Малинка с горечью

Переход через дорогу – это мой персональный кошмар. Упертый по части «качать права» муж до хрипоты спорил со мной, доказывая, что как только пешеход ступил на зебру, водители обязаны остановиться и пропустить. А я ему доказывала, что эти обязательства гроша ломаного не стоят, если за рулем какой-нибудь неадекват. И оказалась еще и виновата. Накаркала.

Муж возвращался с работы и как обычно воспользовался своим «правом пешехода». Он ступил на проезжую часть, не обращая внимания на машины, и на него наехали. Неделя в реанимации. Восстановление. Куча лекарств. Бесплатные операции. И все равно передвигаться может только на костылях. Одна надежда на дорогую операцию в Москве…

А личности тех, кто был за рулем, так и не установили. Нашли брошенную машину, и пришли к выводу, что ее угнали покататься малолетки. Лиц никто из видевших наезд не рассмотрел, и дело замяли.

Но самое страшное – в тот день муж изъявил желание забрать Мишку из садика. Обычно сын там торчал допоздна, с дежурным воспитателем. На свое счастье, я воспротивилась соблазну хоть раз спокойно уйти с работы, а не нестись сломя голову. Я устояла. Соврала, что обещала сводить ребенка в торговый центр, в зоомагазин, прицениться к рыбкам.

И до сих пор леденящий ужас хватает за горло при мысли, что я могла бы тогда поощрить один из редких приступов «отцовской любви»

Может, этим постоянным страхом Судьба наказывает меня за желание избавиться от крошечной жизни, когда я только узнала о ней? Суеверный страх при мысли, что я могу самое дорогое, что у меня есть, потерять. Я даже в церковь ходила, просила прощения за свои мысли. Ведь они материальны. Но все равно, как вспомню, так каждый раз под ложечкой становится настолько жутко и холодно, будто из меня вынимают душу.

Отправив Мишку на паровозик, я села на лавку и, оглядываясь по сторонам, чтоб не приняли за душевно больную, начала свою «терапию». Вдох на четыре счета. Выдох на шесть. Вдох на шесть. Выдох на восемь. Вдох на восемь, выдох. Задержка дыхания на восемь.

Счет отвлекает, расслабляет, снимает напряжение. Прости, малыш! Ты мое счастье! Глядя на счастливую мордашку сына, когда он проезжает очередной круг, я отдаю себе отчет, что никогда и ни за что не хотела бы обнулить эти годы жалкого существования и вернуться назад.

Воспоминания не приходят скромным гостем, с робким: «Можно войти?» Нет, они открывают дверь пинком, не считаясь с мнением хозяина, задают, как в музыке – минор или мажор, диктуют плашку настроения. И никакой аутотренинг не помогает. Во всяком случае, мне. Вот и сейчас, стоило немного расслабиться, они снова захлестнули меня. Воспоминания о далеком жарком лете, где я была безгранично счастлива.

Словно и не было прошедших дет – картинки прошлых переживаний ничуть не потускнели. Яркие, будто все было только вчера....

Ощущение беды стало накрывать меня уже через пару дней после того, как Макс уехал. Он не позвонил. Я не глупая девочка, и хоть он и был моим первым мужчиной, о межполовых отношениях я кое-что знала. А именно, если мужчина не звонит, значит, он просто не хочет звонить. И рассказы о том, что был занят, телефон в унитазе утопил, потерял номер – это просто отмазки. Тот, кто хочет сделать, найдет все способы. Кто не хочет, найдет тысячу отговорок.

Через неделю я уже окончательно поняла, что для него это был лишь способ разнообразить деревенскую скуку. А может, у него в Москве уже и невеста есть, как водится это в богатых семействах… Тоже богатая, естественно. Проглотив слезы обиды, я решила во что бы то ни стало доказать ему, что я достойная пара и не такому мажору, как он. Что я найду себе мужа, который не будет стыдиться моего рабоче-крестьянского происхождения. А наоборот, будет гордиться мной. Я получу образование и устроюсь на работу не куда-нибудь, а в Москва – Сити! Каблучки моих дорогих туфель будут независимо стучать по сверкающему полу этого делового сердца столицы. Я заработаю на хорошую квартиру. И однажды где-нибудь в кафе мы с ним встретимся. Он обалдеет от восхищения и удивления… А у меня на пальчике будет обручальное кольцо.

Хочешь насмешить Бога, расскажи ему о своих планах.

В середине августа я почувствовала недомогание. Решила, что отравилась краской – мы обновляли полы в доме, и большую часть я выкрасила сама. К тошноте прибавилось самое противное состояние, какое может быть. У меня временами начинала кружиться голова, дыхание перехватывало, и я боялась потерять сознание. А уж когда поймала себя на желании схомячить бочонок соленых огурцов, у меня буквально подкосились ноги. Ужас, который я испытала, не передать словами.

Пару дней после своего ужасного открытия я просидела в коконе страха, умоляя все силы небесные сделать так, чтоб никто ничего не заподозрил. И заодно – чтоб это все мне просто показалось от расстройства. Я не беременная. И как сказал Макс, после того как порвалась защита, в первый раз ничего не может зацепиться. У меня самовнушение!

Но если от этого самовнушения начнет расти живот, будет катастрофа, размеры которой даже представить себе трудно. О том, чтобы купить тест в поселковой аптеке, даже и речи быть не могло!

Под благовидным предлогом я отпросилась съездить в город. Купила тест в аптеке торгового центра и там же, в туалете, воспользовалась им.

Две полоски, перечеркнувшие мою жизнь. Они только подтвердили то, что я и сама чувствовала, но мозг, тонущий в панике, все отрицал.

Теперь же пазлы сошлись. Страх и отчаяние выплеснулись горькими слезами. Я рыдала беззвучно, зажимая себе рот, чтоб не привлекать внимание. В голову начали приходить «народные» рецепты избавления от нежелательной беременности. Это баба Зина, свекровь моей мамы, рассказывала мне о том, как раньше люди жили. Как аборты запрещены были на государственном уровне. Наверно, она так просвещала меня, пытаясь оградить от последствий «вот этой гадости», как называла она интимные отношения. С мамой они не всегда сходились во мнениях, но насчет позора «принести в подоле» – были единодушны.

Мне даже не с кем было посоветоваться. Подруги настоящей у меня здесь и не "завелось", а "подружки" не в счет. Я прекрасно знаю, как выглядит женская зависть. Каждая из них мечтала приручить этого породистого, яркого самца. Через штаны забраться к нему в душу, а затем, как домашнего теленочка, отвести в ЗАГС. И мое появление в компании они восприняли как весьма нежелательное. Сначала рассказывали мне о нем всякие гадости, потом ему. А уж когда мы стали встречаться, просто вычеркнули меня из своей жизни.

Так что, если я поделюсь с кем-то известием о том, что я забеременела и Макс меня бросил, вечером освещение в поселке можно смело отключать. Энергии всеобщей радости хватит на месяц.

Маме не скажешь, потому что она трясется за своим мужем. Не спорю, мужик он положительный. В каком-то смысле. Хозяйственный, хваткий, предприимчивый, но, как и его мать, придерживается старорежимных взглядов. И, как мне кажется, лишен умения сочувствовать напрочь. Свой авторитет считает непоколебимым. Никогда не меняет своих решений, даже если неправ. «Мужик сказал, мужик сделал!» «Мое слово – закон!» – это все про него.

И ясное дело, меня, опозоренную и обрюхаченную, в доме держать не будет. Откуда пришла, туда и иди. А идти и некуда.

Я не могла себя заставить выйти из кабинки. Казалось, что все уже сейчас начнут тыкать пальцем в меня и насмехаться, обзывать падшей женщиной.

Конечно, если у тебя есть квартира и работа, даже при отсутствии мужа, ребенок не проблема. А когда тебе восемнадцать и ты один на один с бедой…

Но сколько ни сиди, возвращаться домой нужно. И тут же закралась трусливая мысль. А может, если я буду таскать бидоны с молоком, у меня все разрешится? Ведь баба Зина рассказывала? Правда, рассказывала и том, что можно и умереть от кровотечения…

Еще несколько дней я ходила, как сомнамбула. Даже решилась сходить к бабушке Максима. Вдруг он заболел или что с ним случилось? Но, ожидаемо, с ним ничего не случилось… Он работал и про меня думать забыл.

– Может передать что? – Вера Васильевна пытливо всматривается в мои глаза, и мне приходится прилагать нечеловеческие усилия, чтоб сохранить непринужденное выражение лица. Хотя хочется реветь белугой. Вместо дома, я пошла к речке, на «наше» место. Давясь слезами, стерла его номер с телефона и выбросила сим-карту в воду. Все. Концы обрублены. Так я себя обезопасила от унижения. Ведь когда меня жизнь совсем припрет к стенке, Подгорский – последний человек на Земле, к которому я захочу обратиться.

Если я ему не нужна была здоровая и беспроблемная, то нищая беременяшка, без кола и двора, точно не предел его мечтаний. Я, словно наяву, себе представила, как кривится в презрительной усмешке его твердо очерченный рот, как веет арктическим холодом от его стального взгляда.

– И зачем мне эта информация? – спрашивает он, и я просто умираю от унижения.

Утерев глаза, умывшись, я отправилась домой. Мне бы дотянуть до поступления, заселиться в общагу, а там может что-то изменится. Найду подработку. В конце концов, говорят же: «Бог дает ребенка, даст и на ребенка!»

Но моим планам не суждено было сбыться… На следующее же утро меня застукала баба Зина, когда я пугала унитаз.

Тут же был собран семейный совет, который больше походил на суд инквизиции.

– Я сказал, делай аборт. Денег, так и быть дам. Иначе проваливай на все четыре стороны. Мне лишние рты не нужны. И позорить себя не дам. Я уважаемый здесь человек, – отчим словно выплевывал слова, глядя на меня с неприкрытой ненавистью. – Или топай к тому, кто тебя обрюхатил, пусть берет на содержание.

– Дочка, без мужа стыдно рожать послушай отца, – заискивающе поддакивает мать. – Послушай отца.

– Какой отец? Который заставил тебя продать наше единственное жилье? И теперь мне вообще некуда идти? Или отец, который ни копейки не дал бабушке на операцию? – выкрикнула я, размазывая злые слезы.

Испортить отношения уже не боялась – даже если они разрешат мне оставить ребенка, то это все равно будет ад. Это же подтвердила увесистая оплеуха, которая прилетела от отчима.

– У тебя полчаса, чтобы убраться из моего дома, – рявкнул он. – И не вздумай сунуться к кому-нибудь из соседей! Или по дороге кому-нибудь вякнуть! Узнаю, пришибу! Мое слово – закон для всех!

В ужасе я запихнула в большую сумку какую-то одежду, плохо соображая, что из вещей поможет мне выжить. Не прощаясь, вылетела из дома. Возле калитки меня догнала мать и воровато сунула в руку две тысячи….

ГЛАВА 8

В состоянии шока я не заметила, как ноги принесли к остановке. Меня трясло, как в лихорадке. Взять и выгнать из дома?! Просто на улицу?! Ладно, отчим. Он мне никто и не обязан обо мне заботиться и помогать. Но мама?! Как она не понимает, что, выгнав меня, он по сути и ей сказал: «Ты здесь никто?!» Даже не за меня! За себя она должна была постоять!

Сидя у реки и прощаясь с контактами Макса, я пообещала себе, что это будут мои последние слезы. Что никогда я больше не буду плакать, потому что, как мне казалось, я пережила самое ужасное. Никогда не говори никогда! Любимый мамин сериал.

Слезы буквально брызнули из глаз, обжигая щеки. И тут же, как наяву, в голове зазвенели колоколом слова отчима: «Узнаю, пришибу!»

И ведь может! Когда у меня еще были подружки, они по секрету мне рассказывали, что Клим поднимал руку на прежнюю жену. Хотя она говорила, что ударилась об угол. Изобьет до полусмерти и скажет, что сама падала на его ботинок. И ничего ему не будет, потому что кум у него и друг – местный участковый…

Маму он не бил. Наверно, потому, что она заглядывала ему в рот и буквально боготворила его.

Мысли путались в голове. Жгучая обида на единственного родного человека даже вытеснила первобытный страх – изгнание из племени. Я пыталась понять маму и не могла. Ну и что, что она за всю свою жизнь видела мужской ласки не больше, чем помойная кошка?!

Она считала, что нашла свое позднее счастье. «Климушка! Тебе может кваску налить?» «Климушка! Тебя не продует?» «Климушка! Ты устал?» Ослепленная любовью, она без устали порхала по дому, хлопотала по хозяйству.

И Климушка позволял себя холить и лелеять. А вот от него ни разу не слышала «Наденька» или «Надюша». Исключительно «Надежда», как обращался бы к своей экономке. И даже та ласка, которую дарил отчим, не была адресована лично ей. Он дарил ее той, которая была удобна, послушна, которая выворачивалась наизнанку, лишь бы угодить своему мужчине.

А стоило бы ей показать характер, она бы полетела вместе со мной. Тоже в никуда. Но мама отказалась от меня ради своего счастья.

Умом я понимала, что чувства переворачивают все вверх дном, лишают разума, но сердце ныло от боли, а на грудь словно камень навалился. Я пыталась вдохнуть, но получались какие-то короткие хрипы, перемешанные с всхлипываниями. Я отчаянно пыталась их задавить и натянуть на лицо непроницаемое выражение. Ведь если кто-то увидит меня в таком состоянии, разговоры пойдут, как пить дать.

Хотя гнева отчима можно уже не опасаться. Он меня не найдет, потому что я сама еще не знаю, где буду. Мне просто не хотелось стать темой для пересудов. Я еще не доросла до такого уровня принятия себя, чтоб сказать: «Пусть говорят!»

Меня мама воспитала правильной девочкой, которая боялась людского осуждения, как какого-нибудь педикулеза. Очевидно, хотела, чтоб я была такой же, как она «пластилиновой», подстраивающейся под обстоятельства. Но что-то пошло не так. Я не хочу, чтоб об меня вытирали ноги, как отчим о нее.

Я не отдам жизнь крохи. И не буду валяться в ногах у его отца.

Другая, менее щепетильная девушка, уже б давно разыскала Максима, и не по телефону. Явилась бы домой к нему. «Милый, хочу тебя обрадовать! Ты будешь папой!» И даже если бы он скривился в нерадостной улыбке, она бы и «не заметила». И пошла бы дальше. Осчастливила б его родителей. «Вот, внучок скоро у вас будет!»

Хотя это был бы какой-то вариант. Сейчас же мне оставалось только ехать на вокзал и сидеть там, пока не придет какое-нибудь решение. А там подойдут полицейские и заберут в участок, если я буду глаза мозолить.

Мысли о второстепенном вдруг отошли на второй план, оставив меня один на один проблемой номер один. Я представила себе полупустой ночной вокзал. На деревянных скамейках, так же, как и я, ютятся не самые благополучные люди. Те, у кого нет денег на такси чтоб доехать до дома ночью. Те, у кого нет денег на более комфортную поездку и удобный по времени поезд. И наверно, те, у кого просто нет денег на гостиницу.

Гулкие своды вокзала будут эхом разносить объявления о прибытии или отправлении поездов. Проходящие составы будут громыхать, увозя людей и грузы. Возможно, какой-нибудь угол оккупируют цыгане, которые и последние деньги могут украсть.

Картина моего бесприютного одиночества так явно предстала перед глазами, что никакой моей выдержки не хватило. Я разревелась. Отчаянно и безутешно.

– Алишка! Ты что здесь делаешь? – раздался вдруг знакомый голос. Алик, мой бывший поклонник и друг, вынырнул будто из ниоткуда. Или же за пеленой слез я его просто не увидела…

Проморгавшись, я, наконец, смогла выдохнуть.

– Автобус жду, – наверно, сработала привычка «держать лицо», поэтому голос почти не дрогнул. Но от шмыгания носом я не удержалась.

– Приспичило тебе прямо по жаре ехать! И с вещами? Ты куда собралась? – Алик, казалось, был искренне раз нашей встрече. Хотя должен быть здорово обижен.

Весь год, что я провела в Великино, он за мной трогательно ухаживал. Вернее, не весь год, а когда приезжал домой на каникулы и выходные. Он такой романтичный. Как настоящий рыцарь. В теплое время года по утрам я находила маленькие букетики полевых цветов у себя на подоконнике, шоколадку или маленькую игрушку. Мы ходили в кино, однажды даже ездили в город в парк на аттракционы. Он называл меня Дамой сердца, но забыл, что Дама сердца – это по определению недоступная женщина. Ей посвящают стихи и подвиги, но она чужая избранница. И это придает их тонкой связи особую остроту, надрыв.

До него я парней к себе близко не подпускала. «Так мама велела». Но и сама считала, что встречаться с кем-то, лишь бы галочку поставить, что у тебя кто-то есть, тоже глупо. Я училась, много читала, и тратить время на бестолковое общение не собиралась.

Но Алик был умным, начитанным. И робким. Он не лез целоваться, не пытался лапать. Наверно, понимал, что это поставит крест на нашей дружбе. И обоих это устраивало.

До появления Подгорского. Когда мой рыцарь понял, что между нами зарождаются не просто товарищеские отношения, он закатил мне скандал.

– Ты такая же, как все! Я презираю тебя! Ты! Ты! Меркантильная продажная девка!! – голос Алика сорвался на фальцет. Его и так не очень красивое лицо исказилось гримасой злости. В глазах отражалось отвращение и уязвленное самолюбие. – Да! Ты продалась богатенькому Буратино! За бабки!

Я не стала ждать, что он еще выкинет, и влепила ему звонкую пощечину, которая должна была превратить эту истерящую бабу в прежнего Алика. Интеллигентного и воспитанного. Теперь я понимаю, что люди не меняются. И если есть червоточинка, она никуда не денется. Ее можно умело маскировать, но в критические моменты она обязательно вылезет. И вообще, трудности – это катализатор личности.

– Кто тебе дал право меня оскорблять? Я тебе не жена! И даже не девушка! Мы были друзьями, и нас это устраивало. Так что будь добр, извинись, и забудем эту отвратительную сцену, – отчитала я его, как провинившегося школьника.

Несколько минут он еще обиженно сопел, потом или признал мою правоту, или сделал вид, но извинился. Конечно, цветы у меня перестали появляться на подоконнике. Хотя когда он приходил за молоком или творогом, мы общались, как раньше. Ну почти.

И вот Судьба в качестве жилетки подгоняет мне бывшего друга. Но если Подгорский был последним человеком на земле, к которому я хотела бы обратиться за помощью, то Алик был предпоследним. Доставить ему минуты торжества ни за что не согласилась бы. Но я и не ожидала, что могу вот так, запросто, оказаться на улице. В прямом смысле этого слова.

– Так куда ты собралась с котомкой? – продолжал Алик выпытывать из меня правду.

Я проглотила противный комок, мешавший и дышать, и говорить, и коротко ответила:

– В гости.

– В гости с таким лицом не едут. Алиш, что случилось? – в его голосе было столько теплоты и сочувствия, а у меня на душе так безнадежно холодно и пусто, что я снова расплакалась.

Он сел рядом со мной на лавку и по-дружески положил руку мне на плечи.

– А кто говорил, что не бывает безвыходных ситуаций? Рассказывай, и мы вместе решим любую проблему.

Я покачала головой. То решение, которое мне предложили родственники и которое сейчас мог бы озвучить Алик, мне не подходило. А другое решение никак не появлялось.

– Алик, спасибо за желание помочь. Но не в моей ситуации.

Я думала, что на этом разговор закончится – подъезжал автобус. Однако Алик меня удивил. Он запрыгнул в него вместе со мной и даже заплатил за двоих. Это маленькое проявление заботы для меня было как первый добрый знак. Знак того, что Вселенная еще пожелает мне помочь и я не пропаду. Ведь с момента, как я узнала о своей беременности, у меня внутри все будто закаменело и не было ни одной минуты, чтоб внутри все не сводило от страха.

Я, конечно, попыталась его спровадить назад – ведь если он доедет со мной до города, то без моей помощи узнает, что идти мне некуда. Но Алик вдруг превратился в решительного и настойчивого мужчину. А я так отчаянно нуждалась хоть в одной – единственной душе, которой до меня есть дело… Хотя бы за те деньги, что я сэкономила на билете, смогу купить что-то поесть и это уже хорошо…

Выйдя на автовокзале, я попыталась отделаться от него, потому что боялась не удержаться. И не удержалась. Пыталась ограничиться в своем рассказе тем, что меня выгнали из дома, но Алик, как почуявшая след гончая, уже не отставал. Понятное дело, просто так из дома не выгоняют!

– Алик, спасибо за желание помочь. Но серьезно. Ты не сможешь ничего сделать. Я беременна. И буду рожать, чего бы мне это ни стоило.

На мгновение Алик изменился в лице, а потом в его глазах промелькнул какой-то мстительный огонек и тут же исчез, будто огонек фонарика, который выключили.

– Алиш, мы же друзья. Давай не будем воспринимать все, как трагедию. У меня же есть общага. И хоть до сентября нас не заселяют, но думаю, договориться можно. Поживешь пока там, а потом будем решать, что делать дальше.

ГЛАВА 9

Сначала я не могла прийти в себя от удивления. Никогда за Аликом не замечала искусства переговорщика. Я уж подумала, что он дал мзду и ужаснулась – компенсировать такие затраты мне решительно было нечем. Но когда комендантша лично выписывала мне временный пропуск, я узнала, что стало волшебным «Сим-сим, откройся!»

– Алексей, ну смотри. Две курсовые с тебя.

– Как договаривались, Лидия Семеновна, – почтительно улыбнулся Алик.

В душе опять шевельнулся комочек обиды на Судьбу. Вот конкретный пример, когда знаниями можно оплатить услугу. Я же пока буду неучем. Которому срочно нужна работа. И тут же стало стыдно за свою неблагодарность. Несколько часов назад меня вышвырнули в никуда из дома, который худо-бедно, но я считала своим приютом, а сейчас у меня есть крыша над головой и человек, который просто спас меня.

Выйдя из комендантской комнаты, я, от переизбытка радости, поцеловала в щеку Алика.

– Спасибо тебе! Я не знаю, что бы без тебя делала! Ты настоящий друг!

Он смутился – такая форма благодарности у нас не практиковалась. У него даже уши покраснели.

– Ну что ты! Это ерунда. Ты обустраивайся. А мне домой нужно, а то мама будет волноваться.

Мы распрощались, а я приступила к осмотру. Общага местного университета мало походила на то, что показывали в сериале «Универ». Никакой кухни в блоке, да и сами блоки отсутствовали. Длинный коридор, по обеим сторонам которого расположены комнаты. В конце его – кухня, «постирушечная», и санузлы.

Комната Алика рассчитана была на троих. Обстановка спартанская, ничего лишнего. Встроенный шкаф, крашенный масляной краской, маленький холодильник, наверное, ровесник моей мамы…

Интересно, она еще помнит, что у нее есть дочь или уже голова занята привычными мыслями – что бы вкусненького приготовить Климушке?

Я тряхнула головой, отгоняя ненужные рассуждения. Времени у меня всего две недели, чтобы найти работу и какой-нибудь угол. Бросив вещи, я отправилась за газетами с объявлениями о работе.

Господи, и это еще вчера я думала, что самая несчастная и хуже не бывает! Меня бросил любимый и я беременна! И то, что у меня была своя комната и еды вдоволь, вообще было само собой разумеющимся.

А сейчас, проходя мимо палатки с шаурмой, я едва не подавилась слюной – организм послушно отреагировал на умопомрачительный запах мяса на гриле, сдобренного зеленью и корейской морковкой, остренькой, с ароматными специями. А, может, туда и соленый огурчик добавляют, как в гамбургере…Нет, не соленый, а маринованный, хрустящий! И даже самый дешевый кетчуп, которым поливают это блаженство, мне показался сейчас невероятно изысканным соусом.