Догоняя правду

— Что? Что он рассказал? Опять подслушивал, подглядывал? Аа? — он отбросил её руки и резко поднялся. Тут же на голову свалились два переспевших яблока и шлепнулись в траву. Руслан чертыхнулся и направился за сарай. Там с детства он прятался, когда чувствовал, что провинился.

Он продрался сквозь разросшийся крыжовник и примостился на чурбаке, который когда — то поставил сюда отец, сказал, что это волшебное полено. Посидишь — и мысли просветляются. Будет это наше секретное место, сказал отец, место правды.

— Так и знал, что здесь тебя найду, — громогласный голос произнёс на выдохе и закашлялся.

— Спрятался, маменькин сынок, а усе, никто не пожалеет!

— Не надо меня жалеть, себя пожалей, лучше б утонул, чем людям нервы мотать! От…сь, уже, Егор! — Руслан вырвал клок земли с травой и остервенело бросил в брата, который совсем не походил на привидение. В семейных трусах, босиком, с вывалившимся животом в растяжках, он навис над Русланом и просипел:

— Я видел, как ты улепетывал.

— Да — да — да, когда я подыхал в больнице, мать, оказалось, квартиру продала, а жене сказала, что ты помогал. Я всю жизнь думал, что ты меня спас. Ты. А тебе было насрать. Если б я не приехал сюда и не узнал бы. Я всегда защищал тебя!

— Да, я и сам не рад, что не утонул! Ладно, будет тебе, лысая башка, — Егор почесал растрепанную с проседью бороду, и потянул руку к брату. Тот отшвырнул её и встал с чурбака, раздувая ноздри, дышал Егору в грудь.

— Вмазать бы тебе!

— Так вмажь, — бывший боксер не растерял сноровки, встал в стойку, несколько раз прыгнул вперед — назад, пробил левой в воздух, правой прикрывая подбородок.

Руслан замахнулся головой и со всей силы лбом пнул Годзиллу в живот. И пропустил апперкот. Упал. Из носа потекла кровь. Он закрыл голову руками, ожидая нападения, но Егор развернулся и поплелся за сарай. Тяжело дыша, будто тащил на себе вселенское горе. Руслан приподнял голову и увидел огромный безобразный шрам на спине брата.

— Прости, брат! — бросил запоздало вдогонку.

— Бог всех нас простит.

⠀ Женщины уже накрыли стол на улице. Бабье лето радовало прощальным теплом. Мать вышла навстречу старшему сыну, маленькая, сухонькая, колченогая, пропахшая насквозь лекарствами и нафталином.

— Сыночек, как же так, как же так? Неужели не справилась я?

— Не судьба, мам! Но ещё поборемся, — его широкая ладонь провела, еле касаясь, по белому платку в синий цветочек. Из — под него выбивались редкие волосенки, покусанные хной. — Мама моя! Одна ты меня любила. Какой я дурак!

— Сыночек, одевайся. Болеть тебе нельзя, иммунитет слабый ведь. Нельзя болеть. Лида, беги на чердак, там Егоровы старые вещи, он тогда здоровее был, найдём, щас оденем тебя. Покушаем. И поедем.

— Куда ещё поедем, мать?

⠀ Из — за сарая вышел Руслан.

— Куда собрались?

— И ты иди сюда, родной. Запомни этот день. Бог спас сына, чтоб вы навсегда забыли вражду.

— Мам, не Бог. Володька. Хотя… — Егор заржал на весь двор, распугав ворон, Володька для меня как Бог. Вот не зря, не зря он дознаватель, ептить. Нептун — теперь твое погоняло. Я ж за корягу зацепился, она мне в голову саданула. Я вроде поднырнул. А на ней, видать, водоросли, ногу как замотают, икру свело, аж мочи не было дышать. И тут течение. И как поволокло. В ушах шум. А тут кашель. Нахлебался по ходу. И чудится Нептун, Венера, и хрен их поймёшь ещё какие водные приблуды. У одного фонарь во лбу. А потом такая боль нестерпимая в черепушке. И кто — то щупает, щекочет. Я ещё подумал ведь, русалка меня хочет. Дурень. Очнулся в лодке. Как меня эта русалка в Володькином обличье затащила, ей Богу, ума не приложу.

