Дом, у которого вынули душу

Подруг у Софии не было. Точнее, они были, но с момента рождения Карины они как-то отсеялись, потому что не было им места в тесном мирке материнской любви. Сейчас, восемь лет спустя, София и была бы рада возобновить с ними общение, но за это время утекло столько воды, что они стали друг другу совершенно чужими людьми.

Допивая кофе, София проматывала в голове вчерашнюю ссору с Алексом и сегодняшний завтрак. И даже под дулом смерти она не призналась бы никому в том, что в этой смирившейся тишине она снова и в который раз поняла, что уход Алекса — ее вина.

То, что он начал отдаляться от нее, София поняла через год после рождения Карины. Но именно в это время подняла голову доселе дремавшая послеродовая депрессия. София все понимала, осознавала и даже боялась этого, но предпочитала плыть по течению, а не спасать отношения. Да и, честно сказать, не было у нее сил — ни физических, ни моральных, ни душевных, чтобы спасать кого-то или что-то. Каждый ее день начинался и заканчивался слезами, ночью она проваливалась в сон без сновидений, а днем ждала этого спасительного сна, разрываясь между дочерью, домашними хлопотами и желанием умереть.

Алекс помогал жене по мере сил, но карьера его шла в гору, поэтому он очень много времени проводил на работе. Софию это раздражало — ей тоже хотелось уходить каждое утро на работу, пить в перерывах кофе, болтать и смеяться с коллегами в курилке, а вечером приходить домой с горящими глазами и рассказывать последние новости и описывать свои успехи.

Но вместо этого ее каждый день ждал день сурка: бесконечные кастрюли, детские крики, игрушки, прогулки и стирка. Все это настолько осточертело Софии, что она была бы рада, если бы какой-нибудь случайный кирпич абсолютно случайно упал бы ей на голову.

Трепетная любовь к дочери таяла с каждым днем все быстрее. Бывали дни, когда она ненавидела это существо и ужасалась: зачем ей вообще нужно было рожать. Однажды, доведенная до отчаяния очередной истерикой дочери, София просто посадила ее на лавку в огромном торговом центре и пошла к выходу. Девочка сначала не ощутила никакого подвоха, но спустя минуту начала громко плакать и звать ее. София шла вперед с твердым намерением выйти из торгового комплекса как можно скорее. Но каждый следующий шаг давался ей все труднее, и когда кричащая дочь скрылась за спинами посетителей, сердце ее не выдержало. София резко развернулась и, расталкивая встречных людей, полетела к ней. Ничего не объяснив сгрудившимся вокруг людям, она схватила девочку в охапку и стремглав бросилась прочь от этого места. К счастью, это был один из самых страшных поступков, о нем она никому не рассказала — просто молча похоронила глубоко в себе и постаралась забыть о нем.

А Алекс с каждым днем становился все счастливее, будто не замечая, что София чахнет все сильнее. Скандалы стали происходить все чаще, недопонимание и недосказанность увеличивали и без того большую пропасть между ними. Уход Алекса был всего лишь закономерным и последовательным поступком после череды всего, что произошло между ними…

Допив кофе, София вымыла посуду и, не найдя себе других дел, прилегла на диван с книгой. Женский роман, который она начала читать несколько дней назад, показался ей плоским и неинтересным, но она из упрямства продиралась сквозь примитивный слог и плоские шутки. Иногда одну и ту же страницу ей приходилось перечитывать по несколько раз, потому что сознание ее снова и снова возвращалось к реальности.

***

Я навсегда запомнил тот день. Хозяин дремал на диване, убаюканный шумом очередного кинофильма. Люлька с Девочкой стояла рядом с диваном. А вот Хозяйка не спала — она смотрела на свою дочь странными и пустыми глазами. Она что-то бормотала себе под нос — настолько тихо, что даже я, понимающий шепот ветра в стропилах чердака, не мог понять, что же она говорит.

Она долго смотрела на Девочку, очень долго. Потом взяла диванную подушку и поднесла ее к лицу малышки. И тут я понял, что дело плохо. Единственное, что я мог сделать, это как следует грохнуть кухонной дверью. От этого звука Девочка проснулась и заплакала — громко и визгливо. Хозяин тут же подскочил и, растирая заспанные глаза ладонями, спросил у Хозяйки, все ли в порядке. «Да, — ответила она. — Все хорошо. Дома, знаешь ли, и стены помогают». Для меня эта фраза стала знаком свыше — фактически приказом о том, что я должен помочь Девочке выжить, а Хозяйке — вернуться к жизни. Но благими намерениями, как известно, дорога в ад вымощена…

***

В машине царила тишина. Карина играла с очередным плюшевым монстром — порождением маркетологов детских телешоу. Сам Алекс был сосредоточен на дороге, но помимо этого в мозгу у него шевелилась неприятная мысль: с Кариной что-то не так.

— Как дела в школе? — спросил он, чтобы хоть как-то развеять тишину.

— Нормально, — девочка не отвлекалась от игрушки.

— Что тебе подарили на день рождения?

— Мне подарили деньги. Мама сказала, что на Новый год мы поедем на море, там я смогу их потратить на что угодно.

— Надо же, на море… — удивился Алекс, так как София ничего не говорила ему. — А с вами кто-то еще поедет?

— Нет, только я и мама, — задумчиво произнесла Карина и уставилась в окно на пролетающие мимо дома и деревья. — Даже ты не поедешь.

— Карина, детка, мне очень жаль….

— Я знаю, папа, — перебила его девочка. — У тебя же работа, работа, одна работа.

От воодушевления Карины не осталось и следа — девочку будто подменили. Ситуацию нужно было срочно исправлять, иначе день обещал пойти насмарку.

— Хочешь, заедем куда-нибудь перекусить? — произнес Алекс фальшиво-радостным голосом.

— Нет, не хочу, — вздохнула Карина. — Пожалуйста, хватит строить из себя хорошего папочку.

— Что… Как ты сказала?

— Я… Я просто… — всхлипнула Карина, а через секунду разразилась громовым плачем.

— Ну что ты, малышка, не плачь, — пытался успокоить он дочь, выискивая место, где можно припарковаться.

Наконец, возле какой-то частной клиники подвернулось свободное мест. Алекс кое-как припарковал машину и потянулся к дочери, чтобы обнять ее. Девочка уже почти успокоилась, только тихонько всхлипывала и утирала остатки слез ладошками.

— А теперь, милая барышня, ты расскажешь мне все, что тебя беспокоит, а также то, откуда ты взяла эту фразу, — произнес Алекс деловым тоном.

— Я не хотела тебя обидеть, — ответила девочка. — Просто мама сказала так, когда разговаривала с кем-то по телефону. И я не думала, что это обидно.

— Это не обидно, — заверил ее Алекс. — Но будет лучше, если ты больше не будешь так говорить. Хорошо?

— Ты правда не обиделся?

— Конечно! Но в следующий раз точно обижусь! — в притворной обиде он нахмурил брови и надул щеки. Карина ткнула в них двумя пальцами и засмеялась.

— Хорошо, не буду!

— А хочешь, у нас будет с тобой секрет? — вдруг спросил ее Алекс.

— Да! Да! Хочу! — захлопала в ладоши девочка.

— Расскажи мне, что еще мама говорила по телефону, и я не скажу никому — это и будет наш секрет!

— Она сказала, что устала, — после некоторой паузы сказала Карина. — И еще она сказала, что у нее снова прогерсирует шарфия.

— Шарфия? — удивился Алекс.

— Да, шарфия. И еще добавила: как два года назад.

— Может, шизофрения? — уточнил он.

— Да, точно! Шизоферния! Папа, а что это значит? И у кого — у нее?

— Шизофрения это такая болезнь, когда у человека болеет мозг, и из-за этого он начинает себя странно вести.

— У меня мозг не болеет, — тут же заверила его Карина.

— Это самая лучшая новость за сегодняшний день! — воскликнул Алекс. — Но скажи-ка мне вот что: ты что-нибудь видела или слышала необычного дома или в своей комнате?

— Нет, — ответила девочка, и по скорости ее ответа, а также по отведенным глазам, Алекс понял, что она лжет.

— А если очень хорошо подумать и вспомнить? Хоть что-нибудь? — не унимался он.

— Говорю же, что нет! Велька сказал, что не о чем беспокоиться. Ой… — девочка прижала ладони ко рту. — Пап, пожалуйста, только не говори маме о Вельке, иначе мне опять придется идти к этому ужасному доктору! А он мне не нравится. Он старый-старый, у него пальцы похожи на волосатых гусениц, а в бороде крошки. И еще от него пахнет вареной капустой, фу! Пусть это будет наш секрет, пожалуйста!

— Конечно, конечно, моя хорошая, — успокаивал Алекс разволновавшуюся дочь. — Я ничего не скажу маме.

Они еще немного посидели, вздыхая каждый по своей причине, но внезапный стук в окно заставил их вздрогнуть. За мокрым стеклом, исчерченным каплями дождя, возвышалась темная фигура. Алекс опустил стекло, за которым алым маком краснела круглая рожа местного охранника.

— Здрасти, — осклабился он. — Нарушаете, значит? А вот сейчас я штраф-то как выпишу.

— Здравствуйте, — сдержанно ответил Алекс. — Представьтесь, пожалуйста, и объясните, что конкретно мы нарушаем.

— Да как же, вон — объявление. Не видите или читать не умеете? — махнул толстяк куда-то себе за спину.

Алекс выглянул в окно и разглядел две таблички: «Парковка только для посетителей клиники» и «20 минут».

— Мы стояли меньше двадцати минут. И мы уезжаем прямо сейчас, — отрезал Алекс. — Карина, пристегнись.

— Куда! Думаете, раз на дорогой машине, значит, можно хамить? Да я при исполнении! — с этими словами он положил руку на капот машины. — Никуда не поедете, пока штраф не оплатите!

— Уберите. Руку. С машины. Пожалуйста, — медленно произнес Алекс.

— А если не уберу, то что? — с вызовом спросил толстяк, однако гонору в его тоне поубавилось.

— Сейчас увидишь, — с этими словами мужчина вышел из машины. За его спиной раздалось робкое «Папа, не надо, пожалуйста».

— И что, бить будешь? — спросил охранник, так и не убрав руку с капота автомобиля.

— Может, и буду, — с этими словами Алекс сгреб толстяка за шиворот и оттолкнул от машины.

— Да я тебя… — кинулся охранник на Алекса. Между мужчинами завязалась драка.

Алекс бил четкими, поставленными еще в юности, ударами. Толстяк хакал и хрипел, но в долгу не оставался. Удары его, пусть и беспорядочные, были весьма болезненные, так как весил он раза в два больше, чем Алекс. Неизвестно, сколько бы длилась драка, если бы их не разняли подоспевшие полицейские.

— Как всегда не вовремя, — сплюнул Алекс кровавую слюну на землю, забрызгав ботинки одного из удерживающих его полицейских.

— Полегче мне, — толкнул тот его в спину и повел к стоящему рядом уазику.

— Куда! — воскликнул Алекс, вспомнив о Карине. — Пустите, у меня дочь в машине!

— Не переживай, ее тоже заберем, — с этими словами другой полицейский открыл дверь машины и стал уговаривать Карину пойти вместе с ним.

Девочка вышла из машины, ее трясло мелкой дрожью. Она вырвалась из рук полицейского и кинулась к отцу. Тот, вырвав локоть из цепкой хватки сотрудника МВД, подхватил Карину на руки и прижал к себе.

В отсыревшем, пропахшем бомжами нутре уазика было достаточно темно, но Алекс видел, что толстяк прижимает к носу какую-то ветошь, а нос у него, судя по всхрюкам, был сломан. Алекс прижимал к себе дочь и шептал ей на ухо всякий вздор, лишь бы успокоить девочку.

Троицу выгрузили рядом с приземистым серым зданием местного отделения полиции. Внутри, на удивление, оказалось светло и тепло, в воздухе витали ароматы выпечки и кофе.

— Как вкусно пахнет, — сказала Карина, втянув носом воздух. — Прямо как в маминой любимой кофейне.

— Боже мой, с ребенком! — воскликнула пробегавшая мимо женщина, по самую шею упакованная в форму. — Пошли со мной, маленькая, хоть чаю попьешь.

Карина посмотрела на отца и, увидев его кивок, сделала неуверенный шаг в сторону женщины. Та аккуратно взяла ее за руку, одарила Алекса на прощание испепеляющим взглядом и увела девочку в один из кабинетов. Через пару минут из-за приоткрытой двери раздался гомон женских голосов, оханье и звон посуды.

— Пройдемте, — обратился к Алексу и толстяку один из полицейских.

Начали составлять протокол. Алекс не видел смысла отпираться, а вот толстяк решил сначала сыграть запанибрата — мол, оба же охраняем порядок и стоим на страже спокойствия. Но, увидев на лице полицейского недоумение, приправленное долей брезгливости, начал юлить и привирать. Сбивчивая и растянутая во времени его речь начинала раздражать полицейского.

— Так, а теперь еще раз и честно, без всяких украшательств, — сказал тот, барабаня пальцами по столу. Толстяк сдулся и буквально в нескольких предложениях рассказал, как было дело. Не забыв, однако, обелить себя.

— Значит, Вам, господин Вишневский, выписываем штраф за нарушение правил стоянки и драку…

— Говорил же нормально: заплати! Теперь будешь в три раза больше платить! — ухмыльнулся толстяк.

— Вам, господин Минюков, также штраф.

— То есть как так штраф? За что? — выпучил глаза тот.

— За превышение должностных полномочий и драку, — удовлетворенно пояснил полицейский. — Проследуйте в кассу с этими бланками.

Соперники вышли из кабинета и сразу взялись за телефоны. Толстяк начал униженно просить у кого-то денег. Алекс же, посмотрев на телефон, пришел в ужас — на экране виднелось уведомление о семи пропущенных звонках от Софии. Пригладив волосы и нервно кашлянув, он набрал номер жены.

— Вы где? — раздался в трубке голос Софии. «Как всегда — даже без приветствия», — с сожалением отметил Алекс.

— София, понимаешь, тут такое дело… — замялся он. — Мы в отделении полиции.

— Каком отделении? — с сомнением в голосе спросила женщина.

— В полиции. Мы с Каринкой в полиции.

— Ты… Что с ней случилось?! Что ты сделал с ней?! — закричала София.

— С ней все в порядке. Просто я повздорил и….

— Мне наплевать, что произошло с тобой! Назови мне адрес сейчас же, я заберу ее.

— София, послушай меня, пожалуйста! С Кариной все хорошо. Но мне нужны деньги — оплатить штраф. Не могла бы ты привезти их и заодно забрать Каринку?

— А что же твоя потаскуха тебя не выручит? — язвительно отозвалась трубка.

— Она уехала и… Да какая разница! Я прошу привезти мне деньги — мои деньги, которые я тебе сейчас переведу на карту.

— А почему сам не заплатишь, раз деньги есть?

— Не принимают они по карте, строго наличка.

В трубке повисло молчание.

— София?

— Я не глухая. Привезу, — связь оборвалась.

Облегченно выдохнув, Алекс перевел деньги Софии и пошел проведать Карину. Девочка, судя по всему, не скучала. Она сидела на высоком стуле, болтала ногами и ела пирожки, запивая их чаем из огромной, наверное, литровой кружки с рыжим котом. Женщины наперебой что-то спрашивали у нее, девочка отвечала, и все вместе они смеялись.

Алекс остановился в дверях и тихонько постучал по косяку. Женщины синхронно повернулись к нему, улыбку заменило осуждение, и только Карина спрыгнула со стула и как была, с пирогом в руке, кинулась к нему.

— Папа, папа! Ты не представляешь, какие вкусные пироги делает тетя Женя! А еще мне включали мультики и разрешили посмотреть на тебя по телевизору, — показала девочка рукой на мониторы внутреннего наблюдения.