Бастард Ивана Грозного 2

— Расскажу, государь.

— Интересную?

— И поучительную.

— Как там у тебя… Сказка ложь, да в ней намёк — добрым молодцам урок?

— Как-то так…

Александру сегодня точно было не до сказок. Из головы не уходила его сделка с вампиром. Он её не особо страшился. Загубить чужую жизнь за Адашева — его единственного при царе сторонника? Да легко. Смотря какую жизнь, правда. Но он сразу придумал для вампира, как он думал, каверзу.

Саньку беспокоили покушения на Адашева.

— Ты знаешь, что на Алексея Фёдоровича жизнь покушаются. За этот год, говорит, четырежды.

— Знаю, — насупился Иван. — Ищут. Думаю, что найдут.

— Коли найдут, мне отдай после дознания. Я его сам кончу.

Царь посмотрел на Ракшая.

— Оно тебе надо? Руки кровью красить? На то палачи есть.

— Сам хочу, государь. То враги государства Российского, а значит и твои. Этих надо с особым тщанием. На торговой площади в базарный день.

— Раз мои враги, то, значит, мне надо с ними расправляться?

— У тебя есть слуги — руки твои. Не след тебе себя кровью марать. Отдашь?

Царь дёрнул плечами и скривился.

— Отдам. Пошли уже спать. Что-то и меня сморило.

Они поднялись на третий этаж дворца и вошли в небольшую тёплую спаленку.

— Я вот, что хотел тебе сказать, Ракшай, — сказал Иван, когда устроился на перине. — Давно как-то я сказал боярам, что ты брат мне по батюшке. Помнишь, пошутил я, что он прижил тебя с Марфой Захарьиной. Так вот, пошутить-то я пошутил, а молва людская разнесла, что будто ты его наследник, а не я.

Санька замер, раскрыв рот, потом закашлялся, поперхнувшись скатившейся не туда слюной.

— Час от часу не легче, — кое-как откашлявшись, с трудом проговорил он. — И что сейчас?

Иван усмехнулся.

— Удумали мы с Адашевым каверзу учинить. Мы официально признаем тебя наследником престола. Вторым после моего сына… и меня, естественно.

— Для чего? — Удивился Санька.

— Для того, чтобы узнать, кто против меня и моего рода умышляет зло. О том мы уже объявили… по-тихому. Письма батюшкины «нашли». Их и искать-то не надо было. И так имелись. Дитё и вправду было, да сгинуло не знамо куда. Потому и кривда правдой смотрится.

Иван замолчал и глубоко вздохнул.

— Да и разумен ты, в отличие от моих бояр и дьяков. Дар опять же твой в грядущее заглядывать… Вот я и подумал, что ежели что случиться со мной или сыном моим, то лучшего правителя для Руси не сыскать. А Захарьин-Юрьев род тебе в помощь будет.

— Не очумел ли ты, государь?! — Вскинулся с напольной лежанки Александр. — Ты меня спросил?!

— Рцы, Санька, — устало и тихо приказал царь. — Засыпаю я.

Иван уснул, а Санька ещё долго ворочался, перебирая в мыслях новость. Судьбы родичей правителей всегда были печальны. Редко кто из них мог даже семьёй обзавестись или детей родить. А уж к покушениям и отравлениям во дворцах все просто привыкли.

«Вот ведь удружил государь!» — думал Санька. — «Сейчас в Усть-Лугу поедут гонцы… Да как бы не передумал потом царь-батюшка в игры эти играть. Чтобы больших людей губить надо зачинщика найти, а я вот он-чем не зачинщик».

Третьих петухов Александр встретил с «дурной» головой. Разбудил его Адашев, который пришёл помогать одеться царю.

— Надо бы похмелиться, — хмуро буркнул государь.

Спустились в банную подклеть и увидели в трапезной Сильвестра, всклокоченного, и похоже, только сейчас проснувшегося.

— Ты здесь, что ли почивал, отец родной? — Спросил его Иван Васильевич.

— Так тут хоромы, почитай, царские… И тепло, и снедь с питьём на столе осталась.

— Снедь же, вроде, девки должны были убрать, — удивился Александр. — Не приходили, что ли?

Сильвестр потупил глаза.

— Приходили. Убирали. И снова принесли. Славные у тебя девки.

Государь раскрыл от изумления рот, а потом рассмеялся.

— Ну, ты, отец родной, и ухарь! — Вскричал он. — Ай да Сильвестр! Отец — молодец!

— Грешен, грешен… Сёдни со вторых петухов молюсь и каюсь.

Дверь одной из комнат «отдыха» отворилась, и оттуда вышла абсолютно голая «амазонка». Она спокойно прошла мимо удивлённых мужчин в предбанник и закрыла за собой дверь.

— Видим мы, как ты молишься! — Засмеялся Иван. — На коленях оба стояли?

— Он из неё беса вчерашнего изгонял, — вставил Санька, вспомнив один из рассказов Боккаччо.

Государь смеялся раскачиваясь телом, потом ойкнул, схватился за голову.

— Ну вас, уморите, налейте лучше мёду кислого… холодного…

Сильвестр, дабы скрыть смущение, кинулся исполнять желание Ивана первым.

Медовуху и другие напитки из мёда Александр любил и готовил по своему рецепту, заквашивая, остужая и сцеживая, дображивая, и укупоривая в бочонки. Она получалась у него хмельной и острой с небольшой кислинкой, как шампанское, потому, что он добавлял в неё не до конца выбродивший сок крыжовника.

«Лечились» не долго и ещё потемну, солнце уже всходило поздно, принялись за обход города. Водяное колесо уже не крутилось, но принцип его работы царю объяснили. Обошли все постройки на острове быстро и Александру вся проделанная им работа показалась мизерной. Тем более, что царь Иван больше молчал и свете факелов было видно, как он кривился. Спрашивал, в основном, Адашев, которому построенное явно нравилось, особенно портовые погрузочно-разгрузочные «махины», с приводным колесом, которое крутилось ходившим в нём, как белка, человеком. Такой белкой на время стал сам Александр.

На берега решили проехать когда рассветёт и вскорости вернулись в баню. Сильвестр сославшись на потребность замолить «грехи тяжкие», ушёл в свою опочивальню. В трапезной остались втроём.

Царь, снова изрядно пригубив мёда, молча ушёл в «свою» комнату отдыха.

Санька сидел упав духом. Адашев глядел на него улыбаясь.

— Не понравилось царю моё детище, — наконец со вздохом сказал Санька вливая в себя очередной ковш кваса.

Адашев хмыкнул.

— Ты, Александр, не посыпай голову пеплом. Государь много повидал различных городков и крепостиц, и никогда не выражается, покуда всё не обсмотрит и не обмерит. Прежде чем сказать худое или доброе, он три дня смотреть и спрашивать будет. Вот сейчас поспит и на чистую голову тебе спрос учинит. А я тебе скажу, что, то, что я увидел — это хорошая работа. Почитай за лето ты торговую заставу поставил, и крепость вокруг острова возвёл не хуже «орешка». Стены, конечно пониже, но то дело наживное, и пушек поменьше, но и с тем поможем. Здесь ли будет город или выше-ниже по реке, не важно. Главное, ты дорогу устроил прямиком к нему.

«То не я», — чуть не вырвалось у Александра, но он промолчал. — «А вот город я построил! Я! И хороший город!»

От слов Адашева он успокоился. Огонь гордыни его чуть пригас. Но внутри булькала обида на царя. Потом Александр «взял себя в руки» и придушил гордыню совсем. За это лето он сильно изменился. Страсти в нём кипели. Может быть от того, что его организм проходил положенные ему стадии умственного развития и взросления. Ведь, несмотря на его развитое по мужски тело, он по внутренней сути был восьмилетним ребёнком с его страстями и нервами. Только его «тот» ум и физическое развитие делало Ракшая взрослым. А поначалу, из-за невысокого роста, все принимали его за малолетку.

