Ядерное оружие ядерных и неядерных государств

1) для создания советской атомной бомбы нужен единый мощный научно-производственный комплекс с единым руководством;

2) работу надо начинать немедленно.

Сразу же встал вопрос о руководителе атомного проекта. Все понимали, что он должен быть не столько именитым, сколько молодым, энергичным, решительным и обязательно специалистом по атомному ядру. В то время такими качествами обладали Алиханов, Курчатов, Синельников, Лейпунский.

Решение этого важного для страны вопроса Сталин взял в свои руки. Во время дискуссии с приглашёнными членами Политбюро ЦК ВКП(б) и специалистами Совета Министров СССР он настоял на том, что кроме вышеперечисленных достоинств руководитель атомного проекта должен обладать ещё и отличными организаторскими способностями.

Выбор пал на члена-корреспондента Академии наук СССР Игоря Васильевича Курчатова. На следующий день он был приглашён в Кремль: важные дела Сталин не любил откладывать в долгий ящик. После короткого делового разговора вопрос о назначении Курчатова руководителем советского атомного проекта был решён окончательно.

3

Курчатов с первых дней работы в новой для себя должности чувствовал высокую ответственность за порученное дело, настроил себя на преодоление проблем как научных, так и организационных. Поздно приходил домой, часто просыпался ночью и думал: «С чего начать? Как лучше организовать работу по выполнению задачи государственной важности, которая легла на мои плечи?» Эти вопросы не давали ему покоя.

Время было военное, трудное: не было ускорителей и мощных источников нейтронов, не хватало хороших детекторов излучения и электронных устройств. Сказывался и дефицит специалистов в области атомного ядра. Их приходилось вызывать из различных мест эвакуации и даже отзывать с фронта. Задания выдавались персонально каждому из них, исходя из необходимости решения тех или иных научно-технических проблем. Конечно, в этом ему помогали друзья – учёные с известными именами: Алиханов, Зельдович, Флёров, Иоффе, Капица, Вернадский, Синельников, Александров, Кикоин и другие.

Всестороннюю помощь ему оказывал М.Г. Первухин, на которого Государственный Комитет Обороны возложил обязанность повседневно следить за ходом работ по использованию атомной энергии для повышения обороноспособности страны.

Вторая мировая война заканчивалась, но человечеству не стало легче. Результаты бомбардировки Хиросимы и Нагасаки придали уверенности США и позволили проводить более агрессивную внешнюю политику. Для достижения своих политических и экономических целей американцы, размахивая «ядерной дубинкой», угрожали войной другим странам мира, и в первую очередь Советскому Союзу. И это несмотря на то, что во время Второй мировой войны они были союзниками СССР по антигитлеровской коалиции.

Руководство Советского Союза понимало, что охладить пыл американских «ястребов» может только ликвидация их монополии в области нового оружия массового поражения. Ещё в июле 1945 года, когда Гарри Трумэн на Потсдамской конференции похвастался, что теперь у США есть оружие необыкновенной разрушительной силы, Сталин поставил для себя и страны цель догнать и перегнать американцев в создании ядерных и термоядерных боеприпасов и шёл к этой цели с присущей ему энергией и настойчивостью.

Как уже было сказано, сначала (ещё в апреле 1942 года) был создан советский атомный проект во главе с И.В. Курчатовым, в результате работы которого в короткий срок в тяжёлых условиях военного времени удалось создать теоретический фундамент для разработки конструкции атомных (урановых и плутониевых), а также термоядерных бомб.

А потом, буквально через две недели после атомного удара США по Японии, товарищ Сталин подписал Постановление Государственного Комитета Обороны об образовании Специального Комитета для руководства всеми работами по использованию атомной энергии. В состав Комитета вошли: Л.П. Берия (председатель), Г.М. Маленков, Н.А. Вознесенский, Б.Л. Ванников, А.П. Завенягин, И.В. Курчатов, П.Л. Капица, В.А. Махнев. Спецкомитет был наделён чрезвычайными полномочиями по привлечению любых ресурсов, имевшихся в распоряжении Правительства СССР, к работам по атомному проекту.

