Помоги проекту - поделись книгой:
— Знаю. Голубев. Я портрет его видел, когда выборы были.
— Он у нас тоже машинист, только помоложе Кныша.
— Тетя Оля, а за что его выбрали? Быстро поезда водил? Да?
— Нет, не за это. Он о всех людях нашего поселка заботится. Чтобы сквер у нас был и чтобы детсад скорее построили. А соберутся все депутаты на съезд и большие дела решают — государственные. Советуются, где города новые выстроить, как сделать, чтобы войны не было и чтобы людям лучше жилось.
— Советуются? — переспросил Минька.
— Да, советуются.
— Понятно, — сказал Минька. — Мне Поликарп Филиппович объяснял, только я тогда не понял. Значит, раз советуются, то и власть советская? Да?
— Да, — сказала Ольга Михайловна. — Я вижу, ты, Минька, грамотный.
4
Поликарп Филиппович надел свою фуражку машиниста с белым кантом, прикрепил к кителю значок почетного железнодорожника и отправился к депутату Голубеву.
Нет, не так-то просто было раздобыть тепловоз для ДЖД! Что с того, что Кныш пришел к депутату Голубеву не как к какому-нибудь там начальству, а как равный к равному — машинист к машинисту?
— Ты, Филиппыч, не горячись, — сказал Голубев. — Что советские дети наша смена — это все верно. Ты за советских детей! А я?
Кныш молчал.
— Что ж молчишь? Я ведь тоже за них. А тепловоза для детской дороги все-таки нет.
— Есть! — сказал Поликарп Филиппович. — В Калуге делают узкоколейные тепловозы для целинных земель. Я все узнал. Такая же колея, что у нашей ДЖД. Точь-в-точь.
— Правильно. Только ты не подумал, что там, на целинных землях, тепловозы нужнее.
— Так мы же один только тепловозик и просим… Только один! А какую смену мы себе подготовим! Готовить молодые кадры — тоже дело государственной важности…
Казалось, оба правы.
Но как же решил этот вопрос депутат Голубев?
Так, чтобы выгоднее было для народа, государства. Государство-то народное, и, выходит, интересы одни: что народу хорошо, то и государству, что государству, то и народу…
В тот день, когда Поликарп Филиппович приехал к Голубеву, много было у этих двух машинистов забот. Они звонили по телефонам, наводили справки, ходили по учреждениям, выясняли: выяснили, какие еще заводы, кроме калужского, делают маленькие тепловозы; нет ли такого тепловозика, который можно передать ДЖД так, чтобы от этого нигде прорыва не было…
Спустя неделю на ДЖД пришла телеграмма:
«Согласно письму депутата Верховного Совета Голубева проверена возможность получения узкоколейного тепловоза для ДЖД тчк Калужскому машиностроительному заводу дано указание отгрузить ваш адрес один тепловоз тчк Получение тепловоза подтвердите».
5
Ребята на ДЖД с нетерпением ждали платформу с тепловозом. Когда придет эта платформа, было неизвестно. Ребята решили установить круглосуточное дежурство, чтобы, как только прибудет в Березки платформа с тепловозом, сразу же ее разгрузить, а не ждать, пока пройдет она в город, там разгрузится, перегрузится и пойдет обратно в Березки…
Вот почему Женя уходил ночью из дому. Он сделал так: надел на себя все, включая пальто и шапку, а ботинки взял в руки и в одних носках вышел из комнаты.
Минька спал, чуть приоткрыв рот.
Только у самой выходной двери Женя надел ботинки и медленно повернул замок: «Щелк!»
Прислушался. Тихо. Никто не проснулся.
Женя раскрыл дверь, вынул из кармана кусок черного хлеба (белый хлеб Тузик не ел) и быстро прошел через двор.
Ах, Тузик, Тузик! Он так крепко спал в своей конуре, что даже не тявкнул.
А вот и вокзал детской железной дороги: станция Малые Березки.
Жене Степукову повезло: за полчаса до того, как ему заступать на дежурство, со станции Большие Березки сообщили, что в пути на последнем перегоне находится грузовой поезд с платформой, на которую погружен узкоколейный тепловоз «ТУ-2». Локомотив, носящий имя «ТУ», был куда меньше, чем знаменитый самолет «ТУ-114». Назвался тепловоз «ТУ» совсем по другой причине. У самолета это были начальные буквы фамилии конструктора Туполева, у тепловоза же буквы «ТУ» обозначали «Тепловоз Узкоколейный».
Обычно на перроне Большие Березки даже поздним вечером толпилось много народу, у платформы часто останавливались пригородные электрички и быстро проносились дальние поезда. У круглого газетного киоска в центре перрона, где стояли мороженщицы в белых фартуках, всегда бывала толчея. А в эту ночь на станции Большие Березки было пустынно и тихо: поднятая ветром снежная завируха закружила, замела все вокруг, точно покрыла огромным белым одеялом. Газетный киоск она превратила в снежную гору. Казалось, что город с его огнями, большими каменными домами не за пятьдесят километров от станции, а далеко-далеко — за тысячу…
По перрону медленно катился большой шар. Вот шар этот остановился и крикнул:
— Женя! Скорее!
Это Толя Сечкин из шестого «Б», по прозванию Жиртрест. Все, что надето на Толе — шапка, пальто, брюки, — кажется узким, тесным, не с его плеча. Толя очень быстро толстеет, и вся его одежда от одной школьной четверти к другой становится узкой. Нельзя же, в самом деле, каждую четверть покупать парню новое пальто и форму!
— Женя! Скорее! Бегом! Сейчас прибывает! — кричал Толя и при этом махал руками, насколько ему позволяло узкое пальто.
Услышав про тепловоз, Женя побежал, высоко вскидывая ноги, чтобы не зачерпнуть в ботинки снег, а Толя катился ему навстречу.
Наконец они встретились.
Толя говорил быстро-быстро — так, что разобрать можно было только десятую часть выстреленных им слов:
— Позвонили в последнюю минуту… За Михаилом Григорьевичем… Стучу… Темнота… Свечу в окно фонариком… Тишина… Бужу… — Бегу…
— Спокойно! — оборвал его Женя. — Когда прибывает тепловоз?
— В ноль-ноль тридцать.
— А где Кущин?
— Пошел к телефону звонить в город, чтобы прислали аварийный кран. Ой, Женька, я же главное забыл! Михаил Григорьевич сказал: когда ты придешь меня сменить, чтобы сразу же бежал за Поликарпом Филипповичем. Без Кныша, он сказал, мы тепловоз не поставим. Ой, Женька! Беги!..
Женя повернулся и, стараясь ступать в свои же следы, только что проторенные по дороге на станцию, побежал за Кнышем.
А Кущин в это время говорил по селекторному телефону с диспетчером.
— Диспетчер! Диспетчер! Вы меня слышите? Перехожу на прием!
Толя стоял в дверях, чуть приподнимая то одну, то другую ногу, будто пританцовывая. Так он делал всегда, когда волновался: отвечая учителю трудный урок или выслушивая строгое наставление отца.
— Да поймите же вы, — говорил в селектор Кущин, — путь номер два свободен только до начала движения электрички. Осталось три часа двадцать минут. Если не разгрузим, платформу угонят.
Эх, Кущин, Кущин! Забыл он строгое диспетчерское правило: говорить по селектору сжато, кратко, по форме, семь слов — весь разговор.
Он перешел на прием, и теперь Толя Жиртрест слышал только неразборчивое «кар-кар, кар-кар» в наушниках, которые Кущин придерживал плечом и одной рукой.
«Угонят, — думал Толя. — Угонят тепловоз. Вот беда!» Толя никогда в жизни не был на тепловозе. Но он так много слышал, читал и мечтал об этой машине, столько раз видел ее во сне, еще большее число раз врал своим друзьям о своих якобы поездках в кабинах локомотива с дизелем, что представлял себе тепловоз во всех его деталях: знал, как пахнут работающие дизели, как окутывает ноги струя горячего воздуха от калориферов, как пружинит сиденье машиниста и темной ночью боковые окна отсвечивают, точно зеркала.
— Диспетчер! Вы меня слышите? — Михаил Григорьевич говорил медленно, делая паузу после каждого слова. — Что вы мне предлагаете сорокапятитонный кран? У него вылет стрелы не позволит снять тепловоз с платформы. Это же не клетка с канарейкой. Теп-ло-воз! Понятно?
Кущин говорил спокойно, не повышая голоса, и Толе казалось, что это портит дело: не дадут на детскую дорогу подъемного крана.
И снова слышал Толя из кущинских наушников ответное «кар-кар». А хотелось — ой, как хотелось! — узнать, что же такое говорит начальнику детской железной дороги диспетчер.
«Вот бюрократ! — думал Толя. — Сидит там в диспетчерской — и ноль внимания к такому событию! Первый случай на всем земном шаре — на детскую железную дорогу прибывает тепловоз. А он, видите ли, не может прислать кран для разгрузки!»
Кущин снял наушники, поправил свисавшие на лоб волосы и вытер с лица пот.
— Шлагбаум, а не диспетчер!
— Что он говорит? — спросил Толя.
— Подумаем. Посоветуемся. Семидесятипятитонный кран есть только у восстановительного поезда. По инструкции он имеет право высылать его только на аварию. Понял?
— Понял, Михаил Григорьевич. А если бы с ним погромче?..
— Нельзя, Толя. Это же не на базаре. Дисциплина. Криком делу никогда не поможешь.
В это время селектор подал голос. Кущин схватил наушники.
— Начальник детской дороги Кущин слушает… Так… Понятно… Слушаю… Будет исполнено! — И, отшвырнув наушники, он выбежал на пути.
Толю приглашать за собой ему было не надо. Он катился рядом с Михаилом Григорьевичем, не отставая от него ни на шаг.
6
В ту зиму навалило много снега. От этого станция Большие Березки совершенно изменилась.
А в это время в верхнем этаже дачи номер 4 пожилой человек в белой ночной пижаме сполз с кровати, шатаясь, точно пьяный, хватаясь руками за стенку, выбрался в коридор и, успев только раз стукнуть в соседнюю дверь, грузно рухнул на пол.
— Боже! — воскликнула женщина, выбежавшая на стук. — Что с вами, Поликарп Филиппович?
— Сердце, — тихо сказал Кныш. — Кажется, я…
Он не кончил фразу.
Это произошло как раз в то время, когда Женя с трудом пробирался по занесенным дорожкам. За несколько минут снежной завирухи снегу столько намело, что в пору было провалиться по пояс. Минуту назад, когда Женя шагал по платформе, казалось, что погода исправилась, буря улеглась. А сейчас снова завыло. Снег жег лицо, слепил глаза. Женя торопился и думал при этом примерно так:
«Тепловоз — тонкая штука. Понять там что к чему не так просто. Еще совсем недавно Поликарп Филиппович показывал учебники по локомотивам с дизелями. Жуть! От одних только электросхем рябило в глазах. Нет, без Кныша не обойтись! Ведь на путях ждать не будут. Все надо провернуть в темпе: разгрузить, поставить на рельсы, проверить механизмы, а может быть, и завести машину».
Женя был прав; Паровоз и тепловоз. Только слова, что и тот локомотив и этот. А в действительности небо и земля. На паровозе, что ни минута, нужно применять физическую силу. А попробуй применить силу на тепловозе. Сразу что-нибудь сломаешь. Здесь столько кнопок и рычажков, что среди них заблудиться можно. Надавил пальцем не ту кнопку, и табун в сотни лошадиных сил может сорваться с места или во время движения встать вдруг как вкопанный, и авария неминуема.
Женя прошел уже мимо своего дома. Он даже задержался тут на мгновение: ему почудился Минькин плач. Неужели проснулся, увидел, что брата нет, и перебудил весь дом? Женя прислушался. Нет, это ветер скрипит калиткой. Значит, все спокойно, никто его не хватился. Женя торопливо зашагал к даче номер 4.
«Бух-бух-бух-бух!» — колотил он кулаком по двери, обитой клеенкой.
Черт бы ее побрал, эту клеенку! Она поглощает звук, будто и не стучишь вовсе. Еще, чего доброго, не услышат, не проснутся, не отопрут. Нет, услышали!
Дверь открыли, и Женя сразу же увидел лежащего на полу Поликарпа Филипповича. Лицо у него было зеленовато-серое, мокрое, с впалыми щеками и глазами, просящими: «Помоги». Ольгу Михайловну Женя не узнал. Он увидел только длинные седые волосы, рассыпанные по плечам, и у него промелькнула мысль: «Как колдунья». Ольга Михайловна протянула руки к Жене, который в нерешительности застыл у порога, и, втянув его в коридор, властно сказала:
— Бери! Понесем!
Поликарп Филиппович лежал на раскладушке. Он не стонал. Только часто-часто дышал, прикусив зубами нижнюю губу, и губы его были совсем белыми.
«Умирает», — ужаснулся Женя.
Ольга Михайловна несла кровать с головы, где тяжелее. Нести было тяжело. Но думал при этом Женя только об одном:
«Только бы Поликарп Филиппович выжил!» А он даже вроде бы не узнает его. Плох, очень плох. Даже не стонет!
Женя смотрел поверх кровати вперед, на спину и протянутые назад руки соседки. Лица Поликарпа Филипповича он теперь не видел, но ему казалось, что глаза больного смотрят на него и просят о спасении.
Грузовой поезд, к которому была прицеплена платформа с маленьким тепловозом, подошел к станции Большие Березки точно в ноль-ноль тридцать минут.
Пока, цокая связками, сцепщики отцепляли хвостовую платформу от длинного состава, человек в огромной шубе, с большим фонарем в руке кричал вдоль перрона:
— Грузополучатель здесь? Хозяин есть? Получатель! Эй!
Никто не откликался. Кущин в это время снова звонил диспетчеру и несвойственным ему громким голосом говорил:
Поделиться книгой: