Сочинения в трех томах. Том 3

Вскоре после обнаружения в Калифорнии золотых россыпей на улицах Сан-Франциско появились целые толпы полуобезумевших людей, жаждавших легкой наживы. Считая ниже своего достоинства промывать песок, копаться в речном иле или же дробить скалы, некоторые из них предпочитали подбирать драгоценный металл на зеленом сукне.

Идя навстречу такого рода вкусам, дон Франциско де Лара открыл казино для игры в монте. Это выгодное предприятие финансировал, конечно, Кальдерон. Но «работать» в притоне он избегал. Ему не хотелось, чтобы местное общество считало его профессиональным игроком, и он, по возможности, прятался за спиною Лары, разыгрывавшего роль полного хозяина казино.

Вот что представляли собой два роскошно одетых всадника на чистокровных арабских лошадях, ехавшие из Сан-Франциско к гасиенде дона Грегорио. В то время как они проезжали через городские предместья, навстречу им попадалось довольно много людей, знавших их и раскланивавшихся с ними. Прохожие восхищались их красивыми и живописными костюмами. Особенно сильное впечатление производили они на золотоискателей, сравнительно недавно появившихся в Калифорнии и не знакомых еще с ее национальной одеждой.

Чем больше удалялись всадники от города, тем меньше они встречали знакомых. Красные рубашки остались позади. Дорога опустела. Изредка только проезжали по ней местные жители, направлявшиеся по делам в город. Ранчеро, знавшие в лицо обоих всадников, сразу же угадывали, куда они стремятся. Им было с первого же взгляда ясно, что Кальдерону не терпится попасть в гасиенду дона Грегорио Монтихо. В намерениях де Лары они разбирались хуже, но предполагали, что и он едет туда же.

Читателю, не посвященному в калифорнийские обычаи и имеющему некоторое представление о моральном облике Лары и Кальдерона, покажется, должно быть, странным, что такие подозрительные люди были приняты в доме одного из виднейших местных «аристократов» и богачей. Однако человек, детально ознакомившийся с прошлым этой страны, не нашел бы в этом ничего удивительного. В середине девятнадцатого века в Калифорнии почти все были игроками. Среди этих игроков, как профессионалов, так и любителей, иногда попадались и женщины. Мужчины, никогда не притрагивавшиеся к картам, встречались крайне редко. К владельцам игорных домов относились с меньшим почтением, чем к банкирам, но не считали их профессию унизительной. Хозяйки калифорнийских гостиниц охотно принимали у себя игроков.

Дон Фаустино Кальдерон не был профессиональным игроком и не мог пожаловаться на недостаток уважения. На кутежи его смотрели сквозь пальцы. И в самом деле, кто из молодых калифорнийцев не грешил этим! Доброе имя отца прикрывало до поры до времени неблаговидные поступки сына. Дон Фаустино имел доступ в избранное общество года и в самые лучшие клубы.

Имел туда доступ и дон Франциско де Лара. Хотя он и не был богачом, однако производил впечатление очень состоятельного человека. Это импонировало так называемому свету. Красивый авантюрист многих заставил поверить в свое богатство. Он был всегда превосходно одет. На его тонких полотняных рубашках неизменно сверкали крупные бриллиантовые запонки. Расточительный по природе, он щедро одаривал нищих и священников. Руководили им при этом соображения далеко не возвышенные. Щедрость его целиком основывалась на расчете. Он спекулировал на благотворительности, и деньги его не пропадали даром. Ведь в Калифорнии, как и во всех католических странах, жертвователи «динария святого Петра» пользуются особым почетом. Мало-помалу Франк Лара превратился в дона Франциско де Лара. Монахи в сандалиях на босу ногу и патеры в широкополых шляпах отвешивали ему при встрече низкие поклоны. К тому же он был красив, элегантен и, что еще важнее, умел держаться с большим достоинством. От мужественного лица его веяло сдержанным холодком. В глазах сверкал опасный огонек. Уроженец Нового Орлеана, города, где дуэли происходят ежедневно, он превосходно владел шпагой. В Калифорнии ему случалось драться на поединке два раза; одного из своих противников он убил.

Французы и англичане, не стесняясь, называют таких людей мошенниками. В Новом Свете они известны под более лестной кличкой «игроков». Американцы дают этому слову самое широкое толкование.

Благодаря дружбе с Кальдероном (который ему всячески покровительствовал) Франк Лара стал частым гостем в лучших калифорнийских домах. Через три дня после вечеринки на фрегате оба приятеля решили посетить дона Грегорио Монтихо. О том, что этот визит имел для них исключительно важное значение, легко было догадаться, услышав завязавшийся между ними разговор.

— Карты на стол! — сказал Лара. — Из нескольких отрывочных слов, произнесенных тобой перед отъездом, я понял, что ты собираешься говорить с доном Грегорио о том же, о чем хочу говорить я. Что же ты молчишь? Поделись со мной своими планами.

— Сперва изложи мне свои.

— С удовольствием. У меня нет ни малейшего основания скрытничать. Между нами не должно быть тайн. Мы долго и близко знаем друг друга. Нет секрета, которого я не доверил бы тебе. Итак, слушай. Я хочу сделать предложение дочери дона Грегорио.

— А я, — ответил Кальдерон, — собираюсь просить руки его внучки.

— В таком случае заключим союз. Ссориться нам не из-за чего. Будем же действовать сообща. Я согласен стать твоим дядей и охотно уступлю тебе законную долю «испанского наследства».

— Деньги старого дона мне не нужны. Мне нужна только его внучка. Я безумно влюблен в нее.

— А я, — воскликнул Лара, — безумно влюблен в его дочь. Может быть, любовь моя даже сильнее твоей.

— Нет, этого быть не может. Я без ума от Иньесы Альварец. Если бы она отказалась стать моей женой, я, пожалуй, убил бы ее.

— Если Кармен Монтихо откажет мне, я убью ее, не задумываясь.

Голоса обоих всадников звучали взволнованно и мрачно. По блеску их глаз, напряженному выражению лица и нервным движениям было видно, что они говорят действительно то, что думают. Признавшись в своих затаенных мыслях, приятели одновременно повернули головы и посмотрели друг на Друга.

— Скажи, Фаустино, — продолжал де Лара, — ты рассчитываешь на успех?

— О, да! — ответил Кальдерон. — Помнишь фанданго у дона Грегорио в день клеймения скота?

— Конечно, помню. Этот день навсегда останется в моей памяти. Но ты, кажется, хотел рассказать что-то?

— Да, Франк. В тот вечер я дважды танцевал с доньей Иньесой и наговорил ей целую кучу комплиментов. Но дело не ограничилось словами. Я пошел дальше и пожал ее хорошенькую ручку. Она не рассердилась и даже сделала вид, что ничего не заметила. После этого, мне кажется, я смело могу рассчитывать на ее согласие. Каково твое мнение?

— Я думаю, что она согласится. Но вопрос ведь не только в ней, айв доне Грегорио. У него, пожалуй, найдутся возражения.

— Разумеется, найдутся. Вот это-то и пугает меня. До тех пор пока владения старика оценивались в тридцать тысяч долларов, он был чрезвычайно любезен со мной. Теперь все изменилось. В связи с обнаружением золота стоимость его земельных участков возросла, по крайней мере, в десять раз. Он стал совсем другим человеком. Я очень боюсь разговора с ним.

— Твой страх мне понятен, — сказал Лара. — Да, мой Друг, так уж устроен мир. На месте дона Грегорио всякий вел бы себя так же. Ты не должен сердиться на него. Но уверен ли ты в том, что никто не стоит у тебя поперек дороги? Нет ли на горизонте каких-нибудь соперников?

— Соперников, увы, сколько угодно. Впрочем, ты сам отлично знаешь это и находишься точно в таком же положении. С тех пор как прелестные сеньориты превратились во взрослых девушек, вокруг них все время увивается толпа поклонников. Я слышал, что последние дни за Иньесой ухаживает юный моряк с английского фрегата. Он бывает у дона Грегорио вместе со своим другом. Этот друг влюблен в Кармен. Знаешь ли ты, какие слухи ходят по городу? По-моему, я должен сообщить их тебе.

— Говори! — угрюмо воскликнул креол.

— Меня со всех сторон уверяли, что твой соперник пользуется исключительным вниманием Кармен.

Слова Кальдерона произвели на Лару впечатление удара хлыста. Смуглое лицо его покрылось густым румянцем, в темных глазах вспыхнул огонек ревности.

— Если это так, — сказал он грозно, — я приведу в исполнение мою угрозу.

— Какую?

— Я убью Кармен Монтихо. Не вздумай отговаривать меня, Кальдерон. Я говорю совершенно серьезно. Если то, что ты сообщил мне, правда, дни ее сочтены. Я волен над ее жизнью с той минуты, как она дала мне повод думать, что я пользуюсь взаимностью.

— Неужели она уже признавалась тебе в любви?

— Она не признавалась мне в любви. Но разве только словами высказывают люди свои чувства? Есть движения и взгляды более красноречивые, чем слова. Я допускаю, что Кармен Монтихо водила меня за нос. Некоторые называют ее кокеткой. Так или иначе, она вела себя так, что я поверил в ее любовь. Будем надеяться, что моя вера меня не обманет. Если же окажется, что красавица играла со мной краплеными картами, я заставлю ее дорого поплатиться за это. Сегодня решающий день. Мое предложение принудит ее быть правдивой. Если она откажет мне, я живо сведу с ней счеты. Кармен узнает, что Франк Лара не принадлежит к числу мужчин, спускающих девушкам шуточки такого рода!

— Твоя решимость приводит меня в восторг. Я сам заражаюсь ею. Если выясняется, что Иньеса только кокетничала со мной, я тоже… Впрочем, не стоит пока говорить об этом. Прежде всего мы должны послушать, что скажут нам в ответ на наши предложения. Через какие-нибудь полчаса все выяснится. Возможно, что одному из нас ответят согласием, а другому откажут. Возможно также, что оба наши предложения будут приняты. О, как бы я хотел этого! Но надо приготовиться к худшему. Вдруг мы оба получим отказ? Что тогда? Отчаяние, смерть, не так ли?

— Смерть, но не отчаяние. Никто, клянусь, не упрекнет Франка Лару в малодушии. Однако мы попусту тратим время. Вперед! Навстречу судьбе!

Пришпорив коней, приятели галопом поскакали к дому на холме. Лица их то озарялись надеждой, то затуманивались. У них был вид людей, решившихся на отчаянную попытку и далеко не уверенных в ее результатах. Несмотря на свое безграничное легкомыслие, Кальдерон не находил в себе сил бороться с унынием. В глазах Лары горело какое-то демоническое пламя.

Глава VIII

НЕИЗБЕЖНАЯ ВСТРЕЧА

Произнеся свои почти одинаковые по звуку и совершенно различные по смыслу фразы, обе сеньориты, стоявшие на азотее, погрузились в молчание и принялись наблюдать за приближавшимися к холму всадниками. Эти всадники находились еще в доброй миле от гасиенды. Видны были только две лошади, два человеческих силуэта и два плаща — пурпурный и голубой. Однако, несмотря на далекое расстояние, молодые испанки не только узнали обоих кабальеро, но даже назвали их по имени. В нежных девических голосах отчетливо прозвучали нотки нескрываемого презрения.

— Да, — сказала Кармен, поднимая бинокль к глазам, все еще невольно устремлявшимся на британское военное судно. — Франциско де Лара и Фаустино Кальдерон — типичные калифорнийские негодяи!

Облачко, налетевшее на ее красивое лицо, когда она впервые увидела на дороге двух роскошно одетых всадников, превратилось в тучу. В движениях ее появилась какая-то принужденность.

— Они направляются к нам, не правда ли? — спросила она подругу.

— Разумеется. Признаться, мне и в голову не пришло сомневаться в этом.

— Нечистая сила несет их сюда, вот что!

— Какая там нечистая сила, тетушка! Они преспокойно едут на лошадях.

— Мне не до шуток, Иньеса. Все это слишком серьезно.

— Что именно?

— Ах, ты великолепно знаешь что. Вид этих всадников смущает меня. Я совершенно не понимаю, зачем они сюда едут.

— Тут нечего и понимать! — все так же шутливо воскликнула Иньеса. — Цель одного из них мне совершенно ясна. Дон Франциско де Лара хочет хоть одним глазком посмотреть на прелестную хозяйку дома.

— А дон Фаустино Кальдерон жаждет полюбоваться ее племянницей, — улыбаясь, сказала Кармен.

— Пусть любуется на здоровье. Его некрасивые глаза не производят на меня никакого впечатления.

— К сожалению, не могу сказать того же о глазах дона Франциско. Взгляд его производит на меня сильное, хоть и неприятное, впечатление.

— Разве это и прежде было так, тетушка?

— Нет, прежде это было не так. Вот потому-то я и встревожена.

— Встревожена?

— Ну, да. Если бы прежде ничего не было, я не боялась бы теперь этого человека.

— Неужели же ты в самом деле боишься его?

— Конечно нет… а впрочем… пожалуй, да.

Кармен говорила, запинаясь и останавливаясь на каждом слове. Густой румянец залил ее щеки. Казалось, она не решалась сделать какое-то признание. Вдруг выражение ее лица резко изменилось.

— Могу ли я доверить тебе важную тайну? — спросила она, вплотную придвигаясь к Иньесе.

— Что за вопрос? — воскликнула молодая андалузка. — Он звучит довольно странно после того, как ты раскрыла мне свою любовь к Эдуарду.

— О, если бы у меня была только одна тайна! Ну, слушай. Прежде… некоторое время назад… я любила дона Франциско.

— Правда?

— Нет, нет! — торопливо продолжала Кармен, как бы раскаиваясь в только что произнесенных словах. — Я не любила его. Но… чувство, которое я испытывала, сильно походило на любовь.

— А что ты испытываешь к нему теперь?

— Ненависть.

— Вот как! Что же послужило причиной такой перемены?

— На этот вопрос очень легко ответить. Выслушай меня внимательно, и ты поймешь все. Когда дон Франциско де Лара впервые повстречался на моем пути, я была еще почти совсем ребенком. Мною владели нелепые фантазии. Я страдала детской болезнью, обычно именуемой романтизмом. От романтизма я не избавилась и теперь. Но в доне Франциско я уже не вижу ничего романтического. Прежде он казался мне поразительно красивым. Впрочем, он действительно красив. Его наружности может позавидовать любой мужчина. Внешним обликом он напоминает Аполлона. Но внутренний облик его… Ах, Иньеса, это настоящий Мефистофель. Раскусив его, я прониклась к нему глубокой ненавистью. Да, я ненавижу этого человека!

— Пусть так. Все, что ты говоришь, мне вполне понятно. Но почему ты боишься его?

Кармен молчала. Очевидно, она сделала своей подруге только полупризнание. Что-то еще невысказанное лежало тяжелым камнем на ее сердце.

Почувствовав, что молоденькая тетка, заменявшая ей сестру, глубоко страдает, Иньеса стала умолять ее быть откровенной с нею.

— Кармен, дорогая Кармен, доверься мне во всем. Я должна знать твою тайну. Что случилось? Неужели ты дала слово дону Франциско?

— Не. Я не давала ему ни слов, ни обещаний. Он не имеет на меня никаких прав. Единственная моя ошибка заключалась в том, что я позволила ему нашептывать мне разные глупости.

— Чепуха! Это не играет роли. Дон Фаустино без устали осыпает меня комплиментами и каждый раз, когда мы остаемся одни, становится невыносимо нежен. Это нисколько не мешает мне смеяться над ним.

— По дону Фаустино нельзя судить о доне Франциско. Они совершенно разные люди. Твой поклонник ничего не имеет против того, чтобы над ним подсмеивались. С этим же — шутить опасно. Впрочем, что говорить об этом? У нас нет времени на разговоры. Сейчас меня интересует только одно — действительно ли они направляются сюда?

— В этом не может быть никаких сомнений. По всей вероятности, по городу уже ходят слухи о нашем отъезде. Вот они и решили осчастливить нас прощальным визитом.

— Ах, если бы это был только прощальный визит! Во всяком случае, они выбрали для него крайне неудачное время.

— Что ты хочешь этим сказать?

— А то, что Кальдерон и Лара могут встретиться с молодыми англичанами. Приближается час, назначенный для нашей верховой прогулки. Папа приглашал лейтенанта и мичмана ровно к двенадцати. Сейчас половина двенадцатого. В каком положении очутимся мы, если калифорнийцы застанут здесь наших друзей-моряков? Скажу тебе прямо, Иньеса, появление Кальдерона и Лара мне крайне неприятно.

— Меня оно ни капельки не трогает.

— Если бы папа был дома, я чувствовала бы себя гораздо спокойнее. У меня нет ни малейшего желания оставаться наедине с Ларой. Я очень не хочу, чтобы он помешал моему свиданию с лейтенантом. Между ними легко может произойти ссора. Это мне нисколько не улыбается. Остается только надеяться, что наши друзья-моряки явятся сюда после того, как наши сухопутные друзья, или, вернее, враги, откланяются и уедут.

— Наши друзья-моряки будут здесь очень скоро. Они уже двинулись в путь. Смотри-ка!

Иньеса вытянула руку в сторону залива, где на спокойных голубых волнах неподвижно стоял фрегат под британским флагом. Около него виднелась гичка. Судя по взмахам блестящих на солнце весел, она находилась в движении. Несколько мгновений молодые девушки не спускали с нее глаз. Вскоре она отделилась от фрегата и быстро понеслась вперед, прямо на песчаную косу, против которой возвышалась гасиенда дона Грегорио. Все гребцы гички были одеты совершенно одинаково; правильность и размеренность их взмахов доказывали, что они служат на военном корабле. Впрочем, юные испанки уделили им мало внимания. Взоры их не отрывались от двух моряков, сидевших на корме. Они узнали бы их на любом расстоянии.

Итак, желанные гости находились уже в пути. Это были те самые гости, которых поджидали стоявшие в патио лошади. Дон Грегорио Монтихо, чрезвычайно польщенный необыкновенной предупредительностью молодых английских офицеров по отношению к его дочери и внучке, пригласил их к себе с тем, чтобы они, покатавшись с дамами верхом, остались у него к обеду. Зная, что верховая прогулка доставит обоим джентльменам большое удовольствие, он приказал перед своим отъездом оседлать лошадей.

Кроуджер и Кедуолладер уже неоднократно бывали в гостях у дона Грегорио и часто удостаивались чести получать от него приглашение к обеду. Теперь им предстояло насладиться этим счастьем в последний раз. Это был их прощальный визит. Однако молодые люди не особенно огорчались этим. Сердца их были полны самых радужных надежд. Они твердо рассчитывали, что знакомство, завязавшееся в Калифорнии, возобновится в Кадиксе, куда собирался зайти «Паладин». Если бы не перспектива скорого свидания, Кармен Монтихо и Иньеса Альварец тоже тяжелее переживали бы близкий отъезд из Сан-Франциско.

Вид скользящей по заливу гички привел юных сеньорит в тревожное и радостное расположение духа. Но когда взоры их падали на дорогу, обеим становилось как-то не по себе. Они боялись, что неизбежная встреча английских моряков с калифорнийскими кабальеро омрачит этот счастливый день.

— Ах, что нам делать! Они наверняка встретятся! — со страхом сказала Кармен.

— Пускай встречаются! — небрежно отозвалась Иньеса. — Невелика беда!

— Что ты! Что ты! Ведь они могут поссориться. Я почти уверена, что они поссорятся!

— А я в этом вовсе не уверена. Впрочем, пусть ссорятся! Нам-то какое дело? Право, я не понимаю тебя, Кармен. Такие девушки, как ты, насквозь пропитанные романтизмом и мечтающие о средневековых рыцарях, должны радоваться столкновению между соперниками. Приободрись! Влюбленные рыцари спешат к нам со всех сторон, одни по суше, другие по морю. Дамы эпохи трубадуров позавидовали бы нашему успеху. Разве ты не чувствуешь себя польщенной? Выше голову, тетушка! Вообрази себя владелицей средневекового замка, вышедшей взглянуть с высоты башен на подъезжающих рыцарей. Докажи им и самой себе, что ты действительно достойна поклонения.

— Ты не понимаешь, какая опасность угрожает нам.

— Пустяки! Если даже наши рыцари поссорятся и будут драться на дуэли, я пальцем не пошевельну, чтобы остановить их. На то они и мужчины! За своего рыцаря я не боюсь нисколько. Если Вилли Кедуолладер не справится с Фаустино Кальдероном, он мне не пара.

— Ты удивляешь меня, племянница. До сих пор я не подозревала, что в тебе таится демоническое начало. По всей вероятности, это голос мавританской крови. Твои слова вдохнули в меня мужество. Я тоже не беспокоюсь за исход возможной дуэли. Я верю в моего рыцаря не меньше, чем ты в своего. Сеньор Кроуджер не спасует перед доном Франциско. А если это случится… Что ж! Я вторично возьму назад мое сердце и буду стремиться в Кадикс.

Между тем гичка с военного корабля быстро приближалась, явно обнаруживая намерение войти в маленькую бухточку, образованную берегом и песчаной косой, о которой уже шла речь. Всадники, ехавшие по главной дороге, не видели ее. Моряки, в свою очередь, не видели всадников. Цепь невысоких холмов скрывала их друг от друга.

Кальдерон и Лара подвигались вперед довольно медленно. Чужестранцу это показалось бы странным, так как лошади скакали галопом. Дело в том, что калифорнийские щеголи приучают своих коней к особенному аллюру, не очень быстрому, но зато в высшей степени эффектному и дающему наездникам возможность выказать свое искусство.

Подняв кверху головы, оба всадника увидели над балюстрадой знакомой азотеи две женские головки. Им показалось, что две пары прекрасных глаз смотрят на них. Тотчас же пришпорив коней, они начали горделиво гарцевать на одном месте.

Вскоре и «рыцари с моря», и «рыцари с суши» оказались вне поля зрения юных сеньорит. Нависшая над морем скала одновременно закрыла от них и часть дороги, и часть берега.

Невидимая сверху гичка причалила к песчаной косе. Оба офицера выскочили на землю. Один из них обернулся и сказал несколько слов боцману, оставшемуся на своем месте и не выпускавшему из рук руля. В этих нескольких словах заключались инструкции относительно того, где и когда должна была поджидать гичка отпущенных на берег офицеров.