Помоги проекту - поделись книгой:
Архимандрит Иоанн (Крестьянкин)
Настольная книга для монашествующих и мирян
Предисловие
Монашество – великая Божия тайна. И для тех, кто дерзает вступить в эту святую тайну и приобщиться к истинному духу иночества, на все времена сохранил Господь в писаниях опыт Отцов, которые прошли этим путем в радость Вечности. А сей малый сборник собрался как ответы на вопросы, которые ставила предо мной жизнь за время моего становления и жизни в тайне монашества.
Мое монашество началось с послушничества в шестилетнем возрасте, и до 56 лет проходило на приходе среди волнений и забот многомятежного мира, и завершается тридцатилетним монашеским житием в сем древнем монастыре.
Вопросов мне, пастырю, было много, и у пастыря-монаха их возникало не меньше. А ответы, получаемые в писаниях Отцов, проверялись моей длительной монашеской жизнью во времени на личном опыте и на опыте других.
И вот теперь, как крупицы живого опыта, хочу оставить этот сборник в завет и назидание, и практическое руководство инокам, и в научение мирянам: всем, в чьем сердце затеплится любовь к таинственному монашескому житию в Боге.
Часть 1. О монашестве
Основание монашества
Начало монашескому образу жизни положено было еще в III веке, но в IV веке оно получает полное развитие. Ослабление строгости христианской жизни, со вступлением в Церковь таких язычников, которые в христианстве заботились только о мирских интересах, побуждало ревнителей благочестия уходить из городов и селений в пустыни, чтобы там, вдали от мирских волнений, проводить жизнь в подвигах самоотречения, молитве и размышлениях о Боге.
В ряду таких подвижников первое место занимает преподобный Антоний Великий, по справедливости считающийся основателем монашества. Он родился в Египте в 251 году, в богатом христианском семействе. Когда ему было 18 лет, родители его умерли, и он остался наследником значительного состояния. Но сердце Антония не лежало к земным благам. Однажды, придя в церковь, он услышал слова Евангелия: «Если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение свое и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи и следуй за Мною» (Мф.19:21). Это изречение благочестивый юноша принял как божественное призвание к жизни самоотреченной и поступил так, как было сказано: продал свое имение, деньги раздал бедным, а сам удалился к одному старцу-отшельнику, обитавшему вблизи его родного селения, и под его руководством предался подвижнической жизни. Но, стремясь к совершенному уединению, юный подвижник скоро оставил старца и поселился сначала в пустой гробовой пещере, а потом в развалинах старой крепости на восточном берегу Нила, где не было никакого человеческого жилища.
Двадцать лет прожил в этих развалинах св. Антоний в совершенном уединении, подвизаясь в посте и молитве и подвергая себя всевозможным лишениям. Только два раза в год некоторые из его друзей приходили к нему сюда и приносили ему хлеб, получая взамен корзины, сделанные руками преподобного.
Суровая отшельническая жизнь, которую вел преподобный, проходила, однако, не без тревог и волнений. С одной стороны великий подвижник нередко подвергался искушениям от демонов, наводивших на него страх и ужас разными чудовищными привидениями, а с другой его душу смущали собственные его помыслы об удовольствиях и наслаждениях, оставленных им в мире. Увеличив свои труды и усилив молитвы, он, наконец, укрепился настолько в духовной жизни, что ни демонские искушения, ни собственные помыслы не тревожили его более. Слава о необыкновенной жизни Антония между тем распространилась по всему Египту, и многие из христиан стали посещать его, а некоторые пожелали даже поселиться около него, чтобы под его руководством вести такую же подвижническую жизнь. Антоний согласился принять на себя обязанность руководителя в отшельнической жизни, и вокруг него образовалось целое общество учеников-подвижников. Это была первая монашеская община (305 г).
Подробных правил относительно монашеской жизни Антоний не давал своим ученикам; но в общем виде он точно определял те требования, какие они должны были выполнять, чтобы достигнуть высшего нравственного совершенства. Так, он словом и примером собственной жизни заповедовал им: полное отречение от всех земных благ, совершенную преданность воле Божией, молитву, уединенные размышления о Боге и мире духовном, телесный труд и прочее.
