Светлолесье

– Не знаю, как насчет поисков любви, но с нарядами сегодня складывается.

– Смейся-смейся, – ответила Ося с укоризной. – Все изменится, когда сыщется и на тебя мужик впору.

– Он что, сапог, что ли, чтоб впору быть?

– Вот найдешь, тогда поймешь.

– Ну и много ли ты сапог перемерила, чтоб свой найти?

– Главное – итог, – уклончиво ответила Ося.

Я пожала плечами и сняла старый наряд, затем поборолась с узкой горловиной нового и подпоясалась плетеным ремнем.

Ося же и не думала уходить и наблюдала за мной с таким видом, с каким обыкновенно ходила меж рядов на торжище. Не обращая внимания на мое более чем неприветливое молчание, она подмигнула.

– Вот вроде красная девка, – Ося потрясла в воздухе руками, будто призывая небо в свидетели, – и все при тебе: грива волнистая да шелковистая, глаза – два янтаря, а мы с бабами языки стерли гадать, в чем подвох и почему мужики тебя обходят, как колодец оплеванный. Будто, не к доброму часу будет сказано, чародейка-акудница какая! – Она в задумчивости поскребла подбородок и припечатала: – А просто, оказывается, язык-то у тебя бедовый совсем. Мужики такое страсть как не любят. От души советую чаще помалкивать, а то ты со своими гадами ползучими, снующими по грязным углам, и так не подарок!

Ося схватила со столика гребень и потянулась к моим волосам, приговаривая:

– Положись на меня, я все устрою! Такую невесту сделаю, женихи в очередь выстроятся.

– Ося, не стоит! Мне и с ящерицами хорошо.

Я отстранилась и, оправив всклокоченные волосы, выскочила из комнаты. Перепалка с Осей отвлекла, и теперь можно было не опасаться внезапного колдовства. Но хорошенького понемногу, ведь послание, каким бы оно ни было, призывало нас с Федом немедленно отправляться в путь.

– Да я тебя так сосватаю, сама себя от счастья не узнаешь! – долетел мне вслед хрипловатый окрик подавальщицы.

Жаль, что я не восприняла слова Оси всерьез. Но тогда мне было еще невдомек, что чужая назойливость может причинить не меньше бед, чем колдовское письмо.

2

Плохой день для сватовства

«Вольный ветер» разрывался от наплыва посетителей, ступени с перекладиной мелко дрожали, и подгоняющий клич хозяйки не заставил себя ждать:

– А ну, спустились быстро, дармоедки островные! Повыгоняю всех к чудовой бабушке!

Мимо меня по шаткой лестнице пронеслась Ося. Подхватив юбки, она резво перепрыгнула последние две ступени и убежала в трапезную.

Я поплелась следом.

Хозяйские комнаты «Вольного ветра» – да и гостевые тоже – не отличались чистотой: на потрескавшихся, ржавого цвета стенах светил только один заляпанный отпечатками светец, и вокруг него, сталкиваясь в воздухе, сонно гудели мухи. Пол устилали стеганые коврики, которые наверняка застали те времена, когда в этом заведении еще не разбавляли напитки. Через приоткрытую дверь хозяйской комнаты виднелось болтающееся на веревке исподнее корчмарки.

Фед сидел на деревянном ящике, в окружении бочек с солониной. Левой рукой он поддерживал гусли, а правой рассеянно перебирал струны.

– Мы поедем в Линдозеро?

Вместо ответа Фед отставил в сторону гусли и встал.

– У меня для тебя подарок, – вдруг сказал он и вытащил из-за пазухи ленту с камнем.

Фед надел на меня оберег, с которым раньше не расставался: крупный янтарь с вкраплениями потемневших искр. Не раз и не два святоборийские каменных дел мастера предлагали за него неслыханные деньжищи, но в какой бы нужде мы ни оказывались за все эти годы, Фед отказывался его заложить или продать, а тут…

– Обратно не приму. – Фед угадал ход моих мыслей. – Этот камень особенный, колдовской. Я не разобрался, как он работает, но подозреваю, что пару раз спасал мне жизнь. – Уголки губ наставника снова дрогнули. – Носи его.

Я коснулась тяжелого и холодного камня.

– Это откуп?

Фед нахмурился, а я рассмеялась, но смех ударился невпопад о темные углы коридора и затих прежде, чем открылась дверь в трапезную.

Томор, корчмарь, держал стопку пустых кружек. Вместе с ним ворвался сизый дым и громкие вопли посетителей.

– Что, прохлаждаетесь? – пожурил он нас. – Толпа собралась, не продохнуть. Давай, царица наша, начинай колдунство.

Никто в «Вольном ветре» не знал, что мы с Федом колдуны, но иногда, не иначе как из баловства, кто-нибудь шутил так в нашу сторону.

– Чушь, Томор! Хоть и свои все, а поберегись такими словами разбрасываться! Червонных и в Сиирелл полно, – отозвался наставник, не сводя с меня пристального взгляда.

– Идите, убытки вы мои ходячие, – сказал корчмарь и выдворил нас из коридора.

Год выступленией в «Вольном ветре» подарил нам не только ворох сплетен, но и постоянных зрителей, так что здесь теперь всегда толпились наемники и торговцы. Фед занял привычное место на ящике, а я встала позади него и оглядела трапезную.

В центре гудела пирушка. Ося шепнула, что всех угощает купец в красивом асканийском кафтане. Богатый гость уже свел знакомство с местными девицами и перебрасывался лихими историями с нашим вышибалой Эртом. Менее удачливые торговцы разбрелись по углам с чарками медовухи. За тремя столиками вдоль стенки сидела крикливая ватага наемников. Один из них ухитрился даже полапать хозяйку, за что был выдворен глазастым Ортом – братом Эрта, тоже вышибалой.

Фед начал петь про забытый град, город колдунов, существовавший давным-давно в Светлолесье. Это была одна из песен, после которых в корчме обычно творилось что-то совсем невообразимое.

Колдуны прошлого повелевали миром, а нам не дано распоряжаться сегодняшним днем.

Едва выждав положенное вступление, я сделала резкий взмах головой, и гости отступили на полшага вглубь «Вольного ветра», освобождая место для танца.

Не думать!

Пусть тело ведет вперед. Оно знало, что делать. Как повести плечами, как очаровать зрителей хороводом блеска и бусин, как колыхнуть юбкой так, чтобы во всполохе танца нечаянно выглянул кусочек обнаженной кожи.

Я вскинула руки, и колокольчики ответили звоном металлических голосов.

Я извивалась, смеялась, птицей перелетала с одного края круга на другой.

Ритм ускорился, движения – тоже. Ноги все реже касались пола, словно подо мной были не выщербленные старые доски, а обжигающие стопы угли.

На ресницах дрожали пот или слезы, уже не разобрать. Да и неважно оно. Фед двигался к развязке, а я вместе со зрителями слилась в единый поток. Всякий, кто не успел отвести или прикрыть глаза, – пропал.

Я кружилась на месте, подгоняемая разгоряченными криками зрителей.

Фед рвал струны и вместе с ними наши души.

Я упала на пол, не в силах выдерживать ритм, но успела вывернуться и распластаться в ногах наставника.

Время танцевать!

Время жить!

И пусть на миг вернется былое.

«Зачарованный лес», вслед за ним – «Царевна-бродяжка». Пока звучали предания, колдовство бурлило под кожей, отзываясь на музыку. Мало умели теперь чародеи. Они, как зыбкие тени прошлых столетий, остались лишь напоминанием о дивных созданиях и тех временах, когда люди и колдуны жили вместе.

Личина уличного певца или плясуньи помогала переплетать судьбу человека и колдуна. Как сладкое маковое молоко для тех, кто не смирился с жизнью изгнанника, она помогала убаюкивать себя мыслью, что творить чары можно иначе.

– Устала? – с участием в голосе поинтересовался Томор, когда закончилась музыка.

Я кивнула. Сердце колотилось, перед глазами плыло – я все еще была по ту сторону легенд.

– Ладно, отдохни, – благодушно разрешил корчмарь и добавил: – Помоги Осе с сухарями.

Ничего. Скоро все кончится. И песни, и сухари.

Я вынесла из кухни две миски и принялась расставлять угощение на столах.

Вдруг дверь корчмы, едва не слетев с петель, с силой ударилась о стену: таким оказался ворвавшийся в заведение ветер.

Мои волосы поднялись, а затем, послушные невидимой воле, опали обратно. Я заслонила ладонью глаза, с недоумением ощутив, как сквозь пелену дыма повеяло не солоноватым, водорослевым запахом улиц Сиирелл, а ароматом терпких благовоний с легкой примесью гари, какие обычно жгут в муннах. Со столов полетел, закладывая воздушные кренделя, пепел и мелкий сор. У одного из купцов сдуло со стола шапку, и он, ругнувшись, отправился ее поднимать. Его собутыльник, чьи вещи миновала подобная участь, засвистел и велел корчмарю поскорее сделать что-нибудь с этим безобразием.

Вышибала Эрт поймал красноречивый взгляд хозяина и затворил дверь, ладонью помогая ей встать в расшатанный косяк. В это время Фед ни на мгновение не прерывал искусной игры, вплетая все происходящее в свое представление.

– Я встречу, как старых друзей, ветра́, что несут с собой первый снег; пир из трав и пыльцы для них приготовлю. Время, когда ветра дуют с севера, – это еще и время, когда летние истории вызревают в нас зернами небылиц. Я буду смотреть, как нежный иней устилает поля, и буду сеять в землю сказки. Воет ветер, словно музыка. Звучат слова, будто колыбельная. Ток самой земли замедляется. И ветер поет: истории нужны нам, странник, нужны, как колыбельная…

Лицо наставника лучилось весельем. Довольно крякнув, он щелкнул суетящуюся рядом Осю по венику в руках, за что, на радость собравшимся, им же и схлопотал.

– Не к добру штормит, – буркнул кто-то. Я молчаливо согласилась с этим, потому что входная дверь шаталась и скрипела с каждым порывом все сильнее.

Старожилы острова рассказывали о том, что корчма получила название в честь шальных морских ветров. Перед штормом на улицах Сиирелл носились предвестники бури, суля роковые перемены тем, кто встретится им на пути.

– Еще и ночь воровская. Вот наказанье-то!

Лучины в корчме резко потемнели: огонь уменьшился, а над самой верхушкой изъеденных копотью светцов поплыл чад. Нарастала непонятная, смутная тревога. Я поставила миску, и купцы радостно запустили в нее руки, не обратив никакого внимания на сгущающийся полумрак. Гомон и музыка стали глуше, но и тогда никто и ухом не повел – все продолжали заниматься своими делами. Фед с упоением играл, Ося подметала, корчмарка с кем-то ругалась, пока Томор – ее благоверный – протискивал золотой в засаленный отворот кафтана.

Перед входной дверью резко потемнел воздух, но все вокруг, даже вышибалы, вели себя по-прежнему и в эту сторону даже не смотрели.

Но я шагнула туда. Раздался чей-то вздох. За ним – шепот на непонятном наречии.

Звуки «Вольного ветра» с каждым шагом становились все тише, выцветали, как забытые на солнце в погожий день ткани. Дверь, и без того сотрясающаяся от порывов ветра, зашлась мелкой дрожью. Я подошла ближе и увидела, как сквозь щели между досками пробился холодный, едва мерцающий, зеленоватый туман. Новый вздох раздался совсем близко, и я обернулась: рядом, там, где раньше стояли стол и лавка, теперь вихрилась тьма, и из нее проступал образ сплетающихся в каком-то диком, животном ритме, мужчины и женщины.

– Это…

Видение опалило щеки пламенем стыда. Я уставилась на незнакомцев, на то, как на обнаженную кожу и складки одежды ложился ровный, блекло-изумрудный свет. Лица были не видны, но что-то в их облике казалось смутно знакомым.

Дверь скрипнула и приоткрылась, и светящийся зеленый туман втек в корчму. Дух благовоний и гари усилился, я почти слышала сухой треск горящих свечей. И ощутила всем своим нутром, что там, за порогом, в штормовой сиирелльской ночи кто-то стоит. Присутствие чужака выдавала ломкая тень, упавшая на косую полоску света. Через мгновение клубящаяся зелень поглотила и ее, но тень не исчезла.

Я коснулась шершавого засова.

Сердце зашлось в бешеном ритме, а в полумраке ему ответил другой, не менее быстрый, ритм.

Ну же…

Ну же!

Ледяной металл кусал пальцы.

Раздался женский, исполненный бесстыдного сладострастия стон.

Я вздрогнула и в страшном смятении отскочила от двери, но… Никого.

Тьма исчезла. Мужчина и женщина пропали. Растворились в задымленном воздухе, словно и сами были его частью.

В суеверном ужасе я перевела взгляд на дверь, но она была плотно затворена, и зеленый туман исчез вместе с тенью.

Лучины горели ровным пламенем.

Я закашлялась: нос защекотал тяжелый запах.

– Ты чего? – спросил долговязый Эрт. – Пристает кто? Только скажи.

– А те двое? – резко спросила я, указывая пальцем в опустевший угол. – Куда они делись? Парочка, что сидела здесь?

– Не было тут никого, – помотав головой, ответил вышибала. – Может, смесей курительных надышалась, вот и привиделось! Я и сам иногда у корчмарихи то хвост ослиный увижу, то уши…

– Нет. – Я вытерла тыльной стороной ладони покрывшийся испариной лоб. – Я точно видела!

– Завтра в мунну сходи на всякий, – посоветовал Эрт.

Как во сне, я зашла на кухню и трясущимися руками взяла новую миску. Мои мысли вернулись к изломанной тени, оставленной кем-то на пороге. Вернувшись в зал, с трудом заставила себя снова взглянуть на тот угол. Стол, где мне недавно привиделась парочка, был занят. За ним пировала компания из нескольких причудливо одетых людей, на одном даже была маска лиса, похожая на те, что носят в Светлолесье на зимний Солнцеворот.

Я подошла и поставила перед гостями миску.

– …в Линдозеро это ваше я ни ногой! – скрипуче произнес тот, что носил маску лиса.

– О Единый, ты опять историю эту станешь рассказывать. Сколько можно?

– Чудь там завелась, клянусь! Нос на улицу по вечерам показать страшно, в лесу ухает что-то.

– Ты это… потише! Червенцы свое дело знают, разберутся.

Внутри зазвенела, просачиваясь сквозь многоголосье корчмы, тугая мысль: это все неправда. В Светлолесье не осталось ни чуди, ни ее мест. Даже Обитель колдунов превратилась в усыпальницу.

Моя рука замерла в воздухе, и я украдкой взглянула на гостя в маске: его глаза озорно блестели. Я невольно улыбнулась, а он вдруг взял, да и подмигнул в ответ.

– Есть такие места, где все иначе, – произнес гость. – И то, что ты ищешь, ждет тебя в Линдозере.

Я замерла.