Подхожу ближе; «Ксанакс» тем временем обволакивает мои мысли принудительным покоем. И все же что-то продолжает меня грызть. Что-то не в порядке. Что-то
Уже вставив ключ в замок и провернув его, я понимаю, что именно не так.
Над входом не горит свет.
Свет над входом, который горит всегда, вообще всегда — даже когда я ложусь спать, хотя пробивающийся сквозь щель в жалюзи луч падает мне прямо на подушку, — сейчас выключен. Я никогда его не гасила. И до выключателя-то ни разу не дотронулась. Теперь я понимаю, почему дом кажется столь лишенным жизни. Никогда не видела его таким темным, без единого проблеска света. Пусть на улице и горят фонари, здесь кромешный
— СЮРПРИЗ!
Издав дикий вопль, я лихорадочно сую руку в сумочку, надеясь нащупать перцовый баллончик. Внутри зажигается свет, и я вижу, что моя гостиная полна людей — человек тридцать, если не сорок; все они смотрят на меня и улыбаются. Сердце с грохотом колотится в груди, я и говорить-то еле могу.
— О боже…
Запнувшись, обвожу взглядом вокруг себя. Надеясь найти какую-то причину, объяснение. И ничего не нахожу.
— О боже ты мой…
Я вдруг осознаю — рука моя внутри сумочки и сжимает перцовый баллончик с такой силой, что я даже вздрагиваю. Когда выпускаю баллончик, по всему телу пробегает волна облегчения; я вытираю вспотевшую ладонь о подкладку сумочки.
— Это что… это что такое?
— А как, по-твоему? — восклицает кто-то слева от меня, я поворачиваюсь туда и вижу, как сквозь расступившуюся толпу мне навстречу выходит мужчина. — Вечеринка, конечно!
Это Патрик, на нем темные линялые джинсы и синий облегающий пиджак. Он ослепительно мне улыбается, зубы на фоне загара сверкают, песочного цвета волосы откинуты набок. Сердцебиение потихоньку утихает; отняв от груди ладонь, я прижимаю ее к щеке и чувствую, что она горит. Мне удается выдавить смущенную улыбку, а Патрик протягивает мне бокал вина, который я беру свободной рукой.
— Вечеринка в нашу с тобой честь, — продолжает он, сжимая меня в объятиях. Я чувствую запах его мыла, его пряного дезодоранта. — В честь нашего обручения.
— Патрик… Что ты здесь делаешь?
— В некотором смысле — живу.
По толпе прокатывается смех, Патрик улыбается и берет меня под руку.
— Ты ж в отъезде должен быть, — бормочу я. — Только завтра возвращаешься.
— А, вот ты о чем… Ну, я тебя обманул, — говорит он, вызвав еще одну волну смеха. — Зато и удивил, наверное?
Я обвожу взглядом море людей, которые, похоже, начинают нервничать. Все смотрят на меня в ожидании. Интересно, громко я заорала?
— А что, по голосу незаметно было?
Я вскидываю вверх обе руки, и толпа разражается облегченным хохотом. Кто-то в задних рядах кричит «ура!», остальные подхватывают, раздаются свист и аплодисменты, а Патрик снова крепко обнимает меня и целует в губы.
— Дайте им место! — кричит кто-то.
Все снова хохочут и начинают разбредаться по дому, наполнять опустевшие бокалы, болтать между собой, накладывать еду на картонные тарелки. Теперь я наконец понимаю, что за запах почувствовала снаружи — это приправа для раков! В просвете дверей я замечаю на заднем дворе целый стол исходящих паром кастрюль с раками и с внезапным стыдом вспоминаю свою обиду за то, что не получила приглашения на соседскую вечеринку, которую сама же себе и вообразила.
Патрик с ухмылкой смотрит на меня, еле сдерживая смех. Я луплю его кулаком в плечо.
— Скотина, — говорю ему, хотя тоже уже улыбаюсь. — Меня от страха чуть удар не хватил.
Он наконец разражается хохотом, звучным, громоподобным, тем, который так привлек меня двенадцать месяцев тому назад и все еще не утратил надо мной своей власти. Я притягиваю Патрика к себе и снова целую, теперь уже как следует, поскольку друзья за нами не наблюдают. Чувствую тепло его языка у себя во рту и наслаждаюсь тем, как его присутствие рядом успокаивает меня в чисто физическом смысле. Сердцебиение замедляется, и дыхание тоже, прямо как от «Ксанакса».
— Ты не оставила мне выбора, — говорит он наконец, пригубляя вино. — Пришлось все сделать по-своему.
— Пришлось, говоришь? — уточняю я. — А почему вдруг?
— Да потому что ты наотрез отказываешься что-то для себя организовать. Ни девичника, ни даже просто гулянки с подругами.
— Патрик, я уже не в университете. Мне, вообще-то, тридцать два. Тебе не кажется, что это детский сад какой-то?
Он глядит на меня, выгнув бровь:
— Нет, Хлоя, не кажется. По-моему, это отличный повод повеселиться.
— Ну, видишь ли, мне ведь некому помочь с организацией чего-нибудь в этом духе, — говорю я ему, уставившись в бокал с вином и легонько его покачивая. — Ты сам знаешь, что Купер никакого девичника организовывать не станет, ну а
— Я знаю, Хло. Просто пошутил. Но ты заслуживаешь вечеринки в свою честь, и я ее устроил. Только и всего.
Грудь наполняет теплое чувство, я крепко сжимаю его руку.
— Спасибо тебе. Это и правда другое. У меня чуть сердце наружу не выскочило…
Патрик вновь смеется и одним глотком допивает бокал.
— …но это все равно здорово. Я люблю тебя.
— И я тебя очень люблю. Иди, пообщайся с гостями. И про вино не забывай. — Он стучит пальцем по ножке бокала, из которого я так и не отпила. — Тебе нужно развеяться.
Я залпом выпиваю вино и проталкиваюсь сквозь толпу в гостиной. Кто-то отбирает у меня бокал, чтобы снова его наполнить, кто-то другой протягивает навстречу блюдо с сыром и крекерами.
— С голоду, поди, умираешь. Ты что, всегда так допоздна на работе?
— Конечно! Это ж Хлоя, не кто-нибудь!
— Хло, ничего, если я тебе шардоне налью? У тебя там вроде пино было, но какая, в сущности, разница?
Проходит несколько минут или, может, несколько часов. Я перемещаюсь из одной части дома в другую, каждый раз натыкаясь на кого-нибудь с неизменными
— Ну как, сойдет за
Я поворачиваюсь и вижу рядом улыбающуюся во весь рот Шэннон. Она смеется, притягивает меня к себе и целует в щеку, как это всегда делает — плотно прижавшись губами к моей коже. Я вспоминаю недавний имейл.
— Врушка несчастная, — говорю я ей, с трудом удержавшись, чтобы не стереть со щеки следы помады.
— Ну да, провинилась. — Она улыбается в ответ. — Надо ж было убедиться, что ты ничего не заподозрила.
— Считай, что тебе удалось… Как твое семейство?
— В полном порядке, — отвечает Шэннон, покручивая кольцо на пальце. — Билл на кухню пошел, бокалы наполнить. А Райли…
Она обводит взглядом комнату, быстро стреляя глазами между тел, колышущихся, словно морские волны. Найдя, судя по всему, искомое, улыбается и качает головой.
— Райли вон, в уголке, в телефоне залипла. Ужас просто.
Обернувшись, я вижу ссутулившуюся на стуле девочку-подростка, лихорадочно барабанящую пальцами по смартфону. На ней короткое летнее платьице и белые кроссовки, волосы серовато-русые. На лице выражение такой невыносимой скуки, что я не могу не рассмеяться.
— Ну, ей же пятнадцать, — говорит Патрик.
Я бросаю взгляд в сторону — вот он, стоит рядом, улыбается. Скользнув поближе, кладет руку мне на талию, целует в лоб. Не перестаю восхищаться тем, как ловко он с ходу вписывается в любую беседу, отпуская настолько своевременную реплику, как если бы был свидетелем всего разговора.
— Мне вот только объяснять не нужно, — парирует Шэннон. — Она сейчас наказана, одной ей никуда нельзя, потому мы ее с собой и притащили. А она, соответственно, не слишком рада, что мы ее с
Я улыбаюсь, не в силах отлепить взгляд от девочки, — гляжу, как Райли с отсутствующим видом наматывает на палец локон, как прикусывает краешек губы, вникая в появившийся на экране текст.
— За что ее наказали?
— Пыталась сбежать без спроса. — Шэннон закатывает глаза. — Мы ее застали, когда она из окна собственной спальни пыталась вылезти —
Я снова смеюсь, зажимаю себе рот ладонью.
— Честное слово, когда мы с Биллом стали встречаться и он рассказал, что у него дочка десяти лет, я и не сообразила, во что вляпалась, — говорит Шэннон негромко, уставившись на падчерицу. — Вот, думаю, повезло-то. Ребенок на халяву, и никаких тебе грязных подгузников, воплей посреди ночи и всего такого прочего. Такая милашка была… Просто удивительно, как все мгновенно меняется, стоит им достичь тинейджерского возраста. Не дети уже, а чудовища какие-то.
— Ненадолго. — Патрик улыбается. — Настанет день, когда от этого останутся лишь воспоминания.
— Господи, хоть бы и вправду так, — смеется Шэннон, делая глоток вина. — Он у тебя сущий ангел.
Это уже в мой адрес, однако шагает она поближе к Патрику и стучит ему в грудь.
— Организовал вот это все… Ты даже не представляешь, сколько у него ушло времени, чтобы всех здесь собрать.
— Да, — соглашаюсь я. — Я его не заслуживаю.
— Повезло тебе, что ты не уволилась неделей раньше.
Шэннон легонько пихает меня в бок, и я улыбаюсь — память о нашем знакомстве за прошедшее время ничуть не стерлась. Одна из тех случайных встреч, которые обычно ничем не кончаются. Врезаешься в автобусе в чье-то выставленное плечо, бормочешь «извините» — и вы расходитесь. Одалживаешь у мужчины в баре ручку, когда в твоей паста высохла, бежишь с забытым на дне магазинной тележки бумажником за машиной, пока та не отъехала. В основном все заканчивается улыбкой и обычным «спасибо».
Но иногда такие встречи кое-что значат. Или даже не кое-что, а все.
Мы повстречались с Патриком у входа в главную больницу Батон-Ружа: он направлялся внутрь, я шла наружу. Скорее, даже ковыляла, а дно картонной коробки грозило лопнуть под весом барахла из моего кабинета. Я ведь вполне могла бы пройти мимо, поле зрения было перекрыто коробкой, так что я смотрела себе под ноги, стараясь лишь не промахнуться мимо двери. Вполне могла бы пройти мимо, если б не услышала его голос.
— Вам помочь?
— Нет-нет, — ответила я, перенося вес коробки с одной руки на другую. До автоматической двери оставалась какая-то пара шагов, а снаружи ждала с заведенным мотором моя машина. — Справлюсь.
— Давайте-ка помогу.
Я услышала за спиной торопливые шаги, почувствовала, что коробка чуть приподнялась — его рука проникла между моих.
— Бог ты мой, — выдохнул незнакомец, — да что у вас там такое?
— Большей частью книги. — Я отвела со лба вспотевшие волосы, когда он принял коробку у меня из рук. И в первый раз увидела его лицо — светлые волосы, ресницы им в цвет, зубы, над которыми в отрочестве потрудился дорогой ортодонт, после чего их, вероятно, еще и отбелили раз-другой. Бицепсы под голубой рубашкой напряглись; он поднял в воздух всю мою жизнь и опустил себе на плечо.
— Выгнали?
Моя шея дернулась в его сторону, я уже открыла рот, чтобы поставить наглеца на место, но тут он тоже на меня взглянул. Ласковые глаза, которые, кажется, сделались еще мягче, когда он вгляделся в мое лицо, рассмотрел его все сверху донизу. Он смотрел на меня словно на старого друга; зрачки метались, выискивая на моей коже знакомые черты. Потом его губы тронула понимающая улыбка.
— Шучу, шучу. — Его внимание вернулось к коробке. — Для уволенной у вас слишком счастливый вид. И потом, где охранники, которые должны вас вывести под белы рученьки и вышвырнуть на панель? Оно ведь как-то так устроено?
Я улыбнулась, даже рассмеялась. Мы уже были на парковке; он поставил коробку на крышу моей машины, скрестил на груди руки и повернулся ко мне.
— Я сама уволилась, — сказала я ему, и в словах этих прозвучала такая окончательность, что я какую-то секунду была готова расплакаться. Больница Батон-Ружа — моя первая работа, первая и единственная. Шэннон, моя коллега, сделалась мне лучшей подругой. — Сегодня последний день.
— Что ж, мои поздравления. А теперь куда?
— Открываю собственную практику. Я — медицинский психолог.
Он присвистнул и заглянул в коробку на крыше. Что-то внутри привлекло его внимание; он рассеянно покачал головой, наклонился, вытащил книгу и спросил, разглядывая обложку:
— Интересуетесь убийствами?
У меня сдавило грудь, я стрельнула глазами на коробку. Сообразив вдруг, что, кроме учебников по психологии, в ней целая стопка документальных книг о преступниках: «Дьявол в Белом городе», «Без пощады», «Флорентийский монстр». В отличие от большинства я читаю их не ради удовольствия. Я по ним учусь. Я читаю их, пытаясь понять, провести вскрытие всех тех людей, что живут, чтобы убивать; я поглощаю страницу за страницей, словно они — мои пациенты, расположившиеся на кожаной кушетке и нашептывающие мне в ухо свои тайны.
— Можно сказать и так.
— Я это не в укор, — добавил он, развернув книгу у себя в руках так, чтобы я могла увидеть название, «Полночь в саду Добра и Зла», после чего раскрыл ее и начал листать страницы. — Я сам эту книгу обожаю.
Я вежливо улыбнулась, не представляя, что именно следует сказать в ответ.
— Мне в самом деле пора, — произнесла я в конце концов, шагая к машине и протянув на прощание руку. — Благодарю за помощь.
— Рад был оказаться полезным, доктор…
— Дэвис, — сказала я. — Хлоя Дэвис.
— Что ж, доктор Хлоя Дэвис, если вы вновь затеете двигать коробки… — Он выудил бумажник из заднего кармана брюк, достал оттуда визитку и вложил между страницами. Захлопнув книгу, протянул ее мне. — Вы будете знать, как меня найти.
Он улыбнулся, подмигнул мне, потом развернулся и снова зашагал к зданию больницы. Когда за ним закрылись автоматические двери, я перевела взгляд на книгу у себя в руках, провела пальцами по глянцевой обложке. Там, где была заложена визитка, между страницами осталась небольшая щелка; я сунула в нее ноготь и раскрыла книгу. Опустила взгляд и с необычным ощущением в груди взглянула на имя.
Что-то подсказало мне, что Патрика Бриггса я вижу не в последний раз.
Глава 5
Извинившись перед Шэннон и Патриком, я выскальзываю наружу через боковую дверь. Когда добираюсь до заднего крыльца, сжимая в руке бокал с четвертой за сегодня разновидностью напитков, у меня в голове все идет кругом. В ушах — шум от бесконечной болтовни, в мозгах — от бутылки вина, которую я успела уговорить. Снаружи пока жарко, но уже подул свежий ветерок. А вот в доме, где между стен мечется тепло разогретых алкоголем тел, было не продохнуть.