Через шесть лет (312 г.) после основания монашеской общины преподобный Антоний, обеспокоиваемый множеством посетителей, удалился из развалин крепости в так называемую внутреннюю пустыню, отстоявшую на три дня пути к востоку от места его последних подвигов, и поселился в одной горной пещере. Только по временам приходил он к оставленной им братии для назидания и укрепления ее в духовной жизни. Но народ нашел его и в новом его уединении, тем более, что Господь сподобил великого подвижника дара чудотворения и прозрения. Люди всех сословий, богатые и бедные, знатные и незнатные, приходили к нему в пустыню, одни – чтобы видеть святого мужа, другие – чтобы получить от него совет, утешение, или исцеление. Приходили к нему даже языческие ученые, привлекаемые его славою, и вступали с ним в споры о вере. Антоний, глубоко изучивший человеческую природу и уединенными размышлениями достигший полного христианского ведения, своими простыми безыскусственными рассуждениями всегда одерживал над ними верх. Слава Антония была так велика, что даже сам император Константин обращался к нему с письмом, в котором называл его отцом и убеждал писать к себе о нуждах. Но Антоний, порвавший все связи с миром, не хотел было даже принять письма и, только по убеждению братии, принял и написал ответное письмо, в котором, верный самому себе, хваля благочестие царя, советовал ему не превозноситься царским званием, так как цари земные имеют над собою Царя Небесного, Иисуса Христа.
В течение своей долговременной отшельнической жизни преподобный Антоний только два раза оставлял свою пустыню и появлялся в мире. В первый раз он приходил в Александрию в 311 году, во время гонения Максимина, чтобы ободрить и утешить страдальцев за веру, а во второй раз – тоже в Александрию в 351 году, чтобы поддержать православных в борьбе с арианами. В последний раз появление в шумном городе уважаемого столетнего пустынника было особенно благодетельно для Церкви; в несколько дней он обратил ко Христу значительное число язычников и еретиков. В последние годы своего пребывания во внутренней пустыне преподобный Антоний встретил там Павла Фивейского, еще прежде него начавшего подвижническую жизнь и, до встречи с ним, не видавшего человеческого лица; по сказаниям житий, Антоний и похоронил Павла. Сам Антоний, проживши в пустыне более 85 лет, мирно скончался в 356 году (105 лет от роду).
Преподобный Антоний основал иночество отшельническое, скитское. По установленному им порядку, подвижники, находясь под руководством одного старца, аввы (отца), жили отдельно друг от друга в хижинах или пещерах и предавались подвигам уединенным. Такие подвижнические общины назывались лаврами. Но еще при жизни преподобного Антония появился другой род иноческой жизни – иночество общежительное. Подвижники, собираясь в одну общину под управлением одного аввы, проводили жизнь вместе в одном или нескольких помещениях, следуя одним общим правилам. Такого рода общины назывались киновиями, монастырями.
Основателем монашества общежительного был преподобный Пахомий Великий (годы жизни: 292–348). Он был родом из верхней Фиваиды; родители его были язычники, и сам он был в молодости язычником. Состоя на военной службе, он во время одного похода имел случай познакомиться с христианской благотворительностью, пожелал сделаться христианином и, действительно, по окончании военной службы крестился. Слава египетских подвижников привлекла его к иноческой жизни. Ознакомившись с подвижнической жизнью в фиваидской пустыне, под руководством одного старца, Пахомий для дальнейших подвигов избрал уединенное место при Ниле, известное под названием Тавенны. Сюда пришел к нему брат его Иоанн, и они прожили и подвизались вдвоем, доставая пропитание трудами рук своих. Здесь же у преподобного Пахомия созрела мысль основать иночество общежительное. На одном острове Нила он начал устраивать монастырь, в котором бы желающие подвизаться жили вместе. Слава о подвигах Пахомия скоро привлекла к нему множество учеников, так что построенный им монастырь не мог вместить всех желающих, и он принужден был основать еще несколько новых монастырей не в дальнем расстоянии друг от друга на берегах Нила. Он устроил также и женский монастырь на другом берегу Нила; в нем первой жительницей была сестра Пахомия.
В своих монастырях Пахомий ввел определенные правила монашеского общежития. Это первый иноческий устав. Все общество монахов, разделенное Пахомием на 24 класса, по степени развития их духовной жизни, находилось под управлением одного общего аввы, каковым был при жизни своей Пахомий. Ему принадлежал главный надзор над всею братиею. Далее, каждый монастырь имел своих второстепенных начальников, называвшихся настоятелями и игуменами. Они находились в подчинении у главного аввы и сообщали ему о состоянии своих монастырей. В монастырях были еще экономы, с помощниками, заведывавшие хозяйственной частью. А так как каждый монастырь делился на несколько общин, состоявших из трех или четырех домов, и в каждом доме было по нескольку келий, в которых жило по два и по три монаха, то были еще и в каждом доме частные надзиратели, подчиненные настоятелям монастырей. Начальствующие лица должны были быть образцами строгой жизни для остальной братии. Под руководством своих начальников монахи проводили жизнь в молитве, чтении книг духовного содержания, особенно Священного Писания, в трудах.
Общественное богослужение совершалось два раза в сутки – днем и ночью. Монахи собирались в церковь по данному знаку, скромно и в молчании, читали Священное Писание и молитвы, пели псалмы. В первый и последний день недели причащались Святых Таин, причем Литургия совершалась обыкновенно соседними пресвитерами из сел, так как Пахомий, опасаясь появления в братии духа любочестия, не допускал, чтобы кто-нибудь из них принимал пресвитерский сан, как и сам не принял его. Кроме того, иноки должны были совершать молитвы отдельно в каждом доме перед отходом ко сну и после сна. После молитвы или богослужения настоятель предлагал братии беседы об истинах христианских. Чтением монахи занимались в своих кельях во время, свободное от молитвы и от работ. Книги они получали из монастырской библиотеки от эконома.
Работы, которыми занимались монахи, были разного рода. Они возделывали землю, разводили сады, работали в кузницах, в мельницах, кожевнях, плотничали, валяли сукна, плели корзины и циновки. Вообще иноки занимались всякого рода трудом, необходимым для содержания целого общества; сторонних средств к жизни у них не было никаких. На работу они выходили в порядке и молчании, вслед за своим настоятелем. Молчание вообще предписывалось во всякое время, во избежание пересудов. Все эти обязанности иноки должны были исполнять с безусловным послушанием, по данному знаку. Послушание, от которого зависит весь порядок монашеской жизни, предписывалось самое строжайшее. Без позволения начальников никто из братии не только не мог выйти из монастыря, но не мог даже начать новой работы или перейти с одного места на другое.
Одежду иноки носили все одинаковую и самую простую. Нижняя одежда была льняная, хитон без рукавов, верхняя – кожаная; на голову надевалась волосяная шапочка – кукуль, а на ноги сандалии. Эта одежда никогда не снималась, даже во время сна. Постелей для сна у иноков Пахомия не было, а были седалища с наклоненным задником и двумя загороженными стенками; подстилать дозволялось только рогожу. Вставали иноки задолго до рассвета. Пища употреблялась иноками самая простая, однажды в сутки, обыкновенно в полдень. Это – хлеб, маслины, сыр, овощи и плоды. В субботу и воскресенье была, впрочем, вечерняя трапеза. Ели все вместе, в молчании, опустивши на лицо покрывало, так что не могли видеть, как и что кто ест. Пахомий, предлагая братии все необходимое для поддержания жизни, предоставлял каждому по своей воле умерщвлять свое тело, но в то же время он осуждал тех, которые принимали пищу с жадностью.
Одним из главных обетов иноческих Пахомий поставлял в своих правилах – совершенную нестяжательность. Вступающему в общину монахов не дозволялось приносить в монастырь никаких имуществ; даже одежда мирская вновь прибывшего отдавалась неимущим мирянам. Монахи не должны были иметь ничего собственного. Работа, исполненная тем или другим братом, принадлежала не ему, а всей общине. Считалось преступлением, если кто из братии сберегал у себя в келье деньги, хотя бы самую малую монету. Все, необходимое для жизни, – пищу, одежду – иноки получали из общих средств монастыря. Экономы распоряжались снабжением братии пищей и одеждой из материалов, заготовленных в монастыре или купленных ими на стороне на деньги, вырученные от продажи иноческих изделий. Чтобы все эти строгие правила выполнялись иноками неизменно, Пахомий установил, чтобы вступающие в его общину не прежде были принимаемы, как после годичного испытания, чрез опытных старцев, их готовности вести жизнь согласно этим правилам. При жизни преподобного Пахомия основанное им на таких началах общество монахов возросло до 7000, а через сто лет после него – до 50 000. И отшельническое, и общежительное монашество скоро распространилось по всему Египту и даже перешло отсюда в другие страны. Так, Аммон основал общество пустынножителей на горе Нитрийской с прилегающей к ней пустыней; Макарий Египетский – в так называемой пустыне Скитской, где было много замечательных подвижников; Иларион, любимый ученик Антония, перенес монашество на свою родину, в Палестину, где около Газы основал монастырь. Отсюда монашество распространилось по всей Палестине и Сирии. Василий же Великий, совершивший путешествие по Египту и Палестине и ознакомившийся с тамошней жизнью, распространил монашество – как мужское, так и женское – в Каппадокии. Устав, который он дал своим монахам, скоро распространился по Востоку и стал всеобщим.
В V веке уже весь Восток был усеян множеством монастырей. Из подвижников V века замечательны: Исидор Пелусиот, Симеон Столпник, Евфимий, Савва Освященный и многие другие. Исидор, человек богословски и философски образованный, удалившись в египетские пустыни, проводил жизнь подобно Иоанну Крестителю: одевался в одежду из жесткого волоса и питался только кореньями и травами. Выбранный настоятелем одной монашеской общины, он вел такую же суровую жизнь и располагал к тому же братию. Симеон, родом сириянин, много лет подвизался в молитве, не сходя со столпа и перенося голод и все атмосферные перемены. Он положил начало новому роду подвижничества – столпничеству. Евфимий, основатель палестинской лавры, за свои подвиги получил дар чудотворений. Савва, ученик Евфимия, начал пустынническую жизнь с восьми лет. Он основал множество монастырей в Палестине и ввел в них определенный богослужебный устав.
Наконец, кроме столпничества, в V столетии явился еще особый род подвижничества – это в обителях неусыпающих. Один инок, Александр, устроил такой монастырь, в котором богослужение совершалось непрерывно, в течение целых суток. Богатый константинопольский житель Студий, которому понравился такой порядок, построил в Константинополе монастырь и пригласил поселиться в нем общину неусыпающих. Этот монастырь получил название студийского.
В VI веке были замечательными подвижниками: Симеон юродивый, принявший на себя подвиг юродства и достигший полного бесстрастия, и Иоанн Лествичник, много лет подвизавшийся на горе Синайской и написавший сочинение, известное всем под названием Лествицы, в котором изобразил степени духовного восхождения к нравственному совершенству; в VII веке – Алипий Столпник, подвизавшийся на столпе более пятидесяти лет. В конце VIII и начале IX века представителем строгой монашеской жизни был известный поборник иконопочитания – Феодор Студит. Из его монастыря, славившегося строгостью иноческой жизни, выходило много подвижников благочестия, например, в IX веке Николай, подвергшийся истязаниям за иконопочитание; Иоанникий, прославившийся даром прозрения, и другие.
Становятся известными пустынники на Афоне. Таковы – св. Петр (XI в.), подвизавшийся здесь с лишком пятьдесят лет в одиночестве, и св. Анастасий (X в.), устроивший на Афоне монастырь, в котором вскоре появилось множество подвижников.
