Мерцание во тьме

Подхожу ближе; «Ксанакс» тем временем обволакивает мои мысли принудительным покоем. И все же что-то продолжает меня грызть. Что-то не в порядке. Что-то не так. Обвожу взглядом дворик — маленький, но ухоженный. Лужайка подстрижена, забор из некрашеного дерева укрыт кустарником, корявые ветви дуба отбрасывают тень на гараж, которым я ни разу не пользовалась. Снова перевожу взгляд на дом, до него мне буквально пара шагов. Кажется, внутри, за занавеской, что-то шевельнулось, но я трясу головой и заставляю себя двигаться дальше.

Давай-ка без глупостей, Хлоя. Вернись на землю.

Уже вставив ключ в замок и провернув его, я понимаю, что именно не так.

Над входом не горит свет.

Свет над входом, который горит всегда, вообще всегда — даже когда я ложусь спать, хотя пробивающийся сквозь щель в жалюзи луч падает мне прямо на подушку, — сейчас выключен. Я никогда его не гасила. И до выключателя-то ни разу не дотронулась. Теперь я понимаю, почему дом кажется столь лишенным жизни. Никогда не видела его таким темным, без единого проблеска света. Пусть на улице и горят фонари, здесь кромешный мрак. Подойди кто-то ко мне со спины, и я даже…

— СЮРПРИЗ!

Издав дикий вопль, я лихорадочно сую руку в сумочку, надеясь нащупать перцовый баллончик. Внутри зажигается свет, и я вижу, что моя гостиная полна людей — человек тридцать, если не сорок; все они смотрят на меня и улыбаются. Сердце с грохотом колотится в груди, я и говорить-то еле могу.

— О боже…

Запнувшись, обвожу взглядом вокруг себя. Надеясь найти какую-то причину, объяснение. И ничего не нахожу.

— О боже ты мой…

Я вдруг осознаю — рука моя внутри сумочки и сжимает перцовый баллончик с такой силой, что я даже вздрагиваю. Когда выпускаю баллончик, по всему телу пробегает волна облегчения; я вытираю вспотевшую ладонь о подкладку сумочки.

— Это что… это что такое?

— А как, по-твоему? — восклицает кто-то слева от меня, я поворачиваюсь туда и вижу, как сквозь расступившуюся толпу мне навстречу выходит мужчина. — Вечеринка, конечно!

Это Патрик, на нем темные линялые джинсы и синий облегающий пиджак. Он ослепительно мне улыбается, зубы на фоне загара сверкают, песочного цвета волосы откинуты набок. Сердцебиение потихоньку утихает; отняв от груди ладонь, я прижимаю ее к щеке и чувствую, что она горит. Мне удается выдавить смущенную улыбку, а Патрик протягивает мне бокал вина, который я беру свободной рукой.

— Вечеринка в нашу с тобой честь, — продолжает он, сжимая меня в объятиях. Я чувствую запах его мыла, его пряного дезодоранта. — В честь нашего обручения.

— Патрик… Что ты здесь делаешь?

— В некотором смысле — живу.

По толпе прокатывается смех, Патрик улыбается и берет меня под руку.

— Ты ж в отъезде должен быть, — бормочу я. — Только завтра возвращаешься.

— А, вот ты о чем… Ну, я тебя обманул, — говорит он, вызвав еще одну волну смеха. — Зато и удивил, наверное?

Я обвожу взглядом море людей, которые, похоже, начинают нервничать. Все смотрят на меня в ожидании. Интересно, громко я заорала?

— А что, по голосу незаметно было?

Я вскидываю вверх обе руки, и толпа разражается облегченным хохотом. Кто-то в задних рядах кричит «ура!», остальные подхватывают, раздаются свист и аплодисменты, а Патрик снова крепко обнимает меня и целует в губы.

— Дайте им место! — кричит кто-то.

Все снова хохочут и начинают разбредаться по дому, наполнять опустевшие бокалы, болтать между собой, накладывать еду на картонные тарелки. Теперь я наконец понимаю, что за запах почувствовала снаружи — это приправа для раков! В просвете дверей я замечаю на заднем дворе целый стол исходящих паром кастрюль с раками и с внезапным стыдом вспоминаю свою обиду за то, что не получила приглашения на соседскую вечеринку, которую сама же себе и вообразила.

