Помоги проекту - поделись книгой:
Знак информационной продукции 12+
© Зубков Н.Н., перевод на русский язык, 2022
© ООО «Издательство „Вече“, 2022
Капитан черных грешников
Книга 1
Жертва
Часть первая
Дюранса — вот имя, достойное сильной, полноводной реки[1].
Она рождается бурным потоком в горах, ниспадает с последних альпийских хребтов, понемногу расширяет русло, принимая многочисленные притоки, и течет величаво и спокойно, как великие реки Нового Света, через просторные, плодородные равнины западного Прованса. Там она встречается с Роной и смешивается с ней.
На расстоянии десятка километров можно видеть её в двух совершенно разных обличьях.
Достаточно, выехав из Экса и добравшись до вершины холма, что высится над деревушкой Верель, выбрать, в какую сторону направиться от развилки на императорском шоссе.
В этом месте вы увидите столб с двумя стрелками.
На левой стрелке написано
Поверните, куда укажет первая стрелка, и через час окажетесь у горного обрыва. Внизу перед вами будет чудесная, величественная панорама: широкая долина, усеянная точечками деревушек и городков, вдали отороченная лысым хребтом Люберона, по которой течет Дюранса, ставшая широкой рекой. Она струится между илистых островков, благодаря которым этот уголок Прованса стал новой Нильской долиной.
Если же поедете по указанию второй стрелки, вид будет совсем другой.
Дорога спускается крутыми опасными поворотами, огражденными парапетом, вниз, в дикое тесное ущелье. Горы покрыты соснами и зелеными дубами; горизонт обрамлен рядом обрывистых скал, то серых, то буроватокрасных, то ярко-желтых.
Над изгибом ущелья на вершине высятся или прячутся какие-то феодальные развалины — башня или целый замок, разрушенный, как древняя крепость на берегу Рейна.
Внизу под вами грохочет Дюранса, но вы ее еще не видите. Только в самом низу, за последим поворотом она вдруг явится вам — быстрая, глубокая, сжатая, пенящаяся на перекатах, как ручеек на маленьких камушках.
Никаких мостов нет.
Если хотите переправиться, придется ехать до парома Мирабо. Дом паромщика стоит на этой стороне, замок, носящий имя великого оратора — на том берегу.
Когда сядете в широкое плоскодонное судно, которое передвигается по тросу на огромной лебедке, вас проберет дрожь. Река быстрая, вода темная; обрывистые берега выглядят пустынными, необитаемыми. Мысль о крушении сопровождает всю дорогу, пока вы наконец не ступите на землю, чтобы начать пробираться через густые заросли ив и лозняка, склоняющие над рекой свои кудрявые шевелюры.
И этот мистический страх охватит вас белым днем. Каково же бывает ночью?
Домик паромщика стоит у последнего поворота, в самом низу. Это глинобитная хижина с красной черепичной крышей, какие бывают только на юге Франции.
Паромщик всегда холостяк: жена и дети ему ни к чему. Все его добро — пара-тройка коз, жующих чахлую сухую травку на горных склонах.
Путник, если туда забредет, найдет чашку молока. Иногда, правда, у него бывает и вино, но не всегда. Он угостит вас, но денег ни за что не возьмет — скажет, что трактира не держит.
Уже пятьдесят с лишним лет место паромщика на Мирабо переходит от дяди к племяннику. Эта необыкновенная династия происходит из Кадараша — деревни, что лежит выше по Дюрансе.
Фамилия этих людей — Барталэ.
Первого паромщика, которого помнят местные жители, звали Жан Барталэ. Он занимался этим ремеслом до конца Первой империи.
Юг — край религиозных и политических страстей — всегда волновался под влиянием наших революций. В 1815 году белый террор в Авиньоне принес свои страшные отголоски в Пертюи и его окрестности. Дикий хребет Люберона, закрывающий кругозор к северу, приютил вооруженные банды, устраивавшие в окрестностях настоящие сражения.
К тому же в 1815-м католики стали худо обращаться с протестантами, которым империя оказывала свое покровительство. Жители Бастидона и Тур-д’Эга, почти все люди набожные, повстречали как-то на деревенской ярмарке — "на ромераже", как говорят здесь — ребят из Жукка и Сен-Поль-ле-Дюранса. Началась драка, сперва на кулаках, потом на ножах, и люди с левого берега, то есть католики, не слишком-то преуспели в этом деле.