На Западе монашество распространилось с Востока. В первый раз познакомил Запад с восточной монашеской жизнью св. Афанасий Великий жизнеописанием преподобного Антония, переведенным на латинский язык. Далее, во время афонских смут (около половины IV века), многие западные епископы были удаляемы на Восток, где знакомились с монашеской жизнью и, возвращаясь домой, заводили у себя монастыри. Таков, например, Евсевий, епископ Варчелльский. Кроме того, такие великие мужи, как Амвросий Медиоланский, Иероним, Августин, Мартин, епископ Турский, в конце IV века имели большое влияние на развитие в западном обществе расположения к монашеской жизни. Иероним, проживавший долгое время на Востоке, в Вифлеемском монастыре, своими письмами оттуда о тихой монашеской жизни побудил многих знатных римских мужчин и женщин начать монашескую жизнь. У Мартина Турского, при его жизни, было уже до 2000 монахов. Но гораздо более имел успеха Иоанн Кассиан в начале V века. Он был человек образованный, путешествовал по Востоку, познакомился с правилами общежительных монастырей и перенес их в южную Галлию, где в Массилии (Марсели) основал два монастыря. Но, вообще, монашество на Западе не встретило сначала такого сочувствия, как на Востоке, и распространялось гораздо медленнее. Условия жизни и климат на Западе были совсем не такие, как на Востоке; поэтому восточное подвижничество прививалось там труднее.
По действующим в России узаконениям монашество имеет своим последствием ограничение гражданских и государственных прав. Монах не может занимать мирских должностей; он может переменить место жительства только с разрешения своего начальства, он не может иметь своего имущества (родовое идет при пострижении его наследникам, а благоприобретенное он может предоставить кому пожелает) и приобретать таковое. Монахи не могут делать духовные завещания и не пользуются правом наследования. Лишь архиереям и другим духовным властям предоставлено право завещать свою собственность. Кельи и другие здания внутри монастыря, построенные монахами для собственного употребления, считаются собственностью монастыря. Не запрещается владеть движимым имуществом – книгами, деньгами и т. д., причем деньги можно помещать в банки и кассы. Запрещаются – торговля (кроме продажи вещей своего приготовления), вступление в обязательства и договоры от себя (но от монастыря и по поручению начальства можно), принятие чужих вещей на сохранение (кроме книг); поручительство и ходатайство в делах, не относящихся к духовному ведомству. Монахи освобождены от податей и телесного наказания. Сложивший с себя монашество по личному желанию и с позволения духовного начальства возвращается со всеми правами, принадлежащими ему по происхождению, но с лишением чинов и отличий, заслуженных им до пострижения. После добровольного сложения сана данное лицо в течение 7 лет находится под церковной епитимией; в это время ему нельзя жениться, приписываться к обществам в той губернии, в которой он был монахом, и жить в столицах. Сложившие сан не имеют также права поступать на гражданскую службу.
Преподобный Антоний Печерский, основатель Киево-Печерского монастыря, по справедливости считается отцом русского монашества. Антоний был родом из города Любеча Черниговской губернии. С молодых лет питая склонность к жизни иноческой, Антоний отправился на Восток, был в Константинополе, а оттуда прошел на Афон. Строгость иноческой жизни афонских подвижников так понравилась Антонию, что он упросил игумена одной из афонских лавр принять его в число братии и постричь в иночество. Увидя его ревность в прохождении монашеских подвигов, игумен понял, какую пользу мог бы принести Антоний в России, и, призвав к себе, сказал: «Иди опять на Русь, и да будет на тебе благословение Святой Горы, ибо от тебя имеют произойти многие черноризцы». Антоний, придя в Киев, обошел все монастыри, но ни в одном не нашел такой строгой жизни, к какой привык на Афоне, и в 1013 году поселился в пещере недалеко от города и начал вести отшельническую жизнь. Скоро покой его, однако, был нарушен: преемник Владимира Святого, Святополк Окаянный, начал преследовать христиан и умертвил нескольких монахов из Киевских обителей. Тогда Антоний, покинув свою пещеру, опять удалился на Афон. При новом князе Ярославе Антоний возвратился в Киев. Слава о его подвижнической жизни очень скоро распространилась по всему Киевскому княжеству, и вот к Антонию начинают приходить всякого звания люди, кто за благословением и советом, кто с просьбой принять к себе на сожительство. Первым поселился в его пещере пресвитер Никон, постригавший затем всех, кого принимал Антоний. За ним пришел Феодосий.