Патрик с ухмылкой смотрит на меня, еле сдерживая смех. Я луплю его кулаком в плечо.

— Скотина, — говорю ему, хотя тоже уже улыбаюсь. — Меня от страха чуть удар не хватил.

Он наконец разражается хохотом, звучным, громоподобным, тем, который так привлек меня двенадцать месяцев тому назад и все еще не утратил надо мной своей власти. Я притягиваю Патрика к себе и снова целую, теперь уже как следует, поскольку друзья за нами не наблюдают. Чувствую тепло его языка у себя во рту и наслаждаюсь тем, как его присутствие рядом успокаивает меня в чисто физическом смысле. Сердцебиение замедляется, и дыхание тоже, прямо как от «Ксанакса».

— Ты не оставила мне выбора, — говорит он наконец, пригубляя вино. — Пришлось все сделать по-своему.

— Пришлось, говоришь? — уточняю я. — А почему вдруг?

— Да потому что ты наотрез отказываешься что-то для себя организовать. Ни девичника, ни даже просто гулянки с подругами.

— Патрик, я уже не в университете. Мне, вообще-то, тридцать два. Тебе не кажется, что это детский сад какой-то?

Он глядит на меня, выгнув бровь:

— Нет, Хлоя, не кажется. По-моему, это отличный повод повеселиться.

— Ну, видишь ли, мне ведь некому помочь с организацией чего-нибудь в этом духе, — говорю я ему, уставившись в бокал с вином и легонько его покачивая. — Ты сам знаешь, что Купер никакого девичника организовывать не станет, ну а мама…

— Я знаю, Хло. Просто пошутил. Но ты заслуживаешь вечеринки в свою честь, и я ее устроил. Только и всего.

Грудь наполняет теплое чувство, я крепко сжимаю его руку.

— Спасибо тебе. Это и правда другое. У меня чуть сердце наружу не выскочило…

Патрик вновь смеется и одним глотком допивает бокал.

— …но это все равно здорово. Я люблю тебя.

— И я тебя очень люблю. Иди, пообщайся с гостями. И про вино не забывай. — Он стучит пальцем по ножке бокала, из которого я так и не отпила. — Тебе нужно развеяться.

Я залпом выпиваю вино и проталкиваюсь сквозь толпу в гостиной. Кто-то отбирает у меня бокал, чтобы снова его наполнить, кто-то другой протягивает навстречу блюдо с сыром и крекерами.

— С голоду, поди, умираешь. Ты что, всегда так допоздна на работе?

— Конечно! Это ж Хлоя, не кто-нибудь!

— Хло, ничего, если я тебе шардоне налью? У тебя там вроде пино было, но какая, в сущности, разница?

Проходит несколько минут или, может, несколько часов. Я перемещаюсь из одной части дома в другую, каждый раз натыкаясь на кого-нибудь с неизменными поздравлениями и свежим бокалом для себя; вопросы, все время одни и те же, пусть и в разной последовательности, льются даже стремительней, чем вино, хотя в углу уже целая груда пустых бутылок.

— Ну как, сойдет за промочить горло?

Я поворачиваюсь и вижу рядом улыбающуюся во весь рот Шэннон. Она смеется, притягивает меня к себе и целует в щеку, как это всегда делает — плотно прижавшись губами к моей коже. Я вспоминаю недавний имейл.

PS Как насчет встретиться вскорости, промочить горло?

— Врушка несчастная, — говорю я ей, с трудом удержавшись, чтобы не стереть со щеки следы помады.

— Ну да, провинилась. — Она улыбается в ответ. — Надо ж было убедиться, что ты ничего не заподозрила.

— Считай, что тебе удалось… Как твое семейство?

— В полном порядке, — отвечает Шэннон, покручивая кольцо на пальце. — Билл на кухню пошел, бокалы наполнить. А Райли…

Она обводит взглядом комнату, быстро стреляя глазами между тел, колышущихся, словно морские волны. Найдя, судя по всему, искомое, улыбается и качает головой.

— Райли вон, в уголке, в телефоне залипла. Ужас просто.