Для непосредственного руководства научно-исследовательскими и промышленными предприятиями, занятыми в атомном проекте, было создано Первое главное управление (ПГУ). Его начальником был назначен нарком боеприпасов Б.Л. Ванников.

В распоряжение ПГУ передавались многочисленные предприятия и учреждения из других ведомств, включая научно-технический отдел разведки, Главное управление лагерей промышленного строительства НКВД и Главное управление лагерей горно-металлургических предприятий НКВД (с общим количеством около 300 тысяч заключённых).

Специальным постановлением Совета Министров СССР были определены сроки окончания работ по созданию двух бомб – плутониевой (РДС-1) и урановой (РДС-2):

– июль 1946 года – разработка тактико-технического задания на конструкции обеих бомб;

– июль 1947 года – разработка основных конструкций обеих бомб;

– январь 1948 года – испытание бомбы РДС-1 в наземном варианте;

– март 1948 года – испытание бомбы РДС-1 в авиационном варианте;

– январь 1949 года – испытание бомбы РДС-2 в наземном варианте;

– июль 1949 года – испытание бомбы РДС-2 в авиационном варианте.

Сжатые сроки для выполнения атомного проекта потребовали от его исполнителей гигантских усилий.

Необходимо было в короткий срок решить три важные и весьма трудоёмкие проблемы:

– определение условий самопроизвольного деления ядерно-активных элементов и оценка их критической массы;

– создание конструктивных элементов и самой конструкции урановой и плутониевой бомб;

– получение обогащённого урана-235 и оружейного плутония-239 в промышленном масштабе.

За решение первой проблемы с энтузиазмом взялся сам Курчатов, успевая при этом побывать и на урановых рудниках, и на заводах по обогащению урана, и на предприятиях, связанных с получением оружейного плутония, и в конструкторских бюро.

Следует отметить, что работы по всем направлениям советского атомного проекта велись параллельно, чтобы уложиться в сроки его выполнения.

Взявшись за решение одной из сложнейших научных проблем в области деления ядер, Курчатов понимал, что без ядерного реактора не обойтись. Поэтому первым делом он заказал изготовить реактор на одном из мощных заводов Ленинграда, а потом занялся поиском места для его установки.

Что касается конструкции изделия под кодовым названием «РУ», то это был опытный уран-графитовый реактор (уран – топливо, графит – замедлитель нейтронов).

По предварительным расчётам Курчатова, для осуществления управляемой цепной реакции требовалось около 100 тонн природного урана в виде чистого металла или его солей и ещё больше безупречного графита.

Как выяснилось, таких материалов и в таком количестве в стране нет. За помощью пришлось обратиться к наркому боеприпасов Ванникову. Через некоторое время, несмотря на огромные трудности, тому удалось обеспечить Курчатова нужным количеством урана и графита. Возможно, этому поспособствовал товарищ Сталин, который как-то спросил у руководителя атомного проекта:

– Нужна ли Вам, товарищ Курчатов, моя помощь?

Однажды кто-то из руководителей крупной промышленной отрасли с досадой сказал:

– Вам легко решать вопросы. Вы часто встречаетесь с товарищем Сталиным.

Курчатов улыбнулся и промолвил:

– Да, товарищ Сталин проявляет заботу и волю, заставляя нас трудиться на благо Родины.

А про себя подумал: «Встречаться со Сталиным – это, пожалуй, будет потруднее, чем ходить по канату над пропастью».

Проще оказалось с выбором места для нового научно-технического института под кодовым названием «Лаборатория № 2». Оно нашлось в тихом сосновом бору на окраине Москвы, где уже стояло недостроенное кирпичное здание Всесоюзного института экспериментальной медицины.

Пока в Ленинграде строился реактор, Курчатов для проведения своих исследований использовал действующий в лаборатории циклотрон. Именно на нём был получен первый в Европе плутоний.