Следующей ночью, хмурой и безлунной, паромщик Жан Барталэ спокойно почивавший у себя дома, был разбужен внезапным стуком в дверь. Он встал, подошел к окну, подумал, что ему пригрезилось, протер глаза, чтоб убедиться, что не спит, а потом в ужасе набожно перекрестился.
Человек тридцать верховых требовали, чтобы их перевезли на другой берег. Все они были закутаны в длинные черные плащи, а лица их были скрыты черными капюшонами. Все они были с ружьями, с саблями, с пистолетами.
Уже не в первый раз этот таинственный отряд являлся на переправу через Дюрансу.
В дурные дни 93-го банда людей в такой одежде долго держала в страхе окрестные поля и горы. В народе их прозвали "черными грешниками" по той простой причине, что такой же наряд носили члены духовного братства, которые сопровождали осужденных на смерть и хоронили их после казни. Новоявленные черные братья вели себя иначе, они жгли деревни патриотов, казнили без суда тех, кого в округе винила в кровопролитиях. Они исчезли внезапно. Рассеялись, словно призраки из легенд, при первых же солнечных лучах.
В 1815 году Жан Барталэ был уже стар, но он прекрасно все это помнил. Он не посмел отказать в услуге, проворно оделся и вышел. Черные братья переправились в два приёма. Вернувшись один на свой берег, паромщик облокотился на подоконник и долго глядел вдаль, на север. Через час он увидел огромное зарево, услышал выстрелы; ветер донес до него невнятные крики, похожие на проклятия и шум битвы. Паромщик стоял и слушал.
Незадолго до рассвета черные братья вернулись. Жан Барталэ перевез их обратно на левый берег, лёг спать и никому ни слова не сказал о случившемся.
Но все равно три дня спустя возница альпийской почтовой кареты с депешами напрасно окликал хозяина парома, а потом решился выломать дверь в его хижину и нашел беднягу внизу в прихожей посреди лужи крови без признаков жизни.
Жертвы черных братьев нанесли ответный удар. Жан Барталэ был из Кадараша, а жители Кадараша — все католики.
На смену ему пришел один из племянников.
Его-то мы и встретим хозяином парома Мирабо в день, когда начинается наша история — в конце октября 1832 года. Симон Барталэ, как и его дядя, жил один.
В 1830 году ему тоже приходилось перевозить кое-кого из тех загадочных людей, что в одежде черного братства самочинно творили суд и расправу. Но никто ему за это не мстил, и скоро все успокоилось.
Впрочем, в этих местах, в Провансе, где солнце струится золотыми снопами, ненависть хранят долго, но вспышки гнева гаснут быстро. Новая власть скоро успокоила умы; урожай был хорош, никто не голодал, а ничто так хорошо не усмиряет кипение народа, как урожайный год. Теперь Симон Барталэ перевозил только мирных путников, в том числе альпийский дилижанс, прибывавший в Мирабо под конец дня.
Вот и этим вечером в обычный час, незадолго до заката, прибыл дилижанс. В нем было полно народу.
Пассажир, сидевший на скамейке рядом с курьером, помахал перевозчику рукой:
— Здравствуй, Симон!
— Здравствуйте, господин барон, — ответил Симон не без удивления.
Тот, к кому он так обратился, был молодой человек лет двадцати восьми — тридцати, среднего роста, смуглолицый, черноволосый. Горделиво изогнутый нос, из-под алых губ нет-нет да и блеснут белые крепкие зубы, тонкие жилистые руки, маленькая нога с изящным подъемом выдавали в нем один из самых чистых образцов того старого провансальского дворянства, что числит среди своих предков древнеримских патрициев.
— Что это вы едете дилижансом, господин барон? — спросил перевозчик. — А куда подевалась ваша английская лошадь?
— Я далеко еду, на коне не доскачешь, — ответил барон.
— Только ведь в этот раз, господин барон, — продолжал перевозчик, — если вам придется проезжать Мирабо, вы его не объедете. Хотите ли, не хотите, а придется вам ехать под окнами у советника: дилижанс — не верховая лошадь, с большой дороги не свернет.
