдор, полномочиями убивать. О Воне отзывались как об «очень доблестном муже», но, к счастью для Тюдоров, он не так поднаторел в искусстве выживания, как Джаспер. Получив предупреждение о том, что Вон выехал на их поиски, старший Тюдор устроил засаду в Чепстоу. Когда Вон въехал в город, его схватили, и Джаспер отомстил за смерть отца, обезглавив этого джентльмена. Однако наслаждаться успехом было некогда. К городу стягивалось все больше людей короля, и Тюдоры спешно отступили в Пембрук на западное побережье Уэльса, где «попали в осаду и оказались в рвах и канавах, из которых не могли выбраться».

В старые добрые 1450-е годы, когда Джаспер сам был графом Пембруком и влиятельнейшим аристократом в Южном Уэльсе, этот крупный приморский город был средоточием его власти. Именно здесь 28 января 1457 года тринадцатилетняя Маргарет Бофорт родила Генриха Тюдора. Этот город давно занимал особое место в сердцах Тюдоров. Но теперь Пембрук превратился в тюрьму. Их мучителем был зять покойного сэра Роджера Вона Морган Томас. Семья Томас традиционно поддерживала Ланкастеров, но, когда Джаспер убил его отца, Морган переметнулся на другую сторону. Он дольше недели продержал Джаспера и Генриха в западне, а они не могли ни пополнить запасы, ни связаться со своими сторонниками.

К счастью, не все члены семьи Томас утратили веру в Ланкастеров. Через неделю после того, как Морган Томас разбил лагерь под Пембруком, на него напал собственный брат Дэвид, который вместе с войском из двух тысяч человек отвлек осаждающих ровно настолько, чтобы Джаспер и Генрих успели выскользнуть через городские ворота и бежать. На этот раз они устремились в Тенби, маленький портовый городок, расположенный на небольшом полуострове в четырех милях к юго-западу от Пембрука и защищенный не хуже его. Стены Тенби когда-то укрепили по приказу самого Джаспера, и они могли по меньшей мере пару месяцев сдерживать натиск войск Эдуарда IV. Тюдоры наняли барк (небольшое трехмачтовое судно) и связались с французским двором, попросив помощи и взамен пообещав «не прекращать войну и беспорядки» как можно дольше. Но бесконечно держать оборону Тенби было невозможно. В середине сентября 1471 года Тюдорам пришлось смириться с неизбежным, покинуть Уэльс и отплыть на континент. Они взяли с собой только часть друзей и слуг, поднялись на борт нанятого Джаспером барка, отошли от берега и доверились морю. Впереди лежал бушующий, объятый штормами пролив[372].

После того как Тюдоры отплыли во Францию, Эдуард наконец-то стал бесспорным хозяином государства. Он все еще был молод — всего за несколько дней до битвы при Тьюксбери ему исполнилось двадцать девять — и взялся перестраивать королевство со свойственной ему неутомимой энергией. У них с Елизаветой подрастало несколько детей, которые были залогом благополучного будущего королевской семьи по линии Эдуарда. Их старшей дочери Елизавете исполнилось шесть, Марии и Сесилии — три и два. Их брат Эдуард, родившийся в ноябре 1470 года, пока все они укрывались в аббатстве, был еще совсем крошкой, но являлся наследником престола. 11 июня 1470 года после церемонии в Вестминстерском аббатстве семимесячный младенец стал принцем Уэльским и графом Честером, а чуть позже ему был пожалован титул герцога Корнуэлла. Меньше чем через месяц, 3 июля, в Вестминстере собрался большой совет, на котором сорок семь архиепископов, епископов, герцогов, графов, баронов и рыцарей поклялись на Евангелии в том, что они признают принца Эдуарда «истинным и несомненным наследником нашего… государя, короны Англии и Франции и лордства Ирландия»[373]. За следующие девять лет у Эдуарда и Елизаветы родились еще шестеро детей: Маргарита — в апреле 1472 года, Ричард, герцог Йоркский, — в августе 1473 года, Анна — в ноябре 1475 года, Джордж, герцог Бедфорд, — в марте 1477 года, Екатерина — в августе 1479 года и Бриджит — в ноябре 1480 года. Все, кроме Джорджа, умершего в возрасте двух лет, пережили младенчество, и короля окружало большое семейство.

Первым делом, вернувшись к власти, Эдуард издал целый ряд правил и распоряжений, касавшихся его двора и двора его детей. Его любовь к пышности и церемониалу, царившим при дворе его зятя Карла, герцога Бургундского, только усилилась, когда он несколько месяцев прожил в изгнании в Нижних землях при дворе, который, по мнению Джона Пастона, уступал в роскоши лишь двору короля Артура[374]. В 1472 году была издана так называемая Черная книга — объемное руководство по организации домашней и внешней, церемониальной жизни короля[375]. В ней до мельчайших подробностей было описано, как в зависимости от их статуса должны вести себя в присутствии короля посетители, а также объем провизии, которую получали слуги и чиновники вплоть до низших должностей. В Черной книге было учтено все: количество буханок хлеба, бутылей с элем, свечей и вязанок дров, которые должны были выдать барону, остановившемуся при дворе, и то, как именно нужно было расстилать скатерть, когда король в компании подданных садился отобедать. Это руководство описывало жизнь самого роскошного в английской истории двора, который поражал иностранных гостей четким сводом правил поведения и преклонением перед монархом. Эдуард отнюдь не подражал придворной жизни Бургундии, а создал совершенно уникальную, ослепительно роскошную и блистательную английскую систему, в которой слышались отголоски славного прошлого и правления его могущественного предка Эдуарда III, жившего в XIV веке[376]. Блеск и помпезность английского двора отразились и в архитектурных проектах периода второго правления Эдуарда IV и не в последнюю очередь в том, как была перестроена часовня колледжа Святого Георгия в Виндзоре. Этот духовный центр ордена Подвязки стал грандиозным шедевром готической архитектуры. Внутри часовню украшали хоры с искусной резьбой, с великолепными статуями и витражными окнами, а кладовые ломились от расшитых облачений священников. За пять лет на переустройство Виндзора Эдуард потратил 6572 фунта. Одновременно масштабная реконструкция шла в крепостях и дворцах в Кале, Ноттингеме, Вестминстере, Гринвиче, Элтеме и в родовом гнезде Йорков в центральных графствах — замке Фотерингей.

Однако Эдуард был занят не только возведением изящных зданий и организацией придворной жизни, ему приходилось управлять целой страной. После смерти Уорика, Монтегю и других повстанцев земельным владениям на юго-западе, на западе центральных графств и на севере нужно было найти новых хозяев. В 1473 году после принятия парламентом указа о возвращении земель Эдуард также присвоил владения и посты, которые ранее были отчуждены от короны. Он поступал так и ранее (в 1461, 1463 и 1467 годах), и это одновременно позволяло улучшить финансовое положение, а также за счет предоставления привилегий заручиться поддержкой подданных без ущерба для королевского благосостояния. К перераспределению земель, титулов, постов и власти Эдуард подходил как к решению головоломки, складывая общую картину из кусочков. Владения в наиболее нестабильных регионах достались тем, кому, по его мнению, Эдуард мог доверять, — членам его семьи. Земли в Девоне, Корнуэлле и на юго-западе получил пасынок короля, Томас Грей, в 1475 году ставший маркизом Дорсетом. Сын и тезка покойного Герберта, Уильям Герберт, стал графом Пембруком и следил за Уэльсом до того, как эту роль взял на себя совет под руководством юного Эдуарда, которому были дарованы традиционные для наследника титулы принца Уэльского и графа Честера[377]. Штаб-квартирой совета был издавна занимаемый Йорками приграничный Ладлоу, а в Уэльсе его представляли королева и ее брат, граф Риверс.

Огромные владения Уорика, которые в случае его естественной смерти отошли бы его брату Монтегю и двум дочерям, были по большей части разделены между братьями короля[378]. В центральных графствах земли, ограниченную автономию и полномочия получил ненадежный Кларенс, но в итоге вся его власть перешла к одному из лучших друзей Эдуарда, его слуге, товарищу и военачальнику — Уильяму, барону Гастингсу. Эдуард оставил за собой возможность напрямую контролировать центральные графства и позже женил второго сына Ричарда, герцога Йоркского, на дочери герцога Норфолка, у которого в этом регионе были свои интересы. Лоскутное одеяло земель соединяли многочисленные связи с детьми короля, его братьями и другими родственниками, а также система делегирования власти. Ничего подобного не происходило со времен расцвета Англии при Эдуарде III[379]. В центре этой паутины находился предприимчивый, неравнодушный, активно вовлеченный в управление страной король. В ходе спора могло оказаться, что Эдуард в деталях знаком с политической ситуацией на низшем, местном уровне. Он назначал людей, связанных с королевским двором, на должности мировых судей и шерифов, чтобы в качестве членов выездных судебных комиссий они «выслушивали и судили» и выполняли функции королевского совета в регионах[380]. Никогда еще прямая королевская власть не распространялась до такой степени вглубь английских графств. По свидетельству одного хрониста, засилье королевских чиновников, которые контролировали «замки, леса, имения и парки», было столь ощутимым, что «любому человеку, каким бы прозорливым он ни был», соверши он какое-либо преступление, «тут же в лицо предъявили бы обвинения». Эдуард постепенно заново выстраивал систему, необходимую для того, чтобы поддерживать закон и порядок в королевстве.

Восстановление страны и королевской власти в Англии в значительной степени опиралось на поддержку безоговорочно верных королю помощников, и мало кто после 1471 года пользовался большим доверием Эдуарда, чем Ричард, герцог Глостер. Он получил в дар поместья Невиллов в опасной из-за вечной нестабильности Северной Англии, которая граничила с непредсказуемым и враждебным шотландским королевством. Лидер такого беспокойного региона должен был быть беспредельно преданным королю, опытным, отважным и искусным воином. Все эти исключительные качества герцог Глостер продемонстрировал в ходе недавних конфликтов. Чтобы укрепить свое положение, в 1472 году Глостер женился на младшей дочери Уорика Анне Невилл (его брат Кларенс во время поднятого им восстания 1469 года женился на старшей сестре Анны Изабелле). Также Глостер получил обширные земельные угодья в герцогстве Ланкастер, в Ричмонде (который некогда принадлежал отцу Генриха Тюдора Эдмунду) и в феодальной иерархии оказался над Генри Перси, графом Нортумберлендом. Он также владел землями в Уэльсе и Восточной Англии, был констеблем и адмиралом Англии.

В 1472 году Ричарду Глостерскому было всего двадцать два года, но он уже ощутимо страдал от сколиоза. Из-за искривления позвоночника он был вынужден ходить, сгорбившись и подняв вверх правое плечо, что, вероятно, причиняло ему боль и вызывало одышку[381]. Позже приехавший в Англию немецкий путешественник Николас фон Поппелау отмечал, что, несмотря на высокий рост, Ричард был худощавым человеком с тонкими руками и ногами. (При росте пять футов восемь дюймов он был ниже своего брата Эдуарда, но все равно очень высоким по меркам своего времени.) Но какими бы ни были физические недостатки Ричарда, они никак не преуменьшали его значимости ни в глазах родного брата, ни в чьих-либо еще. В 1470-е годы, по всеобщему признанию, он был вторым после короля военачальником, деятельным правителем на севере и основным помощником Эдуарда, которому тот доверял больше всех. По словам фон Поппелау, у него было «большое сердце»[382].

Однако этого нельзя было сказать о Джордже, герцоге Кларенсе. Из милосердия Эдуарда и его желания примириться с врагами он извлек больше всех выгоды, и, несмотря на свою ключевую роль в разжигании кризиса, в результате которого его брат потерял престол, Кларенс в полной мере ощутил на себе невероятное королевское великодушие. Ему принадлежали обширные территории в центральных графствах, и вместе с Глостером он был одним из тех, чьи владения после смерти Уорика преумножились. Однако в 1472–1474 годах разделение земель графа привело к серьезным трениям между Кларенсом и Глостером, этот конфликт перекинулся на их владения, привел к беспорядкам в центральных графствах и стал причинять королю все больше беспокойства. Многие годы Эдуард потакал своему безответственному младшему брату и терпел его самые оскорбительные и вероломные выходки, но в конце концов король понял, что Кларенс, похоже, неисправим и никогда не станет заслуживающим доверия и дальновидным членом семьи, одним из тех, на кого во многом опиралась королевская политика. Окончательное падение герцога стало событием, которое производит сильное впечатление даже по меркам того жестокого беспощадного времени.

В пятницу 16 января 1478 года самые влиятельные люди Англии собрались на открытии парламента в Расписанной палате Вестминстерского дворца. Стены просторной залы почти сплошь были покрыты выцветшими фресками на библейские и исторические сюжеты, шестью широкими горизонтальными полосами поднимавшимися к потолку на высоту тридцать футов. Там были царь Давид, Маккавеи, разрушение Храма, семифутовые фигуры добродетелей, одержавших победу над грехами, порхающие над окнами ангелы с коронами и впечатляющее изображение святого Эдуарда Исповедника в день его коронации[383]. Посреди всего этого великолепия на королевском троне восседал Эдуард IV. Перед ним собрались представители народа, перед которыми должен был выступить канцлер Англии Томас Ротерем, епископ Линкольна.

За основу епископ взял два текста — один из Старого Завета, другой из Нового. Первым был знаменитый Псалом 22: «Господь — Пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться»[384]. Ротерем пояснил, что Всевышний — защитник своего народа. В нем заключается суть человеческого спасения, а значит, первостепенная обязанность людей — повиноваться своему Господину. Здесь епископ перешел ко второму тексту, посланию апостола Павла к римлянам, в котором тот предупреждал их: «Начальник есть Божий слуга, тебе на добро. Если же делаешь зло, бойся, ибо он не напрасно носит меч»[385]. Этот мрачный пассаж разъяснял, что те, кто выступает против законной власти, будут прокляты и что благочестивый король, несущий меч, — «Божий слуга, отмститель в наказание делающему злое». Завершил свою проповедь епископ, вернувшись к псалму и многозначительно напомнив собравшимся, что ожидает тех, кто верен Господу: «Он покоит меня на зеленых пастбищах и водит меня к тихим водам». Всем присутствовавшим в то зимнее утро в Расписанной палате было совершенно ясно, что Томас Ротерем имел в виду.

Герцог Кларенс уже больше полугода находился в Тауэре. 10 июня его привели на встречу с королем, мэром и старейшинами Лондона. Эдуард лично выбранил его перед тем, как бросить в тюрьму. Ни для кого не было секретом, что король и его своенравный брат смотрели друг на друга «не самыми братскими взглядами». Тем не менее то, что король без промедления отправил своего ближайшего взрослого родственника в тюрьму и собирался судить его перед лордами парламента, было чем-то из ряда вон выходящим.

Поведение Кларенса уже давно создавало королю проблемы. Его вражда с Глостером из-за разделения владений Уорика и Невилла в 1472–1474 годах едва не вылилась в вооруженный конфликт и, уж конечно, не способствовала стабильности в королевстве, которую Эдуард, взойдя на престол, хотел вернуть. Соглашение, заключенное в 1474 году по инициативе Эдуарда, окончило этот спор, и обоим соперникам отошли обширные территории. Но Кларенс остался крайне недоволен[386]. Он «все больше и больше отдалялся от короля», погружался в молчание на собраниях совета, отказывался есть и пить в обществе Эдуарда. Это был гнев ребенка, которого виртуозно обошел младший брат. Глостер становился правой рукой короля на севере и его самым верным соратником, Кларенс же чувствовал себя униженным: Эдуард отобрал у него любимое имение и герцогскую резиденцию в Татбери в Стаффордшире и не позволил ему нести военную службу в качестве лорда-наместника Ирландии.

Но за обидой Кларенса на брата стояли и личные причины. Почти сразу после женитьбы Глостера на Анне Невилл она забеременела и в положенный срок родила мальчика, Эдуарда Миддлгемского. Семейная жизнь Кларенса сложилась совсем не так счастливо. В декабре 1476 года его жена Изабелла умерла в возрасте двадцати пяти лет. У Джорджа остались двое детей — Маргарита и Эдуард, которым удастся дожить до совершеннолетия, — но кончина жены стала для него страшным ударом. Вероятно, Изабелла умерла от осложнений после родов, но Кларенс считал, что причина в другом. Возможно, горе лишило его рассудка, а может, он решил отомстить за смерть Изабеллы, потому что по природе своей был человеком мстительным, ограниченным и неразумным. В два часа дня в субботу 12 апреля 1477 года толпа из восьмидесяти «буйных и неуправляемых людей», верных герцогу, напала на поместье Кейфорд в Сомерсете и схватила женщину по имени Анкаретта Твинхо, которая когда-то была служанкой герцогини Изабеллы. Твинхо похитили и с невероятной скоростью провезли через всю страну: из Кейфорда в Бат, из Бата в Сайренсестер, из Сайренсестера в Уорик. В Уорике, где она оказалась на закате в понедельник 14 апреля, ее бросили в темницу. На следующий день в шесть утра несчастную женщину привели в Уорикскую ратушу, где суд вершил лично Кларенс, обвинив ее в том, что та якобы убила Изабеллу, подав ей «отравленное питье из эля, смешанного с ядом». Обвинение звучало смехотворно (не в последнюю очередь потому, что преступление предположительно было совершено 10 октября 1477 года, более чем за два месяца до смерти герцогини), но Кларенс сделал так, что за те три часа, что Анкаретта Твинхо провела в ратуше, она предстала перед судом, была обвинена в убийстве, пережила пытки и была признана виновной, а затем ее протащили по улицам Уорика и повесили. В этом процессе отсутствовала даже видимость правосудия. Несколько присяжных, вынесших под давлением обвинительный приговор, не таясь, подходили к Твинхо с «величайшими угрызениями совести, понимая, что они вынесли неправильное решение» и «жалобно просили прощения», пока несчастную не казнили[387].

Этот опрометчивый поступок был серьезным нарушением — герцогу королевских кровей не пристало подрывать судебную процедуру и убивать невинных людей. Но вероятнее всего, он сошел бы Кларенсу с рук, если бы позже он не вмешался в намного более серьезное уголовное дело.

В этом деле фигурировали трое: член совета и капеллан Мертон-колледжа в Оксфорде, которых звали мастер Джон Стейси и Томас Блейк, и грубый и жестокий землевладелец из центральной Англии по имени Томас Бюрде. Они были арестованы и обвинялись в том, что пытались предсказать смерть короля, используя колдовство. В середине XV века к черной магии, алхимии, астрологии и колдовству относились очень серьезно. В конце концов, тридцать лет назад благодаря обвинению Элеоноры Кобэм в колдовстве удалось лишить власти Хамфри, герцога Глостера. Трое мужчин предстали перед судом из самых знатных английских аристократов по обвинению в попытке предсказать дату кончины Эдуарда IV и его старшего сына, так как «король, узнав об этом, был бы опечален… и его жизнь прервалась бы раньше». Всех их признали виновными. 19 мая 1477 года Бюрде и Стейси протащили на деревянных салазках до Тайберна и, несмотря на их мольбы и заявления о невиновности, повесили. Блейка помиловали. На этом дело закончилось бы, не вмешайся Кларенс, так как Бюрде, как оказалось, был одним из его слуг. Через два дня после повешений Кларенс прибыл на собрание совета, зачитал заявление о невиновности от лица обоих казненных и тут же вышел из зала. Даже если связь Бюрде и Кларенса вначале не бросила тень подозрения на герцога, теперь тот факт, что он упорно защищал преступника, обвиненного в измене, наверняка заставил многих задуматься.

Именно эти события к лету 1477 года окончательно убедили Эдуарда IV в том, что Кларенса опасно оставлять на свободе. Первым сигналом недовольства короля было то, что Эдуард категорически запретил Кларенсу жениться во второй раз. Король «чинил всевозможные препятствия на пути» потенциального союза брата и с Марией Бургундской (единственной наследницей Карла Смелого после смерти герцога Бургундского в 1477 году), и с Маргаритой Стюарт, сестрой короля Шотландии Якова III[388]. Именно в этот момент между братьями начала разгораться неприязнь, которую, по словам хрониста, подогревали «льстецы, снующие туда-сюда, от одной стороны к другой, передававшие туда и обратно слова, сказанные каждым из братьев, даже если они разговаривали тайно за закрытыми дверями»[389].

Когда в январе 1478 года в Расписанной палате собрался парламент, всем было ясно, что время герцога вышло. Всю осень накануне заседания окружение короля (в основном его родня из семьи Вудвилл) выстраивало вокруг Кларенса обвинение, речь в котором шла отнюдь не только о злоупотреблении правосудием, нарушении судебного процесса и пренебрежении здравым смыслом после смерти жены. Все предыдущие проступки герцога и его омерзительные преступления теперь были собраны вместе и стали орудием уничтожения Кларенса. Собравшийся парламент состоял по большей части из вассалов, слуг и приближенных короля и королевы. В течение следующих нескольких месяцев на заседаниях в Вестминстерском аббатстве разворачивалась беспощадная политическая драма, в ходе которой Эдуард IV сам, не опираясь на советников, вел дело против брата. «Ни один человек не обмолвился с герцогом ни словом, кроме короля», — писал хронист. Он также отметил, что Кларенсу отказали в праве иметь адвоката: «Никто не отвечал на вопросы короля, кроме самого герцога». Вызвали свидетелей, но очевидцам процесса все они показались королевскими доносчиками. С самого начала было ясно, что Кларенс обречен. Тем временем за стенами Вестминстера король планировал целую череду роскошных празднеств и шествий в честь брака своего второго сына, четырехлетнего Ричарда, герцога Йоркского, и шестилетней Анны Моубрей, единственной наследницы герцога Норфолка.

Большое королевское семейство во главе с Вудвиллами и парой знатных супругов пировало и веселилось в то время, как в парламентской зале, где царило страшное напряжение, король планомерно расправлялся с Кларенсом.

В конце концов в начале февраля 1478 года произошло неизбежное: судебное разбирательство завершилось, и Генри Стаффорд, герцог Бекингем, свояк короля, женатый на Екатерине Вудвилл, огласил приговор в парламенте. Кларенс был осужден за измену и признан виновным в невероятном количестве преступлений, которые позже были перечислены в парламентском билле об опале. Он якобы участвовал в «заговоре против [короля], королевы, их сына и наследника и многих представителей знати королевства». Несмотря на то что Эдуард «всегда любил и щедро награждал его», он «в прошлом горько оскорбил короля, став причиной его изгнания из королевства и заставив парламент лишить его и его наследников права на корону. Все это король простил ему, но герцог продолжил плести заговоры против него, добиваясь его гибели и используя силы как внутренние, так и внешние». За этим следовал перечень конкретных преступлений:

«[Герцог] стремился обратить подданных [Эдуарда] против него, утверждая, что Томас Бюрде был несправедливо казнен и что король прибегнул к колдовству. Он также утверждал, что король — незаконнорожденный и не может править, и заставлял людей приносить ему клятву верности, не отказываясь от клятвы, данной королю. Он обвинил короля в том, что тот лишил его средств к существованию и намеревался покончить с ним. Он хранил заверенную большой печатью копию соглашения между ним и королевой Маргаритой о том, что он получит корону, если линия Генриха VI прервется. Он намеревался пойти с войной на короля в Англии, и его солдаты должны были быть готовы выступить через час после приказа. Таким образом, герцог доказал, что он неисправим и его прощение стало бы угрозой для всеобщего блага, которое король обязан поддерживать»[390].

В билле об опале значилось, что герцога обвиняли в государственной измене. Документ был подписан лично Эдуардом.

Несколько дней король колебался, должен ли его брат понести наказание, соответствовавшее заявленным преступлениям. Но после того как Палата общин пожаловалась на эту задержку, 18 февраля Джордж, герцог Кларенс, был казнен в Тауэре. Установить, как именно он окончил жизнь, так и не удалось, но, согласно давней традиции, его должны были головой вниз опустить в бочонок с мальвазией и утопить[391]. Позже его останки захоронили в аббатстве Тьюксбери. Вот такой печальный конец постиг этого пустого и неблагодарного человека, который для многих был вечной помехой и стал жертвой собственной опрометчивости. Эдуард раскаивался в смерти брата и много средств вложил в то, чтобы поправить его финансовое положение и состояние, но после казни Кларенса власть Эдуарда оказалась в куда большей безопасности. К 1479 году почти все, что могло угрожать дому Йорков и внутри страны, и за ее пределами, было уничтожено. Оставался лишь один человек, который мог представлять хоть какую-то опасность для английской короны. Далеко за морем жил Генрих Тюдор, а вместе с ним все еще тлел тусклый огонек ланкастерского сопротивления. Но в 1478 году он едва ли мог быть угрозой для Эдуарда IV, короля, которому в полной мере удалось продемонстрировать сказанное когда-то апостолом Павлом римлянам: «А противящиеся сами навлекут на себя осуждение»[392].

Единственный живой росток

В середине сентября 1471 года судно Джаспера и Генриха Тюдоров прибило к западному побережью Бретани в районе маленького рыбацкого порта Ле-Конке. Позади было опасное плавание и бушующие штормы, но ветер был милостив к ним и направил их барк к землям герцога Бретани Франциска II. Франциск был мудрым политиком и радушным хозяином. Когда Джаспер и Генрих оказались у него при дворе, он обращался с ними «очень великодушно для пленников», каковыми они теперь были[393]. Тюдоры будут пользоваться милостью герцога больше десяти лет.

Пока Эдуард возрождал Англию, беглецы Джаспер и Генрих жили за морем в почете и уважении. Резиденция герцога находилась в Шато де л'Эрмин в Ване, огромном, хорошо укрепленном дворце с великолепными конюшнями, теннисными кортами и собственным монетным двором. С покорившимися власти Франциска Тюдорами обращались с «честью, любезностью и благосклонностью» и развлекали их так, будто «они были братьями [герцога]». Франциск обещал, что они вольны «переезжать, куда им вздумается, не подвергаясь опасности». Но это было заведомой ложью. В октябре 1472 года из Вана Тюдоров перевезли под надзор Жана дю Кёльнека, адмирала Бретани, который поселил их в небольшом, окруженном рвом замке Сусиньо, расположенном на полуострове между океаном и заливом Морбиан. Затем, когда появились опасения, что Сусиньо слишком уязвим для нападения с моря и Тюдоров могут похитить, их перевезли в Нант. Там им суждено было стать пешками в дипломатических интригах герцога Франциска II, Людовика XI и Эдуарда IV.

В 1470-е годы Эдуард был занят тем, что пытался усмирить и королевство, и родного брата, но всегда помнил о том, что, как бы ему ни хотелось, он не мог дотянуться до единственных уцелевших Ланкастеров. По словам итальянского историка Полидора Вергилия, Генрих был «единственным живым ростком одной крови с Генрихом VI», и король Англии неоднократно пытался добиться его возвращения из Бретани «дарами, обещаниями и молитвами»[394].

За опеку над Генрихом с ним соперничал Людовик XI. Король Франции резонно полагал, что, окажись Тюдоры в его распоряжении, он сможет оказывать давление на английского монарха. В 1474 году Людовик попытался заполучить Джаспера и Генриха и для этого отправил в Бретань своего посла Гийома Компэна. Тот должен был убедить герцога в том, что, поскольку Джаспер состоял на службе у французского короля (и был родственником Людовика), он и его племянник должны быть освобождены и переданы Франции. Франциск отказал послу, в свою очередь решив использовать Тюдоров как инструмент давления на Францию. Но он дал согласие на переезд Джаспера и Генриха из Нанта. В начале 1474 года Джаспера перевезли в замок Жослен в двадцати пяти милях от Вана, а Генрих оказался под присмотром маршала Бретани Жана де Рьё в недавно построенном и усиленно охраняемом замке Ларгоэ. Он снова был взаперти в роскошных покоях, которые находились на шестом этаже огромной семиэтажной восьмиугольной башни д'Элвен[395]. У семнадцатилетнего Генриха Тюдора было все, что нужно для жизни, но уехать он никуда не мог.

В июне 1475 года Эдуард IV с большой армией вторгся во Францию. Для того чтобы собрать средства на эту кампанию, пришлось повысить налоги, как при Генрихе V. В соответствии с проверенной временем традицией Эдуард провозгласил себя королем Франции и герцогом Нормандии и Гаскони, тем самым озвучив притязания всех своих предков-Плантагенетов со времен Генриха II и Ричарда Львиное Сердце. С флотом из пятисот арендованных голландских судов он высадился в Кале с пятью сотнями конных рыцарей, пятнадцатью тысячами лучников, «не считая великого множества пеших солдат». Даже учитывая возможные преувеличения в оценке численности английской армии, современнику из окружения французского короля она показалась «самой многочисленной и дисциплинированной, лучше всего экипированной и вооруженной, чем силы какого-либо правителя или народа, которые когда-либо вторгались во Францию»[396]. Тем не менее действия Эдуарда не встретили поддержки Бургундии или Бретани. После нескольких мелких и ни к чему не приведших стычек 29 августа кампания завершилась встречей Людовика XI и Эдуарда на мосту через реку Сомма в городе Пикиньи, где они собирались обсудить условия соглашения. Эдуард вытянул из Людовика семилетнее перемирие и солидную компенсацию. В отличие от масштабных кампаний Столетней войны, которым Эдуард хотел подражать, вторжение 1475 года походило скорее на мелкую провинциальную вылазку и отличалось лишь тем, что король умудрился собрать с подданных огромную сумму налогов, но так и не начал войну, для которой они предназначались. После соглашения в Пикиньи положение Тюдоров серьезно осложнилось, так как по одному из условий Людовик обещал не нападать на Бретань. Эдуард ожидал, что герцог Франциск будет очень ему благодарен, и, дав понять, что с ним будут хорошо обращаться, возобновил попытки выманить Генриха Тюдора из Бретани и привлечь его к ответственности в Англии. И Эдуарду это почти удалось. Через год просьбы короля утомили герцога, и он согласился вернуть своих подопечных на родину.

В ноябре 1476 года английские суда, готовые вернуть в Англию блудного Тюдора, покачивались на волнах у бретонского побережья. Но когда Генриха привезли в порт Сен-Мало, он, «зная, что его везут на смерть, повредился рассудком и был охвачен лихорадкой»[397]. Эта болезнь могла быть притворной, реальной или психосоматической, но она спасла ему жизнь. Генрих укрылся в убежище при одной из церквей Сен-Мало, чтобы поправиться, и пока он был там, герцог Франциск передумал. Он послал за Генрихом гонцов, призывая его вернуться в Шато дэ л'Эрмин. Джаспер также прибыл туда из замка Жослин. Таким образом Тюдорам удалось избежать возвращения в Англию, а король понял, что, для того чтобы навсегда расправиться с теми, кто представлял для него угрозу, придется сменить тактику.

Маргарет Бофорт, оставшаяся в Англии мать Генриха Тюдора, после возвращения йоркистов к власти решила пойти по пути примирения. Небольшого роста, она производила на окружающих впечатление внутренней силой и упорством. Маргарита была прекрасно образованной и практичной деловой женщиной и неустанно заботилась о том, чтобы в меру своих сил защитить наследство сына и обеспечить его будущее. Когда чумной зимой 1457 года Генрих появился на свет в замке Пембрук, ей было всего тринадцать лет, и роды прошли для нее крайне тяжело. Тем не менее после смерти первого мужа Эдмунда Тюдора она выходила замуж еще дважды. В 1461 году она вышла за Генри Стаффорда, второго сына Хамфри Стаффорда, покойного герцога Бекингема. После свадьбы ей пришлось расстаться с четырехлетним сыном, но она навещала мальчика, который провел детство в замке Раглан. После освобождения Генриха IV из Тауэра мать и сын смогли ненадолго воссоединиться, и Маргарита вместе с маленьким Генрихом Тюдором отправилась вверх по Темзе в Вестминстер, чтобы встретиться с королем. (По словам Полидора Вергилия, постаревший монарх взглянул на мальчика и со свойственным ему простосердечием заметил: «Это воистину тот, кому и мы, и наши противники должны уступить и передать власть». Этим загадочным словам Маргарита позже придавала большое значение[398].) Но стоило Эдуарду IV вернуться к власти, обстоятельства вновь разлучили мать и сына. Двоюродного брата Маргариты, Эдмунда, герцога Сомерсета, после битвы при Тьюксбери выволокли из священного убежища и обезглавили, другой ее двоюродный брат, Джон, маркиз Дорсет, погиб на поле боя. Джаспер и Генрих сбежали на континент. Последний раз Маргарита видела Генриха 11 ноября 1470 года, но, сколько бы ни длилась их разлука, не прекращала заботиться о его наследстве, которое заключалось в значительных земельных владениях и доходах на юге Англии и в центральных графствах. Все, что могла, она передавала своему единственному сыну, жившему в изгнании.

Муж Маргариты, Стаффорд, умер 4 октября 1471 года. До этого его полгода мучали приступы болезни и слабость, вызванные ранами, которые он получил в битве при Барнете. Движимая инстинктом самосохранения, Маргарита решила не соблюдать год траура, как это предписывали вдовам общественные нормы. Есть все основания полагать, что у них со Стаффордом действительно были нежные отношения, но не успели его похоронить, как Маргарита уже начала переговоры о новом браке с другим бароном. Ее избранником стал Томас, 2-й барон Стэнли, северный магнат, владевший обширными территориями и пользовавшийся большой властью на северо-западе, а самое главное, имевший отличные связи с йоркистским двором. Когда Эдуард переустроил королевский двор на новый роскошный манер, он назначил Стэнли управляющим. Это был самый престижный пост из возможных, он предполагал регулярные встречи с королем и погружение в мир всевозможных политических интриг. По рабочим вопросам Стэнли часто и тесно общался с Вудвиллами. На протяжении 1470-х годов барон Стэнли и леди Маргарита все более сближались с семейным кругом Йорков. В 1476 году на роскошной церемонии перезахоронения останков Ричарда, герцога Йоркского, в семейном мавзолее в Фотерингее Маргарита сопровождала королеву Елизавету с дочерьми. В 1480 году, когда в Элтеме родилась Бриджит, последний ребенок Эдуарда и Елизаветы, Маргарите позволили принести малышку к купели во время крещения. Она шла во главе процессии из сотни рыцарей и сквайров с факелами, рядом шагал старший пасынок короля Томас Грей, маркиз Дорсет[399]. Мало-помалу Маргарита завоевывала королевское расположение.

Все шло точно по плану, и Маргарет Бофорт, медленно, но верно вливалась в ближайшее окружение короля. После 1476 года, когда Эдуард понял, что ему не удастся вывезти Генриха Тюдора из Бретани, используя дипломатические методы, он начал искать другие варианты, чтобы нейтрализовать ту незначительную угрозу, которую представлял для него этот юноша. Король хотел подготовить почву для возвращения Генриха домой, убедиться, что он сможет влиться в соответствующее его статусу английское общество, и поэтому он обратился к Стэнли и Маргарите.

Первая помеха была устранена со смертью Джорджа, герцога Кларенса, в Тауэре. Кларенсу принадлежали земли графства Ричмонд, а до него титул графа Ричмонда носил Эдмунд Тюдор, так что теперь у короля появилась возможность использовать эту соблазнительную приманку и предложить Генриху вернуться в Англию и занять место среди высшей знати. Подгоняемые Эдуардом Маргарита и Стэнли начали делать все, чтобы это произошло. В какой-то момент (когда именно, неизвестно) король набросал текст королевской амнистии Генриха на оборотной стороне письма, в котором в ноябре 1452 года Эдмунду был пожалован титул графа Ричмонда[400]. Примерно в это же время между королем и Маргаритой состоялся разговор о том, что их дети находились в той степени родства друг с другом, при которой для заключения между ними брака нужно было получать разрешение папы римского. Обсуждалось это в связи с теоретически возможным союзом Генриха Тюдора и одной из принцесс. Наконец, 3 июня 1482 года в Вестминстере Эдуард подписал документ, скреплявший соглашение короля со Стэнли и Маргаритой, которое касалось использования ими владений, доставшихся Маргарите от матери. Маргарите было позволено передать Генриху по наследству солидную часть имущества. Согласно соглашению, молодой человек мог вступить в права наследования в случае, если бы он приехал в Англию и воспользовался «милостью и расположением его королевского величества». Документ был скреплен печатью Эдуарда. Все было готово к возвращению Генриха домой, хотя у себя на родине мятежник, которому в 1482 году исполнилось двадцать пять, провел всего пару месяцев жизни. И тут случилось несчастье.

9 апреля 1483 года Эдуард IV скончался в своей постели в Вестминстерском дворце. Он «не был ни истощен годами, ни охвачен каким-либо известным недугом», но почувствовал себя плохо после поездки на рыбную ловлю за несколько дней до Пасхи. Стремительная тяжкая болезнь меньше чем за пару недель свела в могилу здорового короля, которому через три недели должен был исполниться сорок один год. В юности Эдуард был высоким и невероятно привлекательным мужчиной, по достижении им среднего возраста, по словам современников-англичан и иностранцев, грудь его стала напоминать бочонок, он растолстел и внешне производил неприятное впечатление. Годы беспутной жизни наконец взяли свое[401]. Пиры и внебрачные связи всегда были привилегией монархов, но даже по королевским стандартам Эдуард не знал меры в излишествах. У него было множество любовниц (самая известная из них — Элизабет Шор, говорливая дочь торговца тканями, которая одновременно была любовницей барона Гастингса) и как минимум двое незаконнорожденных детей от разных матерей. Около 1472 года неизвестная придворная дама родила ему сына Артура Плантагенета, который много позже станет бароном Лайлом, также известно о его дочери Грейс, но, вероятно, у короля были и другие дети. Историк и дипломат Филипп де Коммин, который лично наблюдал за поведением короля во время мирных переговоров 1475 года, заметил, что Эдуард «любил предаваться праздности и наслаждениям»[402]. По наблюдениям Полидора Вергилия, который знал и опрашивал многих людей из ближайшего окружения Эдуарда, король был «подвержен телесной похоти, к которой по своему характеру был склонен»[403]. Еще более яркое описание Эдуарда принадлежит перу итальянского историка Доминика Манчини, который побывал в Англии: «В еде и питье он был несдержан, у него была привычка… принимать рвотное средство для того, чтобы вновь с наслаждением набить желудок… После того как он вернул себе корону, он располнел в чреслах, хотя раньше был не только высоким, но также довольно стройным и поджарым»[404]. По мнению Коммина, король умер от удара, что могло означать что угодно от инсульта до инфаркта. В Европе поговаривали, что к смерти могло привести непомерное количество фруктов и овощей, которые Эдуард съел в Великую пятницу. Это заключение, вероятно, не основывалось на медицинских доводах, а отражало тот факт, что полнота короля была притчей во языцех[405]. Сегодня, учитывая образ жизни Эдуарда, можно предположить, что он страдал от хронической болезни почек, которая проявляется только на поздних стадиях. Он также мог стать жертвой вируса, например гриппа, заметные вспышки которого происходили в Европе с 1480-х годов[406]. Наверняка мы никогда не узнаем.

Несмотря на полноту и распутство, Эдуард IV был самым талантливым политиком и искусным воином со времен Генриха V. Он положил конец ожесточенным гражданским войнам, вызванным несостоятельностью Генриха VI как короля, упертым политиканством его собственного отца Ричарда, герцога Йоркского, и предательскими интригами Ричарда, графа Уорика, а также Джорджа, герцога Кларенса. И дело не только в славных победах на полях сражений. Эдуард очень четко понимал, что составляет основу хорошего царствования. Это было тем более удивительно, что на своем веку он не видел примеров умелого управления страной. Благодаря природному дружелюбию он чувствовал себя в своей тарелке и в компании слуг самого низшего сословия, и в обществе баронов, из которых закономерно сложился круг его друзей, советников и помощников. Оба периода правления Эдуарда выдались тревожными, но после его возвращения к власти ситуация в стране заметно улучшилась. Несогласных либо включили в новую систему, либо безжалостно истребили. Для французской кампании была набрана огромная, правда, так и не задействованная армия, масштабами напоминавшая мощные силы Эдуарда III в 1340–1350-х годах. Великолепие английского двора также достигло небывалого уровня. «Когда внутренние разногласия затихли, он привел королевство к богатству и к тому, что всего в нем было в изобилии, тогда как, доставшись ему после гражданской войны, оно было почти полностью лишено способных людей и средств», — писал Вергилий. Нельзя сказать, что, когда Эдуард умер, казна ломилась от денег, но он оставил после себя намного более стабильное государство.

При жизни Эдуарда Англия пережила возрождение, но его смерть нанесла стране сокрушительный удар. Испытания, выпавшие на долю англичан в последние шестьдесят лет, показали им, что процветание королевства сильно зависит от того, насколько разумно распоряжается властью человек, носящий корону. В 1483 году такого человека не было, и на страну надвигалось несколько серьезных проблем. В 1482 году началась война с Шотландией, которая требовала пристального внимания короля и значительных военных расходов. В том же году осложнились взаимоотношения с заморскими соседями. Король Франции Людовик XI и новый правитель Бургундии, эрцгерцог Максимилиан I Габсбург, подписали Аррасский договор, который подрывал традиционную стратегию англичан, связанную с игрой на противоречиях этих двух держав. Обстановка могла накалиться в любой момент, притом что сыну и наследнику Эдуарда было всего двенадцать с половиной лет, а его брату и следующему в очереди наследования Ричарду, герцогу Йоркскому, еще не исполнилось и десяти. Поразительно, но судьба Англии вновь зависела от ребенка, а если точнее, от того, насколько верно и охотно ему будут служить люди из его окружения.

Когда Эдуард IV скончался, его старший сын находился в Ладлоу, великолепном замке в Шропшире, месте заседаний совета, который он как принц Уэльский возглавлял. Совет собирался под началом принца, но на практике его делами занимался гувернер, учитель и дядя юноши Энтони Вудвилл, барон Риверс. Больше десяти лет барон Риверс был наставником и воспитателем Эдуарда, находя для него занятия, которые родной отец принца давным-давно забросил. Принц проводил долгие часы с «лошадьми, собаками и в других юношеских упражнениях, укреплявших тело»[407]. Сорокатрехлетний брат королевы был образцом рыцарства, страстным покровителем и приверженцем просвещенного благочестия Ренессанса. Его считали лучшим рыцарем Англии, и именно Риверс удостоился чести сразиться в поединке с Антуаном Бургундским на знаменитом турнире 1467 года. С тех пор бóльшую часть времени он провел как странствующий рыцарь, разъезжая по Европе и сражаясь с неверными, нося под тяжелыми доспехами власяницу. Риверс воевал с сарацинами в Португалии, совершил паломничества в Рим и Сантьяго де Компостела, был в хороших отношениях с папой Сикстом IV и увлекался сочинительством. Он сотрудничал с торговцем Уильямом Кекстоном, который в 1475–1476 годах впервые привез в Англию печатный станок. Используя новейшую технологию Кекстона, Риверс опубликовал переводы «Изречений и высказываний философов», притчи Кристины Пизанской и множество собственных поучительных стихотворных сочинений. Кекстон одобрительно отзывался о Риверсе и писал, что тот «прекрасно осознает изменчивость и непредсказуемость нашей жизни и с большим рвением и любовью в душе желает… чтобы мы все презрели и окончательно отринули гнусные и отвратительные грехи, которые сегодня встречаются повсюду, [такие как] гордыня, лжесвидетельство, ужасающее богохульство, кражи, убийства и многие другие»[408]. Коротко говоря, Риверс был идеальным наставником для юного короля, который рос в эпоху войн и умножения человеческого знания, и, несомненно, то, что именно этот человек был рядом с мальчиком, успокаивало Эдуарда IV при жизни и на смертном одре. Король оставил подробнейшие указания относительно образования принца и приказал, чтобы «никто не смел сесть у его стола без усмотрения… графа Риверса»[409].

Тем не менее после смерти Эдуарда господствующее положение Риверса обернулось некоторыми сложностями. Близость графа к юному королю делала его самым могущественным человеком в стране, ведь Эдуард V в своем возрасте был ко всему чрезвычайно восприимчив. В двенадцать лет монарх мог начать демонстрировать собственную волю и от имени короны определять курс правительства. Но одновременно он все еще был ребенком, который легко поддавался влиянию, в том числе дурному, исходящему от ближайшего окружения. Риверс был не только величайшим рыцарем, но и дальновидным политиком и все это прекрасно понимал. Всего за шесть недель до смерти короля он запросил у своего лондонского стряпчего копии писем, в которых был назначен главой двора принца. Эти письма позволяли ему в открытую распоряжаться судьбой государя и беспрепятственно перевозить его с места на место. Поэтому в апреле 1483 года Риверс со всей ясностью осознавал, какое огромное политическое значение имеет то, что Эдуард V находится в его руках. И точно так же это понимали и те, кто не входил в круг Вудвиллов.

Завещание Эдуарда IV утеряно, но похоже, что на смертном одре он пытался выработать систему компромиссов, которые помогли бы управлять королевством первое время после воцарения его сына. Он самолично пробовал примирить друг с другом тех людей из своего окружения, кого разделяли многолетние ссоры. Так, он подозвал к постели Гастингса и приказал тому заключить мир с Томасом Греем, маркизом Дорсетом, старшим сыном королевы. Несмотря на то что Дорсет был женат на падчерице Гастингса, между ними «сохранялась смертельная вражда»: они соперничали за земли в центральных графствах и, если верить словам Манчини, за объятия «любовниц, которых они похитили или пытались переманить друг у друга»[410]. Чтобы поддержать баланс власти в условиях, когда его сын оставался под надзором Риверса и Вудвиллов, умирающий король, похоже, назначил своего верного брата Ричарда, герцога Глостера, следующим наследником после юного герцога Йоркского, а следовательно, тот стал самым влиятельным человеком в королевстве и как лорд-протектор заполучил контроль над правительством. Если все действительно было так, то этот расклад в точности повторял распоряжения Генриха V, которые он пытался сделать, находясь при смерти в Венсене около шестидесяти лет назад. Тогда он возложил ответственность за новорожденного Генриха VI на Томаса Бофорта, герцога Эксетера, а Хамфри, герцога Глостера, поставил во главе королевского правительства. Самым логичным вариантом разделения власти было передать управление двором нового короля и контроль над правительством в разные руки. К сожалению, при этом совершенно не были приняты в расчет политические реалии.

Как только стало известно о смерти Эдуарда, члены совета, которые находились в Лондоне, собрались, чтобы обсудить, как должно выглядеть новое правительство. Было предложено два варианта. Во-первых, можно было установить протекторат, и, по мнению Манчини, именно такова была воля покойного короля. Единственным внушавшим доверие кандидатом на роль регента был Ричард, герцог Глостер, самый старший член королевской семьи. В тот момент он находился на севере Англии и командовал военными действиями против Шотландии. Узнав о кончине Эдуарда, Глостер сразу приехал в Йорк на церемонию похорон, где оплакивал потерю брата. Но горе не отвлекло его от политики: несмотря на скорбь, Глостер нашел время написать совету письмо, в котором он заявлял о своих правах регента. В Лондоне его кандидатуру горячо поддерживал барон Гастингс. Делал он это по двум причинам. Во-первых, он настороженно относился к Томасу Грею, маркизу Дорсету, и Вудвиллам, которые питали к нему «крайнюю неприязнь» и с которыми ему пришлось примириться при столь неловких обстоятельствах[411]. После смерти Эдуарда Гастингс потерял пост управляющего королевского двора. Возможно, он также опасался, что при правительстве Вудвиллов его лишат еще и должности командующего в Кале. Но второй и более важной причиной была верность королю. Ни один человек, кроме, возможно, Глостера, не был настолько близок и предан Эдуарду IV, как Гастингс, поэтому отстоять последнюю волю покойного государя было для него делом чести.

Тем не менее ни завещание Эдуарда, ни протесты его друзей ничего не значили. За Гастингса не проголосовали те члены совета, которые «отдали предпочтение семье королевы», и решено было не устанавливать протекторат — Эдуард V должен был немедленно начать править как совершеннолетний король, а созванному совету предстояло помогать ему. Коронацию назначили на 4 мая. Глостер был членом совета, но не имел никакого преимущества перед другими. Это была победа Вудвиллов, и, по утверждению Манчини, торжествующий Дорсет заявлял: «Мы настолько могущественны, что даже без дяди короля (Глостера) можем принимать и проводить решения в жизнь»[412]. 14 апреля в Ладлоу полетели письма, призывающие Риверса и Эдуарда V 1 мая приехать в Лондон в сопровождении небольшого войска, числом не более двух тысяч человек. Тем временем должны были состояться похороны покойного короля.

Церемония производила внушительное впечатление. В день смерти тело Эдуарда с обнаженной грудью было выставлено в Вестминстере и пролежало там двенадцать часов, чтобы его могли увидеть лорды, епископы и старейшины[413]. После этого до похорон прошло еще восемь дней, и только 20 апреля останки повезли в часовню Святого Георгия в Виндзоре, где прошла грандиозная торжественная служба и пели мессы по усопшему. Когда тело короля опустили в землю, его высшие сановники сломали церемониальные жезлы и бросили их на крышку гроба, что означало конец прежнего правления. Сразу же после этого королевские глашатаи громко прокричали: «Le roy est vive!» — «Да здравствует король!» И все внимание обратилось на Эдуарда V.