В начале 1946 года первый советский атомный котёл был пущен. В тот год рабочие «монтажных мастерских» (кодовое название бетонного бункера с ядерным реактором) перенесли сотни тонн урана и графита, добиваясь нужного результата.

Одновременно с решением основной задачи, связанной с управляемой цепной реакцией деления ядер, проверялись условия достижения критической массы, при которой происходит ядерный взрыв.

Работа велась днём и ночью. Говорят, Курчатов так уставал, что засыпал прямо на графитовых блоках.

Наконец 25 декабря 1946 года в 18 часов впервые в СССР была осуществлена управляемая цепная реакция деления ядер урана. Путь к созданию атомной бомбы был открыт.

Утром следующего дня Игорь Васильевич, радостный и возбуждённый, сообщил руководству страны: «Реакция пошла! Приезжайте смотреть…»

Довольно успешно решались и две другие проблемы, связанные с ядерным проектом. Как отмечают многие историки, И.В. Курчатов сумел создать мощный научно-инженерный коллектив, непосредственно связанный с производством. Пожалуй, в истории науки и техники ещё не было такого примера единения теории и практики.

В короткие сроки, буквально за четыре года, было сделано всё необходимое для создания и испытания первой советской атомной бомбы.

Следует заметить, что ещё в 1945 году по просьбе Специального комитета при ГКО и лично его председателя Л.П. Берии было принято решение Совета Министров СССР, в котором соответствующим отраслям промышленности предписывалось следующее:

– на базе Кировского завода в Ленинграде создать опытно-конструкторские бюро для разработки оборудования, производящего обогащённый уран-235 методом газовой диффузии;

– начать строительство на Среднем Урале (около посёлка Верх-Нейвинский) диффузионного завода для получения чистого ядерно-активного урана-235;

– создать лаборатории для работ тяжеловодных реакторов на природном уране;

– приступить к строительству на Южном Урале первого в стране предприятия по производству плутония-239.

Отдельным пунктом в решении правительства было указано, что в состав предприятия на Южном Урале должны входить три завода:

Завод «А» с уран-графитовым реактором на естественном (природном) уране;

Завод «Б» с радиохимическим оборудованием по выделению ядерно-активного плутония-239 из облучённого в реакторе природного урана;

Завод «В» с химико-металлургическим производством для получения особо чистого металлического плутония.

Нельзя не отметить начало строительства (апрель 1946 г.) первого советского ядерного центра, известного под кодовым названием «Арзамас-16». По предложению наркома Б.Л. Ванникова был выбран посёлок Саров. Известный учёный-физик Ю.Б. Харитон потом рассказывал своим друзьям: «Я лично облетел на самолёте и осмотрел площадки для размещения секретного объекта, и местоположение Сарова мне понравилось: достаточно безлюдный район, имеется инфраструктура (железная дорога, заводы, промышленные предприятия) и, главное, не очень далеко от Москвы».

В этом центре работали десятки лучших учёных-физиков страны и тысячи прекрасных научных сотрудников и конструкторов, которые внесли огромный вклад в создание советского ядерного и термоядерного оружия.

Несколько раньше по времени (лето 1945года) на Южном Урале в районе расположения старинных уральских городов Кыштым и Касли (Челябинская область) было начато строительство первого в СССР предприятия по наработке плутония в военных целях.

В октябре 1945 года правительственная комиссия признала целесообразным «размещение первого промышленного реактора на берегу озера Кызыл-Таш, а жилого массива – на полуострове на южном берегу озера Иртяш». Позже промышленное предприятие стало производственным объединением «Маяк», а секретный город получил наименование Челябинска-40, жители которого чаще всего называли его «Сороковка». В 1994 году его переименовали в Озёрск.

Следует особо отметить, что в этом красивом городке жизнь кипела бурно: в производственном объединении «Маяк» всё было подчинено решению государственных задач, связанных с ядерной безопасностью страны. При этом были созданы прекрасные условия не только для работы, но и для повседневной жизни и отдыха.