— Ничего, один раз можно, — ответил молодой человек, и в его глазах при слове "советник" сверкнула ярость.
Доставив дилижанс на другой берег, Симон Барта-лэ в одиночестве погнал свой паром обратно. Провожая взглядом исчезающий в дорожной пыли экипаж, он проворчал себе под нос:
— Куда же это направился барон Анри де Венаск? Непривычно видеть его в дилижансе. А ведь времена черных грешников уже прошли.
И Симон Барталэ, задумчивый, вернулся домой.
В течение последующих дней, встречая на пароме спускающийся с Альп дилижанс, Симон не упускал случая с любопытством заглянуть в карету.
Он надеялся увидеть там барона Анри де Венаска. Но молодого дворянина не было среди путников.
Такая долгая отлучка несколько интриговала перевозчика, тем более что на другой день после отъезда барона по округе пошли странные слухи.
В тот же самый день в окрестностях Мирабо видели главного комиссара полиции города Экса и капитана жандармов. Оба были чем-то сильно взволнованы.
Симон ничего не сказал вслух, лишь нахмурился: "Похоже, утречком услышим про черных грешников".
Чтобы объяснить такие мысли паромщика, мы просто заглянем к нему в дом через неделю после той сцены, о которой мы сейчас рассказали.
Дело было ночью. Шел дождь.
Поэты, воспевающие Юг, никогда здесь не жив и даже не побывав, изображают нам некую страну, где небо всегда голубое, всегда тепло и сияет солнца.
Это неправда.
Нередко палящая летняя жара сменяется здесь суровой зимой, а если идет дождь, то мелкий, частый, ледяной, с холодным ветром. На далеких вершинах гор уже с конца октября белеет снег. За Дюрансой зима часто бывает суровой.
Итак, дело было дождливым вечером. Холодный дождь стоял стеной, оправдывая свинцовый цвет неба. Ветер весь день задувал что есть мочи, а дороги были до того грязны и разбиты, что оба дилижанса ("на верх" и "на низ", как говорили в тех местах) опоздали на несколько часов.
Симон сидел дома, когда в дверь вдруг постучали.
Два пешехода-попутчика — коробейник и крестьянин из соседней деревни — хотели перебраться на другой берег.
— Ну-ну, друзья! — сказал им Симон. — Так и стал бы я трудиться в такую погоду ради ваших четырех су. Больно тяжел хлеб получится.
Крестьянин (он, как и Симон, был из Кадараша) пожал плечами:
— Да мы тебя и сами не просим так сразу и на паром.
— А чего же вам надо?
— Да нам бы сперва обсохнуть чуток…
— Тогда заходите, друзья, — сказал Симон.
На плече у крестьянина было ружье, а за плечами ягдташ. Он был довольно хорошим охотником. По всей округе его так просто и звали
Итак, Стрелец поставил ружье в угол к очагу, куда Симон Барталэ подкинул в огонь охапку хвороста, и сказал, кивнув на коробейника:
— Этого доброго человека я повстречал на спуске из Венеля. Он идет в Маноск, а раньше этой дорогой не ходил. Я ему сказал, что сегодня в Мирабо он уже не попадет — лучше мы вместе с ним тут подождем, когда проедет альпийская карета.
Симон посмотрел на часы в ореховом футляре, что стояли в углу.
— Вам еще ждать часа три, — сказал он. — Карета с горы придет к полуночи, если не опоздает. Хочешь выпить немножко, Стрелец?
— Не откажусь, — ответил крестьянин.
Коробейник достал из кармана серебряную монету, но Симон сказал ему:
— Нет, братец, ты это убери. Я вином не торгую — да оно же нынешний год и дешево: по два су за литр, и это за самое лучшее. Мы и сами не знаем, куда его девать.
С этими словами Симон спустился в погребок рядом с прихожей и вскоре вернулся с глиняной крынкой, полной вина.
Он поставил на стол три стакана и продолжал, обращаясь к Стрельцу:
— Бекасов на Любероне стрелять идешь, так что ли?
— Так, только не знаю, прилетели они или нет. А другие охотники тут не проходили?
— Нет, на этой неделе не было. Да, вот что! — сказал Симон. — Я ведь жандармов перевозил.
— Куда же они ехали?
— Не знаю. Только если на днях буза начнется, я удивляться не буду.
Поделиться книгой: