Лев подкрадывался не спеша, словно оттягивая удовольствие финального удара, нещадно охаживая себя по бокам длинным хвостом. И он явно не ожидал, что соперник вдруг сделает широкий шаг навстречу и железными пальцами ухватит его аккурат у самой кисточки. А потом ещё и обмотает хвост вокруг кулака и резко рванёт на себя.
Животное как-то обиженно взвизгнуло и рванулось прочь. Но пронзившая (возможно, впервые) тело боль и могучие запястья Илюши заставили зверя переменить своё решение. А дальше началась форменная потеха. Илья таскал чудище за хвост и крутил во всех направлениях, временами полностью отрывая зверюку от земли и сокрушая им стоящие вокруг деревья, а Лев непрерывно выл на высокой ноте не то от боли, не то от нанесённой обиды.
Но, как только Илюша остановился утереть заливавший глаза пот, зверь, превозмогая боль, развернулся, и зубастая пасть сомкнулась на руке крестьянского сына.
Да не до конца. Противник оказался не только силён, но и чертовски умён. Пальцы пребольно сжали Льва за самый корень языка, заставив зверюку не только раззявить пасть, но и извергнуть наружу обильные остатки утренней трапезы. А Илья проталкивал мускулистую ручищу всё глубже в глотку, пока, наконец, не ухватил в горсть что-то скользкое и гладкое и не дёрнул на себя что есть мочи, в прямо смысле выворачивая страшилище наизнанку.
Так и пришёл конец знаменитому Немецкому Льву. Долго ещё ходили в народе истории об этой схватке, обрастая всё новыми подробностями. Уплыли они с торговцами да сказителями и далеко за пределы Руси. У были появились новые герои, и даже среди тех же немцев образовался некий баронишка, якобы вывернувший зверя наизнанку. Только не льва почему-то, а волка. Только кто ж им поверит, тем баронам? А так пущай болтают, нам что с того?
А душегрейка из шкуры Немецкого Льва с железными бляхами ещё много лет служили Илье доспехом.
Окутанный славой вернулся Илюша в родное Карачарово, где с нетерпением ждали его родители, отдал шкуру Немецкого Льва сельскому скорняку на выделку да принялся мастерить из суковатой дубинки настоящую боевую палицу.
Приближался День Трёх Рос. Только раз в году трижды за утро опускалась на заливные луга бодрящая роса. И если уж выпадала судьба какому жеребёнку стать истинно богатырским конём, то непременно надлежало хозяину выкупать его в трёх росах, напитав силой неба и матушки-земли одновременно.
Да вот беда – собиралась в этот день нечисть да нежить, охраняя те луга не хуже папоротникова цвета на Ивана Купалу. И если животину они не трогали, то хозяева порой пополняли ряды юродивых, а то и вовсе не возвращались. Не всем она на роду писана, судьбинушка богатырская.
Надел Илюша душегрейку из шкуры Льва Немецкого, взял палицу, в бою проверенную, да мешок заплечный, накинул узду на Бурушку и отправился в низовье Суворощи росы выпавшей ждать.
Как стемнело, раздались вокруг уханья да хихиканья, стали огоньками красными то тут, то там глаза злобные вспыхивать. Но не робкого десятка был карачаровский богатырь. Стоял себе да играючи помахивал палицей многопудовой. И конь, хозяину под стать, не боялся неведомого, не шарахался, лишь один раз, не глядючи, вдарил копытом куда-то в сторону. А потом даже силуэт, пролетевший на фоне неба после удара, глазом не проводил.
Но вот прикрыла тучка месяц ясный, и осмелела нечисть, повалила на Илюшу тёмной массой, зубами скрипя да когтями клацая. И тут же летать научилась, далеко, но не долго, спасибо палице чудесной.
Отползла нечисть, затаилась. А конь тем временем уже и по траве покатался, в первой росе выкупавшись. Обидно падлюкам, ой, обидно, что богатырь новый на глазах нарождается, да поделать ничего не могут.
– Идёт, идёт! – вдруг явственно расслышал Илья сквозь вой да шипение.
Освещённый горящими злобой глазами всевозможных тварей Илье явился замшелый валун. Или гигантская жаба. Так показалось карачаровцу вначале. Потом он разглядел сморщенную, местами покрытую уродливыми бородавками, а местами и всамделишным мхом, кожу, нечёсаные космы шерсти и огромные, свисающие до кончика узловатого носа веки. Судя по тому, с каким почтением пакость вели под руки-веточки существа, выглядевшие гораздо внушительнее, «жаба» занимала значительное положение в нечистой иерархии.
На мгновение вокруг воцарилась полная тишина, которую прорезал скрипучий голос.
– Поднимите мне веки!
Тотчас откуда-то появилась пара изогнутых вил, и две мускулистые твари, не на шутку напрягая могучие мышцы, принялись подымать тяжёлые веки.
Что же такого особенного хотело разглядеть существо в Илюше, останется тайной, ибо перед собой оно узрело оскаленную пасть начинавшей подгнивать головы Немецкого Льва, которую Илья торжественно водрузил перед нечистым, извлекши из заплечного мешка. Веки тут же поползли вниз, на беду наткнувшись на призванные их поднимать вилы. Истошный визг огласил низину, опрокинув навзничь держателей, а тварь повисла на плотно упершихся в землю вилах, бестолково болтая в воздухе ручками-ножками и непрерывно вереща. Всё это выглядело настолько нелепо, что Илюша не удержался от зычного хохота, перекрывшего даже вопли существа. Накатавшийся по росе Бурушка тыкал мягкими губами в плечо, ненавязчиво напоминая, что пора бы уже и домой.
Дорогу богатырскому коню и безудержно хохотавшему крестьянину никто не заступал.