Сказки грибного дождика

— Не получается у меня гнездо, видно, ты неправильно мне рассказал, ворон!

— Бери ветки поменьше, свивай их почаще! Не спеши, не скачи, в кучу всё не мечи! Торопыга ты, зайчишка, а гнездо вить — терпение надо!

Прыгал, прыгал зайка вокруг своей кучки веток, так ничего и не сделал. Махнул на него ворон крылом:

— Бестолковый ты зверь, неумелый! Не свить тебе гнезда, знай своё, бегай по лесу!

И побежал зайчишка дальше. Видит, в овражке, на песчаном косогоре, барсук себе нору роет. Остановился косой, думает: «Ну, это-то я точно смогу! Тут не ветки вить, копай, да и всё!» Посмотрел, да и говорит барсуку:

— Научи меня, хозяин, норку рыть, я тоже в тёплом и удобном доме жить хочу!

— Да тут, косой, дело простое! — отвечает барсук, — найди себе место сухое, лапами копай, землю загребай да наружу выкидывай! Так и рой, подальше и поглубже, будет норка — заглядение!

Стал зайчишка рядом с барсуком копать. Лапами землю разбрасывает, ямка получается, а нора — нет! Уж сколько не пытался, сколько не учил его барсук терпению и прилежности, ничего не выходит!

Махнул барсук на зайца лапой, и говорит:

— Пустой ты зверь, неосновательный! Знай себе — бегай по лесу!

И побежал зайчишка дальше. Видит, на ручье, у излучины бобёр плотину строит: стволы подгрызает, в воду валит, ветками скрепляет. Удивился заяц, как это такой маленький зверь такое большое дело делает, и говорит:

— Научи меня, бобёр, плотины строить, я хочу, как ты, жить у воды, иметь свои пруды!

— Изволь, зайчишка, — отвечает бобёр, зубы у тебя острые, крепкие, может, и выйдет толк! Вон ольха старая, ствол перегрызи, да в ручей её свали!

Начал заяц ольху грызть. Корку обглодал с удовольствием, а дальше стало ему противно, трудно и нудно… Бросил он ольху, и бежать! А бобёр ему в след:

— Тоже мне, работник, строитель! Нетерпеливый ты, заяц, легкомысленный! Знай своё — по лесу бегай!

Взяла зайчишку обида, пригорюнился он, сел под свой кустик, и плачет: «Все меня гонят, ни на что я не годный, ни гнездо свить не умею, ни плотину построить, ни нору выкопать! Только и могу, что по лесу бегать…»

Проходил мимо медведь, услышал зайчишку. Стало ему жалко маленького:

— Не горюй, косой! Уж так устроено природой, что не вьют зайцы гнёзд, и даже берлоги не строят! Звери, они ведь не со зла тебе говорили, чтобы ты бегал! Есть это самое твоё, заячье дело! Вот я — самый сильный в лесу, а ведь ты меня обгонишь, коли мы с тобой наперегонки побежим! Научись ты, зайчишка, бегать так, чтобы не мог догнать тебя никто: ни волк, ни ястреб, ни рысь, ни филин! Вот и будет тебе дело, вот и не пропадёшь ты в лесу!

Сказал медведь, и побрёл себе дальше. А зайчишка крепко над его словами задумался, слёзки лапкой вытер, и помчался стрелой через весь лес. И так ему это дело понравилось, что бегал он каждый день, в любую погоду. До того зайчишка научился и приспособился, что стал быстрее самого ветра, и никто в лесу его догнать не мог. Только смотрели звери вслед, и говорили: «Уж до чего резво бегает наш косой, другого такого быстрого зайца и на всём свете не сыскать! В своём деле он — мастер!»

Сорока-фантазёрка

В городском парке, на большой старой ёлке жила-была сорока. Все её в городе знали: воробьи дразнились, голуби ворчали, вороны гоняли. Шёл так день за днём, год за годом — всё одно и то же. Скучно стало сороке: новости рассказать, так никто не слушает, блестящую вещичку своровать, так никто не даёт! И решила она улететь из города.

Сорока-белобока в лес прилетела, на берёзку села, хвостом повертела, сказку захотела!

Как раз выпал снежок, на опушку, на лужок. Прискакал под берёзку зайка, в шубке новой, зимней, белой да пушистой. Сорока с ветки смотрит на него, да удивляется:

— Ай-ай, прямо я не верю! Был косой серый, а теперь стал белый! Кто же это сделал?

Сорока долго не гадала, загадки сразу решала:

— Значит, это — дед Мороз, красный нос! Как ёлки в белый иней зимой красит, так и зайца перекрасил! Вот ведь косой, бедняжка, и убежать не успел, даром, что в лесу самый резвый. Видать, от Мороза не скроешься! Но уж я-то полечу, на весь лес прокричу, что делается!

Вспорхнула она с берёзы, да и ну стрекотать по лесу! А зайца про его белую шубку даже не спросила.

Бежит навстречу ей лиса, рыжая краса. Почуяла мышку — скачет вприпрыжку. А сорока во весь голос:

— Рыжая, беги без оглядки, подметай хвостом пятки! Бродит по лесу Мороз, красный нос, кого поймает, белой шубой пеленает!

Тут лисица повернула, хитрым глазом подмигнула:

— Эй, сорока-белобока, подлети ко мне немного, что-то стала я стара, плохо слышу я с утра! Рядышком на землю сядь, на зубок тебя достать, и скажи мне всё опять!

Но сорока-белобока и сама была пройдоха, носом повертела и дальше полетела. Летит над лесом, видит — на полянке лосиные рога валяются. Ещё пуще прежнего застрекотала:

— Мне, сороке, не сидится, вижу, что в лесу творится! Съела лося Яга, остались одни рога! Вот ведь, сильный и большой, угодил в котёл с лапшой!

Тут из чащи лось выходит, фырчит, ушами водит:

— Не живёт у нас Яга, это старые рога! Я их просто скинул тут, видишь — новые растут!

Снова вышла незадача, не о чем в лесу судачить. Но сорока всё летает, лес подробно изучает. Всем зверюшкам шлёт привет, небылицы и совет!

В этой сказке нет развязки — улетела белобока, не близко, не далёко, из этой побаски — к следующей сказке…

Медведь и леший

Городская сорока, прилетевшая в дремучий лес по своим сорочьим делам, повстречала как-то медведя. Он лениво лежал на берегу чистого лесного ручья, около зарослей малины, нежился на солнышке и хватал иногда спелые румяные ягоды.

— Лежишь, косолапый! — застрекотала издалека, с высокой берёзы сорока, — не знаешь, толстопузый, что вовсе ты в лесу и не хозяин!

Медведь спокойно глянул вверх и с досадой отвернулся.

— Да, да! Не отвертишься! Я в городе жила, я всё знаю! А люди — вот что говорят…

Тут сорока замолкла, прикидывая себе расстояние до медведя, достаточно ли оно велико.

— Ну! — промычал медведь.

— А люди, доложу я тебе, самые что ни на есть умные звери, и зря болтать не станут!

— Ну! — медведь начал терять терпение и приподнялся на лапы. Сорока перепрыгнула на другую ветку, подальше:

— Так вот! Говорят они, что есть в лесу хозяин! То есть, настоящий хозяин, такой, которого все боятся, все звери до единого! И зовётся он — леший!

— Не все! — сурово буркнул медведь, — я не боюсь никого, и этого твоего, как его… лешего… тоже не боюсь.

— А весь лес, все звери боятся! Его боятся! А тебя, увалень сиволапый, не-е-ет! — тут сорока поняла, что пора удирать, и последние слова прокричала уже в полёте.

Медведь с досады шарахнул лапой по берёзе так, что она закачалась:

— Трещётка болтливая! Погоди у меня, поймаю, уж перьев не досчитаешься! Однако, что это ещё за леший… Что за зверь такой? Надо пойти, лесных жителей расспросить. А то непорядок получается… Ишь, не боятся они меня! А его боятся!

И пошёл медведь по лесу, зверей про лешего расспрашивать. Бежит ему навстречу заяц.

— Стой, косой! Ты меня боишься?

— Не, Миша, не боюсь, — отвечает заяц, — я тебя знаю! Я от тебя всегда убегу!

— А про лешего ты слышал чего-нибудь?

— А как же, про него все в лесу слышали. Живёт в буреломной чаще страшный-престрашный леший: огромный, бурый, лохматый! А уши у него заячьи, как у меня, только большие-пребольшие! Он ими всё, что в лесу делается, слышит, всё знает! Его все боятся!

— Тьфу ты, трус лопоухий! — зарычал медведь на зайца. А тот так припустил, что только лапки сверкают.

Идёт медведь дальше, а навстречу ему лиса.

— Стой, рыжая! Ты меня боишься?

— Да что ты, Мишенька, я же тебя знаю, я тебя всегда обману!

— Вот ведь бесстыжая! Говори, что тебе про лешего известно?

— Ой, Миша, слышала я, в чаще буреломной живёт чудище невиданное, уж до того страшное, сильнющее, хитрющее! А хвост у него рыжий, пушистый, как у меня, только куда огромнее! И до того у лешего этого в хвосте силы много, что может он им деревья валить! Уж как махнёт, как вильнёт, леса-то как и не бывало, весь сломанный лежит… Так-то. Все звери того лешего, как огня боятся!

Рассказала лиса, и побежала дальше. «Вот ведь, плутовка, а туда же, — подумал медведь, — нет, что-то здесь нечисто!» И направился он прямо к буреломной чаще.

Идёт, и видит: сидит на дереве сова.

— Эй, лупоглазая, ты меня боишься? — спрашивает медведь.

— Не боюсь, Миша! — проухала сова, — я тебя знаю, я от тебя всегда улететь могу!

— А вот говорят, тут в чаще буреломной какой-то леший живёт. Ты его не видела?

— Точно, Миша, живёт! Сама-то я не видела, а только звери говорят, есть такое чудище ужасное! А глазищи у него огромные, жёлтые, как у меня, да только огнём горят! И на кого ни глянет тот леший, все, как есть, от его взгляда так и падают, и уж ни лететь, ни бежать, ни слова молвить не могут! До чего страшно!

Тут медведь совсем разозлился, полез в чащу, в самый бурелом, ревёт, лешего на бой зовёт:

— Выходи, чудище негодное, силой меряться! Я в лесу хозяин! Не дам тебе больше зверей пугать, ужас на лесной народ наводить! Не боюсь я тебя! Порву, заломаю, растопчу!

Рассвирепел медведь, и давай чащу крушить, лешего искать, только треск да рёв по всему лесу стоит. До самой полночи буянил в чаще медведь, так лешего и не встретил, утомился и уснул.

Проснулся он наутро, а в лесу тишина стоит мёртвая. Птицы не поют, белки и зайцы не скачут. Даже ветер, и тот притих. Нигде ни души не видно.

Побрёл мишка из чащи к своему ручью, воды напиться. Смотрит, из канавки чуть-чуть уши заячьи торчат, дрожат.

— Привет, косой! Ты чего прячешься?

Заяц высунулся из канавки:

— Миша! Ты живой! А я уж думал, никого в лесу, кроме меня, не осталось!

— А что случилось-то? — удивился медведь.

— Как же, леший в чаще вчера проснулся, и давай буянить! Всех, ревёт, задавлю, растопчу! Ужас! А уши у него, и правда, огромные! Сам видел!

Поглядел медведь на зайца задумчиво, ничего ему не сказал. Побрёл дальше. Видит, из-за пенька чуть-чуть рыжий хвост торчит, дрожит.

— Эй, лиса, выходи! Это я, медведь.

Выглянула рыжая из-за пенёчка одним глазом:

— Миша! Ты! Не порвал тебя леший! Уж я за тебя так переживала, так боялась…

— Да я вижу, до сих пор дрожишь!

— А как же не дрожать-то, уж до чего тот леший страшный оказался! А хвост у него, и правда, рыжий, огромный! Сколько он тем хвостом деревьев сегодня ночью в чаще наломал, не сосчитать! Сама видела!

Ничего и ей не сказал медведь, покачал головой и побрёл дальше.

Подходит к своему ручью, смотрит — под бережком, за лопушком сова прячется. Увидела медведя, обрадовалась:

— Ты живой, Миша! Вот радость-то! Как леший в чаще на тебя напал, я к тебе на помощь лететь хотела, да тут он как зыркнет на меня из бурелома своими глазищами огненными, я с дерева и повалилась. Еле ноги унесла, тут вот прячусь. Ну, раз всё обошлось, то я полетела!

Подошёл медведь к ручью, посмотрел на своё отражение в чистой родниковой воде, подумал и сказал: «Да! Видать, и правда, у страха глаза велики…» Потом пошевелил своими маленькими медвежьими ушками, и добавил: «И уши!» Оглянулся он назад, на свой крошечный хвостик, усмехнулся: «И хвост…»

Засмеялся медведь, напился воды и пошёл доедать малину.

Лягушка-игрушка

Летел с лесного озера зимородок: длинный нос, розовая грудка, голубая спинка — весёлая картинка. Летел, свистел, песенку пел. Насвистел мороз — сказку принёс!

Живёт на озере лягушка-игрушка, зелёная квакушка, в водичке купалась, с карасями игралась. Лягушка села под кусток, на кувшинку, на листок, комарика схапала, от радости заквакала.

А тут уж — вертеться дюж, чёрный егоза, лягушкам — гроза: «Чего ты, зелёная, квакаешь, воду мутишь, безделье балакаешь? Ты — создание слабое, хилое, нападу, украду, не помилую!»

Лягушка испугалась, прыг-скок под кусток, глазки торчат, а щёчки молчат.

Уполз уж, а она опять на листок, комарика схапала, от радости заквакала!

А тут щука, зубастая злюка: «Чего ты, зелёная, квакаешь, воду мутишь, безделье балакаешь? Ты — создание слабое, хилое, наскочу, проглочу, не помилую!»

Лягушка испугалась, прыг-скок под кусток, глазки торчат, а щёчки молчат.

Уплыла щука, а лягушка опять на листок, комарика схапала, от радости заквакала.

А тут цапля, долгий нос, красные глаза, лягушкам — гроза: «Чего ты, зелёная, квакаешь, воду мутишь, безделье балакаешь? Ты — создание слабое, хилое, уцеплю, задавлю, не помилую!»

Лягушка испугалась, прыг-скок под кусток, глазки торчат, а щёчки молчат.