В погоне за вечностью

Кромов на экране поморщился:

— Я в курсе, ты сто раз говорил об этом.

— Твоего отца убило не это, тогда мы не знали… — Гюнтер посмотрел на экран и поправился, — …я не знал, что, репликатор корректно работает лишь на молодых людях. Предел возраста, пригодного для остановки старения, — тридцать лет. Твоему отцу было шестьдесят восемь, — Штольц снова сел в кресло и налил себе вина. — Если честно, в тот момент я просто побоялся сказать тебе.

— Сказать, что мой отец стремительно умирает в твоей лаборатории?

— Сказать тебе…что я его убил!..

Они проходили этот разговор каждый год. Много веков подряд Штольц иногда задумывался, пленники ли они своих ритуалов или просто выжившие из ума старики? При желании, он мог написать программку для их встречи, словно для спектакля, рассчитанного на единственного зрителя. Он прикрыл глаза и попытался вызвать в памяти образ Марики — единственного зрителя, для которого они и давали каждый год это представление. Загорелые ноги, смех, обрывки разговоров и жгучие карие глаза… больше он ничего не помнил. Штольц открыл глаза и глубоко, по-старчески, вздохнул. Надо продолжать.

— В то время мы вообще мало знали. Вспомни хотя бы «второй принцип вечности». Через сколько времени ты его вывел на рынок? Я уже запамятовал? Года через два?

— Почти через двенадцать, — Иван усмехнулся, показывая, что тоже помнит, зачем они здесь сегодня собрались. За пять лет до всемирного билля о «Посмертном существовании» и за несколько лет до происшествия с Марикой.

— «Происшествия»… — протянул Гюнтер. — Никогда не был сторонником такого определения того случая. «Эксперимента» — может быть. Даже — «убийства», как мне иногда кажется. Но не — «происшествия».

Кромов на экране вновь усмехнулся. Интерьер кабинета Штольца сменился трансляцией экстренного заседания совета ООН. — После того, что натворил я, инцидент с Марикой прошёл практически незамеченным.

— Да уж, — кивнул Гюнтер, — второй принцип подкинул нам проблем. Хотя коммерчески он и был более успешен.

∞

Отработав схему первого принципа, Гюнтер не хотел запускать его в массы. Он считал, что бессмертия или по крайне мере неограниченно долгой жизни достойны лишь самые лучшие представители человечества. Как отобрать лучших? Единственный критерий, который Штольц посчитал верным, — это деньги. Его операции по изменению генома и подсадке репликатора ДНК могли себе позволить только самые богатые люди планеты.

Кромов же считал, что бессмертие должно быть доступно всем. Словно дешёвый пищевой концентрат. И он добился своего. Второй принцип вечности — бесконечная жизнь на искусственном носителе. Он выбросил на рынок технологию, со стоимостью, доступной действительно любому. И мир перевернулся.

Поначалу все отнеслись к новой технологии насторожено. Ведь, чтобы перенести своё сознание на искусственный носитель, твоё физическое тело должно умереть. Второй принцип использовали неизлечимо больные люди, старики, те, кто не видел для себя будущего в обычном мире. Но понемногу обороты нарастали. Бедняки видели в искусственном существовании выход из бедности, геймеры — полное погружение в виртуальный мир, много кто находил для себя плюсы в подобной жизни. Второй принцип вечности освобождал от боли, голода, войны и давал практически все радости райской жизни.

Но даже в раю был змей, который всё в итоге испортил. В Кромовском варианте бессмертия этим змеем оказались деньги. Обычные человеческие деньги, которые определяют твой уровень жизни с самого начала человеческой истории. Ты можешь сколько угодно наслаждаться виртуальным раем, общаться с родственниками и друзьями после смерти своего физического тела. Но кто-то должен платить за серверы, на которых хранится этот волшебный мир, за перемещение твоего тела по сети, электричество и все прочие блага новой жизни. Сам по себе искусственный носитель, представлявший из себя матово-чёрный десятисантиметровый куб, стоил сущие копейки. А вот остальное…

Люди, загрузившие своё сознание в куб, и не имеющие возможности позволить себе выйти из него в обычный мир, были, словно заключённые каторжники. Сотни и тысячи людей стояли дома на каминных полках, в шкафах и трюмо. Их, словно парадный набор посуды, вынимали по праздникам, и после семейного торжества отключали от сети и убирали обратно.

Бессмертным тоже нужны деньги. Даже — после смерти. К моменту, когда человечество это осознало, вторым принципом воспользовалось уже около полутора миллиардов человек. Они были уверены, что имели все те же равные права с обычными живыми людьми, и стали за них бороться. В первую очередь, это была борьба за рабочие места и возможность жить независимо от внешних факторов. Они отстаивали своё право быть живыми. Пусть и — находясь в искусственной оболочке.

Мир захлестнула волна техногенных катастроф. Механисты (так стали называть людей, живущих на искусственных носителях), стоило им оказаться в сети, занимались диверсиями: саботировали работу авиасообщения, энергетики, дорожного сообщения. Оцифрованный разум мог проникнуть в любое место, где есть компьютер, подключенный к сети. Конечно, не каждый механист был на это способен, но те, кто мог, воевали за всех.

Группа механистов уничтожила проект искусственного интеллекта, саботировала космические запуски и даже, по некоторым слухам, добралась до пусковых шахт ядерных ракет. В конце концов, они добрались до всего и уже могли вещать с позиции силы. Чтобы остановить надвигающийся хаос, пришлось начать переговоры с «условно живыми», как их тогда называли. На экстренно собранном заседании ООН все требования были приняты.

∞

Кромов прошёлся по виртуальному кабинету и махнул рукой Гюнтеру. У него в руке возник бокал с вином, Штольц понятливо кивнул и наполнил свой.

— Да уж… — Кромов поднял свой бокал. — За права механистов!

Гюнтер пригубил вино.

— Механисты, по сути, уничтожили многие перспективные разработки. Робототехника, искусственный интеллект, компьютеры… Вы остановили прогресс.

— Оптимизировали, — усмехнулся Иван. — После того памятного заседания, каждый человек, использующий мой принцип вечности, получил работу и возможность бесконечно жить, и наслаждаться жизнью в своё удовольствие.

— Удовольствие?! — Гюнтер вскочил из-за стола и нервно прошёлся по комнате. — Ты называешь это «жизнью в удовольствие»? Каждый сервисный робот, автоматический пылесос и беспилотник теперь управляется человеком. Ты в курсе, что даже автоматический смыв в унитазе теперь считается достойной работой для механиста? Из-за твоего принципа мы несколько веков сидим в болоте. Вязнем в гуще ненужной псевдоавтоматизации там, где достаточно было даже во времена нашей молодости — пару простых алгоритмов.

— Зато у людей есть работа! — парировал Кромов. — И они могут себе позволить бессмертие чуть дешевле, чем — за пару миллиардов!

Гюнтер опустил глаза, принимая удар. Конечно, Кромов был в чём-то прав. Штольц знал это. Но сказать вслух не мог. Он вообще последние годы всё чаще и чаще задумывался о том, что они оба сделали неверный выбор. Что-то не то. Он не мог внятно сформулировать свою мысль, но глубоко внутри он знал. И он, и Иван ошиблись со своими разработками.

— Прости, что напомнил, — Кромов тоже знал всё, что будет на этих встречах. Сейчас речь зайдет о Марике. — Возможно, если бы она нашла третий принцип вечности, мы бы сейчас здесь бы не сидели, а летали втроём между звёзд, — он вскинул голову вверх, и изображение за его спиной сменилось ночным небом, обильно заполненным звёздами. — Быть может, она и сейчас летает где-нибудь там… Как думаешь?

Гюнтер отрицательно покачал головой:

— Мы договорились, — проговорил он сквозь плотно сжатые в порыве ярости зубы, — если у неё всё получится, она придёт сюда. В этот день! Я уверен, что она смогла! Просто нам надо найти способ, с помощью которого она сможет с нами связаться!

Кромов поморщился и с жалостью посмотрел на друга. В глубине души он тоже верил и надеялся, что данное Марикой обещание прийти в этот день рано или поздно сбудется. «Пожалуй, — частенько думал Иван, — это — единственная причина, по которой мы ещё встречаемся».

— Что ты придумал на этот раз?

Видимо, Гюнтер подал какой-то невидимый знак, потому что в комнату вошёл слуга с серебряным подносом в руках. На нём лежал небольшой холщовый мешок, перевязанный лентой, и стопка толстых восковых свечей. Слуга поставил поднос на стол и удалился.

Штольц аккуратно расставил свечи по периметру подноса. Затем он не спеша развязал мешок и высыпал на поднос белый порошок.

— Костная мука, — прокомментировал он, тщательно ровняя порошок на подносе, — мне пришлось купить несколько десятков мощей разных конфессий и смешать в определённой пропорции.

Кромов поморщился.

— Гюнтер, мы же всё-таки — учёные. Вот это, — он кивнул на стол с подносом, — совсем уж отдаёт антинаучным бредом и средневековым колдовством.

— Свечи, — продолжил Гюнтер, не обращая внимания на реплики друга, — сделаны в Тибете. А для того, чтобы тебе всё это не казалось антинаучным…

Жестом фокусника Штольц достал из-под стола аппарат, внешне напоминающий плод соития компьютера и ткацкого станка. Электронные платы и микросхемы в этом устройстве были нанизаны на основу из нитей, глиняных элементов и медных трубок.

— Это — моя последняя попытка, — Гюнтер приладил аппарат над подносом и зажёг свечи. — Я сумел объединить тибетскую доску для разговора с духами и детектор квантовых флуктуаций. Вспомни! Все исследования Марики были пограничными. Сплав науки и метафизики. И если она обрела бессмертие вне тела, она сможет сейчас нам об этом сообщить! — он включил аппарат и сел в кресло.

Устройство тихонько гудело, сообщая о своей работе. Свечи горели с треском, наполняя комнату малоприятным запахом. Гюнтер закрыл глаза, надеясь на чудо.

∞

Звонок Марики застал Штольца врасплох. Он как-то уже даже подзабыл, что в начале пути их было трое. Они с Кромовым только добились серьёзного успеха, победили в ООН, корпорация «Вечность» начала приносить по-настоящему большие деньги, и Гюнтер учился наслаждаться бессмертием.

Лицо на экране телефона было знакомым, но что-то его смущало. Гюнтер внимательно всматривался в экран и внезапно понял: Марика постарела. Они так долго работали над бессмертием, были так увлечены своей борьбой, что совершенно забыли про естественный ход времени. «Сколько же ей лет?» — прикинул Штольц, вглядываясь в черты, которые он, казалось, так недавно боготворил. На экране отражалась седая, измученная женщина. «А ведь ей почти шестьдесят, — прикинул он. — Кажется, я заигрался со временем и упустил свой шанс».

— Гюнтер! Ты слышишь меня? — голос Марики вырвал его из задумчивости.

— Да, конечно, слышу. Финансирование твоих исследований ведётся в полном объёме. Ты же — равноправный совладелец «Вечности», — кажется, он ответил невпопад. Марика нахмурилась.

— Хорошо, начну сначала! Только, пожалуйста, сосредоточься! Это наш с тобой последний разговор!.. — Гюнтера очень отвлекали морщины на её лице, но он постарался сосредоточиться на разговоре.

— Пока мы занимались биологией, информатикой и механикой, я задалась извечным вопросом: кто мы такие? Что именно делает нас людьми? В чём содержится жизнь? — Марика усмехнулась. — Предвижу сейчас твои вопросы, и поэтому сразу отвечу: да, по сути, я стала искать душу! Только не в религиозном толковании этого термина, а — в самом что ни на есть научном. Ты ведь как биолог знаешь, что на определённом этапе эмбрионального развития возникает электрический импульс, который и заставляет биться сердце зародыша. Я начала копать в этом направлении, и с удивлением осознала, что мы до сих пор толком не знаем, ни — откуда берётся этот импульс, ни — что такое само электричество. Мы просто принимаем это, как данность, и всё, — Марика прервалась и выпила стакан воды. — У нас мало времени, — продолжила она, глядя куда-то поверх экрана. — Так вот, в своих исследованиях я выделила тот самый первородный электрический импульс, который выходит из тела человека в момент смерти. А уходит он в квантовое пространство. Я не знаю, что с ним происходит там; возможно, он просто рассеивается. Но я уверена, что я могу стабилизировать этот импульс, и тем самым — обрести бессмертие. Настоящее, внетелесное бессмертие. Я собрала машину, которая сделает это, и сейчас готова к испытанию её в деле.

— Интересно, — Гюнтер побарабанил пальцами по столу. — Ты многие годы утверждала, что мы с Иваном — садисты и уроды, когда мы проводили свои опыты на людях. Ты ведь даже не разговаривала с нами! — Штольц встал из-за стола и прошёлся по кабинету. — Хотя никогда и не отказывалась от наших «грязных» денег. А теперь, значит, ты собрала некий агрегат, и тебе тоже понадобился человеческий материал для испытаний? — он так всю жизнь хотел власти над этой женщиной, хотел её саму, что наслаждался моментом. Тогда ему казалось, что Марика Рамирес, наконец-то, прогнулась перед ним и будет просить.

— Не льсти себе, Гюнтер, — Марика так посмотрела на Штольца, что у того замерло сердце. — Много лет назад, когда мы всё начинали, мы хотели лишь добра. Потом вы с Иваном свернули. Куда вы свернули? Была ли эта дорога верной? Не мне судить. Но вы пошли по своему пути. А я… — Марика запнулась, — а я так и иду своей дорогой. Ты же видел, как я выпила воду? Так вот, через три минуты у меня остановится сердце, — она подвинула камеру, и Штольц увидел, что Марика сидит в недрах устройства, опутанная с ног до головы проводами. — Как только моё тело умрёт, аппарат перехватит электрический импульс и стабилизирует его. Я обрету бессмертие. Проблема лишь в том, что я пока не знаю, как буду связываться с вами. Поэтому давай договоримся: ты будешь ждать встречи со мной раз в год, в мой день рождения. Вы с Иваном теперь — вечные, и сможете собираться так до конца времён. Я обязательно найду способ связаться с вами.

— Марика!!! Стой!!! — Штольц вскочил, словно мог что-то предпринять. Экран телефона погас. Гюнтер отправил людей в лабораторию Марики, но было поздно. Сама она была к этому моменту уже мертва, а аппарат разрушился. Гюнтеру осталась лишь куча малопонятных записей и обещание встречи.

∞

Свечи догорели и с резким, неприятным шипением погасли. Гюнтер открыл глаза и посмотрел на поднос. Белое мучное поле было девственно чистым.

Первым нарушил тишину Кромов:

— Она не придёт!

— Я знаю, но я обещал.

Кромов поднял бокал — на экране появилось изображение трёх смеющихся молодых людей. Два парня и девушка на пляже.

— С днём рождения, Марика!

— С днём рождения, Марика! — эхом отозвался Гюнтер, прикоснувшись бокалом к экрану.

В комнату вошли слуги, один из которых стал убирать со стола устройство, другой взял куб с Кромовым и вынес из комнаты. Штольц подошёл к окну и распахнул тяжёлые портьеры. Вечеринка окончена. Он стоял и смотрел с высоты башни «Вечность» на город под ногами. Смотрел и видел вместо сотен рекламных огней, суетящихся людей, машин и механизмов — далёкий пляж, и себя с Марикой на нём.

— Какие же мы были молодые, глупые… — шептал он себе под нос. — Зачем, для чего мы всё это сделали?..

— Потому, что мы хотели перевернуть мир! — Марика Рамирес, как и обещала, всегда приходила на эти встречи. Но ребята не видели и не слышали её. — Если бы я только знала тогда… — шептала Марика на ухо неподвижно стоящему у окна Гюнтеру, — мы не перевернули мир. Он оказался устроен куда как мудрее, чем мы думали. Мы все — бессмертны по умолчанию. Мы можем путешествовать между звёзд, скользя по ткани пространства и времени. Это заложено в нас. Просто переход в иное состояние. Но мы оказались слишком трусливы. Нас пугала неизвестность перехода. Страх неизвестности, страх вечности. А люди, когда чего-то боятся, готовы пойти на что угодно, лишь бы избавиться от страха. Ты, — Марика положила руку Гюнтеру на плечо, но этого он не мог почувствовать, — перестал стареть и, наверное, никогда не перейдешь в иное состояние. Иван просто перенёс себя в виртуальный мир и думает, что это и есть бессмертие. Я же… — Марика грустно усмехнулась, как будто собеседник мог её видеть, — я, грубо говоря, сделала свою душу каменной, и теперь не могу покинуть этот мир. Я тоже застряла здесь навечно.

Марика встала рядом с Гюнтером глядя на ночной город. Ее нынешнее зрение позволяло даже на таком огромном расстоянии видеть яркие вспышки. Это нестабилизированные электрические импульсы человеческих душ отправлялись в вечное бескрайнее путешествие.

∞∞∞