— Слушай, Алексей Фёдорович, — вспомнил Александр. — Что это вы с Иваном Васильевичем придумали с моим наследием на престол? А брат его двоюродный Владимир Старицкий, внук царя Василия как же? Ведь он наследник престола после Дмитрия Ивановича. Как его здоровье, кстати. Охраняете его, как я просил?

— Слава богу, здоров наследник престола… А по твоему вопросу скажу, что хоть и приближен Владимир Андреевич к царю и замещает его и сейчас в Москве, но не люб он Ивану Васильевичу. Не показывает он сего, но в мыслях гневен на друзей Старицких за мать свою.

— Так дело то не в наследниках! — Воскликнул Ракшай. — Правильно ты говоришь, что дело в «друзьях» наследников. Все старые роды стремятся к власти. Да и молодые не хотят оставаться не у дел. Вон и в царёвой тысяче брожения идут. Я почему и сбежал из Москвы, что отплёвываться и отбрехиваться устал. Дел невпроворот, Россию по кускам рвут, а они земли делят. Идите и берите земли Крымские да украинские. Так нет, млять, тут друг у друга вырывают.

— Правильно и ты говоришь. И не только говоришь, но и делаешь. Смотрит на Земли Ливонские царь-государь. Прирасти ими хочет.

— О землях потом. Мне то что с правом на наследование престола делать?

— Как это, что делать? Жить, как и раньше. Это же на всякий случай…

— Хрена себе, на всякий случай. То тебя убивают, а сейчас меня убивать станут. Друзья Старицких сильно расстроятся, что Владимира подвинули. Да и он, хоть вида не подаст, а злобу затаит.

— Не затаит. Смирный он, — возразил Адашев. — А с его друзьями да мамашей его, княгиней Хованской, справимся кое как… Всему придёт время.

Они помолчали. Санька время от времени недовольно дёргал головой.

— Ты скажи, как с моей хворью справился? — Наконец не выдержал боярин.

Александр махнул рукой.

— Не бери в голову. То моё дело.

Адашев нахмурился.

— Слышал я твой торг. С кем это ты? С бесом, что государь узрел?

— Почти, — буркнул Санька. — Не важно с кем! Говорю, не бери в голову. Не велика плата за твою жизнь. Вон мне государь обещал покусителей твоих выловить и мне отдать. А я ему отдам.

— Худо то, — тихо прошептал Адашев. — Одно дело самому врага убить, а другое врагу человеческому отдать…

— Не трави душу, Фёдорыч. Самому тошно, но уже ничего не поделать.

Санька вздохнул.

— А-а-а! — Мотнул он головой. — Будь, что будет! Главное — день простоять, да ночь продержаться!

Глава 7

— Не понимаю, почему ты доверил охрану девкам? — Сказал государь, осматривая помещение для хранения городской казны и таможенных сборов.

Александр пожал плечами. Не говорить же царю, что по его опыту прошлой жизни, женщины из вневедомственной охраны применяли оружие на поражение гораздо чаще мужчин. И подкупить их было намного труднее. Единичные случаи нарушений служебных обязанностей имели место, но почти всегда женщинами влюблёнными в преступников.

В данном случае, когда деньги охраняли кикиморки, и этот фактор сходил на нет. Влюбляться кикиморки не умели. В себя влюбляли, а сами нет. Поэтому с ними было вдвое надёжнее. С кикиморками у Саньки случались заморочки, но в основном на почве того, что он лично не поддавался их любовным чарам, и они иногда вредничали, пытаясь сломить его «обликоморале».

Достроив путик и закрепив осушенные участки, его, Санькиной силой, кикиморки намерились смыться, разбежавшись по болотам, однако Ракшай упросил их остаться с ним, гарантируя сладкое житьё бытьё. Не все кикиморки согласились подписать новый контракт, но штук тридцать с ним осталось. Причем, как впоследствии понял Санька, перед ним тогда на недостроенном путике явились только те, кто попрятался именно в местных болотах. Но много его воительниц вернулось в болота Твери и Подмосковья сразу, как только Аид схитил Гарпию.

— Надёжнее они и послушнее. С мужиками всегда надо доказывать своё превосходство. То и дело тебя проверяют на прочность, и телесную, и духовную. Слабости они не прощают. А бабы… Те наоборот. С ними можно не рвать пупок.

— А по силе? Как они? Мужи ведь сильнее! — Спросил Сильвестр.

— Сильнее, но не ловчее. Эти и были выученные воинской мудрости, да я их выдрессировал. Почитай три месяца гонял в хвост и в гриву.

— В хвост и в гриву, это ты молодец, — захихикал Сильвестр. — Хорошо обучил.

— Да ну тебя, старче! У тебя всё одно на уме!

— Так правду говорю! Давно такого я себе не позволял! И с другими бабами вряд ли получится! А с этими кудесницами… Я до сих пор весь горю. И сил, словно прибавилось, а не убыло.

— Хватит о бабах! — Озлился царь. — Ты, Сильвестр, словно и впрямь ума лишился. Не мешай! Деньги счёт требуют!

Духовник обиделся и вышел из хранилища, а Александр мысленно улыбнулся. Это он намекнул кикиморкам, чтобы они проявили себя особо с царским духовником. Заласкали б его до умопомрачения, поднимая его естество и держа член в постоянном тонусе. То, что они это могут, Александр убедился на себе. Кикиморки долго пытались держать в тонусе Санькин уд, рассчитывая, на то, что поработят его, и заставят себе прислуживать, но Александр не поддался искусительницам. Хотя, откровения ради, медитировал он в попытках ослабить напряжение в чреслах долго.

— И так, получается, что в таможенных кладовых у тебя уже пятьсот двадцать восемь рублей? Откель?

— Вот, государь проходные товарные книги. Вот цена товара заявленная, вот с неё пошлина, вот взвеси, вот пересчёт, вот недоимка. У Ивангородских и Ямских купцов с немцами сговор. Немцы занижают цену на ввозимый товар и количество, чтобы получить пошлину меньше, а потом продают нашим купцам дороже. Мы подставили своих купцов, а те донесли о воровстве. Но денег тех в казне ещё нет. Не стали мы обирать купцов немецких. Токма расписки Ганзы лежат. Показать? Всё по установленным тобой, государь, правилам.

Царь одобрительно покачал головой.

— Это хорошо. А тех, что я послал, не осталось?

— Очень немного. За камень, известь много заплатить пришлось. Но ничего… Скоро от Мокши цемент придёт. Станем свой камень делать. Песка и щебня здесь много. Жито пришлось у немцев закупать, другие припасы у местных селян. Но уже и того нет. А тут ты тысячу человек с собой привёз. Ещё пару дней застолья и в зиму мы пустые заходим. А у меня на службе двести душ. Так, что тех пятисот рублей почитай, что и нет.

На самом деле своих людей у Саньки на службе было всего шестьдесят три человека, — лесорубы и ратники, но были и селяне, которым тоже надо было платить мукой, но тех можно было отправить по домам. Нелюдь могла и на подножном корме продержаться. Кикиморы, те вообще только вид делали, что едят, а оборотни сами охотились. А за то, что им было разрешено в местных лесах «озоровать», делились добычей с городом. Но ведь царь об этом не знал, а знать о проблемах должен.

— Какого ляда они все за мной увязались, то одному богу известно, — недовольно произнёс Иван. — Берёшь с собой десяток дьяков, так они за собой и детей, и сватов, и люд дворовой тянут. А без войска нельзя.

Он вздохнул.

— Жаль, что у тебя серебра мало. Очень надо.

— Ты, государь, странно рассуждаешь. Теля только народилось, а ты уже доить его хочешь! Так не бывает! Нам до тепла продержаться надо. Первые торги на апрель месяц наметили с Ганзой. Ежели новгородских купцов отзовёшь из Выборга, то и свеи сюда придут. Гостевой двор ты видел. Гостей есть, где привечать. Товары нужны.