Челябинск-40 вошёл в историю как комбинат, где была изготовлена основная деталь атомной бомбы – так называемый плутониевый шар. С этим связана одна легенда, о которой потом рассказывал учёный-физик А.П. Александров, друг и соратник Игоря Курчатова по их совместной работе в начале Великой Отечественной войны.

– Мы опаздывали по срокам с созданием плутониевого шара с нужной критической массой, – с грустью говорил Анатолий Петрович своим друзьям в приватной беседе. – Приходилось работать днём и ночью. Однажды поздно вечером, когда я вручную наносил на шар защитную плёнку, в мою лабораторию вошли два полковника НКВД. Они спросили, что я делаю, и поверили, что это шар плутониевый только после моих слов: «Попробуйте, шар тёплый, поскольку в нём происходит слабая реакция деления ядер». По их словам, якобы их высокий начальник, Лаврентий Берия, решил этот шарик показать товарищу Сталину и таким образом убедить Верховного в том, что атомная бомба практически готова.

Но это оказалось лишь легендой (байкой), ходившей в кругах НКВД. На самом деле плутониевый шар был доставлен сначала в Арзамас-16, а потом вместе с другими деталями бомбы – на Семипалатинский полигон.

4

Историческими фактами доказано, что советские учёные-физики создали первую атомную бомбу сами, шли к этому своим путём – недаром аббревиатуру изделия РДС они чаще всего расшифровывали «Россия делает сама». Однако надо признать, что в процессе работы над атомным проектом даже сам его руководитель Игорь Курчатов изучал документы по ядерной тематике, предоставляемые внешней разведкой. И это неспроста…

Во-первых, товарищ Сталин, решивший во что бы то ни стало «догнать и перегнать» США в области ядерного и термоядерного оружия, считал возможным использование любых методов, включая внешнюю разведку.

Во-вторых, по ряду вопросов, связанных с конструкцией атомной бомбы, знания советских атомщиков были недостаточными, а времени для изучения этих вопросов катастрофически не хватало.

Как известно, советская внешняя разведка к тому времени считалась чуть ли не самой эффективной в мире. В качестве доказательства можно привести воспоминания начальника группы «С», созданной НКВД в 1944 году для координации работы разведки в сфере ядерных вооружений, Павла Судоплатова: «Уже через 12 дней после окончания сборки первой атомной бомбы в США описание её устройства было получено в Москве».

В своей книге «Спецоперации. Лубянка и Кремль в 1930–1950 годы» Судоплатов писал: «Атомная бомба в СССР была создана за 4 года. Если бы не разведчики, этот срок был бы в два раза больше!»

Первые разведывательные данные по урановому проекту США начали поступать по инициативе начальника отдела научно-технической разведки НКВД Леонида Квасникова ещё в 1942 году. Особо ценные сведения Москва стала получать после прибытия в Вашингтон советских разведчиков Василия Зарубина и его жены Елизаветы (агентурный псевдоним Вардо).

Именно Вардо через Альберта Эйнштейна и его любовницу Маргариту, жену известного русского скульптора Конёнкова, познакомилась с руководителем «Манхэттенского проекта» Оппенгеймером и его женой Кэтрин, а потом через них сумела внедрить в мозговой центр американского атомного проекта выдающегося немецкого физика, члена Компартии Германии Клауса Фукса, завербованного советской военной разведкой. Он стал главным источником научной информации для Москвы. Всего от Фукса в 1941–1943 гг. было получено 7 весьма ценных материалов.

К сожалению, он уже давно находился под надзором американских спецслужб и вскоре, 12 февраля 1950 года, был арестован вместе с некоторыми научными сотрудниками из его окружения.

На допросе Фукс признал свою вину, но заявил, что работал на СССР по нравственным убеждениям и не имел скрытых мотивов типа материального вознаграждения. Суд приговорил его к 14 годам тюремного заключения.

Однако наиболее ценные сведения по атомному проекту США Москва получала от одарённого американского физика Теодора Холла. К моменту начала работ по «Манхэттенскому проекту» Теодор Холл был самым молодым участником творческого коллектива. Ещё бы! В 14 лет его приняли в Колумбийский университет, а ещё через четыре – в Гарвард. Спустя ещё два года Холл получил учёную степень, а в возрасте 19 лет был привлечён к работе над атомной бомбой, где получил беспрецедентный уровень допуска к секретным материалам.

В 1944 году, когда американские атомные бомбы «Малыш» и «Толстяк» практически были готовы, Теодор Холл передал в Москву чертежи, математические выкладки и данные лабораторных исследований. Кроме того, советская резидентура в США получала от него ценные сведения о структуре научных центров «Манхэттенского проекта», координатах их размещения в городке Лос-Аламос, режимах работы, пропускных пунктах, что способствовало более эффективной работе советских разведчиков.

Следует особо отметить, что Холл был гением не только в области науки и техники, но и в разведке. Он постоянно водил за нос собственную контрразведку США и легко «сбрасывал хвосты» наружного наблюдения. Когда его всё-таки арестовали, он свою вину не признал, сославшись на необходимость уравновешивания геополитических сил США и СССР и недопущения Третьей (ядерной) мировой войны. В результате американский физик был всего лишь уволен с занимаемой должности.

Много полезного для советского атомного проекта сделал гражданин США Жорж Абрамович Коваль, который был завербован внешней разведкой СССР ещё в 1939 году, когда он учился в Московском химико-технологическом институте.

Стремительный карьерный рост Коваля как разведчика начался после того, как он стал работать в лаборатории атомного центра в штате Теннесси, где в рамках «Манхэттенского проекта» проводились исследования по компонентам атомной бомбы. Тогда ему удалось передать в Москву написанное им учебное пособие, в котором приводилась подробная схема производства радиоактивных элементов плутониевых атомных бомб типа «Толстяк».

В кругах советской внешней разведки Жорж Коваль проходил под псевдонимом Дельмар. Наиболее важным для советских учёных стало донесение Коваля о конструкции запала, запускающего цепную реакцию в атомной бомбе. Это донесение ускорило работы по советскому атомному проекту.

Вернулся в Москву Жорж Коваль в 1949 году и, защитив диссертацию, ещё 40 лет преподавал химию в ставшем для него родным Московском химико-технологическом институте.

Как потом стало известно, пик эффективности разведывательной деятельности в годы создания американской атомной бомбы принадлежит одному из самых успешных агентов-нелегалов советской разведки Вильяму Фишеру. Это был гражданин Советского Союза Рудольф Абель, карьера которого в разведке началась ещё в 1927 году. Ему под легендой свободного художника Эмиля Роберта Гольдфуса, работавшего в США, удалось завербовать и собрать под единое управление несколько агентов, способных получать данные об американском атомном проекте от непосредственных участников.

К сожалению, нашёлся предатель, и в 1957 году один из самых успешных советских нелегалов был арестован спецорганами США.

Историк Борис Худяков отмечал: «Фишер – пример идеального разведчика, который знал и понимал, как выполнять задачу в тех условиях, какие есть. Он умел замыкать на себе информацию, делать выводы, докладывать только строго необходимые вещи. Если бы его не сдал его же агент, то советская резидентура могла бы работать в США до конца холодной войны без особых проблем».

В 1962 году Правительство Советского Союза обменяло знаменитого разведчика Рудольфа Абеля на пилота американского разведывательного самолёта Фрэнсиса Гэри Пауэрса, сбитого над территорией СССР.

Роль информации, добываемой советской внешней разведкой, оказалась весьма полезной. По мнению многих учёных-физиков Советского Союза, в частности академиков Юлия Харитона и Анатолия Александрова, Игорь Курчатов не сделал больших ошибок, нам удалось избежать тупиковых направлений в области ядерного оружия и в более короткие сроки создать атомную бомбу в СССР. Причём за три года, тогда как США на это потратили четыре года, израсходовав на её создание пять миллиардов долларов.

