Совок-3

Еникеев и Вова послушно застучали каблуками по каменной плитке на выход, а я начал распутывать вязки на мешковине с бронзовым Ильичом.

– Ты чего там вошкаешься? – недовольно поинтересовался Аверьяныч, – Другую елду притащил, что ли? Тогда до утра провозимся. И цена вполовину вырастет от прежней, с того-то я форму уже сделал!

– Нет, это я бронзовый образец на всякий случай захватил, – пояснил я мастеру, – Так-то он один в один с тем гипсовым, который тебе Толик передал.

– Ну и хрен тогда на него! Брось его и к печке пошли, у меня там все готово! Ты металл принес? – убирая в дермантиновый футляр очки, спросил фасонщик.

– Принес! – я не без усилий поднял с пола каждой рукой по тяжелому солдатскому сидору.

– Ну пошли тогда! – Аверьяныч направился на выход из подсобки, – А мешок с болванкой под лавку сунь, никто тут на него не позарится! – дверь, однако, он замкнуть на замок не поленился.

Какое-то время мы поплутали по темным коридорам литейного производства и вскоре оказались на месте. Но не в самом цеху, а в отдельном помещении. Которое больше было похоже на хорошо оснащенную мастерскую. Здесь стояли несколько массивных металлических столов с тисками и другим непонятным мне оборудованием и приспособлениями. В углу располагалось кубическое сооружение, со всех сторон обваренное швеллерами и уголками черного металла.

– К печке тащи! – указал мне на этот угловой агрегат литейщик, а сам направился к электрическому щиту.

Пока я допер свои мешки до угла с печкой, он пощелкал рубильниками и выключателями, и над головой загудели, все сильней разгораясь, лампы. В мастерской стало светло, как днем. На верстак перед махиной, которая была названа печкой, Аверьяныч поставил массивную посудину с крепкими проушинами вместо ручек.

– Сюда вали! – кивнул он на мои сидоры.

Я начал развязывать мешки и доставать из них набитые шлихом противогазные сумки. Тяжеленные и замотанные в клеенку. Да еще закрученные поверх всего этого изолентой. Когда я высыпал уже третью котомку, фасонщик запустил руку в свою литейную посудину и достав оттуда корявый кусок желтого металла, поднес его к глазам.

Я на всякий случай перестал сыпать шлих и сосредоточился взглядом на литейщике. Сначала у него увеличились глаза, а потом он испуганно выронил из руки то, что полминуты назад вынул из своего тазика. Лицо плавильщика тоже стало немного другим. Оно напрочь утратило уверенность и степенность незаменимого заводского специалиста.

– Это не бронза! – икнув, сообщил он мне шепотом.

– Я знаю, Аверьяныч, – не стал спорить я с опытным мастером, – Знаю, что не бронза это. И не латунь. И даже не медь. Мы с тобой оба знаем, что это такое, Корней Аверьяныч. И больше, кроме нас, никто этого не знает! – я пристальным взглядом впился под бесцветные брови умельца, – И не узнает! Из золота мы будем с тобой Ленина делать! Или ты, Корней Аверьяныч, считаешь, что Ильич этого не заслужил? А? Так ты, Аверьяныч, только скажи! – теперь уже оголтелый фанатизм в моем пылающем взгляде зашкаливал безмерно. Как количеством, так и радикальным качеством. Во всяком случае, я старался, чтобы все так выглядело.

– Достоин! – поперхнувшись, в два приема прокашлял литейщик, – Пятьсот рублей!! – добавил пролетарий уже более осмысленно и внятно.

– Тысяча! – не согласился я с профессионалом, – Тысяча! Но, чтобы все было очень качественно и строго в соответствии с образцом!

Заметно повеселевший гегемон затряс головой. Мелко, надо сказать, затряс и суетливо. Беспринципно и с большой долей конформизма. Лишний раз по-пролетарски верифицируя утверждение классиков, что согласие, есть не что иное, как продукт непротивления сторон.

Дальше все пошло строго по технологии. В которой я ничего не понимал и даже не пытался понять. Единственное, за чем я следил с самым высочайшим вниманием, так это за тем, чтобы предоставленное мною сырье не подверглось ни усушке, ни утруске. Оно, не то, чтобы было жалко металла, хотя, чего уж там, это чувство тоже присутствовало. Но все же больше всего я беспокоился, что «сэкономленный» материал потом где-нибудь, да вылезет. И тогда уже «бабочка», то бишь, статья 88 УК РСФСР, уже точно закроет глаза всем участникам этой плавки на белый свет. При таких объемах золота, никаких вариантов, кроме высшей меры не будет. Никому. И потому, ничуть не скрывая своей чрезмерной подозрительности, я следил за руками Аверьяныча. Вплоть до того момента, когда он грязными щипцами откусил золотой штырь от лысины вождя мирового пролетариата.

– Тут осталось… – не глядя на тигель с рыжим сгустком на дне, произнес мастер, – И литник, вот еще! – бросил он штырь в посудину с оранжевым металлом. – Давай, я тебе одним куском остатки вылью? Всяко оно, удобнее хранить-то будет? – без эмоций поинтересовался мой соучастник.

– Долго? – спросил я, взглянув на часы, окончательно удостоверяясь, что спать мне сегодня уже не придется.

– Не долго. Минут двадцать! – заверил меня золотой специалист. – Пошли, пока посмотрим, что там получилось, – сунув тигель в печку, Аверьяныч направился к ящику с формой.

Ильич получился живее всех живых. Вождь полностью соответствовал своей глазурованной под шлифованный мрамор, гипсовой форме. С той лишь разницей, что был золотой, очень тяжелый и из макушки у него торчал огрызок литника.

– Сам потом отпилишь! – посоветовал ювелир-ваятель, – Ножовкой по металлу. Только полотно возьми с мелким зубом!

Вылив в какую-то чашку остатки расплавленного металла, он тут-же опрокинул ее в ведро с водой. Достав мокрую чушку, Аверьяныч сунул ее в свою замшевую рукавицу и протянул мне.

Забрав варежку, которая тянула килограммов на пять, я положил ее на верстак и полез в карман за деньгами. Заранее приготовленная пачка четвертаков была не сильно объемной и перетянута обычной аптечной резинкой. Обстоятельно пересчитав деньги, сталевар перегнул купюры пополам и сунул их в гаманок, щелкнув двумя блестящими металлическими бусинами, служившими застежкой.

– Теперь слушай, Корней Аверьянович! – подошел я вплотную к пролетарию. – Очень внимательно слушай! – мужичок испуганно подался назад, но оттуда его подперла какая-то железяка.

– Работу ты сделал и деньги взял! Так? – я присмотрелся к белесым глазам литейщика и тот вынужден был согласно кивнуть.

– Теперь твоя задача, забыть про все это! – я взял паузу, по-прежнему не отрывая взгляда от его лица, – Не было здесь никогда этого Ленина, – я без уважения пнул стоящий на полу сверкающий бюст ногой. – Не было его здесь никогда и ты сегодня ничего не плавил! Ты это понял, Аверьяныч?!

Мужик как-то неуверенно, хоть и без возражений покивал головой. Плохо! Придется его пугать.

– Я в этом деле всего лишь исполнитель, сам понимаешь! – изо всех сил нахмурился я, – А люди, по поручению которых я это делаю, – я указал глазами на бюст и снова пнул Ильича, – Они жалости не знают ни к ментам, ни к пролетариям, ни к малым детям! Всех закопают! Без суда и следствия!

Сталевар в завязке, ставший в одночасье богаче на тысячу рублей, не понимая недосказанных угроз, только хлопал глазами и переминался с ноги на ногу.

– Аверьяныч, у тебя ведь дочь на фабрике-кухне работает, так? И зять там-же рубщиком, верно? – мой подельник по расстрельной статье все еще без страха кивал головой.

– А внук с внучкой у тебя, вроде бы, в сорок первую школу ходят и все они живут на Средне-Садовой, так? – с лица Аверьяныча постепенно уходила радость от нежданно свалившегося богатства. – Дом у них, вроде бы двадцать седьмой и квартира, кажется, четырнадцатая или нет?

– Вобщем так, Корней Аверьянович, это я к тому, что, я и сам хочу дожить до лет преклонных. И еще хочу, чтобы твои дочь с внуками в какую-нибудь беду с со смертельным исходом не попали, ты понял меня?! Но для этого нам с тобой забыть про все это надо! – и я уже в третий раз совершил святотатство, пнув ботинком вождя мирового пролетариата, указав на него пальцем для пущей надежности. – Иначе всех нас, как кутят слепых передавят!

Аверьяныч что-то замычал и затряс из стороны в сторону головой. Потом дрожащими руками достал из-за пазухи свой кошель. Не открывая его, он протянул его мне, пытаясь что-то выговорить трясущимися губами.

– Нет, друг, так не пойдет! – я аккуратно отвел его руку в сторону, – Работу ты выполнил безупречно и плату тоже получил в самой полной мере! – начал успокаивать я проникшегося соучастника, – Деньги эти твои и ты трать их как захочешь! Ты, главное, язык в жопу засунь и про золото с Ильичом, никому ни слова! Никому и никогда! Ты меня понял?

– Понял! – уже человеческим голосом и достаточно громко ответил мне Корней. – Все понял! Вы не сомневайтесь, товарищ! – и скоробчил свой кошелек опять себе за пазуху.

– Ты тогда помоги мне его получше упаковать, – кивнул я на блестящего политического деятеля всех времен и народов. С несвойственной ему скромностью, стоявшего на грязном полу под ногами и зрящего в сторону печки, из которой он совсем недавно вылился.

На воротах нас традиционно досматривать не стали. Впрочем, если бы и проверили, то три бюста Владимира Ильича вряд ли бы послужили причиной конфликта.

Одной ходкой мы втроем подняли груз ко мне домой. От чая и раннего завтрака мои товарищи отказались, объясняя тем, что это я уже дома, а им еще домой добираться.

Начальник СО Данилин и замполит Мухортов

– С Талгатом все ясно, тут вариантов нет, а вот что с этим п#здюком делать будем? – заместитель начальника Октябрьского РОВД по политической части майор Мухортов скривился, как от зубной боли.

– А что с ним делать? Ничего не делать! – виртуозно изобразил на лице равнодушие начальник СО, – Я вчера в области был и там есть мнение, что награждать его надо, – он, не обращая внимания на недовольную гримасу политрука, достал из пачки сигарету и закурил.

– С хера ли его награждать, Алексей Константинович? Мне за него, паскуду, выговор ввалили! – подскочил Мухортов и, как белый медведь в жаркую погоду, заходил кругами по свободному пространству своего кабинета.

– Афанасьев неполное схлопотал, да и ты, уж будь уверен, без пряника тоже не останешься! – не без злорадства добавил замполит, – За Каретникова тебя «поощрят», ты даже не сомневайся! Хочешь я тебе бумагу из города покажу?

Яков Леонтьевич Мухортов кинулся кабанчиком к своему столу и, покопавшись, сунул Данилину бумажку с угловым штампом городского УВД.

– Давить этого змееныша надо, Алексей Константинович! Давить! – Мухортов подошел к холодильнику и, достав початую бутылку минералки, отхлебнул.

Читая партийную портянку из УВД, Данилин, тем не менее, неприязненно отметил, что ему замполит нарзану из своего холодильника не предложил.

– Будешь выносить? – стараясь внешне не проявлять эмоций, Данилин толкнул по полировке стола к Мухортову его мерзотную бумажку.

– А куда мне деваться?! – пожал плечами партиец, – Конечно, буду. Через неделю готовься! – злорадства в голосе Мухортова вроде бы не слышалось, но и сочувствия там тоже не наблюдалось, – Выговор получишь, тут уж ничего не попишешь! Я же тебе говорю, душить этого гаденыша надо!

Поморщившись от нерадостных перспектив, которые были совсем не за горами, Данилин запалил следующую сигарету. Настроение упало ниже нижнего.

– Не получится его схарчить! Говорю же тебе, мне его поощрить велели. Недели через две. Край, через три, – начальник следствия затянулся, – Похоже, ему там, – он указал пальцем на потолок, – Отдельное жилье выделяют! – он опять затянулся.

– Какое еще на хер жильё?! – аж взвился замполит, – Тут, в райотделе, очередь, конца не видно! Я сам сюда из УВД за жильем пришел и не понятно, когда еще получу! А я, если ты помнишь, зам начальника РОВД! По политчасти! – Мухортов опять заметался по кабинету, роняя нецензурные слова и не обращая ни малейшего внимания на укоризненные взгляды членов Политбюро ЦК КПСС, взирающих на него со стены.

– Ты извини меня, Константиныч, но ты херню гонишь! – Мухортов все же уселся за стол, – Ты же спец, каких мало, ты зубы на следствии съел! Ну так неужели ты ему такое дело отписать не можешь, чтобы он на нем обоср#лся и шею себе сломал? – ехидно покачивая головой, словно неразумному ребенку, начал втолковывать Данилину замполит.

– И ты не беспокойся, когда дойдет до дела, я тоже в стороне не останусь! Уж ты поверь, я этому твоему Корнееву своего взыскания просто так не спущу!

Данилин задумчиво разглядывал кольца дыма, которые он пускал к потолку и размышлял над крикливой суетой партийного бездельника. Может, оно и странно, но какой-то непреодолимой злобы по отношению к летёхе Корнееву он сейчас не испытывал. От того, наверное, что будь он, Данилин, на месте пацана, то и сам поступил бы точно также, как молодой, но ранний следак. Если, конечно, у него также ума на все хватило. И, что уж там говорить, борзости тоже.

– У него есть уже гнилое дело, – тем не менее не сдержался Данилин, – Кражи многоэпизодные. Их в одно дело объединять надо. Там и опытный следак запросто шею сломит, – он вдруг осекся и взялся рассматривать иконостас на противоположной стене, устыдившись своего подловатого прорыва.

– Ну вот видишь, Алексей Константинович! Ведь можешь, когда захочешь! – опять побежал к холодильнику Мухортов.

– А что ты там про отдельное жилье говорил, которое этому Корнееву светит? Оно ведь все равно через нашу жил-быт-комиссию пройти должно будет? – еще больше оживился замполит.

Глава 3

– Докладывай! Что там у тебя по квартирным? Объединил? – следственный руководитель постукивал пальцами по столешнице.

Я молча положил перед ним подшивку дела, открыв его на нужном постановлении. Раздражающий дробный перестук прекратился, Данилин взял дело обеими руками.

– С чего намереваешься начать? – поднял он на меня не шибко добрые глаза командир районных следаков.

– Всех потерпевших по новой передопросить хочу. Теперь уже, исходя из того, что жулики по всем эпизодам одни и те же, – ответил я майору.

– Ты не тяни с этим делом! Сроки идут, а продляться до бесконечности тебе никто не позволит! – шеф посмотрел на меня оценивающе-строгим взглядом исподлобья, – Ты понял меня?

– Так точно! Понял, товарищ майор! – послушно ответствовал я Данилину, удивившись в глубине души его странным словам. То, что сроки по делам имеют свойство заканчиваться, мне было хорошо известно и без его напоминания. И он об этом знал.

– Иди, Корнеев! А по этому делу будешь мне докладывать движение раз в неделю! По пятницам и, чтоб со всеми материалами! Уяснил? – он опять как-то странно посмотрел на меня.

– Уяснил, товарищ майор! – опять смиренно ответил я строгому начальнику, – Разрешите идти?

– Погоди! – начальник СО взялся неторопливо прикуривать сигарету, – С кем ты там в городе шашни водишь? Или, может, у тебя в самой области связи? – в обращенных на меня руководящих глазах уже не скрываясь блестел колючий лёд.

– Нет у меня связей, Алексей Константинович, в нашей системе. Ни в городе нет, ни в области! – всамоделишно удивился я неожиданным для меня словам Данилина, – Были бы у меня там связи, я бы участковым целый год на земле ботинки не сшибал бы! И в районном следствии я бы сейчас не бегал! Я бы в следственном управлении штаны протирал, вы ведь сами это понимаете! – я открыто вперился взглядом в глаза начальства.

– Ты не крути, ты, что, правда думаешь, что у тебя получится за нос меня водить?! Сопливый ты еще, я тебя насквозь вижу, Корнеев! – майор начал заводиться, – С какого перепугу тебе жильё сверху хотят отвалить? Сколько помню, не было такого, чтобы рядовому следаку, да еще лейтенанту вот так подфартило! Кто там так душевно о тебе заботится, а, Корнеев?

Оголтело врать, что совсем уж не в курсе относительно жилья я поостерегся. Но и откровенничать на эту тему мне тоже не очень хотелось. Поэтому, на всякий случай я просто недоуменно пожал плечами и промолчал.

– Смотри мне, Корнеев! – как-то неуверенно попытался нагнать на меня жути майор, – Если замечу, что ты у меня за спиной в свои какие-то игрушки играть затеешься, я тебе, как куренку враз башку сверну! И никто тебе не поможет! Понял?! – в очередной раз озаботился моей понятливостью начальник следствия.

– Так точно, я все понял, товарищ майор! – заверил я противника игры в игрушки, – Разрешите идти работать?

Данилин с минуту что-то высматривал на моем лице, потом молча махнул рукой в сторону двери. Расценив этот жест, как подарок свободы, я поторопился покинуть руководящий кабинет.

У двери своего кабинета я еще от поворота заметил знакомую фигуру.

– Здорово, Вова! – протянул я другу ладонь, – Соскучился или дело какое? – не выпуская руки Нагаева, я потянул его к окну.

В кабинете сейчас наверняка находится Юля и вряд ли информация, с которой приперся Вова, будет пригодна для впитывания в ее мозг.

– Не случилось. В том-то и дело, что не случилось! – мой друг пристукнул кулаком по подоконнику. Потом сказал по-татарски неприличное слово и еще раз врезал по деревяшке, но уже гораздо сильнее и громче.

– Ты, Вова, РОВД мне не ломай, я здесь, между прочим, себе на кусок хлеба зарабатываю! – попытался я окоротить пока еще непонятную мне агрессию друга. – Говори, что там у тебя?

– Мать уперлась! – уткнулся лбом в холодное стекло мой бывший напарник, – Лев Борисович ее только через заключение брака прописать может. А она уперлась!

«Она, что, дура?!», хотел было спросить я, но к счастью, вовремя заткнулся, едва открыв рот и тут же его захлопнув.

– Я сам виноват, отпустил ее с родней советоваться. Они и насоветовали. Суки! – оставив в покое подоконник, Вова гулко ткнулся лбом в стекло.

– А ну-ка пошли, друг мой Вова, отсюда! – крепко взяв лучшего в мире татарина за руку, я потащил его к лестнице. Подальше от греха и от прочих резаных ран мягких тканей лица.

До обеда было еще больше часа, но нас в столовую запустили. Раздача была голая, однако четыре компота мне все-таки выдали. Их я и отнес в дальний угол, где вокруг столика маршировал мой темпераментный друг.

– Ты присаживайся, не мелькай! – я сел и отодвинул от стола второй стул для друга, – Колись подробно, в чем проблема?

– У матери своей родни не осталось, вот она и пошла к отцовской, – Нагаев жадно, в два глотка опорожнил стакан, – А те её и накрутили, что, мол, неправильно это, чтобы при живом муже второй раз замуж выходить, – друг посмотрел на меня страдающими глазами и схватив другой стакан, употребил вторую порцию компота, – Живой, не живой, какая на хер разница, если они уже лет пятнадцать, как в разводе! – вытер он губы тыльной стороной ладони.

– Брак ведь будет фиктивный! – удивился я, – И потом, Вова, ты дебил?! Какого хера Альгия Маратовна информацию про это по всему городу разносит?! Ну она-то ладно, медсестра по профессии, а ты-то, Вова, ведь ты какой-никакой, а мент! Ты, чего, совсем не понимаешь, чем это закончиться может?! – взбеленился я и Нагаев, красный, как рак, уткнулся глазами в стол.

– То, что ваше переселение запросто сорвется, так оно и хер бы с вами! – кипятился я всерьез и почти в полный голос, – Но вы ведь хорошего человека подставить можете, Вова! Он вам помочь пытается, а вы его по своей тупой дебильности под танк кидаете! Не дай бог, если эта информация наружу вылезет!

Теперь уже я подряд выпил два стакана компота, пытаясь хоть чем-то отвлечь себя от жгучего желания дать другу подзатыльник.

– Где сейчас мать? – злобно посмотрел я на съежившегося Нагаева.

– На работе, где ей еще быть! – ответил красноликий Вова, – Я потому и приехал к тебе, Серега! Давай вместе с ней поговорим, а? Мать тебя уважает, говорит, что ты умный! – Вова хлопал глазами и просительно смотрел на меня, – Тебя она точно послушает!

Рассудив, что это есть единственный разумный ход в сложившейся ситуации, я пошел к Зуевой врать, что мне необходимо отлучиться на полтора часа в прокуратуру. А Нагаев направился на выход, чтобы дожидаться меня на улице.

– Ты сегодня придешь? – взяв меня за руку и заглядывая в глаза, поинтересовалась Лидия Андреевна, пропустив мимо ушей мои лживые словеса про прокуратуру.

– Конечно приду! – бодро пообещал я, совсем не будучи уверенным, что сдержу это обещание, – Работы вот только очень много. Данилин велел всех потерпевших по объединенным делам передопросить. Три дня на всё про всё дал! – бессовестно соврал я, горестно разведя руками. – Допоздна сегодня по адресам мотаться буду, повестками людей вызывать уже некогда, – как мог, давил я на жалость своей начальницы.

От РОВД мы с Вовой поспешая зашагали на остановку. До Центральной станции скорой помощи, где работала мать моего друга, надо было добираться с пересадкой.

Упиралась Альгия Маратовна не так, чтобы очень долго. Я попросил ее очень подробно, практически дословно, пересказать её консультации с татарской родней на предмет уместности ее нового замужества. В ходе пересказа, унылость на ее лице постепенно заменялась более живыми эмоциями. Выяснилось, что замена её статуса разведенки на положение замужней дамы, вызвало неприятие родни не сразу. Возмутились родственники только после того, как тетя Альгия простодушно заявила, что свое прежнее жилье она также оставит за собой. И на намеки племянницы со стороны бывшего мужа относительно передачи ей двух комнат, мама Вовы должным образом не отреагировала. Вот тогда мужнина родня и озаботилась в полной мере нравственностью бывшей снохи.

Уже минут через двадцать мне пришлось утихомиривать не только друга, но и его мать. Не понимая многого из импульсивных татарских фраз, я, тем не менее, догадывался, что большинство из них ругательные и касаются они исключительно их родственников. За время совместной службы с Вовой, я все же постиг кое-что из татарского языка. И большая часть постигнутого, как раз и была из нецензурной его составляющей. Поэтому обоснованно полагал, что нагаевской родне по линии аты Вовы, сейчас очень сильно икается.

В присутствии тети Альгии и Вовы я созвонился с Львом Борисовичем и мы с ним договорились, что его будущая супруга с мальчонкой-пасынком через час будут его ждать в ЗАГСе Ленинского района. Демонстративно, до кровавого поноса заинструктировав Вову, я велел ему проконтролировать процесс подачи заявления его матерью. Кругом виноватая тетя Альгия робко молчала и смотрела на сына с жалостью, а на меня с опаской.