Тройня для босса

Максим триумфально развернулся и зашёл в лифт, который уже пытался уехать и чуть не прищемил его дверью. Как же приятно, когда женщины теряют перед ним дар речи и не потому, что рот занят, а потому что он просто неподражаемый, великодушный и мудрый босс!

На минус первом этаже на стоянке его ждал автомобиль. Он запрыгнул на заднее сиденье.

— Володя, гони домой! У меня тройня! — а сам поперхнулся на последнем слове. Как-то гордости поубавилось, начал появляться страх.

— Да, босс, — взял под козырёк Володя и погнал.

А Максим Евгеньевич размышлял, как же это он так? Кто же его так? Другая какая-то Юленька? Была ли у него в марте или апреле другая стажёрка? Вроде бы была, но он её не того, потому что замужняя была. И в итоге очень полезная, хорошим специалистом оказалась, работать умела, умная. Повысил. По другим причинам! Заслужила.

А что тогда? Кто? Неужели это, когда он летал в Нарьян-Мар с этим, как его, Дмитрием Владиславовичем, с которым они в качалке в карты играют? Уговорил его после особенно удачной партии на экстремальный туризм с оленями. Была там одна скуластая, горячая. Кореянка из другой туристической группы.

Максим вспомнил жаркую ночь в чуме из оленьих шкур и то, как кореянка ничего не понимала по-русски, но кричала знатно. Всех местных оленей распугала.

Не может быть! Нет, ну откуда в тундре презервативы, да? Так что у него тройня корейская? Как бы поаккуратнее это узнать.

— Алло, Екатерина?

— Максим Евгеньевич! — радостная какая. Она-то что радуется?

— Там это, как там тройня?

— Они такие милые! — чуть ли не запищала она — я не могу! Я так за вас рада! Это же теперь такое счастье в доме!

— Они там, посмотрите, пожалуйста… глаза у них какие?

— Глаза? — удивилась Катя, — ой, не знаю, не видно сейчас. Они же сосут! Голубые, наверное, как у всех!

— Что сосут? — пришёл в ужас Максим.

— Как что, молоко!

— Они ещё и моё молоко выпили? Овсяное? Тунца сожрали, молоки выпили? По миру меня пустить вздумали?

— Да нет же, вы что! Материнское!

Максим открыл рот и закрыл обратно, это что там у него дома за сеанс естественного грудного вскармливания на троих сразу? Ничего себе! Всплыла другая мысль.

— Как вы сказали, голубые глаза?

— Ну да! Голубые! Такие лапочки! Загляденье!

Максим сначала выдохнул, голубые — значит не кореянка, она кареглазая была. А кто голубые? Голубые, голубые… Не может быть!

Неужто жена Петра Семёновича, с которым они в сауну ходили? То-то она всё ему глазки строила, он же один был, а Пётр выпить мастак. Голубоглазая она как раз была с таким аппетитным бампером, которым так и крутила перед его лицом. То одно уронит, то другое. Но он же вроде не стал. Пётр — его компаньон. Или стал? Что-то хреново помнил он тот вечер. Угорел в сауне, наверное. А она что, воспользовалась?

Так как же это? Пётр же его компаньон! Он же его за такое по старой дружбе и памяти в лесополосу вывезет и заставит рыть себе могилу тем самым тунцом, которым он в его жену тыкал!

Вот он влип! А зачем же она к нему домой припёрлась? Не могла сказать, что это от Петра тройня? Он всё равно лысый и старый, в смысле старой закалки, мужественный и надёжный. Хотя, если он настолько надёжный, что давно её не катал на тунце, тогда карьера Максима прервётся внезапно и трагично, как его не уговаривай. И бизнес пойдёт под хвост тому самому коту, которого у него дома кормила Катюша.

Откуда она кота-то взяла? Не было у него никакого кота. Перетрудилась Катенька, не ценил он её. Если сейчас его дома ждёт не только тройня со счастливой мамашей, приверженицей грудного кормления при людях, но и её муж, то и Катенькина карьера закончится быстро и трагично. В том смысле, что она останется без работы, потому что её любимого босса, которому она носочки зашивала, кофе и таблеточки носила, массаж больной спины делала, больше не будет.

А если её к себе Пётр Семёнович заберёт? Его Катеньку? Его нежную, заботливую и наивную, как новорождённая чебурашка, Катеньку? Как же она там у него будет? Он же старой закалки! И за жопушку её красивую взять может и на стол завалить за холодный кофе. Хотя нет, если он с тунцом не дружит, отчего его жена затроилась от Максима, то он и к Катеньке не будет подкатывать. Типа ему уже и не надо. Да?

Максим заёрзал. Почему ему становилось тошно от этой мысли, и недружба Петра Семёновича с любым рыбным продуктом на его выбор, не становилась утешением.

Ох, Катенька, знала бы ты, чему ты радуешься! Бедная милая секретаршечка в узкой юбочке и большими глазками! Как он мог такое допустить? Как же это не по-мужски, оставить это милейшее и невиннейшее создание в лапах этого старого бандюгана… то есть надёжного и мужественного партнёра по бизнесу с кристальной репутацией и большими связями. Он же, по сути, предаёт её доверие и надежду на то, что любимый босс защитит и спасёт от любых невзгод! И зарплату тринадцатую вовремя даст и новые канцтовары закажет, да что там канцтовары — кресло с эргономической поддержкой на рабочее место, чтобы её стройная спинка не уставала пахать на него бессовестного!

Максим закусил ноготь на большом пальце. Нет! Он должен спасти Катеньку от этого ужасного человека! А потом и с тройней разобраться! И вообще, пусть сначала генетический тест принесёт, может это не от него, а от другого такого же красивого и неотразимого партнёра по бизнесу, с которым они в апреле ходили в сауну. Хотя… там у него одни старперы в друзьях. Его бывшие сока… сокомпаньоны по заседаниям.

Надо что-то делать!

Тройня — это катастрофа! Но Катенька? Как он мог бросить Катеньку в беде?

Машина свернула с дороги к его дому, и пока открываются автоматические ворота, Максим продумывал план, с какой стороны войти в дом незаметно, стоит ли в гараже лопата? А что? Отличное и очень холодное оружие, потому что хранится в не отапливаемом гараже, можно и насмерть к ней примёрзнуть!

Катеньку в зубы и заграницу! Начнёт новый бизнес! И девушку спасёт! Ну и Пётр не найдёт их, если хорошо спрятаться. Притвориться, например, женатой парой, держаться всё время за ручки, обнимать её стройненькую такую, сладенькую…

— Приехали, босс!

Максим чуть не подскочил, нельзя же так резко прерывать судьбоносные раздумья и грандиозные планы. В гараже лопаты не оказалось. Но перед домом не стояло знакомого до нервного тика Гелендвагена Петра Семёновича. Может, он ещё не подъехал? Или ждут в засаде? Может, решил не марать руки лично и послал своих подручных?

Максим вышел из машины и мужественно направился к входной двери, хрустя снегом под начищенными, но ужасно скользкими ботинками. Ничто не предвещало беды. В смысле было тихо. Но тут раздался громкий визг Катеньки!

Максим чуть не вынес дверь с петель. Опоздал? Они её поймали и пытают с одним вопросом, где её непутёвый босс, который слишком хорошо дружит со своим тунцом и без конца всем его показывает! Не уберёг!

— Катенька! — он ворвался в комнату в позе Джеки Чана из какой-то серии этих древних одинаковых кунфу-фильмов.

— Ааа! — Завизжала Катенька, сидящая на полу, — меня сейчас разорвёт просто, Максим Евгеньевич!

— Они что?! — открыл в ужасе рот Максим, — они тебя заминировали? Обмотали проводами, чтобы подорвать, как только я войду?

Катя вытаращила глаза.

— Кто?

— Подручные Петра Семёновича! — Максим с болью в сердце, но очень осторожно сделал два шага вперед, боясь разглядеть на тонкой и милой взору талии страшные ремни, провода и лампочки бомбы, которой сейчас подорвут их обоих, и соединятся они в последний миг, обращаясь в пыль, взявшись за руки!

— Этот, с которым вы в сауну ходили? А потом вас Володя без чувств домой привёз?

— Он. Падла! Скажи, что он тебя не тронул! А где его эта? С тройней?

Екатерина, которая смотрела на него как на умалишённого, вдруг радостно подскочила с пола, чем ещё сильней напугала. Но взрыва не последовало.

— Вот они! Смотрите! Какая прелесть я сейчас просто взорвусь!

Она потянула его за руку, а он, держа в своих её тонкие нежные пальчики, успел пробежаться внутренним взором по их совместному прошлому и упущенных шансах. Не целованные губы эти, не ласканные булочки, не облизанные сисечки, как же так-то? Взорвутся сейчас оба и…

— Вот! — Катенька протянула руки куда-то вниз, и Максим тупо уставился на коробку из-под его итальянских туфель, в которой на его кашемировом шарфе лежала сиамская кошка с тремя котятами, присосавшимися к набухшим материнским грудям.

Свет вокруг померк, и последнее, что он услышал, испуганное:

— Максим Евгеньевич!

Спустя сколько-то там времени, чёрт его знает сколько, потому что в мужественном обмороке нет часов, чтобы посмотреть, Максим пришёл в себя от того, что на его лоб положили мокрую тряпочку. Он понадеялся, что это не его любимый шейный платок из Франции.

— Максим Евгеньевич? Вы такой чувствительный, такой нежный человек! Я не ожидала, что от вида котяток вы сознание потеряете! Вы каждый день меня удивляете тем, какой вы на самом деле!

— Катенька! Вы живы? Вас не порвало? — простонал он, чувствуя её ладошки на своих щеках, и глядя в эти наивные распахнутые глазищи.

— Конечно, нет, что вы, заботливый мой! — она зачем-то поцеловала его в лоб, потом в щёки, потом опять в лоб. Всё мимо, да мимо. — Я думала, вы чёрствый сухарь, бабник и хам, а вы нежная, ранимая и любящая душа! Вы так обрадовались, что у вашей кошечки детки появились! Вы невероятный, Максим Евгеньевич!

— Катенька, — он протянул к ней руки и взял лицо в свои ладони. До него всё медленно доходило, но это, видимо, от удара кочаном об пол. — Это вы невероятная, Катенька. Но, пожалуйста, заткнитесь!

С этими словами он притянул её к себе и поцеловал в губы, да так, что Катенька сначала пискнула от восторга, а потом расслабилась и обняла его за шею. Так всосалась в ответ, что голова закружилась.

Как же хорошо, что она у него такая есть! И кошки теперь тоже. Придётся жениться, раз уж он теперь приёмный отец тройни. На Катеньке в смысле!

Не на кошке!