Следует отметить, что для ускорения работ по атомному проекту товарищ Сталин решил привлечь к работам немецких специалистов. Около трёхсот учёных были тайно привезены в Сухуми и размещены в бывших имениях Великого князя Александра Михайловича Романова (санаторий «Синоп») и миллионера Смецкого (санаторий «Агудзеры»), получивших кодовые названия «Объект А» и «Объект Г». Руководителями этих объектов стали известные немецкие учёные барон Манфред фон Арденне и Густав Герц.

Кроме того, в 1945 году в качестве материальной базы для проведения исследований из ряда химических и физических институтов Германии в Сухуми были вывезены три циклотрона, несколько мощных электромагнитов, электронные микроскопы, осциллографы, сверхточные приборы. Позднее на базе указанных объектов был создан Сухумский физико-технический институт.

Несмотря на свой статус пленных, учёные-физики Германии честно и добросовестно выполняли свою работу. Многие из них в своей научно-исследовательской деятельности достигли неплохих результатов. В частности, Николаус Риль и Макс Фольмер построили первую в СССР установку по производству тяжёлой воды (как замедлителя нейтронов), Петер Тиссен сконструировал никелевые фильтры для газодиффузионного обогащения изотопов урана, а Макс Штеенбек и Гернот Циппе на базе этих фильтров создали газовые центрифуги. За это они и другие сотрудники института были удостоены правительственных наград СССР, в том числе Сталинских премий.

В течение 1954–1959 г.г. немецкие специалисты постепенно перебрались в ГДР и другие страны Европы.

Конечно, вклад внешней разведки и немецких специалистов в решение научно-технических проблем советского атомного проекта был бесспорен. По мнению академика Юлия Харитона, это позволило нашим физикам в условиях послевоенной разрухи максимально сократить время выполнения поставленной задачи, избежать осечки при проведении первого атомного взрыва, имевшего огромное политическое значение.

Проведением испытания первой советской атомной бомбы в Семипалатинске 29 августа 1949 года товарищ Сталин был весьма доволен и в беседе с Курчатовым заметил, что если бы мы опоздали на год-полтора с атомной бомбой, то, наверное, «попробовали» бы её на себе.

О создании и успешном испытании первой атомной бомбы советское руководство не стало официально объявлять всему миру, тем более своим потенциальным врагам. «Пусть американцы думают, что мы топчемся на месте, – сказал Сталин своим единомышленникам по партии. – Мы их догнали, а теперь наша задача – перегнать и первыми создать термоядерную бомбу».

Однако 23 сентября 1949 года американские специалисты, взяв пробы воздуха в районе Аляски, обнаружили в них изотопы, которые указывали на то, что в СССР был произведён атомный взрыв. Об этом объявил в прессе сам президент США Гарри Трумэн. Одновременно эти сведения появились в английской и канадской печати.

Получение таких данных об атомном взрыве Советское правительство сочло неубедительным, сославшись на то, что в СССР ведутся крупные строительные работы с применением новейших технических средств. Вместе с тем в заявлении ТАСС были приведены слова министра иностранных дел В.М. Молотова о том, что «секрета атомной бомбы давно уже не существует».

Время шло, и, наконец, 8 марта 1950 года заместитель председателя Совета Министров СССР Ворошилов К.Е. официально заявил о наличии в СССР атомной бомбы. Услышав это, президент Гарри Трумэн пришёл в ярость. Он окончательно понял, что монополии США на ядерное оружие больше нет.

На совещании в Белом доме вопрос был поставлен ребром: либо мы их, либо они нас! «Разбор полётов» продолжался не один час. Крепко досталось специалистам по России, которые утверждали, что ядерную бомбу Советы могут сделать только лет через 20.

Упрёки, словно бронебойные пули, летели и в головы руководителей внешней разведки США.

В результате было принято следующее решение: