Сказка старого грифона

Ольга Озерцова

Сказка старого грифона

— Ну вот, думал дом, никому я ни капельки не нужен, никому меня не жалко.

Он был необычайно тихим домиком. Ему всегда была свойственна странная робость. Даже в лучшие свои годы, когда в нем, маленьком и уютном, блестели свечи и зеркала, было столько света и смеха, что казалось, он вот-вот взлетит. Даже тогда он был робким и застенчивым. А теперь… домику казалось, что он не сможет принять участие в разговорах этих странных, горделивых и очень практичных домов. Провода шли от них так высоко, они были сделаны из таких блестящих вещей, а не из доброго старого камня. И хоть они стояли рядом, он никогда бы не осмелился сказать им хоть слово…Иногда ему по — стариковски думалось, что совсем незачем строить такие высокие и холодные дома, что людям нужен маленький добрый дом.

Да, он иногда, возгордившись, начинал думать, что он-то уютнее.

Он задумчиво блестел своими окнами…

Было очень зябко… и нехорошо с крышей. Он чувствовал боль и грустил.

Крыша ржавела и болела, наверное, у меня скоро будет радикулит, подумал он

Вот домик осиротел…Был он всегда беззащитным, не умел постоять за себя,

Только старый грифон в подворотне помогал ему..

Домик понимал, что приходит конец каждой вещи под луной. Он долго помнил, как жалобно плакал фонарь. Но сам он никогда никому не жаловался, и его стройные колонны в стиле ампир всегда стояли прямо.

— Но что ж, я честно прожил, людям нужны новые здания из стекла и бетона

Он почувствовал, что внутри него что-то обрывается, … что без него улица будет уже не улица.

И даже это соседнее здание, невзрачное, даже оно ощутило, какая будет пустота.

Но и у домов бывают дни рождения. В эти дни им дается чудный дар

И тогда ему приснились песни. Домику так хотелось, чтобы его кто-нибудь полюбил… Он услышал, как расползаются стихи и музыка.

Очнулся домик от сна и вспомнил.

Люди строили дома по образу своему и подобию. По образу своего духа и подобию свой мечты.

Хорошие дома живут дольше людей, и иногда случается страшное. когда их сносят.

Он знал, что разрушили особняк, где раньше жил композитор, а ночью все дома вокруг слушали, как из того места, прямо из земли, как из раны, шли странные, чудные звуки

А сейчас Тот человек хочет снести старый домик с грифоном.

— Что теперь делать?

И дом решил пожаловаться Грифону, даже попросить у него совета. Да, у того самого грифона из подворотни. Может быть, и правда, что про грифона говорят. Старая тумба перед домом думала, что и к грифону сначала хотели привязывать лошадей, а потом поняли, что и на это он не годен. Дом же был уверен, что две маленькие фигурки в подворотни были сделаны для красоты. Ему даже казалось, что это гораздо оригинальнее, чем какие-нибудь скульптуры львов, которых так много в городе. Сейчас остался только один грифон. И к нему стала ходить маленькая девочка, она протирала его чистым носовым платком, гладила по головке. Ей казалось, что он может принести что-то хорошее в жизнь. Сначала она звала его Конек-Горбунок. Пока ее дедушка ни рассказал, какие у грифика почтенные родственники и почтенная родословная. Все начиналось с Древней Греции и готических соборов. И девочка стала называть его Грифок — Горбунок, Грифик и просто Грифон.

И грифон выслушал. И спросил у дома:

— У тебя ведь сегодня день рождения. Ты слышал о душах вещей и о заседании. Ты можешь сейчас увидеть совет и заседание. И попросить помощи против человека, который хочет снести дом.

И тогда дом услышал разные голоса:

— Дар поэта.

Вдохнуть дыхание города, шелест листьев,

И теплый вкус первого поцелуя в строчки.

Я не умею писать стихи,

И потому я рассказываю сказки.

— Так сказал старый грифон, впрочем, почему грифон, совсем даже не грифон, просто в одном из переулков нашего древнего города…

— А ведь, правда, древнего. Вы знаете сколько ему лет? Что? Вы думаете я черепок, ошибаетесь, я-память. Пусть я лежу под асфальтом, да в грязи…

— Ох, уж этот асфальт, вы подумайте, считает, что если его много, так всех можно теснить и давить. Да вы, милостивый государь просто не джентльмен, я же слабая, я теперь тянусь к свету, а вы…

— Посмотрите, друг мой, до чего необыкновенна эта трава, сама-то крошка, но все-таки проросла сквозь асфальт, а ведь он тут везде, под окнами тут разлегся.

— Что вы пристали, мне самому больно. Все время — каблучки, каблучки, да еще и шины. Все топчут, а снизу земля кричит, что она мать — сыра, что в ней жизнь и сила, что я, видите ли, ей дождь загораживаю.

— А вы знаете, я хочу счастья, как обидно, что для нас так мало места, а то я бы цвела везде, и запах был бы у меня самый нежный.

— Вот придет какой-нибудь хулиган и вырвет вас, а то, ишь расхвалились вы, роза. Недавно один шел мимо и в меня как плюнет.

— Бедная урночка.

— И совсем не бедная, подумаешь, распустила тут свои лепестки и думает, лучше ее нет, а я вот пользу приношу.

— Правильно, если бы не урна, на меня бы окурки бросали.

И тут началось заседание.

Зал сверкал.

Люстры, свечи, зеркала, ночные бабочки. И чего сюда только не приползло, пришло, впорхнуло, вбежало. Разные дома смотрели в окна, и двухэтажные особняки и небоскребы

— Тише, тише.

Случилось исключительное событие. В нашем городе творятся страшные вещи.

Хорошо то или плохо, маленькая девочка узнала тайну грифона, и нас слышал человек. И он ушел вслед за песней окон.

— Стрессанем их, — юркий бесенок скорости мигнул фарой.

— Да перестаньте вы, — прожурчал фонтан спокойно и мягко, — Им и так от вас с вашими стрессами житья нет.

Бес скорости обиженно замолк, и сразу же превратился в автомобиль.

— Но люди разрушают все, — и старый особняк протянул к свету свои изуродованные стены.

Что тут началось. Провода гудели и свистели от возмущения. Тоненьким тенером дребезжали сломанные ажурные решетки, небоскребы раскачивались.

— Да они недобрые, им никого и ничего не жалко.

— Кто посмел нарушить единство.

— К суду их.

— Тише, друзья, — к звенящему голосу из окна все прислушались, — так нельзя им надо объяснить, они не злые, они просто не видят и не слышат.

— Как же их можно понять? — и не договорив, фея ночных огней где-то вдали взмахнула рукой. И мерцающий сквозь листву фонарь ожил, в синем городе запели разноцветные окна, засмеялись рекламы, отражаясь в лужах, листве и стеклах,

— Девочка и человек узнали тайну грифона, но они с добром, мы должны им помочь.

Все затихли, так что стало слышно, как шелестит, переплетаясь с светом фонарей, листва. И потом зашептали:

— Пусть слышат, пусть видят.

— Ну что ж, можно приоткрыть занавес, пусть войдут.

Сквозь распахнутые окна все увидели, как замерцали фонари, тревожно дрожа в листве деревьев.

— Человек и девочка, они потерялись в улицах. Но есть еще Тот, кто хочет снести дом

. — Давайте организуем экспедицию.

— Спасательную экспедицию.

Откуда-то сразу выскочил маленький секретарь в очках, взобрался на кафедру и затараторил:

— По просьбе всех присутствующих решено создать комплексную экспедицию. Цель ее — выяснить, что добро, что зло в нашем городе, и спасти маленький дом. Экспедиция носит сказочный характер. Специфика данной экспедиции…

Тут микрофон выпрыгнул из рук оратора и стукнул его по носу.

— Хватит трепаться, ведь что творится, и в наш зал пробрался дух лживых слов.

Микрофон от возмущения захрипел:

— Я отказываюсь быть самим собой, то есть микрофоном. Я-то знаю, в чем беда нашего города — в духе лживых слов. Но вы можете сказать хоть слово, чтобы вас хотелось слушать? А то ведь я превращу все микрофоны в городе во флейты. Кто сумеет сказать хорошо?

— Минуточку, можно мне сказать серьезно?

— Серьезно-серьезно… Что здесь может происходить серьезного? Друг мой, вы лучше сказочно-серьезно.

— Хорошо, надо узнать, удобен ли наш город для обитания добрых чувств.

И в ответ на это далекий голос плавно пропел:

— Среди полей широких и спокойных, лесов, болот и рек, ты несешь нам боль или радость, наш город?

И все согласились, ибо это был голос живой реки, протекавшей сквозь город, которая не была создана людьми, но многое знала о них.

— Так, ну вот мы и решили.

— Кажется, мы придумали, что искать в городе. Пусть начнется спасательная экспедиция.

Не забудьте, нам нужен Тот, кто хочет снести дом, дом с грифоном.

— Асфальт, ты ведь нам поможешь? Ты сделаешь так, что у него сломается автомобиль? И все надеются и на тебя, вагон метро. Тот, кто хочет снести дом, должен оказаться там, где нужно.

И голоса заполнили весь зал, они пробирались по проводам, они поднимались из всего города, шелестели как листья, шуршали, свистели, шептали, хрипели. Но сквозь шум все услышали тоненький, похожий на детский, голосок.

— Я очень прошу, пусть все хорошо кончится, пусть будет хороший конец.

А потом люди спали, и им снились странные сны.

Вечер был синий, тихий, почти ласковый. Вагон воровато выполз на улицу, остановился у набережной, огляделся, облегченно вздохнул (кажется, никто не заметил) и прогудел:

— Конечная, поезд дальше не идет, просьба освободить вагон.

Пожилой, седеющий человек открыл глаза, хотел зевнуть, прикрыл рот ладонью.

— Надо же, как замотался, уснул что ли? Сегодня сломался автомобиль, пришлось ехать в метро. Скажите, пожалуйста, какая сейчас остановка? — спросил он у женщины, сидевшей рядом.

Она пожала плечами:

— Объявили, что конечная.

И вышла. Он тоже вышел вслед за ней из вагона.

— Странно, я что-то не пойму, где мы.

Женщина удивленно оглянулась.

— Я тоже не узнаю этого места.

Она начала волноваться.

— Куда же мы приехали, что случилось?

Он оглянулся. Вагона уже не было

— Уж не тут ли этот дом, что мешает нашим планам?

— Нам помогли, — сказал грифон, вот Тот самый человек, который хочет разрушить дом. Теперь пожалуйста, домик, постарайся.

Он подошел к дому, в темноте неясно белели колонны. И вдруг дом засиял…Сквоь высокие окна было видно, как отражаются в зеркалах бесчисленные зажженные свечи…. Шелестели хрустальные подвески люстр. Дом был праздником. Он заиграл как бриллиант. И вдруг послышались музыка, смех, фырканье коней, шаги по лестницеэ

Но тот человек равнодушно и недовольно смотрел на все это.