Падая за тобой. Бонус
Глава1
Всякий раз, когда я знаю, что увижу ее, сердце готово вырваться из грудины… И не важно, ее нет три минуты или три месяца… Сколько лет прошло, сколько воды утекло, сколько событий, ссор, любви, ненависти, боли, разочарований и счастья, сколько седых волос на башке… А все так же, как когда нам было по семнадцать и мы только учились любить… так и не научились… Вернее, как в красивых фильмах или книжках слюнявых для баб не научились… Как в журналах- с улыбкой на камеру от уха до уха на фоне красивого дома и оравы детей не научились тоже… И дом красивый был, и орава детей… А вот афишировать свои чувства мы не любили никогда… Сколько раз отказывался от этих бессмысленных семейных интервью, встречая стену непонимания и даже осуждения менеджеров и журналистов… Ну не хочу я показывать свое счастье… Слишком оно дорого мне досталось, слишком оно долгожданное, вымученное… Мы любим не для других… Не чтобы чужие листали глянцевые страницы, выискивая в нас недостатки, и завидовали… Для себя любим, по-своему: по-глупому, по-звериному, грубо, жадно, как всегда умели друг друга любить … Это было в нашей крови… Как и мы были в крови друг друга…
Поэтому сейчас помимо жуткого сердцебиения в районе горла я чувствую еще и дикую злость на нее… Что снова выдрала себя у меня с мясом, снова заставила корчиться в этой агонии разлуки…
Только Камила умела меня так раздражать, так выводить из себя, так неимоверно бесить… Но и только она могла одним своим взглядом потушить любое пламя, горящее в голове и сердце… Она была моим раем и адом, моим верным союзником и постоянным критиком, моей психологической отдушиной и моим сумасшествием, моей тихой гаванью и разрушительной бурей… Уже три месяца, три гребанных месяца, я сижу бобылем в нашем пустом доме у океана и рву на себе волосы… Да, уже и до волос добрался… До этого крушил все на своем пути… Она будет в шоке, когда увидит, что я сделал с ее любимой мебелью… С картинами каких-то новомодных художников, с посудой, изготовленной для нас на заказ… Так ей и надо будет… Нечего было бросать меня здесь… Уже пора было привыкнуть к моему нраву…
Хорошо хоть, что скоро соревнования- можно торчать до бесконечности в зале с ребятами, гонять их безбожно и себя заодно… Она хотела моих страданий, угрызений совести… Хрен она их получит… мое мнение не изменилось…
— Мама точно в курсе, что я еду с тобой? — обратился к отстраненно смотрящему в окно Алану… Совсем он другой, конечно, не такой, как я… Спокойнее что ли, разумнее, прагматичнее… Но все равно, там, на дне черных глаз тот еще омут… Те еще черти бесятся… И не позавидовал бы я тому, кто их отважится вытянуть наружу… Такой, как он, создан для ринга… Я сразу это понял, когда малец был еще школьником… Как ныряет внутрь, хищник у него внутри просыпается… Безбашенным становится, жестким, устрашающим… Но только во время боя, слава Богу… В жизни спокойный парень, уравновешенный… Без лишних движений. Надеюсь, это поможет ему так не моросить, как я в свое время… Дел не наворотить…
— Знает, конечно. Я уже тебе говорил… Вообще, достала эта ваша «Санта-Барбара»… Вы как малолетки какие-то… Поссорились- разбежались, помирились- снова любовь до гроба… Самим не надоело?… Уже за сорокет… Пора бы вести себя адекватно, как родаки моих друзей…
Я усмехнулся про себя… Адекватно- это не про нас… Не могу я адекватно, когда она рядом… И плевать мне, за двадцать, за тридцать, за сорок, за пятьдесят, я всегда буду дико, алчно до сумасшествия ревновать ее, хотеть ее, любить ее… Потому что Лала в каждый свой возраст расцветает с новой силой… Знаете, вот не понимаю людей, которые говорят- люблю зиму или люблю лето… Как можно любить только одно время года?… У каждого сезона своя красота… Вот так и с ней… Ну и что, что стукнуло сорок пять- от этого ведь глаз на ней меньше не стало. Я уверен, даже эти друганы Алана и те на нее засматриваются, а уж отцы их-так точно… Вот, думаю об этом- и снова челюсть сжимается…
Так, Алмаз остынь… Ты ж понимаешь, что надо по-цивильному сейчас, по-спокойному… Иначе она ведь не пойдет на мировую… А мне без нее уже впору скулить…
— Пап, — нарушил молчание сын, — а почему все-таки мама так против боев? Вот объясни мне- ты звезда, легенда просто. Успешный, богатый, знаменитый… Да у тебя ведь миллионы фанатов… Сотни тысяч мальчишек на тебя хотят быть похожими… И я тоже хочу… При том, блин, не на мужика какого-то левого, чужого, а на своего родного отца… И что она так взъелась?
Я вздохнул. Что мне было сказать нашем такому выросшему и такому еще юному мальчику… Двадцать один год-время молодости и сумасшествия… Кажется, что ты уже такой взрослый, все знаешь, а не хрена ты не знаешь… Вообще, не знаешь… Не могу и не хочу ему рассказывать черные страницы нашего прошлого, опаленные горечью тяжелых тайн, взаимных обид, недопонимания и нелюбви… Мои бои были толстой иголкой в ее вене, которая столько лет мучительно выкачивала из нее жизнь… В такие минуты, когда вспоминаю все это, и сам задаюсь вопросом, почему позволил Алану идти этим же путем…
— Она хотела для тебя более изящного будущего, Алан… Архитектор, профессор института, кто там еще- дипломат… — усмехнулся сам себе, — Короче, чтобы в красивом костюмчике и белой рубашечке ходил и накачанные бицепсы только девчонкам в гламурных спортзалах демонстрировал… А ты вон, надежд не оправдал…
Молчит, думает. Вижу, тянется рукой к этой гребанной электронной сигарете, а она ведь ничем не лучше всей этой дряни табачной… Резко выхватываю у него из рук, в окно вышвыриваю.
— Слышь, мне на ринге телки накаутированные не нужны! Решил бухать и курить- иди куриц щупай по кабакам, а не против серьезных противников себя выдвигай… — резко осек его.
Понимаю, конечно, пацан нервничает. Камила на него тоже все эти три месяца дуется, но это же не значит, что за неделю до боя он мне тут легкие свои будет сажать… Идиота кусок…
Подъезжаем к нашему компаунду в Дубае. Все до тошноты шикарно и прилизано… И жарко, как в аду… Так и не привык я к этим краям… Ну никак… Хоть убей, за всей этой роскошью вижу бездушный новодел… Может и есть в этой стране какая-то душевность, но она явно затеряна там, за десятки километров, под песчаными барханами, куда такие, как мы, иностранцы с другим менталитетом и культурой, не ездят. А в этом городе-пшике души нет и не было никогда… Или это мне так кажется… Нехорошие у меня воспоминания, связанные с Дубаем… Очень нехорошие…
Заходим в лифт- и мне кажется, сейчас Алан услышит мое сердцебиение. Он, наверное, и слышит, потому что чему-то там про себя усмехается и снова зависает в телефоне… Вся жизнь у него в телефоне… Мы такими не были… Хоть изредка по сторонам смотрели, хоть знали, на какой планете живем… А эти всю свою жизнь засунули в тонкий планшет… И как он вообще девок себе находит? Тоже в телефоне? Осталось только трахаться начать по телефону… Хотя… Кто знает, чем еще чудит это новое поколение…
Лифт распахивается на нашем этаже. Нажимаем код- дверь в холл отворяется. Меня сразу окутывает теплом- здесь царство Лалы- ее интерьер, ее аура, ее тепло… На шею тут же с визгом кидаются наши мелкие… ну как мелкие, уже под десяток годков… Следом выходит Она… Не накрашенная, волосы небрежно в пучок собраны наверх, на теле элегантный вязаный брючный костюм… Не готовилась специально к нашему приезду, не выряжалась… Красивая… Все равно такая красивая, аж глаза слепит… Обнимает сына, подходит ко мне, сухо здоровается поцелуем в щеку, а я успеваю ее крепко сжать за талию, но так, чтоб никто из малых не увидел. Не реагирует… Во-первых, перед детьми смущается. Во-вторых, все еще злая… Я ж сразу вижу… Кто ее лучше меня знает…
Проходим в большую светлую гостиную. Все ее внимание к сыну. Расспрашивает его, как дела. Когда слышит про предстоящий бой, невольно хмурится, но ничего не говорит. А это уже хорошо…. Может приняла? Или это только для него уступка, а для меня все еще «холодная война»? Я жутко соскучился по детям, вожусь с ними, сидя в гостиной на полу- собираем какую-то железную дорогу, делаю вид, что увлечен, а сам дурею от их милого лепета и от… нее… рядом… Не могу на нее все время не смотреть… Глаза требуют этого… Изголодались по ней…
Мы ужинаем вместе, снова непринужденно разговариваем. Скорее об общих темах, обходя стороной острые камни. И я невольно расслабляюсь, плавлюсь в обволакивающем тепле дома… Да, дом там, где она… И плевать, что в данную минуту это ненавистный Дубай…
Встали из-за стола. Собирает посуду. Мы с Аланом снова вернулись в гостиную, сидим у телевизора, смотрим какую-то ересь. Я незаметно, как мне кажется, ускользаю за ней обратно на кухню. Настигаю ее у раковины, загружающей посудомойку. Приближаюсь сзади, накрываю здоровой рукой грудь… Протезом не решаюсь к ней прикоснуться… Не знаю, странно, конечно, но как только между нами кошка пробегает, начинаю комплексовать из-за этой сраной руки… Чувствуя себя ущербным, еще больше ее недостойным…
— Красавица… Соскучился по тебе, Лала, — шепчу ей на ухо. Она ожидаемо выкручивается, поворачиваясь ко мне и сверкая своими черными огромными глазищами.
— Алмаз, прекрати вести себя, как мальчишка… Ты что, Алан? Тебе сколько лет? Что за зажимания на кухне, дети в любой момент зайти могут…
Усмехаюсь. Опять лицемерит… Когда это дети нас останавливали… Да, шифровались, но не до фанатизма… Что, теперь я при сыне жену обнять не могу что ли… Не маленький, сам прекрасно понимает, как появился…
— С тобой всегда мальчишка, Лала, — не унимаюсь, улыбаюсь широко, снова сгребая ее в охапку.
— Я вижу, — недовольно хмыкает она, — на уме как были одни мордобои, так и остались. Даром что столько лет твоя команда создавала тебе бизнес-империю вокруг твоего имени… Все эти спортзалы, напитки, бады, форма спортивная… Алмаз, давно можно заняться только этим, но нет же… Твои мысли все только об этих мордобоях… теперь и моего сына решил втянуть, зная, как я этого боюсь..
Раздраженно выдыхаю ей в губы.
— Камила, Алан пацан взрослый, пусть сам решает. Как ты его предлагаешь останавливать?
— Да его и останавливать не надо было бы, если бы ты не поощрял эти его фантазии… Мне вот интересно, это зачем ему? Тебе зачем? Чтобы что, Алмаз? Хочешь его видеть обычным борцухой?
— Он талантливый, как ты говоришь, борцуха… Поверь мне, его имя еще прогремит.
— Да я не хочу, чтобы оно гремело! Я другого сыну хочу… Если жив-здоров останется после твоих мордобоев, дальше что? В тридцать пять у вас уже пенсия…
— Ну я же нашел, чем заняться…
— Ты себя с ним не сравнивай. Ты такой куш сорвал, какой только раз в сто лет срывают… Много ты знаешь, кроме себя, успешных борцов из «Форбс»?
— А тебе «Форбс» нужен?! Я за этим тщеславием не геался никогда, не интересовался, куда пеня включали там, подсчитыаая бабло в карманах. А тебе, оказывается, так важно это? Был же у тебя один из «Форбса». Соскучилась? — понимаю, что перегибаю палку, но остановить себя не могу… А она слышит меня и заметно дергается… Это нечестный удар, Алмаз… Под дых… ну и скотина ты… Мысленно проклинаю себя…
Наш напряженный шепот прерывает появление Алана на кухне. Видит нашу напряженность. Все понимает прекрасно, не выдерживает, вклиниваетя в разговор…
— Мам, а может я сам за себя решу, что я хочу?! Я окончил институт, как ты хотела? Окончил! Все эти годы рисовал всю эту фигню твою? Рисовал! Но не мое это, слышишь? Я хочу на ринг! Драться хочу! И мне странно, что ты не понимаешь ничего в боях! Столько лет с отцом, любишь его, а даже ведь не удосужилась разобраться, что там, на ринге, все не про силу и не про набивание морд… Это логика, быстрая реакция, стратегия… Это как маленькая жизнь- один неверный шаг- и ты на матах, с выбитыми зубами и сломанными костями… На дне…
Камила смотрит на него грустно, отчаянно…
— И что? Хочешь с выбитыи зубами? С костями ломанными? На дне?
— Нет, мама… Я хочу быть на вершине… Именно поэтому и иду драться… Успокойся уже, ладно? У тебя еще есть двое мелких- вот на них и реализовывай свои задумки, а меня оставь в покое…
— Оставь в покое… — повторяет, отворачиваясь, потому что невольно слезы обиды подступают… Вот так расти их, ночами не спи, с ума сходи, отдавай всю себя, а потом тебе- «оставь в покое»… Больно… Вот такие вот удары от детей самые болезненные… Потому что даже незначительные недомолвки невольно воспринимаются как предательство…
— Выражения выбирай, когда с матерью говоришь, слышь? — вмешался я. В таких вопросах я всегда на стороне Камилы. Какими бы ни были наши с Лалой противоречия, неуважения со стороны детей в адрес нее я не допушу…
— Мам, я обидеть не хочу тебя, — подошел вплотную, положил руки на ее вздрагивающие плечи, — просто… ну отпусти эту ситуацию… Хватит уже отца чихвостить… Не виноват он… Я сам захотел пойти туда… Дайте мне шанс… Пожалуйста…
Ничего не сказала в ответ. Быстро протерла руки полотенцем, небрежно кинув его на столешницу, вышла из комнаты.
Не получилось разговора, как и предполагалось… Алан тяжело выдохнул. Я похлопал его по плечу.
— Ничего, остынет… Всегда остывает…
Парень молча кивнул головой, выдохнул.
Глава 2
Я слышала, как он вошел в спальню. Как с минуту сканировал мой свернувшийся калачиком силуэт, а потом начал раздеваться. Не стала поворачиваться к нему… Почему-то было как-то неудобно… Стоило нам немного пожить отдельно по той или иной причине, я сразу начинала чувствовать свою неловкость перед ним… Неуверенность что ли… Он был красивым мужчиной, видным, породистым, успешным… А я… Век женщины короток… «За сорок» для мужчины и «за сорок» для женщины- две большие разницы…
Ложится рядом, опаляет жаром своего тела. Нежно, но решительно подсовывает свою большую руку под рубашку пижамы, нежно гладит талию.
— В пижаме… — выдыхает в макушку недовольно, — непослушная…
Я знаю… Нарочно легла одетой… Знаю, что его это дико бесит… Знаю, что все время заставляет спать меня голой, с самого первого дня, как нам было суждено заснуть в постели вместе… Пару раз даже перед детьми неудобно было, пришлось в буквальном смысле под одеялом одеваться… Чего он сегодня ждал? Что разденусь и буду голенькая ждать его прихода? Типа я сдалась? Прогнулась? Очередную его выходку спустила с рук? Вот только это уже не выходка и не блажь… Это будущее нашего сына…
— Соскучился.. — хрипло дышит в шею мне. Упирается в бедро своей эрекцией.
— Алмаз… — пытаюсь возразить, но он не дает. Резко разворачивает меня к себе лицом, нависает сверху.
Рвет рубашку пижамы, отчего ее пуговицы с глухим треском об пол разлетаются по комнате. Так же молниеносно освобождает от штанов. Я пытаюсь вывернуться, призываю его к разуму.
— Алмаз, послушай…
Цокает языком. Накрывает губы своим большим пальцем, водя по ним многозначительно.
— Тссс, Лала… Прибереги мое имя для другого… — Жадно ощупывает мою грудь своим тяжелым взглядом… Не дает ни секунды продохнуть. Быстро разводит мои ноги и резко входит.
— Даа, Лала, вот так… А вот теперь говори…
Я невольно вздыхаю от ощущения сладкой наполненности… Ждала я его… Так ждала, так скучала… Навру, если скажу, что не скучала…
— Что… говорить? — тихо шепчу, теряясь в ощущениях…
— Мое имя говори! Быстро! — резко отвечает, делая свои движения более порывистыми, жесткими.
С ним всегда так, когда он долго без меня… Потом очень голодный. Жадный. Злой. Наказывает за эту разлуку… А я с ума схожу от кайфа… Сумасшедшая… Как и он… Вроде уже взрослая тетя, а как девочка до крови кусаю свои руки, когда он во мне, чтобы не орать во все горло от этого фантастического ощущения единения… Понимания, что мы вместе, вопреки всему вместе…
— Какая ты все-таки дрянь… Свалила от меня… — шепчет порывисто и закидывает голову, рыча, — а я, как лошара, три месяца со стояком… Никогда такого ужаса не было, даже в тюряге…
— Ну и трахался бы, как в тюряге… С медсестрой или с кем там… Я ж помню, рассказывал мне, когда мы ругались как-то… Кто тебе мешал? Вон, сколько девок молодых вокруг тебя вьется… Ты ж у нас звезда, — выплевываю обиженно, потому что непроизвольно дико ревную его к каждой… К каждому взгляду, каждой улыбке… К тому ревную, что на такого, как он, потеряв голову, любая восемнадцатилетка запрыгнет… А тут я… С тремя детьми… За сорокет…
— Дура, дура… — хрипит, изливаясь в меня, — моя дуууурааа…
Меня сразу накрывает вслед за ним. У нас всегда так. Падает один- сразу следом летит второй… Иногда мне кажется, что он одним своим экстатическим видом меня за собой утаскивает в эту воронку кайфа… Или я его… Не знаю…
— Я тебя люблю, знаешь? — говорит сиплым шепотом. Через десять минут мы уже просто лежим в кровати. Тихо разговариваем. Вернее, он опять рассказывает о том, что будет. Как всегда не спрашивая… Вот странная я, конечно… Меня это и бесит всегда, и возбуждает одновременно… Вечно во мне эти два противоборствующих начала… Одна Камила- успешный архитектор международного уровня… Вторая- его безропотная рабыня, кайфующая от этого состояния всецелого подчинения…
— Поскольку школа уже началась, переезжать не будем в этом году… Останетесь в Дубае… И нам с Аланом будет удобнее в Чехию на бои мотаться отсюда, чем из Штатов. Ближе в два раза, нет этой дикой смены часовых поясов…
Я опять закатываю глаза. Как только он начинает говорить про эти проклятые бои, внутри все переворачивается.
— Зачем ты вовлек в это сына, Алмаз? — устало спрашиваю, откидываясь на подушки… Не могу ему это простить… Вот не могу и все… Ненавижу бои… Сколько боли они мне принесли… Сколько страданий.
— Камила, — выдыхает он то ли устало, то ли раздраженно, — ты сейчас мне мою мать чем-то напоминаешь… Ты с чего взяла вообще, что можешь за пацана решать, что ему нравится, а что нет? Ну вот скажи мне…
Я молчу. Может на один процент он и прав… Вот только…
— Он талантлив. Я тебе говорю как тренер, не как отец… Я бы даже сказал, у него исходные данные лучше моих… Будущее большое…
— Или никакого… Алмаз… ну очнись же ты! Алан- не ты! Я понимаю, что ты до сих пор не можешь привыкнуть к своему протезу, что бои на ринге для тебя табу и хочешь через сына продолжать реализовываться, но это не путь!
— Даже если ты меня хотела так зацепить, не получилось, Лала! Я горжусь своим протезом. Ты знаешь… Он для меня- символ того, что я тебя спас… То, что ты теплая и родная лежишь рядом, стоило того, чтобы пожертвовать рукой, — он кладет свою железную руку на меня и я невольно чувствую боль и сожаление, что вот такую чушь сказала. Инстинктивно обхватываю его протез, подношу к губам и целую. И он ведь чувствует… Его дыхание снова сбивается… Я боюсь опустить глаза, потому что там наверняка уже снова все в состоянии боевой готовности…
Мои предположения тут же подтверждаются, когда он снова сгребает меня и упирается в бок стояком.
— Залезай на меня… Хочу, чтобы ты сверху… — снова этот хриплый голос, от которого по венам лава вместо крови.
— Я больше не хочу… — деланно ломаюсь, скорее, чтобы его позлить. И он, конечно, ведется… Я ж знаю его, как облупленного…
Злобно выдыхает. Молча сам сажает сверху, с легкостью хватая под бедра, сам направляет в меня свой член, заполняет с придыханием. Плавно, пьяняще двигается, выбивая из меня сладостный стон.
— Что ты там говорила? — издевательски спрашивает, — не хочешь? Вижу… Так же не хочешь, как и я…
— Что, мучился? — теперь мне пришло время издеваться. Перехватываю инициативу на себя, поддаваясь быстрому ритму толчков. — А что так? Телку бы снял…
— Не хотел, — отвечает совершенно бесстрастно.
Сволочь… Не хотел он… А если бы захотел? На жену плевать, значит? То есть все упирается в «хочу-не хочу», а не в моральные принципвы, семейные обязательства…
— Зачем мне снимать, если своя есть, ох…ная… — улыбается порочно, сжимая мои ягодицы.
— Зачем тебе я? Старая, злая, вечно недовольная… Вон, сколько молодняка…
— Ты ничего не понимаешь, Лала… Ты самый сок… В порнухе такие называются «милфами»…
— Чего?
— Аббревиатура на английском «Mother I would like to fuck» (англ. — мамаша, которой бы я вдул)…
— Откуда эта чушь? — раздраженно спрашиваю, думая, что он стебётся, — значит, порнуху смотришь?
Он закатывает глаза раздраженно.
— Я взрослый мальчик, Лала… Конечно, смотрел… Особенно когда месяцами на сборах без бабы… Как тебя заимел, перестал смотреть… — на последних словах он быстро доводить себя до цели, а вот у меня не получается…
Спрыгиваю с него, заваливаюсь рядом.
— Ты чего? Реально меня к порнушке ревнуешь? Лала, я правда не увлекаюсь этим… Мне ж не двадцать лет… Когда-то смотрел… Все мужики смотрели… И не только мужики, бабы тоже…
— А если я начну смотреть? — с вызовом спрашиваю.
— Я тебя прикончу тогда… Вот тебе порнушка, — обхватывает свой член, — хочешь, зеркала везде понацепляю в спальне… Будем смотреть вместе…