Сижу в кафе с чашкой чая и какой-то сладкой плюшкой, а напротив настоящий ад для моих глаз. Степа и Маруська. Улыбаются друг другу. Глазоньки блестят у обоих так сильно, что непроизвольно о себе дает знать рвотный рефлекс. Уси-пуси и кокетство доводит буквально до бешенства, а все из-за той, которая летит вперед, не замечая простых смертных.
Честное слово, я уже подумал, что судьба намеренно испытывает меня на прочность. Смогу ли я придушить блондинку с длинными волосами, которые она в этот раз убрала в хвост, но от этого не переставала быть чертовой Рапунцель, или нет. Убил бы. Поиздевался вдоволь и убил.
В голове такие картинки пролетели, пока я уминал приторную плюшку и одним махом выпил чай, который успел остыть, что если бы кто-то из рядом находящихся людей узнал об этом, то отправил бы прямиком в дурку. Нормальные люди вряд ли позволяют себе такую роскошь — мысленно убивать других по несколько раз в день. Для меня, судя по всему, такой процесс становился нормой, и это должно было пугать, как минимум тех, кто находился напротив меня.
— Лех, ты где зависаешь? Слова не сказал. — Маруська обиженно дует губы, а я фыркаю, показывая иголки, потому что ведет она себя неестественно, на мой взгляд.
Вся такая нежная и женственная. Ни разу не видел ее в подобном амплуа и тем более не слышал, как сладенько она может ворковать. Черт!
— А должен? Вам вроде как и без меня не плохо. — Откидываюсь на спинку стула и смотрю то на покрасневшего Вольного, то на злящуюся Маруську.
Комичная ситуация, в которой мне не хотелось оказаться, но теперь понятна реакция друга на то, как я высмеивал одноклассников, когда они оказывались в подобном положении. Степа же был серьезным, даже задумчивым в этот момент.
— Из тебя же юморные фразочки реками льются, а сегодня… — Друг разводит руки в стороны, поглядывая на меня с какой-то нешуточной осторожностью в глазах. — Того и гляди, что сорвешься с цепи.
— Я для тебя вдруг стал злой собакой, сидящей на привязи? — Изгибаю в вопросе одну бровь и прищуриваюсь, пока Вольный тяжело вздыхает.
— Лешь, да что не так? Мы же обо всем поговорили. — Вклинивается Маруська, используя свой коронный взгляд, от которого хочется накрыть голову подушкой.
— Поговорили, но вместо того, чтобы вдвоем по киношкам шататься и кафе, вы меня с собой потащили. Спрашивается, на какой…
— Лех! — Степа останавливает бурный поток моей речи и складывает руки перед собой на столе. — Ты и так сегодня сорвался на Макса этого. Я думал, что тебе надо развеяться. Кто ж знал, что эта блондиночка по округе бродит.
— А я думаю, что мой братец в коем веке запал на девчонку. — С довольным видом сообщает Маруска, вызывая у меня усмешку.
— Чтобы я посмотрел на такую фифу, как на девушку, нужно нашей планете внезапно стать квадратной, но она, к великому счастью, круглая.
— Но ты ведь посмотрел.
Сестричка не унимается, а я злюсь из-за того, что Степа слил контору по полной программе. Между нами нет секретов — это теперь их чертов девиз!
— Наверное, потому что у меня есть глаза, Марусь, и эта выдра норовит прыгнуть мне под ноги. Постоянно. Как будто других простых смертных нет для того, чтобы изрядно им подгадить.
— Что-то не замечала, чтобы тебя раньше беспокоили выдры. Сколько их рядом с тобой вечно ходит, и ничего! Жил же и не кидался, а тут… Что ты! Девочка с характером.
— Какой там характер?! Глаза на выкат и писк, как от крысы с бешенством. — Фыркаю, хватая ее плюшку и запихивая в рот, чтобы был занят чем-то другим, а не словами о блонди.
— Ахах, братишка, ты точно влип! — Маруська смеется, а Вольный улыбается, как кретин второй степени.
Бесят! Подрываюсь, беру чай друга, выпиваю и хлопаю ему по плечу.
— До встречи, дорогие мои, — посматриваю на сестричку, которая закатывает глаза, понимая, к чему я клоню, — буду о-о-очень по вам скучать.
— Лех… — Начинает Степа, но Маруся его одергивает, пока я стремительно иду к выходу.
Не замечаю холодного ветра, который напоминал о том, что наступила осень, иду мимо кафе дальше к пешеходному переходу, и надо бы залезть в автобус, чтобы выбить дурь и злость работой, но меня тянет куда-то подальше от остановки.
Шагаю, душу часто, накидываю капюшон на голову, чтобы никого не видеть. Почему-то прохожие раздражают, пробуждают внутреннего зверя, который никак не мог успокоиться. Перед глазами снова и снова возникает наглая усмешка Рапунцель и ее надменный взгляд. Такой, который присущ богачам и их деткам.
Не разговаривал с ее отцом лично, но наблюдал за тем, как он расплачивался за починку машины. Словно правил миром. Даже не смотрел на работников сервиса. Кинул деньги и уехал, а уже водитель расшаркивался перед нами. Точнее был практически наравне, не задирал носа, не смотрел высокомерно, хотя получал от кошелька гораздо больше, чем мы на тяжелой работе.
Сглатываю противную слюну, ощущая приторный вкус от плюшки во рту, и невольно задерживаю взгляд на витрине бутика. Вижу улыбающуюся блонди в компании светловолосого мажора, который крутит на пальце ключи от тачки. Узнаю его. Видимо, этот парнишка и забирал Барби из сервиса. Визг тормозов его авто до сих пор звенит в ушах.
Обнимает ее, протягивая какую-то коробочку.
С омерзением отворачиваюсь и иду дальше.
Все в нашем мире продается и покупается. Сейчас купили ее.
Таков закон. Каждой твари по паре. Или как там говорится?
Всю дорогу до дома думаю о ней. Еще никогда так не зацикливался на девчонке, а все почему?
Потому что она наглая, беспринципная стерва, готовая идти по головам, чтобы добиться своего, показать свою значимость в обществе посредством унижения тех, кто не подходит по социальному статусу.
Даже лихорадить начинает от злости. Пытаюсь выкинуть ее из мыслей, прокручивая варианты подработок, потому что в гараже пусто, и одна тачка, которую отдали мастеру. Мои услуги сегодня не были нужны, и я побрел домой, где снова убедился в правдивости выражения с тварями и парами.
Альбинин недовольный голос я узнаю из тысячи, даже будучи конкретно глухим на обо уха. В свое время я разделил по высотной шкале ее крики на три стадии. Первая — самая яростная, когда грань потеряна, и маман раскрывает рот на полную мощь, показывая свои зубы с сероватыми пломбами. Она никого не слышит в этот момент, и только крепкая рука приемного папочки может привести ее в чувство. Вторая — слегка слабее первой, потому что Альбина способна вовремя прикрыть рот и выдать что-то разумное, оправдывающее ее поведение. Обычно эти фразы приводят меня в бешенство, а отец идет к холодильнику и достает бутылку. Третья — самая слабенькая, при которой маман то прикрикивает, то резко превращается в паиньку. Внешне похоже на проявление шизофрении, но все гораздо проще.
Сейчас, переступив порог квартиры и тихо прикрыв дверь, замер от мерзкого ощущения, которое накатывает каждый раз, когда я не вовремя возвращаюсь домой.
В моем понятии не вовремя, когда на общей территории кто-то есть, и этот кто-то не спит, сладко похрапывая.
— Я уже устала все на себе тянуть! Твое такси не приносит нам денег! — Рвет глотку Альбина, пока я пытаюсь пройти незамеченным в свою каморку.
— А на что, по-твоему, мы продукты покупаем?! Жрешь, как кобыла племенная, и не замечаешь, что другие тоже не лыком шиты! — Не остается в долгу отец.
Они так увлечены разборками о вечном, что я удачно проскальзываю к себе и падаю на постель, даже не включая свет. Прикрываю голову подушкой и зажимаю руками уши через тонкий слой лебяжьего пуха, наверняка искусственным, ведь на натуральный Альбина никогда не потратится.
Лежу некоторое время, пытаясь отключиться от реальности и впасть в глубокий сон, который меня всегда спасал.
И не могу!
Ведь перед глазами чертовы белые патлы, от которых уже начинает трясти.
Кидаю подушку в стену и с ужасом отмечаю, что ругань все еще сотрясает стены. Хочется провалиться сквозь землю и не слышать эти голоса. Хорошо, что Маруськи нет, а то она бы, как обычно, влезла в пекло, а потом втихую плакала.
Достаю из кармана телефон и лезу в социальную сеть. Листаю ленту, даже не впечатляясь от того, что все выкладывают кучу фоток и видео через фильтры с надутыми губами, идеальными прямыми носами и неестественной мимикой или чистотой кожи. Если бы не Маруся, то я бы не зарегился и не стал смотреть смешные ролики. Иногда просто нужно было отвлечься, особенно в такие моменты, когда кроет и хочется кого-то убить.
Сам не понимаю, как перехожу на страницу к Алимеевой и нахожу там фото с родителями и сестрой. Блонди улыбается, но глаза, как у змеи, того и гляди, что кинется и пустить яд в кровь, а потом с наслаждением посмотрит на страдания жертвы.
Закрываю к чертям все страницы и убираю телефон.
Тупо пялюсь в потолок, где от лунного света бегают тени.
Бредовые мысли лезут в мозг, и я даже поднимаюсь, чтобы вернуть подушку на родину.
Снова ложусь и пялюсь в этот раз в окно.
Хмурюсь, потому что и там вижу ее лицо. Вдруг становится интересно, серьезно ли у нее с тем лощеным? Или так ради поддержания статуса?
— Идиот. — Отворачиваюсь к стене и закрываю глаза.
К черту!
Нужно выспаться.
Но не тут-то было!
Вопрос, буквами пролетающий в сознании, как угольки на извилины. Сжигает.
Она вообще улыбаться умеет?!
Глава 9. У всего есть причины
— Все равно не понимаю, зачем ты так потратился.
Смотрю на браслет, который переливается так ярко, когда на него попадает свет, что глаза режет. Обычно я радовалась подаркам, особенно ювелирным изделиям, но от сегодняшнего дня во рту разливается привкус горечи. Избавиться от него не могу ровно так же, как от слов Штольман и злобного взгляда дикаря, который зачастил с появлением в моей жизни. Словно назло материализовывался там, где не нужно.
— Хотел сделать тебе приятно, Алимеева. Сразу не дошло? — Сашка улыбается, ловко лавируя между бурным потоком машин.
Движение вечером не шуточное. Все куда-то спешат. Одни домой, другие на работу, третьи на веселье… Бесконечная суета, от которой не избавиться. На то он и большой город — бешенный ритм жизни, если ее можно так назвать.
— Странно, — произношу, продолжая вертеть подарок в руках, — раньше ты ограничивался сбором всех ребят и вечеринкой.
— Раньше ты не выглядела, как спортсменка на выходном, — усмехается Орлов, поглядывая на меня, — да и лицо не было таким мрачным. Кстати, с каких пор ты ходишь по всяким забегаловкам? Как вообще оказалась в этом районе?
— Много будешь знать, Саш, не то, что состаришься, а спать перестанешь. — Еле сдерживаю улыбку, а он качает головой, после паркуется около нашего подъезда и поворачивается ко мне.
— Кто обидел? — Спрашивает со всей серьезностью, на которую только способен.
— Никто.
Максимально правдиво пытаюсь сказать это слово, но Орлов не верит. Закатывает глаза и кривится, показывая, насколько плохая из меня актриса получилась.
— Твои глаза, Алимеева, сдали свою хозяйку по полной программе.
— Не правда.
— Правда. Свет, только одно слово. Ты же знаешь.
Голос Саши звучит грубее. Он смотрит перед собой и крепко сжимает оплетку. Я встряхиваю головой, чтобы прогнать противные воспоминания, и улыбаюсь.
— Все отлично, Сань, — толкаю его кулаком в плечо, — не важно себя чувствую. Устала, наверное. Сам же знаешь, что сестричка вернулась. С ней расслабиться не возможно.
А с ее друзьями тем более…
Слышу движение за стеной, несмотря на то, что стены в нашей квартире должны быть со звукоизоляцией. Сестричка…
Крепче сжимаю карандаш пальцами и скриплю зубами. Не могу смириться с тем, что она сейчас общается с Максом. Близко общается, а он ведется.
Смотреть на них тошно, но больше бесит ее дружок, который не выходит из головы. По каким-то неведомым причинам не смогла разорвать набросок на мелкие кусочки, чтобы стереть из памяти глаза-льдинки. Наоборот сидела и прорисовывала детали.
Хотелось завершить рисунок и запомнить, что все бедные защитники сестрички такие же, как и те мальчишки из моего детства. Даже не знаю, что они бы сделали со мной, если бы не появился Саша Орлов со своими друзьями, Елисеем Вороновым и Захаром Ангелом. До того дня я не была знакома с ребятами, а после они стали моими лучшими друзьями, потому что спасли от Васи и Миши, которые накинулись на меня и издевались. Толкали меня друг другу, рвали одежду, насмехались и избили бы наверняка, если бы не Сашка.