— Как грится, мастерство не пропьешь, брат, — Володя выбросил окурок. — Давайте поедим что ли. А то после этой дряни, в рот ведь 15 лет сигарету не брал, после Афгана. Лучше поесть, как грится.

— Точно, ребятки, лучше поесть, путь не близкий, — дед Демир, как иллюзионист, уже выудил, будто из рукава, бутыль самогона. — На бруньках. Березовых.

Лидочка шебутных внуков Софии и Милочки, и младшего сына, Володькиного, рассадила на веранде за столом поменьше. Семья Кондратовых окружила огромный стол в саду под яблоней. В воздухе витал запах антоновки, яблоки подставили свои кумачовые бока солнышку осеннему. Венера собрала паданку в ситцевый передник и высыпала на стол. До того сидели молча, выпивали и закусывали с каменными лицами, только Егора отец осаживал, чтоб не налегал на крепкую. Но все это — взглядами, жестами. Меж всеми будто кошка пробежала. Даже дети не шалили, тихо уплетали шарлотку с молоком.

⠀ Не сговариваясь, Софа, Володя и Лариса вспомнили мармелад из антоновки. Наперебой стали расхваливать и рецепт выпрашивать. Сколько лет прошло, а рецепт — тайна. Венера, довольно улыбаясь, сверкала задними зубами из потемневшего красного золота и пыталась рукой — веткой прикрыть морщинистый рот.

— Экопродукт от бабушки Тоси, — дед Демир прищурил глаз, спрятав бельмо, похожее на паучье гнездо, и поднял вверх палец.

— Па, ты о чем? — всегда внимательная Лариса забеспокоилась.

— Да, подъехали уже, — его беззубый рот растянулся в загадочной улыбке. — Я эту махину шелёную ишдалека вижу, даже одним глажом, — прошамкал старик, даже не заметив, когда потерял челюсть. Которая, клацнув, упала на стол.

— Отец, ты че запчастями кидаешься? — пошутил Володя.

⠀ В этот момент пыхтящий мотор подъехавшей газели заглох. Хлопнула дверь. Кондратовы дружно повернули головы. На зелёном боку фургона красовалась огромная надпись среди нарисованных коров на лугу: "Хочу халву ем, хочу пряники". Егор даже привстал, и подошёл ближе к забору. Чтоб прочитать ещё раз.

— Не, ребят, не показалось. Хочу халву ем, хочу пряники. Экопродукт от бабушки Тоси". Во, ржака. Это кто ж такую фигню выдумал?

⠀ Калитка скрипнула. По тропинке, усыпанной серой галькой, во двор зашла статная девушка в зелёном комбинезоне. Она сняла бейсболку и тряхнула чёрными кудрями.

— Баб Веня, здрасьте, дед Дема, привет, — помахала она рукой, не решаясь подойти к дому. Кивнула головой присутствующим и топталась при входе возле разросшегося малинника. Сорвала переспелую ягоду и кинула в рот. — Сейчас Милки Вей подъедет, он на заправке, и можем стартовать, — поставила девушка в известность любопытствующих родственников. Высокую брюнетку через мгновение обступили дети. Галдели, задавали вопросы, прыгали и показывали игрушки гостье.

⠀ Егор подошёл ближе.

— Что — то раньше не видал вас в этих краях, прекрасная незнакомка, — здоровяк посмотрел на черноокую красотку сверху вниз. И вкрадчиво сообщил, что глаза её чёрные пленили.

— Угу, не сомневаюсь. Ах, эти черныые глаза меня сгубилиии, — пропела девица. Разглядела ещё пару ягод и, насмешливо глянув на пузатого мужика в семейных трусах и спортивной красно— желтой кофте, крикнула, развернувшись:

— Собирайтесь, жду в машине.

— Бежим, бежим уже внучка, Лизааа, вы с нами? — из дома выползла заспанная журналистка, которая уже никуда не спешила. Но приглашению не была удивлена. Это сразу подметил Володя.

— Форма одежды какая, мать?

— Удобная, — сообщил Демир, вставив челюсть.

— У меня как раз такая, — отдернул вниз, почти до колен, сатиновые труселя Егор.

— Софа, Мила, одевайте спортивное, мама нас на пикник везёт, — сообщила Лариса, уже переодевшаяся в спортивный костюм.

— Я не поеду, на хрена? — Руслан хотел было скрыться в доме.

— Поедешь, только попробуй сбежать, едут все! — мать строго глянула на нерадивого сына. — Твой Израиль никуда не денется!

Лариса уже тащила вместе с матерью какие — то мешки, тюки, свертки.

— Милки Вей приехал, грузимся, — крикнула из машины загадочная девушка.

— Сима, бегим уже, бегим.

— Сима? — Егор заржал раскатисто на весь двор. — Театр абсурда. Что тут вообще творится, мать?

— Придет время, подожди, всему свое время.

— Точно, время разум даёт, так моя мать ишо говаривала, — вставил Демир.

Софии, грудастой медноволосой даме шестидесяти пяти лет, даже её новый терапевт не дал своих лет. Она выглядела на пятьдесят от силы, и даже на пикник вырядилась так, будто едет на конкурс "Самый стильный пенсионер".

Величаво спустилась со ступеней дряхлого дома, словно царская особа из дворца. Очки зеркальные в пол — лица, топ открывающий подтянутый живот, джинсы клеш и сиреневая шуршащая ветровка до талии, бомбер, как говорит молодёжь. Из — под джинсов выглядывают кроссовки белые на платформе. И весь образ завершают неизменные золотые цепи на шее и запястьях.

— Ты как из гарема, там жены, если выходят на рынок, все золото на себя вешают. Вдруг муж решит развестись в её отсутствие, три раза сказал при свидетелях "развод" и все… ушла она в чем была, — Руслан в батиной штормовке по — прежнему сидел под яблоней. Подливал себе "на бруньках" и наблюдал священнодействие. Сбор родных в поездку.

Следом за Софией вышла Людмила.

— Ооо, а это что за "святая грешница"? Ты че платок то напялила, как в паранджу замоталась? — Руслан уже смеялся, согнувшись пополам. — Милка вырядилась, кадила не хватает, или как там эта хреновина, которая с дымом. И креста во все пузо?

— Это у попов, — вставил Егор. — Брат, не гони, она ж и есть монашка, бывшая, правда. Люська, так ты косишь или взаправду веруешь?

— Кто верует — под мужиков не ложится, причём под тех, кто обеты безбрачия дали, и детей не рожают. Где сын твой? Отказался от матери? А че ж с монастыря бежала, только пятки сверкали. Липовая послушница?

— София, когда расскажешь, где твоя пропащая дочь, ребёнка которой ты воспитываешь, то поговорим, — брызнула слюной бывшая монашка. — А ты, Руслан, не богохульствуй. И житие святых перед сном почитай. Демоны тебя одолели, — и окинула семью свою Милочка, мышь серая, взглядом Пестимеи из " Угрюм — реки". Так глянула, что притихли невольно дети, глядя на выражение лиц взрослых.

⠀ Пьяный Руслан прервал зловещую тишину:

— А это че за история? Какой, — он громко икнул, — монастырь?

— Лысая башка, даже я не пью, и ты завязывай, а то потом таскать тебя из газели, в газель, убирать. Ты мой должник, ты меня таскать должен, — Егор подсел к брату, протер широкой ладонью его блестящую лысину, пощупал распухший нос после удара и оглядел с любовью ссадины на щеке Руслана. — Ничего, заживёт. Я тебе, будем ехать, расскажу. Милка ж писала мне, пока я чалился. Там такая история, закачаешься. Помнишь Лешку, ухажера её, так нормальный мужик был, и выпить, и на рыбалку, и в картишки перекинуться. Мужик как мужик. Ну, с деньгами тогда все перебивались. Ну, скажи, в 90– е, кто хорошо жил? Бандиты и воры. Ну, не гляди так сурово. Думаешь, че она мне писала. Нужные связи в конце 90–х были только у меня.

— Ладно, потом расскажешь, в тубзоборону и надо идти. Все уже расселись по автобусам, пока мы тут лясы точим. Че то даже любопытно, чья идея этот пикник в заповедных местах?

— Давай, братишка, жду, лишь бы речки там не было, — Егор потёр бороду и глянул с усмешкой на брата.

Когда все заняли места в двух микроавтобусах, Сима крикнула Милки Вэю, чтоб задом сдавал до трассы, а она следом на своём зелёном фургоне, с ней рядом восседали Демир и Венера. Егор с Русланом тоже сели к водителю в кабину.

— Егор, — протянул он тут же руку белобрысому парнишке лет двадцати, следом поздоровался Руслан.

— Че, так и зовут, ик…как шоколадный батончик? — Руслана ещё не отпустило, он икал, язык заплетался.

— Так и зовите, мне привычнее, — парень ловко переключил рычаг коробки передач и сдал назад, поглядывая в боковое и центральные зеркала.

— Там ямка, держи левее, — Егор на правах старшего взял роль штурмана на себя.

— Я здесь не впервой.

— Ого, а я здесь лет пятнадцать не был, а яма есть, — забасил Егор и почесал в трусах. Милки искоса глянул и усмехнулся уголками губ. — Держитесь, прокачу с ветерком, дышите глубже, проезжаем Сочи.

— Сочи? — не поняла шутки Людмила.

— Сиди уже, Муратовку проезжаем, — Лариса успокоила сестру. — А далеко?

— Часа два, если пробок не будет, — сообщил водитель.

⠀ Пассажиры успокоились и уставились в окна. Вылетели на дорогу вдоль кукурузного поля у подлеска. Стройные, цвета липового меда, стебли волновались на ветру, и размахивали почерневшими шапками, шевеля сухими усами.

— Кукуруза, кукуруза, — закричали дети, никогда прежде не видевшие её.

— Рус, а помнишь, как от сторожа с ружьём тикали из этого поля на великах?

— Даа, вот я тогда чуть в штаны не наложил, всю кукурузу растерял, когда он пальнул, — засмеялся Руслан. — Помню, с прилеска забежали, а она шелестит над головой, а запах душистый такой, не передать. И стрекозы там такие огромные летали, с ладонь. А помнишь, она совсем не сладкая.

— В детстве все казалось огромным, и деревья, и кукуруза, и даже батя. А эта кукуруза на силос, вон, комбайн. Видите дети? Это зверюшкам на прокорм, — пояснил Егор.

⠀

По полю жуками — пожарниками ползли рядом с уборочной техникой грузовики.

Пронеслась сонная степь, убранные пшеничные поля с частоколом сухих стеблей, рощи и леса, шепчущие только им ведомые заговоры. Встретились умирающие деревеньки, покосившиеся дома с выбитыми глазницами напоминали древние склепы на погостах. Пролетел клин журавлей, увлекая за собой тепло, кликая скорые заморозки. Снова степь с конскими хвостами ковыля, звёздочками красных гвоздик и синих точек васильков на охровом полотнище умелой художницы — природы. Машины резко завернули на проселочную накатанную дорогу. Растительность сменилась на луговую. Егор открыл окно и жадно вздохнул.

— Запах рязанщины, такого нигде нет…, — высунул голову из машины, подставил лицо ветру. Косматая чёрная борода с серебристыми нитями затрепыхалась. Кудрявый чуб седой встал дыбом. Милки хихикнул, когда Егор вернулся в кабину:

— Вы похожи на сумасшедшего профессора!

— Не выкай, — здоровяк закашлял, — эх, жаль, что я не он, хоть что — то бы путное сделал в жизни.

— Может, и сделали, но не знаете!

— Не выкай, кому сказал!

— Хорошо, ты, Егор Демирыч, как скажешь.

Машины сбавили ход, мимо промчалась всадница на гнедом коне, её тело слилось с шеей животного, волосы, собранные в хвост под синей повязкой, разметались на ветру. Сверкали красным золотом на солнце, напоминая яркое оперенье птицы Феникс. Конь фыркал, прял ушами, иногда переходил на иноходь, выгибал шею, и тянул удила, раздувая ноздри. Но продолжал неистовый бег. Амазонка на скакуне скрылась в подлеске. Машины двигались уже как черепахи на ухабистой дороге. Когда поднялись на взгорье и опустились на равнину, пассажиры замерли. Им открылся сказочный вид. Один в один: альпийские луга на картинках, изображающих Горную Швейцарию. Пасутся упитанные коровы, бренча колокольчиками, поодаль, в огромном загоне резвятся жеребята, рядом кобылы, подозрительно навострили уши. Чуть дальше заборы, домики, конюшни, ещё какие — то длинные помещения и ангары. Возле самого большого дома два зелёных фургона со знакомой надписью. Навстречу гостям вышел мужичок бомжеватого вида в бейсболке как у Симы:

— Приветствую, — издалека поднял он руку, покатился колесом на кривых ногах в высоких резиновых сапогах к Симкиной газели. Открыл дверь пассажирскую. Подставил руки и снял Венеру. Так, как девчонка отдалась в его крепкие руки. Следом, словно ребёнка, вытащил из машины старого сморчка Демира. Вдруг отовсюду, будто муравьи, из всех щелей, выбежали женщины, дети, подростки. Добродушные улыбки. Открытые лица. Искренняя радость. Сима дала команду:

— Приехали, вылезаем! — девушка вышла, потянулась. — Ох, хорошо дома!

— Рус, тебе не кажется, что маман наша на старости лет в секту попала, чую, а чуйку не пропьешь, здесь не чисто. Все эти улыбочки липовые, натянутые. Щас просветленный в рубахе придёт, отвечаю. Походу здесь все наше бабло. Видать эти аферисты ещё не все у наших старых дураков отобрали. Только хлеб — соли не хватает.

— Ты слишком мнительный!

— Не, просветленных у нас тут нет, но главный есть. Я, — Милки придурковато засмеялся. — А если честно, у каждого свои обязанности. Симка сбывает продукт. Я — по уходу за животными, типа конюх и водитель, если надо. Марк, тот, что встречал — он ветврач. Марья Тихоновна — няня, у неё свои помощники, занимается детьми, когда матери на работах. А Вася, ну, она, как сказать, без неё тут ничего бы не было. Она мозг. Остальных сами увидите, поймёте. Сегодня точно баня будет. Она у нас большая. Только правило у нас на ферме, приехал в гости, не ленись. Отсюда до трассы далеко, пешком не дойдёте. Поэтому, хочешь есть, мыться, спать — работай.

— В смысле работай? Трудовой лагерь что ли?

— Ферма, Егор Демирыч, ферма, — Милки вразвалочку направился к большому дому.

Руслан с Егором переглянулись и замыкающими поплелись за остальными в дом.

— Проходите, сегодня день изучения местности, правил, акклиматизация, так скажем. Небольшую экскурсию по ферме, заводским цехам, устроит наш Палыч. С каждым побеседует и обозначит фронт работ. Завтрак, обед, ужин по расписанию. Отбой в 22.00. Свет отключается везде автоматически, так что, не видно не зги вечерами. Свечей нет — запрещены. У нас все здания деревянные, — Сима произнесла скороговоркой речь, похоже, произносила она её не впервые. Внутри дом больше походил на огромный деревянный сарай, Руслан подметил — один в один салун, и пошутил, что вечерами тут собираются подвыпившие ковбои, женщины легкого поведения пляшут канкан, трещит пальба и слышен стон хлыстов. Второй этаж преграждали две болтающиеся дверцы. На стенах из мореного дерева картины с изображением лошадей. Стоящих. Бегущих. С телегой. В тройке. Потолок задрапирован грубой серой тканью, напоминающей рогожу. От чего казалось при свете тусклых лампочек, имитированных под свечи, что в помещении клубится дым. Посреди комнаты огромный длинный стол. Гостей ждали. Незнакомые женщины в льняных платьях суетились, поднося горшочки и салатницы. Длинные скамьи застелены тканевыми пуфиками. Егор, недолго думая, улегся на деревянной лавке, вытянул ноги, положил руки за голову. Скамья чихнула. Матюгнулась. Но стерпела неуважительное отношение гостя.

— Надеюсь, кровати поудобнее у вас? — верзила поправил задравшиеся трусы, вспомнив, что вид у него не соответствует правилам этикета. Но женщины не реагировали на внешний вид, сновали туда — сюда с подносами.