Вторая итерация

8

В изоляторе я никогда не был. Хотя и довелось посидеть на Мау, но вспоминать о тех временах не было ни малейшего желания. Версия из будущего приятных впечатлений оставляла мало – представляю, что тут творилось в мое время. Догадываюсь, что кое-что изменилось в лучшую сторону. И это кое-что – количество заключенных. В камере, куда я в конце концов попал, было шесть коек, никаких двухэтажных конструкций, выделенное помещение под санузел и окно в дальнем конце длинного помещения. Без каких-либо решеток, просто наглухо закрытый полупрозрачным стеклом проем. Вероятно, была вентиляция – воздух был свеж и прохладен, несмотря на пяток любопытных физиономий, уставившихся на свежего пассажира.

Чувствовал я себя, как ни странно, замечательно. Во-первых, тело наконец-то адаптировалось к земному тяготению – но это что касается плотского, а во-вторых, внутри меня кипело и клокотало свежее открытие, буквально выталкивая мои ощущения из унылой реальности. Мало того, что в местных условиях я, наконец, мог пользоваться непрошеным подарком – новыми рецепторами, – так еще и символы языка создателей Храма оказались не просто закорючками чужих знаков, а настоящими шаблонами или фильтрами-закладками. Нацепил такой на фонарик, и вот тебе картинка на ближайшей стене, поменял фильтр – другая. Фокус лишь в том, что источник света в моем фонарике – распадающаяся материя моего собственного тела, побывавшая в объятиях настоящей черной дыры. Результат – изменение не просто игры теней, а воспринимаемой реальности. Почему воспринимаемой? Да потому, что я помнил новую физику древних – трехмерное эвклидово пространство, в котором мы существуем, лишь плод нашего сознания, минимально необходимая пространственная топология нейронов, воспринимающая окружающую действительность без явных противоречий.

Мне нужно было время. Спокойное и сытое. Такое, чтобы я мог погрузиться в новые ощущения, разобраться с даром, оценить все его возможности. Тюрьма – это, конечно, хорошо – тебя поят и кормят, дают время поспать и подумать, но, как выяснилось, оставлять в покое меня, по крайней мере пока, не собирались. Сначала долго везли куда-то в совершенно закрытом электромобиле, потом непрерывно дергали: пройдите сюда, станьте здесь, разденьтесь, положите руки сюда, станьте вон туда, оденьтесь, подпишите здесь, здесь и здесь, пройдите, стоять, идите, опять стоять, опять идти, возьмите это, читайте, распишитесь – и так, мне показалось, целый день до вечера. Я чувствовал себя малышом, которому родители только что подарили суперский игрушечный грузовик, вынужденным после этого таскаться за предками по бесконечным лестницам, эскалаторам и станциям метро с одной-единственной мыслью – добраться наконец до дома и вскрыть запечатанную цветную коробку, рисунки на которой издеваются над невинным пацаном, маня фантастическими возможностями.

Камера. Десяток глаз. Одна свободная койка. Я поздоровался, бросил на нее массивный сверток, окутанный плотным пластиком. Мне его вручили внутри, уже отмытому едва теплым душем, подозреваю, наполовину состоящему из какой-то химии или еще чего похуже – во всяком случае, хмурый мужик, который запускал меня в этот агрегат, совершенно серьезно сказал:

– Если жрать хочешь, не вздумай глотать эту воду!

После чего захлопнул дверь, не дав даже поинтересоваться возможными последствиями.

Меня переодели – свободные штаны и просторная рубаха, шлепанцы, напомнившие мне кроксы из моего времени, и больше ничего – даже носков не дали. Пока я озадаченно рассматривал тут же выданный мне тяжелый большой сверток пластика, охранник буркнул в спину:

– Даже не пыжься! Никаких сервов. Привыкай к тишине! – Он хихикнул и зачем-то добавил: – Матросской.

«Да мне по хрену!» – хотелось ответить, но я промолчал. Мне хотелось в камеру – туда, где меня не будут постоянно шпынять, где я смогу, наконец, вскрыть эту треклятую коробку с инопланетным грузовиком.

– Тебя как зовут, приезжий? – молодой парень на средней койке у стены напротив.

– Илия. – Спохватился. – Илья, – торопливо поправился.

– Первый раз, что ли? – Лицо парня ехидно улыбалось.

Я всмотрелся, накатила усталость, разговаривать не было ни малейшего желания, поэтому с некоторой задержкой ответил:

– Здесь да.

– В смысле? – Взгляд парня метнулся в сторону соседа напротив – мужчина лет сорока задумчиво подпирал стену рядом с единственным окном.

Но я отвернулся. Надо разобраться со свертком, потом поговорим.

– Серый, погоди. Дай пассажиру заехать, – заступился кто-то позади.

На плотном пластике нашлась яркая красная надпись и характерный рисунок в форме узнаваемой молнии. Я потянул за хлястик, пластик лопнул и, легко поддаваясь рукам, сполз. Внутри обнаружился туго свернутый матрас в вакуумной упаковке, подушка и одеяло – в таком же пластике – и небольшой, гремящий содержимым пакет. Последний вскрыл первым – зубная щетка, паста, мыло, бритва, пара плотно упакованных полотенец, – поначалу не разобрался, что это за колбаски. И еще очки зачем-то. Все. Ни тебе маски для сна, ни шапочки для душа! Где шампунь, лосьон для тела, кондиционер? Где крем для рук? Для лица? Для… ну, для еще чего-нибудь? Обидно, слушай!

Общение с сокамерниками затянулось. Двое, включая серьезного дядю у окна, – мошенники. Ну, во всяком случае, шили, выражаясь на местном диалекте, им именно это. Еще пару, включая Серого, держали «ни за что» и должны были со дня на день отпустить. «Ни за что», насколько я понял, означало кражу. Тот, что заступился, пока я тупил над поклажей, – со смешным погонялом Абибас, подозревался в незаконных операциях с банковскими данными – тьма! Спокойный и рассудительный парень примерно моего возраста признался, что мама назвала его Анатолием, и взялся объяснить, но я прервал его – вроде говорил по-русски, а ничего непонятно. «Глезер заскринил, считай, пара тегов в кармане! И я же никого не обманываю. Эфир принадлежит народу!» – несмотря на то, что с последним я был склонен согласиться, вникать в современные технологии сейчас настроения не было. Не то чтобы было неинтересно – выжигала сознание собственная космическая тайна.

Моя статья УК произвела на сидельцев ошеломляющее впечатление. Когда я озвучил, что мне шили легавые – подметил, словечко было в ходу, – повисла тишина. Ее нарушил самый старший – Семен, как он коротко представился:

– Это ты не по адресу заехал, братан!

– Точно! – тут же поддакнул ему Серый.

– Если ничего не путаешь, то здесь ты не задержишься. Слышал я про таких. – Он в своей привычной манере задумчиво рассматривал меня. – Дяди серьезные. Матроска им не по масти! Такие в Лефортово отдыхают. – Он немного помолчал, причем ему внимательно вторила вся камера. – Если ты здесь, значит, чего-то у тебя не то. Краями проехал по чужой теме или еще что.

Десять внимательных глаз. Спокойные, нервные, разные, все с одним любопытством – что ты за фрукт такой? Ща! Лучшее место, чтобы рассказать про Мау, скелле и инопланетян! Впрочем, вопросов по теме не задавали – здесь это, видимо, не принято. Более того, откровенно сторонились чужого любопытства – я это сразу почувствовал. Все жадно слушали, но никто не спрашивал. Если пассажир говорит – его право, но не более.

Окно темнело, когда принесли ужин. Который час, я не знал – смарт отобрали, часов не было. Спросил Абибаса – как-то он исхитрялся всегда быть рядом:

– Слушай, а который час?

Тот отмахнулся:

– Да все норм. Они никогда точно не приносят, вечно – плюс-минус полчаса.

– А времени-то сколько?

Лицо Абибаса вытянулось, он насторожился, как если бы я признался в дурной болезни:

– Что значит «сколько времени»? У тебя что, с модулем проблемы?

– Во-первых, у меня его нет. Во-вторых… – Я пытался продолжить, но споткнулся о глаза – вся камера, как один, уставилась на меня, разве что рты не открывали. – Что?

Абибас оглянулся на сидельцев, те уже прятали глаза, но я чувствовал, как напряженно шевелятся их уши.

– Это правда? – понизив голос, спросил он.

– Ну да.

Собеседник как-то странно поежился, бросил быстрый взгляд на меня, оглянулся на притихшую камеру:

– Ты не удивляйся. Мы же не знали, как там у вас.

– У кого «у нас»? – вопреки его просьбе, все же удивился.

– Ну, кому по твоей статье билеты выписывают. – Он неуклюже скривился, добавил, еще понизив голос: – У верхних типа.

– Верхних? – продолжал тупить я, на всякий случай тоже заговорив едва слышно.

Абибас, приоткрыв рот, смотрел на меня слегка наклонив голову, потом, зачем-то еще раз оглянувшись, быстро заговорил:

– Те, кто систему ломают, считаются вроде элиты – Робин Гуды типа. У нас их верхними зовут. Только это все одни слухи – такие перцы до нас не опускаются и в Матроску не попадают. Народ, конечно, много чего рассказывает, только – болтовня это. Говорят, они могут под любого человека измениться, говорят, им любые счета и учетки – ну, наверное, любые – открыты. Они где хочешь пройти могут. Некоторые говорят, что они вообще неуловимые – сечешь? Ты вот под камерами идешь, а они другого человека видят – прикинь!

Его горячий восторженный взгляд искал что-то в моем лице, я посмотрел вдоль камеры – сидельцы не смущаясь таращились в нашу сторону.

– Не, уважаемые! Это не про меня. Полагаю, у этих «верхних» модулей как червяков в тухлой рыбе. У меня и одного-то нет. Я пассажир случайный! Сбойнуло что-то – проверят да выпустят. Вон половина изолятов без них ходит – элита, блин!

Неожиданно заговорил Семен:

– Не скажи, дорогой! Как раз «верхние» никогда добровольно модуль себе не поставят! Для них это финиш. Вон китайцы, если кого подозревают, что он верхний, сразу насильно модуль ему вживляют. И все – финита ля комедия!

– Ладно, ладно. Какой я «верхний», я даже не понимаю, как вы время определяете – сервов-то здесь нет.

– Как это нет? Есть. Только они локальные – с сетью не связанные. Только и можно, что время посмотреть, встречу с адвокатом согласовать да жалобу накатать. Ну и там, медицина – ясно дело, материалы по следствию, которые тебе положено знать, и так далее.

Я потянул за край упаковки с чем-то, по виду – кашей. Треснуло, пахнуло горячей гречкой. Сердце сжалось предвкушением – сколько раз на Мау я мечтал об этом! Внутри, в отдельном отсеке, обнаружилась пластиковая ложка и два куска хлеба. Кроме каши полагался большой запечатанный одноразовый стакан – на ощупь горячий.

Камера завороженно наблюдала, как я разбирался с нехитрой упаковкой, я делал вид, что не замечаю этого. Не удержался, протянул, смакуя:

– Гречка! С мясом.

Рядом хихикнул Толя Абибас:

– А что ты хотел? Не на курорте!

Отправив в рот ложку каши, я даже зажмурился. Повернул голову к пристроившемуся рядом на краю стола Абибасу:

– Слушай! Ну а новости там всякие? Что в мире происходит? Вы что здесь, в полной изоляции, что ли?

– Да нет. Я же говорю – локалка. Фильмотека, новостной канал, книжки, музон, главного нет – связи.

Я не отставал, наслаждаясь кашей:

– А как ты пользуешься этим – хрусталики?

– Ну да. – Абибас смотрел с недоверием. – Здесь все такие.

– А аудио?

Абибас широко улыбнулся:

– Въехал, братан. – Он заговорщицки подмигнул и с видом наставника, растолковывающего неучу элементарные вещи, забубнил с набитым ртом: – Аудиомодуль вживляют в паре с новыми кристалликами. Некоторые вообще всю улитку меняют – слух типа апгрейдят. У меня стандарт. У Семена вон такая – продвинутая. – Он понизил голос и еле слышно добавил: – Привет, Семен. – Последний, не отрываясь от своей упаковки, которую предпочел употреблять все там же, у окна, послал его. – О! Видал? – довольно осклабился мой собеседник.

– Ну, а как же те, у кого свои глазки?

– Дык вон же тебе очки выдали!

Я бросил взгляд на небрежно откинутое устройство:

– А уши?

– Да ладно, братан! Перебор получается. Дело твое, под что ты косишь, но такое любой школьник знает. Не с Луны же! Тебе в школе похожие не выдавали? – Он всмотрелся в меня, помотал головой. – Хотя нет – ты перец, похоже, древний, а эту хрень лет двадцать как ввели. – Он забросил очередную ложку в рот и невнятно продолжил: – Дужки там через кости черепа работают. Прикольно, кстати!

– А мне что делать? У меня же модуля нет.

– Точно! – Абибас замер, рассматривая меня.

У окна захихикал Семен. Я посмотрел на него, тот протянул руку с оттопыренным вверх пальцем.

– О, я въехал! – восхищенно прошипел Абибас. – Это же нарушение гражданских прав. Принудительная изоляция!

Пытаясь сообразить, что так восхитило Семена, я углубился в кашу, но вычистить до дна пластиковую емкость не успел – щелкнул дверной замок, дверь открылась. Все вскочили, я, немного промедлив, неохотно поднялся следом.

Охранник. Один. Зашел по-хозяйски, осмотрелся. Нашел меня взглядом:

– Злобин, – утвердительно. – С момента вашего задержания двенадцать часов не истекло. – Я молчал. – Тем не менее администрация приносит вам извинения.

Он протянул совсем уж крохотный пакет.

– Получите.

Я взял. Охранник постоял, видимо ожидая какой-то реакции, но я понятия не имел, что происходит, поэтому молчал. Тот, в конце концов, коротко кашлянул, бросил быстрый взгляд на меня, еще раз осмотрелся и вышел. Дверь закрылась.

– Блин! – Абибас. – Извини, если спалил. Не догнал.

– Расслабься. Я и не рассчитывал.

До меня уже дошло, что невольно администрация почти допустила нарушение каких-то неведомых мне прав задержанного. Вероятно, серьезное, если оно произвело впечатление на Семена. Правда, как его использовать, я все равно не знал. Оставалось делать вид, что я крутой перец, маскирующийся под глухого неуча. Главное, не пережать.

Камера вроде немного расслабилась. Каждый занимался своими делами: Абибас завис на своей кровати – глаза его двигались, но взгляд был мертвым, оторванным от реальности, похоже выглядели еще трое, Семен лениво ковырялся с непонятным мне пакетом – расспрашивать не было желания. Радовало уже то, что внимание вокруг моей персоны немного снизилось, – пора было перевести дух.

Еще сегодня утром я мчался в комфортабельном поезде, задумчиво выбирая между «континентальным» и «островным» завтраками, спина ныла, вспоминая оставленный мир, разум метался в неопределенности – что делать, куда податься, на хрена я здесь? В голову лезли дурацкие переживания об оставленном в Гнилом Зубе архивариусе и о близких. Прошел всего день – я в изоляторе, сыт и накормлен, мозги кипят от неожиданного поведения храмового дара. Даже с дочерью увиделся. Что делать? Да то, о чем просил Храм! Человечество, судя по всему, не успокоилось – оно стремительно уплотняет свою культуру, приближаясь к порогу, когда последняя станет материальной частью сознания. Мне надо лишь убедительно передать сообщение, посеять зерно нового знания, а мои потомки точно разберутся с ним.

Даже не пакетик – конвертик. Трескучий пластик охотно ломается в заранее заготовленных местах. Внутри – карточка, похожая на банковскую, цветастая, вся в рекламе, на обороте по центру – крохотный прямоугольник с изображением отпечатка пальца, куча цифр, пятнистые квадратики, напоминающие древние кьюар-коды. Кроме нее – плотно сложенная в десяток слоев инструкция, больше похожая на вкладыш серьезного лекарства.

Поднял голову – похоже, в узилище после ужина наступило особое время. На этот раз все, включая Семена, очевидно, погрузились в виртуальную реальность. Стало даже немного жутко – сидят, молчат, головами крутят, глаза бегают, но видно, что их разум не здесь. Хотя вон Абибас, каким-то образом заметив мой взгляд, вынырнул, осознанно кивнул – мол, чего? Я отмахнулся – плыви давай.

Карточка оказалась индивидуальным модулем. В инструкции сказано, что последний предназначен для лиц, которым противопоказана имплантация, и специального контингента. Надо понимать, это про меня.

Быстро разобрался с нехитрой инструкцией. Чего там разбираться? Уголок сломал – карта проснулась. Заряда хватит на полгода. Приложил палец к датчику – ничего не произошло. Пискнули очки, которые я заранее подтянул поближе. Мимо в санузел протопал один из сидельцев «ни за что», покосился уважительно, ничего не сказал – и слава богу. Нацепил очки – и охренел! Я-то думал, что картинка будет проецироваться на стеклах, а оказалось, они – бутафория. Ну как, не совсем, конечно, они умеют самозатеняться, поляризуются там по-хитрому, как-то отслеживают положение зрачка, но главное – само изображение рисует крохотный, хрен обнаружишь, не зная, лазер прямо на сетчатке.

Пришлось немного потупить, пока сообразил, как все работает. Достаточно посмотреть неподвижно больше чем полсекунды на любой предмет, и на нем появляется метка. После этого глаза движутся свободно, искусственная картинка остается в поле зрения неподвижной, а метка используется как что-то вроде курсора. Вообще, тут семь разных способов и куча настроек, но я подобрал первое попавшееся – времени нырять в эту бездну не было. Уже хотелось спать – сказывался напряженный денек, и по-прежнему жгло сознание открытие новых особенностей дара. Бегло просмотрел предоставляемые возможности, оставил на виду метку часов и снял очки. Осмотрелся. Теперь я понимал своих сокамерников – они как будто смотрели свое кино, но любое движение в реальности отзывалось изменениями в интерфейсе – шевелились расставленные метки, открывались или закрывались поля зрения и так далее. Если оставаться неподвижным, то они тебя в таком состоянии, скорее всего, и не заметят, если, конечно, не следят специально. А это то, что мне и нужно. Я собирался нырнуть в свое собственное восприятие реальности.

Открылась дверь санузла, чернявый невысокий сиделец замер в проеме неподвижно, постоял, вращая глазами, бросил на меня осмысленный взгляд и вернулся на свою койку.

Уехал, подумал я, следя за его лицом. В последний раз оглядел камеру и потянулся к рецепторам.

Тени. Свет. Прошлое. Будущее. Если немного напрячься, можно двигаться вдоль собственной памяти, отбрасывая слишком далекое или сиюминутное. Картинка мира меняется, гонясь за движением памяти, и ты начинаешь понемногу осознавать происходящее вокруг. Время. Даже за эту нехитрую мудрость приходится платить той же монетой. Где-то неподалеку – река. Она не сейчас, она уже давно, но еще не так далеко, как Луна. Река мне нравится – она постоянно меняется, переливаясь тенями. Но по-настоящему интересны люди. Их много. Оказывается, я нахожусь в доме, битком набитом людьми. Брызги теней мечутся, меня трясет, как от озноба.

– Илья! Блин. Чего это с ним?!

Абибас. Его лицо прямо перед моим.

– Абибас, не лезь не в свои дела! Ты что, идиот? Пассажир залетный, не нашей масти! – голос Семена из-за его спины.

Я отвожу руку Анатолия, пытающуюся схватить меня за плечо.

– Ты чего?

– О! Очнулся!

– Толя! Я и не отрубался. Ты чего от меня хотел?

Абибас с озадаченным лицом выпрямился:

– Так свет гасили. Десять минут на поссать, потом вообще вырубят. – Всмотрелся в мои непонимающие глаза и добавил: – И локалку отрубят. Режим типа!