Ольга Озерцова
Сказка старого грифона
— Ну вот, думал дом, никому я ни капельки не нужен, никому меня не жалко.
Он был необычайно тихим домиком. Ему всегда была свойственна странная робость. Даже в лучшие свои годы, когда в нем, маленьком и уютном, блестели свечи и зеркала, было столько света и смеха, что казалось, он вот-вот взлетит. Даже тогда он был робким и застенчивым. А теперь… домику казалось, что он не сможет принять участие в разговорах этих странных, горделивых и очень практичных домов. Провода шли от них так высоко, они были сделаны из таких блестящих вещей, а не из доброго старого камня. И хоть они стояли рядом, он никогда бы не осмелился сказать им хоть слово…Иногда ему по — стариковски думалось, что совсем незачем строить такие высокие и холодные дома, что людям нужен маленький добрый дом.
Да, он иногда, возгордившись, начинал думать, что он-то уютнее.
Он задумчиво блестел своими окнами…
Было очень зябко… и нехорошо с крышей. Он чувствовал боль и грустил.
Крыша ржавела и болела, наверное, у меня скоро будет радикулит, подумал он
Вот домик осиротел…Был он всегда беззащитным, не умел постоять за себя,
Только старый грифон в подворотне помогал ему..
Домик понимал, что приходит конец каждой вещи под луной. Он долго помнил, как жалобно плакал фонарь. Но сам он никогда никому не жаловался, и его стройные колонны в стиле ампир всегда стояли прямо.
— Но что ж, я честно прожил, людям нужны новые здания из стекла и бетона
Он почувствовал, что внутри него что-то обрывается, … что без него улица будет уже не улица.
И даже это соседнее здание, невзрачное, даже оно ощутило, какая будет пустота.
Но и у домов бывают дни рождения. В эти дни им дается чудный дар
И тогда ему приснились песни. Домику так хотелось, чтобы его кто-нибудь полюбил… Он услышал, как расползаются стихи и музыка.
Очнулся домик от сна и вспомнил.
Люди строили дома по образу своему и подобию. По образу своего духа и подобию свой мечты.
Хорошие дома живут дольше людей, и иногда случается страшное. когда их сносят.
Он знал, что разрушили особняк, где раньше жил композитор, а ночью все дома вокруг слушали, как из того места, прямо из земли, как из раны, шли странные, чудные звуки
А сейчас Тот человек хочет снести старый домик с грифоном.
— Что теперь делать?
И дом решил пожаловаться Грифону, даже попросить у него совета. Да, у того самого грифона из подворотни. Может быть, и правда, что про грифона говорят. Старая тумба перед домом думала, что и к грифону сначала хотели привязывать лошадей, а потом поняли, что и на это он не годен. Дом же был уверен, что две маленькие фигурки в подворотни были сделаны для красоты. Ему даже казалось, что это гораздо оригинальнее, чем какие-нибудь скульптуры львов, которых так много в городе. Сейчас остался только один грифон. И к нему стала ходить маленькая девочка, она протирала его чистым носовым платком, гладила по головке. Ей казалось, что он может принести что-то хорошее в жизнь. Сначала она звала его Конек-Горбунок. Пока ее дедушка ни рассказал, какие у грифика почтенные родственники и почтенная родословная. Все начиналось с Древней Греции и готических соборов. И девочка стала называть его Грифок — Горбунок, Грифик и просто Грифон.
И грифон выслушал. И спросил у дома:
— У тебя ведь сегодня день рождения. Ты слышал о душах вещей и о заседании. Ты можешь сейчас увидеть совет и заседание. И попросить помощи против человека, который хочет снести дом.
И тогда дом услышал разные голоса:
— Дар поэта.
Вдохнуть дыхание города, шелест листьев,
И теплый вкус первого поцелуя в строчки.
Я не умею писать стихи,
И потому я рассказываю сказки.
— Так сказал старый грифон, впрочем, почему грифон, совсем даже не грифон, просто в одном из переулков нашего древнего города…
— А ведь, правда, древнего. Вы знаете сколько ему лет? Что? Вы думаете я черепок, ошибаетесь, я-память. Пусть я лежу под асфальтом, да в грязи…
— Ох, уж этот асфальт, вы подумайте, считает, что если его много, так всех можно теснить и давить. Да вы, милостивый государь просто не джентльмен, я же слабая, я теперь тянусь к свету, а вы…
— Посмотрите, друг мой, до чего необыкновенна эта трава, сама-то крошка, но все-таки проросла сквозь асфальт, а ведь он тут везде, под окнами тут разлегся.
— Что вы пристали, мне самому больно. Все время — каблучки, каблучки, да еще и шины. Все топчут, а снизу земля кричит, что она мать — сыра, что в ней жизнь и сила, что я, видите ли, ей дождь загораживаю.
— А вы знаете, я хочу счастья, как обидно, что для нас так мало места, а то я бы цвела везде, и запах был бы у меня самый нежный.
— Вот придет какой-нибудь хулиган и вырвет вас, а то, ишь расхвалились вы, роза. Недавно один шел мимо и в меня как плюнет.
— Бедная урночка.
— И совсем не бедная, подумаешь, распустила тут свои лепестки и думает, лучше ее нет, а я вот пользу приношу.
— Правильно, если бы не урна, на меня бы окурки бросали.
И тут началось заседание.
Зал сверкал.
Люстры, свечи, зеркала, ночные бабочки. И чего сюда только не приползло, пришло, впорхнуло, вбежало. Разные дома смотрели в окна, и двухэтажные особняки и небоскребы
— Тише, тише.
Случилось исключительное событие. В нашем городе творятся страшные вещи.
Хорошо то или плохо, маленькая девочка узнала тайну грифона, и нас слышал человек. И он ушел вслед за песней окон.
— Стрессанем их, — юркий бесенок скорости мигнул фарой.
— Да перестаньте вы, — прожурчал фонтан спокойно и мягко, — Им и так от вас с вашими стрессами житья нет.
Бес скорости обиженно замолк, и сразу же превратился в автомобиль.
— Но люди разрушают все, — и старый особняк протянул к свету свои изуродованные стены.
Что тут началось. Провода гудели и свистели от возмущения. Тоненьким тенером дребезжали сломанные ажурные решетки, небоскребы раскачивались.
— Да они недобрые, им никого и ничего не жалко.
— Кто посмел нарушить единство.
— К суду их.
— Тише, друзья, — к звенящему голосу из окна все прислушались, — так нельзя им надо объяснить, они не злые, они просто не видят и не слышат.
— Как же их можно понять? — и не договорив, фея ночных огней где-то вдали взмахнула рукой. И мерцающий сквозь листву фонарь ожил, в синем городе запели разноцветные окна, засмеялись рекламы, отражаясь в лужах, листве и стеклах,
— Девочка и человек узнали тайну грифона, но они с добром, мы должны им помочь.
Все затихли, так что стало слышно, как шелестит, переплетаясь с светом фонарей, листва. И потом зашептали:
— Пусть слышат, пусть видят.
— Ну что ж, можно приоткрыть занавес, пусть войдут.
Сквозь распахнутые окна все увидели, как замерцали фонари, тревожно дрожа в листве деревьев.
— Человек и девочка, они потерялись в улицах. Но есть еще Тот, кто хочет снести дом
. — Давайте организуем экспедицию.
— Спасательную экспедицию.
Откуда-то сразу выскочил маленький секретарь в очках, взобрался на кафедру и затараторил:
— По просьбе всех присутствующих решено создать комплексную экспедицию. Цель ее — выяснить, что добро, что зло в нашем городе, и спасти маленький дом. Экспедиция носит сказочный характер. Специфика данной экспедиции…
Тут микрофон выпрыгнул из рук оратора и стукнул его по носу.
— Хватит трепаться, ведь что творится, и в наш зал пробрался дух лживых слов.
Микрофон от возмущения захрипел:
— Я отказываюсь быть самим собой, то есть микрофоном. Я-то знаю, в чем беда нашего города — в духе лживых слов. Но вы можете сказать хоть слово, чтобы вас хотелось слушать? А то ведь я превращу все микрофоны в городе во флейты. Кто сумеет сказать хорошо?
— Минуточку, можно мне сказать серьезно?
— Серьезно-серьезно… Что здесь может происходить серьезного? Друг мой, вы лучше сказочно-серьезно.
— Хорошо, надо узнать, удобен ли наш город для обитания добрых чувств.
И в ответ на это далекий голос плавно пропел:
— Среди полей широких и спокойных, лесов, болот и рек, ты несешь нам боль или радость, наш город?
И все согласились, ибо это был голос живой реки, протекавшей сквозь город, которая не была создана людьми, но многое знала о них.
— Так, ну вот мы и решили.
— Кажется, мы придумали, что искать в городе. Пусть начнется спасательная экспедиция.
Не забудьте, нам нужен Тот, кто хочет снести дом, дом с грифоном.
— Асфальт, ты ведь нам поможешь? Ты сделаешь так, что у него сломается автомобиль? И все надеются и на тебя, вагон метро. Тот, кто хочет снести дом, должен оказаться там, где нужно.
И голоса заполнили весь зал, они пробирались по проводам, они поднимались из всего города, шелестели как листья, шуршали, свистели, шептали, хрипели. Но сквозь шум все услышали тоненький, похожий на детский, голосок.
— Я очень прошу, пусть все хорошо кончится, пусть будет хороший конец.
А потом люди спали, и им снились странные сны.
Вечер был синий, тихий, почти ласковый. Вагон воровато выполз на улицу, остановился у набережной, огляделся, облегченно вздохнул (кажется, никто не заметил) и прогудел:
— Конечная, поезд дальше не идет, просьба освободить вагон.
Пожилой, седеющий человек открыл глаза, хотел зевнуть, прикрыл рот ладонью.
— Надо же, как замотался, уснул что ли? Сегодня сломался автомобиль, пришлось ехать в метро. Скажите, пожалуйста, какая сейчас остановка? — спросил он у женщины, сидевшей рядом.
Она пожала плечами:
— Объявили, что конечная.
И вышла. Он тоже вышел вслед за ней из вагона.
— Странно, я что-то не пойму, где мы.
Женщина удивленно оглянулась.
— Я тоже не узнаю этого места.
Она начала волноваться.
— Куда же мы приехали, что случилось?
Он оглянулся. Вагона уже не было
— Уж не тут ли этот дом, что мешает нашим планам?
— Нам помогли, — сказал грифон, вот Тот самый человек, который хочет разрушить дом. Теперь пожалуйста, домик, постарайся.
Он подошел к дому, в темноте неясно белели колонны. И вдруг дом засиял…Сквоь высокие окна было видно, как отражаются в зеркалах бесчисленные зажженные свечи…. Шелестели хрустальные подвески люстр. Дом был праздником. Он заиграл как бриллиант. И вдруг послышались музыка, смех, фырканье коней, шаги по лестницеэ
Но тот человек равнодушно и недовольно смотрел на все это.