Время украшать колодцы

— Я больше не желаю жить под одной крышей с этой особой! — вырвалось вдруг у Эрнеста. — Знаете, что она сказала, когда я сообщил ей, что горит дом миссис Гибсон? Она сказала, что «это кара Господня»!

— Вам вовсе не обязательно возвращаться домой, — тихо ответила Элис. — Во всяком случае, сегодня. Я могу устроить вас в одной из наших гостевых комнат. И приготовить вам ванну. Вам она очень понадобится.

И тут Эрнест впервые заметил, что с головы до ног покрыт копотью и сажей.

И измучен до изнеможения.

— Хорошо, — пробормотал он. — Спасибо. Только скажите Тинклеру, ладно?

Странно, но в течение тех нескольких часов, что еще оставались до утра, он впервые за несколько лет спал совершенно спокойно и его не мучили те ужасные сны.

Было уже совершенно светло, когда он, открыв глаза, обнаружил, что лежит на узкой кровати в небольшой комнатке под самой крышей и на нем — о, Господи! — абсолютно ничего нет. Он стал мучительно вспоминать. Элис, извинившись за то, что ей не хочется беспокоить деда, который уже снова лег, и искать у него в шкафу чистую ночную рубашку, подала ему огромное полотенце и предложила просто завернуться в него, когда он выйдет из ванной. Видимо, он так и поступил…

Но, пока он спал, кто — то все же неслышно прокрался в его комнату: на стуле, выстиранные и аккуратно сложенные, лежали его брюки и рубашка, а под стулом поджидали вычищенные сапоги.

«Да благословит тебя Господь, Тинклер!» — благодарно подумал Эрнест и почувствовал, что буквально умирает от голода.

Он быстро встал, оделся, привел себя в порядок и пошел вниз, с трудом угадывая нужное направление в переплетении коридоров, переходов и лестниц старинного дома. Впрочем, довольно скоро ему удалось добраться до прихожей, где он и столкнулся со старым священником.

— Доброе утро, молодой человек! Насколько я понял из рассказа Элис, вы вчера отменно потрудились!

Эрнест, страшно смутившись, пожал плечами:

— Просто я, видимо, оказался единственным, кто в столь поздний час еще не спал. И пожар я заметил чисто случайно.

— Будучи священником, — тихо возразил ему мистер Поллок, — я обычно стараюсь не прибегать к таким понятиям, как «чистая случайность»… Между прочим, семейство Гибсонов — как вам, должно быть, приятно будет узнать — сегодня уже пребывает в добром здравии и рассудке; за ними присматривает миссис Кейл. Но о них мы поговорим позже. А сейчас, пожалуй, вам неплохо бы и позавтракать?

— Сейчас приготовлю! — раздался веселый голос Элис, и она тут же появилась в одном из дверных проемов.

Выглядела она на удивление свежей, особенно если учесть сегодняшнюю бессонную ночь. На ней было коричневое платье, такое же простое, как и предыдущее, серенькое, и Эрнест никак не мог понять, как это он — пусть на мгновение — мог принять ее за юношу, даже если она и была в брюках.

— Вам совершенно не стоит беспокоиться, — запротестовал он. — Тинклер прекрасно может…

— Тинклер пошел за вашими вещами, — сказал мистер Поллок.

Эрнест уставился на него непонимающим взглядом, и священник пояснил:

— Надеюсь, вас не огорчило это известие, мистер Пик? Но… вы, по — моему, выразили решительное нежелание возвращаться в дом вашей тети?

— Я… Ну, да, в общем, я, кажется, так и сказал.

— По всей видимости, ваша неприязнь носила взаимный характер, ибо первое, что мне принесли сегодня утром, это записку от ее милости, где говорилось примерно следующее: если я по — прежнему вынашиваю планы возобновить «языческий ритуал украшения колодцев», то она сообщит об этом епископу и потребует для меня соответствующего наказания; она полагает также, что я впутываю в это дело и вас, тогда как ваша душа и без того уже пребывает в опасности, ибо ей грозит проклятие Господне, а участие в отправлении языческих обрядов ставит крест на ее последней надежде спасти вашу душу. К счастью, — и священник весело улыбнулся, — мне случайно известно, что наш епископ такой же большой любитель старины, как и я сам. А кроме того, я давно уже предупредил его о своих намерениях «возродить этот языческий обряд». И, честно говоря, очень надеюсь, что в данной ситуации он будет на моей стороне.

— Вы должны простить нас, Эрнест, — вмешалась Элис, — за то, что мы взяли на себя смелость по — своему перестроить вашу жизнь. Хотя бы на время. Мы, правда, посоветовались с мистером Тинклером, и, надо сказать, наши мнения полностью совпали. Мы полагаем, что для вас сейчас самое лучшее — спокойно сосредоточиться на эскизах для будущих мозаичных картин и пожить пока здесь, а не в замке. Вы ведь не будете слишком сильно возражать, правда?

— Да разве я возражаю?! — вырвалось у Эрнеста. — Господи! Я бы все на свете отдал, лишь бы навсегда покинуть это… логово Медузы Горгоны! У меня просто слов не хватает, чтобы выразить, как я вам благодарен!..

— А сегодня утром, — промолвил священник, — у многих в Уэлстоке не хватало слов, чтобы выразить свою благодарность вам, друг мой. Элис, дорогая, ты, кажется, обещала накормить мистера Пика завтраком?

— Конечно! Сейчас! Идемте со мной, Эрнест!

Перемены, произошедшие в жизни Эрнеста с той ночи, были столь огромны, что во все это ему верилось с трудом. Около полудня к нему явилась целая делегация деревенских депутатов — иными словами их и назвать было нельзя, уж больно решительно и официально они были настроены, — под предводительством Гирама Стоддарда (который прежде всего извинился за своего брата, который по причине чрезвычайной занятости не смог присутствовать), Генри Эймса, со вчерашнего дня наконец — то ставшего полноправным членом деревенской общины, и Гаффера Тэттона, неустанно повторявшего, что если бы его заставили остаться в такой день дома, то это было бы куда хуже самого жестокого приступа ревматизма. Похоже, Гаффер приходился Гибсонам каким — то дальним родственником.

«А может, — подумал Эрнест, пожав плечами, — они все тут родственники?»

«Депутаты» передали ему кучу благодарностей от жителей деревни, и каждый произнес по торжественному «спичу», что было довольно нелепо, поскольку у священника в гостиной было всего восемь человек, считая самих гостей. Но все выступавшие явно испытывали к нему самые добрые чувства, так что он изо всех сил постарался показать, что в высшей степени гордится столь высокой оценкой своих скромных усилий, и быстренько перевел разговор на более интересную для него тему. Тинклер принес готовые наброски, и Эрнест, вытаскивая рисунки из папки, неуверенно продемонстрировал их собравшимся.

— Я, конечно, еще не видел фотографий, сделанных вашим братом, мистер Стоддард, — сказал он, — но, может быть, и кое — что из этого нам пригодится? Вы и сами видите, — он вспомнил и сознательно повторил замечание, сделанное Тинклером, — что эти рисунки в некотором смысле отражают недавние события, имевшие место в Уэлстоке…

Однако они поначалу никакой связи с «недавними событиями» не улавливали. И вдруг Гаффер Тэттон, стукнув палкой об пол, воскликнул:

— Прямо в точку, сэр! И ведь мы в Ее честь украшаем источники, верно? Она должна быть довольна. Тем более что на всех ваших рисунках изображены дамы, так, сэр?

Эрнест уже собрался как бы между прочим — и уж не слишком ли легкомысленно? — пояснить, что слово «дама» вряд ли годится для такой личности, как Мария Магдалина, но вдруг понял, что в данной ситуации это прозвучало бы неестественно. Лица у всех были сурово — серьезны, и они качали головами в знак согласия со словами Гаффера Тэттона.

— Ну что ж, сэр, к концу недели мы вырежем рисунки на досках, — сказал Тирам. — И глину замесим. Вот только не могли бы вы сказать, какие краски вам будут нужны, чтобы можно было заранее отправить детей собирать подходящие цветы, камешки и прочую мелочь?

— Честно говоря, над этим я пока не думал, — признался Эрнест, — но в целом…

И он еще минут пятнадцать с упоением объяснял, какие цвета хотел бы видеть на всех композициях.

Только когда они все ушли, он вдруг заметил одну весьма существенную деталь, странным образом встревожившую его.

Центральная фигура на всех трех эскизах удивительно походила — так, во всяком случае, казалось ему — на Элис Поллок!

Как это сказал Гаффер Тэттон насчет того, что Она, конечно же, будет довольна?.. Но у него — то самого, оказывается, была на уме совсем другая «она»!

И снова его охватили привычные сомнения. На этот раз, впрочем, он довольно быстро отогнал их, сохранив убежденность в том, что в данный момент, по крайней мере, делает нечто нужное и полезное для других.

— Вам, возможно, приятно будет услышать, — сказал ему за ланчем священник несколько дней спустя, — что выселить Гибсонов из дома будет, видимо, не так просто, как полагает леди Пик.

Эрнест, старавшийся как можно реже вспоминать о своей тетке и как можно больше думать об украшении колодцев, вдруг словно очнулся.

— Начальник пожарной службы, присутствовавший на пожаре, подал рапорт, копию которого я прочел нынче утром, — продолжал мистер Поллок. — Там сказано, что камин в коттедже давным — давно не ремонтировался, хотя подобный ремонт не входит в обязанности арендатора и починкой его обязан заниматься землевладелец. Правда, большая часть имущества Гибсонов безнадежно погибла, но один из моих племянников — он солиситор[4] — сообщил мне, какие открываются возможности, если должным образом подать прошение о финансовой компенсации…

— Вы хотите сказать, что Гибсоны могли бы отсудить какую — то компенсацию у моей тетки? — Эрнест не верил своим ушам.

Семейство Гибсонов пока что разместилось в конюшне священника, и это было вполне терпимо в теплую погоду, однако же проживание в конюшне, безусловно, могло быть только временным.

— По — моему, легче выжать кровь из камня! — вздохнула Элис. — Но попробовать стоит.

— А вот я как раз хотел спросить, — воскликнул Эрнест, — простите, что из другой оперы: какова была реакция епископа на ее жалобу?

Мистер Поллок хитро прищурился, подмигнул, и взгляд его вновь стал спокойным.

— Боюсь показаться тщеславным, дорогой друг, — неторопливо начал он, — но я, думается, знаю тех, кто поставлен надо мною, несколько лучше, чем ее милость. И кроме того, мои знания принципов церковной доктрины, похоже, также более глубоки… Между прочим, епископ даже спросил, как это я допустил, чтобы такая интересная старинная традиция столь долго пребывала в забвении…

— О да, «Она будет довольна!» — прошептал Эрнест.

— Простите?

— Нет, ничего… ничего особенного. Я просто процитировал слова одного из деревенских жителей. Одного из тех, с кем советовался насчет украшения колодцев. Между прочим, я совсем не уверен, что эти люди совсем позабыли о главной языческой богине вод… Но эту тему мы могли бы обсудить и в другой раз. А теперь прошу вас, напомните мне, в какой день у нас Вознесение, а в какой — праздник Святой Троицы. Вернувшись в Уэлсток, я совершенно утратил счет времени.

— Вознесение будет в следующий четверг, — подсказала Элис.

— Правда? Тогда мне лучше поторопить их!

— Не нужно, — сказал священник.

— Простите, но…

— Я сказал, не нужно. — Старик улыбнулся. — Для них слишком многое связано с этим праздником, и они относятся к выполнению всех заданий с должной ответственностью. Так что все будет готово точно в срок, это я вам обещаю.

В тот же вечер, гуляя с Элис после обеда по саду, Эрнест впервые осмелился поцеловать ее. А в воскресенье пришел в церковь на службу и сел рядом с девушкой, испытывая неизъяснимое удовольствие от тех гневных взглядов, которые бросала на него тетка и на которые он не обращал ни малейшего внимания.

Однако же Эрнест успел заметить злобный огонек, блеснувший в глазах леди Пик, и спина у него похолодела от ужасных предчувствий.

Источники, привлекшие внимание первых здешних поселенцев, правильнее было бы, пожалуй, назвать родниками.

Первый из них в настоящее время, впрочем, вполне мог называться «колодцем», поскольку был окружен каменной стеной и накрыт железной крышей, хотя и насквозь проржавевшей; вот только у этого «колодца» не было ни ворота, ни ведра на цепи.

Второй колодец разочаровал его еще больше: вода из этого источника поступала по трубе к колонке на центральной площади Уэлстока и, также по трубам, в некоторые отдельные дома. Лишь дома, стоявшие совсем на отшибе — вроде дома Гибсонов, — не имели в достатке холодной воды.

Что же касается третьего колодца, некогда снабжавшего водой ближайшую к замку часть деревни, то от него и вовсе не осталось никаких следов, кроме выложенного плитами мостика, который был когда — то через него перекинут и от которого начиналась дорога к церкви.

Были и еще два колодца — на территории самого замка и возле дома священника, — но ими, разумеется, жители деревни никогда не пользовались. Да и украшать их на Троицу никто не решался.

Опираясь на палку и невольно подражая своему хромому провожатому, Гафферу Тэттону (которого, если честно, Эрнест порой почти не понимал), он решился заметить:

— Трудно даже представить себе, что когда — то здесь был колодец, правда?

— Ага! Да только тут он! — сразу оживился Гаффер. — И пожалуйста, сэр, не подходите слишком близко! Помнится, в прошлый — то раз крышка на нем была прочная… Да только теперь там небось плесени полно и травы всякой… — Гаффер ткнул в основание колодца своей палкой. — Самый глубокий из всех был! Когда — то мы его здорово прочистили и стенки черепицей выложили.

— Черепицей?

— Сейчас ее, конечно, не видать, но там она, точно. Я сам ее класть помогал. Я тогда еще совсем мальчишкой был. Видел, как мастера ее кладут. Мне — то всего несколько штук положить доверили, ага. Зато раствор был крепкий! Самый лучший! Наш мистер Говард этот колодец — то строил. А все ж таки верно, что в природе ничто не вечно… Не вечно, стало быть, да? И хоть мы тут в прошлые годы не раз то одно, то другое подправляли… Но Ей — то все равно, Она в наших заботах не особо нуждается.

Очень осторожно Эрнест осведомился:

— А Она — это кто?

— Да всякое говорят, сэр… Это очень старые сказки. Мы их зимой у очага рассказываем. А в такой прекрасный денек, как нынче, к чему всякую ерунду слушать… Мне вот что интересно, сэр: как вам показалось, правильно они ваши рисунки изменили, чтоб удобнее было на досках вырезать?

— Я думаю, правильно. И вообще у вас в деревне куда больше талантливых людей, чем вы сами готовы в этом признаться, — честно ответил Эрнест. — По — моему, я вам и не нужен был вовсе. Вы бы и сами могли что — то не хуже меня придумать.

— Ах, сэр! — Гаффер Тэттон остановился, тяжело опершись о палку, и посмотрел своему спутнику прямо в глаза. — Вот тут — то вы и ошибаетесь. Вы уж меня простите, но именно вы нам и были нужны!

И прежде чем Эрнест догадался, что имеет в виду этот старик, Гаффер уже вытащил из кармана свои старые часы.

— Эх, зря тратим время, сэр! Она — то людей ждать не станет, всем это известно.

— Минутку! — воскликнул Эрнест. — Когда вы сказали «Она», вы имели в виду…

— Я вам ничего больше не скажу, сэр, — проворчал старик. — Есть такие, кто верит, а есть и те, кто не верит. Но если бы вы прожили в Уэлстоке столько же, сколько я…

— Мне это вовсе не обязательно, — сказал Эрнест.

Теперь уже удивился Гаффер.

— Я правильно вас понял, сэр? — растерянно спросил он.

— Надеюсь, что да. — Эрнест отступил на пару шагов назад и посмотрел на четкий черный силуэт замка на фоне ярких небес. — Она может быть доброй, но Она может быть и жестокой, верно, Гаффер?

Старик совсем растерялся. Но вскоре, впрочем, взял себя в руки и отыскал нужные слова.

— Я знал! — выкрикнул он. — Нельзя было нарисовать такие рисунки, если…

— Что? Что «если»? Продолжайте же! — нетерпеливо потребовал Эрнест.

— Эх, да не мне вам объяснять, сэр! Вы и так все знаете, а остальное только вы сами должны найти и понять. Как и все мы. Только вот что я вам скажу, сэр: вы напали на верный след! А теперь прощайте. Доброго вам дня!

— Как ты думаешь, что он имел в виду? — приставал Эрнест к Элис вечером после обеда.

— А что, если он имел в виду природу? — предположила она.

— Возможно, хотя…

— Персонифицированную природу, разумеется. Ты намекнул, что не веришь дедушке, когда тот утверждал, что все здешние жители совершенно позабыли об истоках обряда украшения колодцев.

— Да, ты, пожалуй, права, — согласился он. — Люди ведь всегда называют природу матерью. Мать — природа, так? Но, несмотря на это…

— Ну?..

Он глубоко вздохнул.

— Живя здесь, а не в замке и отлично помня все, что сказала и сделала моя тетка, я все же никак не могу поверить в то, что Она может быть и жестокой.

— Ты ведь говоришь не о своей тетке, верно? — спросила Элис.

— Нет, не о ней.

— Однако же и она являет собой некий аспект женского начала…

— Я не могу воспринимать ее подобным образом!

— Ну а как же тогда быть с Кали?.. С Кали Дурга?

Застигнутый врасплох, он спросил: