Другая страна

В поднимающемся лифте голос ее странно дрожал – в унисон телу; легкая дрожь – словно от весеннего ветра с улицы.

Он сильней сжал ее руку.

– А тебя разве никогда не предостерегали там дома от черномазых, которых встретишь на Севере?

Девушка затаила дыхание.

– Мне они никогда не мешали. Люди как люди. Это мое мнение.

А баба есть баба – это мое мнение, подумал он, но был тем не менее благодарен ей за тон: он помог Руфусу справиться с собой, ведь его тоже начала сотрясать дрожь.

– Зачем ты отправилась на Север? – спросил он.

У него мелькнуло в голове: а кто должен предложить переспать? Он? Она? Он не станет просить об одолжении. Значит, она? В штанах, там, где росли волосы, отчаянно зачесалось. А непредсказуемый мускул у основания живота медленно наливался кровью и твердел.

Лифт замер, затем раскрылся, и они направились по длинному коридору к приоткрытой двери.

– Думаю, – вдруг заговорила она, отвечая наконец на его вопрос, – у меня просто кончилось терпение. После развода муж отобрал ребенка, мне даже не разрешали видеться с сыном, и тогда я подумала: не лучше ли вместо того, чтобы сидеть там и сходить постепенно с ума, поехать на Север и начать все заново.

Слова ее на какой-то миг захватили его воображение: значит, Леона – личность, и у нее есть своя история, а всякая история – драма. Но он тут же отмахнулся от этой мысли. К чему отягощать себя ее историей? Жить с ней он не собирается, она нужна ему только на ночь.

Руфус постучал в дверь и вошел, не дожидаясь ответа. Прямо перед ним, в огромной гостиной толклось более сотни человек, некоторые – в вечерних туалетах, другие – в слаксах и свитерах; стеклянная дверь на балкон распахнута настежь. Высоко над головами раскачивался громадный серебряный шар, в нем отражались самые неожиданные уголки комнаты, нелицеприятно комментируя поведение людей. От постоянного мельтешения – кто-то приходил, кто-то уходил, ярко переливались, сверкая, драгоценности, хрусталь, огоньки сигарет – тяжелый шар, казалось, ожил.

Хозяин квартиры, которого Руфус знал не очень хорошо, в поле зрения отсутствовал. Справа от гостиной находились еще три комнаты, в первой были грудой свалены пальто и шали.

Голоса присутствующих заглушала труба Чарли Паркера, гремевшая из проигрывателя.

– Брось там пальто, – сказал он Леоне, – а я постараюсь выяснить, есть ли у меня здесь хоть какие-нибудь знакомые.

– Уверена, ты знаешь всех, – простодушно заявила девушка.

– Ладно, иди, – улыбнулся он, подтолкнув ее в сторону комнаты-раздевалки, – делай, что говорят.

Пока Леона раздевалась, а может, и пудрила носик, Руфус вспомнил, что обещал позвонить Вивальдо. Он обошел всю квартиру в поисках телефона, который стоял бы уединенно, подальше от шумных гостей, и наконец нашел – в кухне и набрал номер.

– Привет, дружище. Как ты там?

– Да вроде ничего. А вот что с тобой? Ждал, что ты позвонишь раньше.

– Только что добрался. – Руфус понизил голос: в кухню вошла парочка – коротко стриженная, растрепанная блондинка и высокий негр. Девушка привалилась к раковине, молодой человек медленно гладил ее бедра. Они не обращали никакого внимания на Руфуса. – Здесь полно элегантных снобов, сечешь?

– Ага, – отозвался Вивальдо. Они помолчали. – Думаешь, стоит приехать?

– Это уж сам решай. Может, у тебя есть варианты получше…

– Здесь Джейн, – быстро проговорил Вивальдо. Руфус понял, что, скорее всего, Джейн лежит рядом и все слышит.

– Ну, если старушка с тобой, то тебе здесь делать нечего. – Руфус терпеть не мог Джейн, та была старше Вивальдо, у нее уже седели волосы. – Не вижу вокруг ни одной дамы почитаемого тобой преклонного возраста.

– Заткнись, негодяй. – Он слышал, как Джейн и Вивальдо переговариваются, но слов различить не мог. Затем вновь раздался голос Вивальдо: – Думаю, обойдусь.

– Тебе решать. Увидимся завтра.

– Может, я заскочу к тебе?

– О’кей. Ты там не очень-то ублажай старушку, побереги себя, а то они с возрастом входят в раж, просто звереют.

– Меня пока хватает, старик. Проблем нет!

Руфус рассмеялся.

– Не вздумай соревноваться со мной. Ты в этом деле за мной не угонишься. Пока!

– Пока!

Он повесил трубку и, не переставая улыбаться, пошел искать Леону. Та робко стояла в холле, глядя, как хозяева прощаются с некоторыми, прежде других отбывавшими гостями.

– Ты что, думала, я тебя бросил?

– Нет, ничего подобного мне и в голову не приходило.

Улыбнувшись, он провел рукой по ее подбородку. Хозяин квартиры, отойдя от двери, направился к ним.

– Идите-ка, ребятки, в гостиную и налейте себе чего-нибудь выпить.

Это был красивый шумный мужчина, крупного сложения, который выглядел значительно моложе и мягче, чем был на самом деле. Прежде, чем преуспеть в шоу-бизнесе, он сменил ряд не столь престижных профессий, был боксером и сводником. Успеха он добился благодаря не столько своему голосу, сколько энергии и красивой наружности, и знал это. Он не заблуждался относительно себя, и Руфус любил его – грубоватого, добродушного и щедрого, хотя одновременно и побаивался: несмотря на все обаяние, было в хозяине квартиры нечто, что заставляло других держаться с ним настороже. Женщины сходили по нему с ума, он же относился к ним подчеркнуто презрительно, впрочем, был женат уже четвертый раз.

Взяв Леону и Руфуса под руки, он повел их в глубь квартиры.

– Вот уйдут все эти снобы, тогда и повеселимся, – сказал он. – Потерпите немного.

– Ну и как ты себя чувствуешь, став уважаемым членом общества? – осклабился Руфус.

– Да пошел ты к черту! Со мной всегда считались. А от этих так называемых сливок общества, сукиных детей, на земле одна пакость. Дурят цветных, как хотят. А те и лапки кверху. – Он рассмеялся. – Знаешь, каждый раз, когда мне вручают большие деньги, я думаю: вот и вернулась часть украденного. – Он с силой хлопнул Руфуса по спине. – Проследи, чтобы твоя маленькая Ева хорошо повеселилась.

Гости расходились, большинство шикарной публики устремилось к дверям. Стоило «чужим» уйти, как вечеринка тут же изменилась, стала интимнее и теплее. Свет притушили, музыка зазвучала тише, разговоры завязывались реже, но были откровеннее и жарче. Кто-то напевал, кто-то наигрывал на рояле. Рассказывали свежие анекдоты, импровизировали на музыкальных инструментах, делились неприятностями. Кто-то закурил сигарету с марихуаной и пустил по кругу, словно трубку мира. Кто-то, примостившись на коврике, похрапывал в дальнем углу. Танцующие теснее прижимались друг к другу, тая в истоме. Неясные тени зашевелились по углам. Наконец на рассвете, когда с балкона донеслись резкие звуки пробуждающегося города, кто-то отправился на кухню и сварил всем кофе. Опустошив полностью холодильник, гости разошлись по домам, а хозяева смогли наконец забраться под одеяла, чтобы до вечера проваляться в постели.

В течение ночи Руфус несколько раз поглядывал вверх, на серебряный шар под потолком, но ни разу не увидел в нем ни себя, ни Леоны.

– Давай выйдем на балкон? – предложил он.

Она подняла свой бокал.

– Сначала налей вина.

В глазах ее лучилось озорство, она напоминала ему маленькую девочку.

Подойдя к столу, Руфус наполнил их бокалы почти до краев. Потом вернулся к девушке.

– Пойдем?

Она взяла бокал из его рук, и они вышли на балкон.

– Смотри, чтобы малышка Ева не простудилась, – окликнул их хозяин.

– Со мной она скорее сгорит, но уж никак не замерзнет, – крикнул Руфус в ответ.

Прямо перед ними внизу, в стороне Джерси-сити горели огни. Руфусу казалось, что он слышит плеск воды.

Ребенком он жил в восточной части Гарлема, всего в квартале от реки. Вместе с другими ребятами он плавал в ней, сбегая в воду с замусоренного берега, а то и нырнув с какой-нибудь гниющей развалюхи. А однажды летом в реке утонул мальчик. Руфус видел с крыльца своего дома, как несколько человек, перейдя в тени железнодорожного моста Парк-авеню, вышли на освещенное место; он разглядел среди них отца ребенка, тот шел в середине, неся завернутое тело сына и сгибаясь, словно это была неимоверная тяжесть. Руфус и сейчас видел перед собой его ссутулившиеся плечи, искаженное горем лицо. На другом конце улицы раздался страшный вопль, к шедшей в молчании группе бежала, прямо в халате, спотыкаясь как пьяная, мать утопшего.

Руфус повел плечами, как бы сбрасывая невидимый груз, и подошел ближе к Леоне. Стоя на балконе, девушка любовалась рекой и перекинутым через нее мостом Джорджа Вашингтона.

– Как красиво, – проговорила она. – Просто чудо.

– Тебе, вижу, Нью-Йорк по душе, – сказал Руфус.

Она повернулась к нему, пригубила вино из бокала.

– Да, очень. Дай мне, пожалуйста, сигарету.

Он протянул ей сигарету и поднес огонь, потом закурил сам.

– Ты хорошо устроилась?

– Прекрасно, – ответила она. – Работаю официанткой в ресторане, в самом центре, недалеко от Уолл-стрит. Чудесный район. Снимаю квартиру с двумя девушками, – (ага! значит, к ней поехать нельзя!) – да что говорить, устроилась прекрасно. – И она снова подняла на него нежные и печальные глаза бедной южанки.

Внутри него что-то вновь дрогнуло. Остановись, оставь ее в покое! Но одновременно мысль о ней, как о бедной несчастной девушке, заставила Руфуса сочувственно улыбнуться.

– А ты умница, Леона.

– Приходится стараться, – отозвалась она. – Иногда кажется – нет, больше не могу, пошлю-ка я все к черту. Но почему-то не получается.

Последние слова она произнесла с таким комичным недовольством, что он не мог не расхохотаться. Девушка присоединилась к нему.

– Видел бы сейчас меня мой муж, – заливалась она звонким смехом, – вот была бы потеха!

– И что бы он сказал? – спросил Руфус.

– Что? Да кто его знает! – Но смех ее как-то сам собой оборвался. Казалось, она проснулась и возвращается к реальной жизни.

– Слушай, налей-ка еще!

– Конечно, Леона. – Когда он брал бокал, их руки и плечи на мгновение соприкоснулись. Она опустила глаза.

– Сейчас вернусь, – сказал Руфус и быстро прошел в комнату, где уже притушили свет. Кто-то наигрывал на рояле.

– Эй, парень, как вы там с Евой? Все в порядке? – поинтересовался хозяин.

– Лучше не бывает. Балуемся винцом.

– От него никакого проку. Дай Еве травку. Пусть покайфует в свое удовольствие.

– Об ее удовольствии я сам позабочусь.

– Старина Руфус бросил ее на балконе одну, бедняжке остается только глазеть на стоячий «Эмпайр стейт билдинг» и облизываться, – сказал со смехом молодой саксофонист.

– Дайте курнуть, – попросил Руфус, и кто-то протянул ему сигарету с марихуаной. Он сделал несколько затяжек.

– Оставь себе, дружище. Отборный товар.

Руфус глотнул вина и, докуривая сигарету, постоял у рояля, машинально нажимая на клавиши. От наркотика он весь как бы очистился и почувствовал себя великолепно, просто победителем; когда он вновь выходил на балкон, в голове у него слегка шумело.

– Все что, ушли домой? – забеспокоилась девушка. – Так тихо стало!

– Да нет же, – успокоил ее Руфус. – Просто разбрелись по углам.

Теперь Леона казалось ему красивее и нежнее прежнего, а огоньки за рекой вдруг сами собой сплелись в ниспадающий живой ковер, этот роскошный фон колыхался вместе с девушкой – ослепительный, тяжелый, бесценный.

– А я и не знал, – медленно проговорил Руфус, – что ты принцесса.

Он передал ей бокал, и вновь их руки встретились.

– Ты, я вижу, совсем пьяная, – сказал Руфус с блаженной улыбкой, и глаза девушки, сверкнув над бокалом, неприкрыто позвали его.

Он выжидал. Все теперь казалось простым. Он перебирал ее пальцы в своих.

– Ты хотела чего-нибудь очень сильно с тех пор, как приехала в Нью-Йорк?

– Да всего! – призналась она.

– А сейчас хочешь?

Пальцы ее слегка напряглись, но Руфус не отпускал их.

– Не бойся. Скажи мне. Все будет хорошо.

Слова эти отозвались эхом в его сознании. Когда-то давно он уже говорил их кому-то. На мгновение Руфуса обдало прохладным ветром, который, взлохматив волосы, унесся прочь.

– А ты? – тихо спросила она.

– Я что?

– Хочешь чего-нибудь?

Он знал, что пьян: пальцы его мяли ладонь девушки, тяжелый взгляд остановился на ее шее. Хотелось прильнуть к гладкой коже и сладострастно покусывать ее, оставляя темно-синие разводы засосов. Его пьянило ощущение их вознесенности над городом, огни которого и манили, и притягивали его. Приблизившись к краю балкона, Руфус заглянул вниз: ему вдруг почудилось, что он стоит на утесе где-то на краю света, а перед ним раскинулись неведомое царство и река. И все это великолепие, до последнего дюйма, могло принадлежать ему. Непроизвольно Руфус начал насвистывать мелодию, а нога уже искала педаль большого барабана. Осторожно поставив бокал, он стал отбивать ритм на каменном парапете.

– Ты не ответил на мой вопрос.