Обернувшись, я вижу ссутулившуюся на стуле девочку-подростка, лихорадочно барабанящую пальцами по смартфону. На ней короткое летнее платьице и белые кроссовки, волосы серовато-русые. На лице выражение такой невыносимой скуки, что я не могу не рассмеяться.

— Ну, ей же пятнадцать, — говорит Патрик.

Я бросаю взгляд в сторону — вот он, стоит рядом, улыбается. Скользнув поближе, кладет руку мне на талию, целует в лоб. Не перестаю восхищаться тем, как ловко он с ходу вписывается в любую беседу, отпуская настолько своевременную реплику, как если бы был свидетелем всего разговора.

— Мне вот только объяснять не нужно, — парирует Шэннон. — Она сейчас наказана, одной ей никуда нельзя, потому мы ее с собой и притащили. А она, соответственно, не слишком рада, что мы ее с какими-то стариками заставляем общаться.

Я улыбаюсь, не в силах отлепить взгляд от девочки, — гляжу, как Райли с отсутствующим видом наматывает на палец локон, как прикусывает краешек губы, вникая в появившийся на экране текст.

— За что ее наказали?

— Пыталась сбежать без спроса. — Шэннон закатывает глаза. — Мы ее застали, когда она из окна собственной спальни пыталась вылезти — в полночь! Лестницу из простыней сделала, как в фильмах! Хорошо хоть шею не свернула…

Я снова смеюсь, зажимаю себе рот ладонью.

— Честное слово, когда мы с Биллом стали встречаться и он рассказал, что у него дочка десяти лет, я и не сообразила, во что вляпалась, — говорит Шэннон негромко, уставившись на падчерицу. — Вот, думаю, повезло-то. Ребенок на халяву, и никаких тебе грязных подгузников, воплей посреди ночи и всего такого прочего. Такая милашка была… Просто удивительно, как все мгновенно меняется, стоит им достичь тинейджерского возраста. Не дети уже, а чудовища какие-то.

— Ненадолго. — Патрик улыбается. — Настанет день, когда от этого останутся лишь воспоминания.

— Господи, хоть бы и вправду так, — смеется Шэннон, делая глоток вина. — Он у тебя сущий ангел.

Это уже в мой адрес, однако шагает она поближе к Патрику и стучит ему в грудь.

— Организовал вот это все… Ты даже не представляешь, сколько у него ушло времени, чтобы всех здесь собрать.

— Да, — соглашаюсь я. — Я его не заслуживаю.

— Повезло тебе, что ты не уволилась неделей раньше.

Шэннон легонько пихает меня в бок, и я улыбаюсь — память о нашем знакомстве за прошедшее время ничуть не стерлась. Одна из тех случайных встреч, которые обычно ничем не кончаются. Врезаешься в автобусе в чье-то выставленное плечо, бормочешь «извините» — и вы расходитесь. Одалживаешь у мужчины в баре ручку, когда в твоей паста высохла, бежишь с забытым на дне магазинной тележки бумажником за машиной, пока та не отъехала. В основном все заканчивается улыбкой и обычным «спасибо».

Но иногда такие встречи кое-что значат. Или даже не кое-что, а все.

Мы повстречались с Патриком у входа в главную больницу Батон-Ружа: он направлялся внутрь, я шла наружу. Скорее, даже ковыляла, а дно картонной коробки грозило лопнуть под весом барахла из моего кабинета. Я ведь вполне могла бы пройти мимо, поле зрения было перекрыто коробкой, так что я смотрела себе под ноги, стараясь лишь не промахнуться мимо двери. Вполне могла бы пройти мимо, если б не услышала его голос.

— Вам помочь?

— Нет-нет, — ответила я, перенося вес коробки с одной руки на другую. До автоматической двери оставалась какая-то пара шагов, а снаружи ждала с заведенным мотором моя машина. — Справлюсь.

— Давайте-ка помогу.

Я услышала за спиной торопливые шаги, почувствовала, что коробка чуть приподнялась — его рука проникла между моих.

— Бог ты мой, — выдохнул незнакомец, — да что у вас там такое?

— Большей частью книги. — Я отвела со лба вспотевшие волосы, когда он принял коробку у меня из рук. И в первый раз увидела его лицо — светлые волосы, ресницы им в цвет, зубы, над которыми в отрочестве потрудился дорогой ортодонт, после чего их, вероятно, еще и отбелили раз-другой. Бицепсы под голубой рубашкой напряглись; он поднял в воздух всю мою жизнь и опустил себе на плечо.

— Выгнали?

Моя шея дернулась в его сторону, я уже открыла рот, чтобы поставить наглеца на место, но тут он тоже на меня взглянул. Ласковые глаза, которые, кажется, сделались еще мягче, когда он вгляделся в мое лицо, рассмотрел его все сверху донизу. Он смотрел на меня словно на старого друга; зрачки метались, выискивая на моей коже знакомые черты. Потом его губы тронула понимающая улыбка.

— Шучу, шучу. — Его внимание вернулось к коробке. — Для уволенной у вас слишком счастливый вид. И потом, где охранники, которые должны вас вывести под белы рученьки и вышвырнуть на панель? Оно ведь как-то так устроено?

Я улыбнулась, даже рассмеялась. Мы уже были на парковке; он поставил коробку на крышу моей машины, скрестил на груди руки и повернулся ко мне.

— Я сама уволилась, — сказала я ему, и в словах этих прозвучала такая окончательность, что я какую-то секунду была готова расплакаться. Больница Батон-Ружа — моя первая работа, первая и единственная. Шэннон, моя коллега, сделалась мне лучшей подругой. — Сегодня последний день.

— Что ж, мои поздравления. А теперь куда?

— Открываю собственную практику. Я — медицинский психолог.

Он присвистнул и заглянул в коробку на крыше. Что-то внутри привлекло его внимание; он рассеянно покачал головой, наклонился, вытащил книгу и спросил, разглядывая обложку:

— Интересуетесь убийствами?

У меня сдавило грудь, я стрельнула глазами на коробку. Сообразив вдруг, что, кроме учебников по психологии, в ней целая стопка документальных книг о преступниках: «Дьявол в Белом городе», «Без пощады», «Флорентийский монстр». В отличие от большинства я читаю их не ради удовольствия. Я по ним учусь. Я читаю их, пытаясь понять, провести вскрытие всех тех людей, что живут, чтобы убивать; я поглощаю страницу за страницей, словно они — мои пациенты, расположившиеся на кожаной кушетке и нашептывающие мне в ухо свои тайны.

— Можно сказать и так.

— Я это не в укор, — добавил он, развернув книгу у себя в руках так, чтобы я могла увидеть название, «Полночь в саду Добра и Зла», после чего раскрыл ее и начал листать страницы. — Я сам эту книгу обожаю.

Я вежливо улыбнулась, не представляя, что именно следует сказать в ответ.

— Мне в самом деле пора, — произнесла я в конце концов, шагая к машине и протянув на прощание руку. — Благодарю за помощь.

— Рад был оказаться полезным, доктор…

— Дэвис, — сказала я. — Хлоя Дэвис.

— Что ж, доктор Хлоя Дэвис, если вы вновь затеете двигать коробки… — Он выудил бумажник из заднего кармана брюк, достал оттуда визитку и вложил между страницами. Захлопнув книгу, протянул ее мне. — Вы будете знать, как меня найти.

Он улыбнулся, подмигнул мне, потом развернулся и снова зашагал к зданию больницы. Когда за ним закрылись автоматические двери, я перевела взгляд на книгу у себя в руках, провела пальцами по глянцевой обложке. Там, где была заложена визитка, между страницами осталась небольшая щелка; я сунула в нее ноготь и раскрыла книгу. Опустила взгляд и с необычным ощущением в груди взглянула на имя.

Что-то подсказало мне, что Патрика Бриггса я вижу не в последний раз.

Глава 5

Извинившись перед Шэннон и Патриком, я выскальзываю наружу через боковую дверь. Когда добираюсь до заднего крыльца, сжимая в руке бокал с четвертой за сегодня разновидностью напитков, у меня в голове все идет кругом. В ушах — шум от бесконечной болтовни, в мозгах — от бутылки вина, которую я успела уговорить. Снаружи пока жарко, но уже подул свежий ветерок. А вот в доме, где между стен мечется тепло разогретых алкоголем тел, было не продохнуть.