Детство свое Феодосий провел в Курске, в доме матери и, рано научившись читать, увлекся аскетическими книгами и стал мечтать о монашестве. Мать была против намерений Феодосия, ссорилась с ним из-за этого, даже била, но Феодосий был непреклонен. Несколько раз пытался он бежать в какой-либо монастырь, и, наконец, нашел себе убежище по сердцу – пещеру Антония, куда и был принят и пострижен в монашество в 1052 году. Когда братии у Антония собралось 12 человек, они выкопали себе в пещере церковь, а рядом устроили кельи. Антоний, чувствуя склонность к жизни отшельнической, созерцательной, скоро оставил братию и, поставив им игуменом Варлаама, сам удалился в затвор.
Жизнь иноков проходила в долгих церковных службах и тяжких трудах. Пища была скудная и малопитательная, да и ее многие вкушали в самом малом количестве и не каждый день. О материальной обеспеченности ни игумен, ни братия не заботились, и очень часто случалось, что с вечера они не знали, чем будут питаться завтра. После Варлаама игуменом, по желанию всей братии, Антоний назначил Феодосия. При нем число братии стало быстро расти, ни храм, ни кельи не могли вместить всех, и вот, с благословения Антония, братия, на пожертвованной князем Изяславом горе вместо прежней пещерной церкви устроили новую деревянную церковь во имя Успения Божией Матери, поставили кельи, оградили все постройки тыном и, таким образом, с 1062 года открыли Печерский монастырь, пошедший, по замечанию летописцев, от благословения Святой Афонской Горы. Здесь, в пещерной церкви, был похоронен и основатель киевского монашества Антоний в 1073 году. Печерский монастырь мало-помалу сделался образцом для всех других монастырей и стал оказывать огромное влияние на всю русскую религиозность. Аскетическая настроенность распространялась из него и в обществе. Из Киево-Печерского же монастыря пошла на Руси письменность и духовное просвещение. Слава о Киево-Печерской Лавре, как хранительнице многих святынь, дошла и до настоящего времени. Сколько паломников ежегодно прибывает сюда на поклонение святым угодникам, почивающим в ближних и дальних пещерах Лаврских. Православный русский народ твердо помнит, что Киев – это колыбель христианства, здесь, по преданию, был апостол Андрей Первозванный, водрузил на горах Киевских крест и, таким образом, своими стопами освятил Киевскую землю.
Здесь в священных волнах Днепра, как в библейском Иордане, совершено было крещение наших предков – славян, здесь же почивают святые равноапостольные Владимир и Ольга, здесь многие нетленные тела угодников Божиих источают благодать всем с верою приходящим и поклоняющимся. Братья-христиане, если кто имеет возможность, сходите или съездите в Киев, там душа ваша найдет мир и благодатное освящение.
Радуйтесь, Антоние и Феодосие, монашеского в России жития первоначальницы.
О монашестве. Четыре поучения протоиерея Иоанна Восторгова
Иоанн Восторгов родился 20 января 1864 года в семье священника, в Ставропольской епархии. В 1887 году был рукоположен во иерея.
Господь определил отцу Иоанну путь апостольского служения. Сначала его назначили епархиальным миссионером Грузинского Экзархата, затем, после перевода в Москву, Священный Синод, оценив по достоинству проповеднический дар молодого священника, назначил его синодальным миссионером-проповедником. Одновременно отец Иоанн являлся членом Миссионерского и Училищного советов.
Во время многочисленных поездок по стране отец Иоанн произносил проповеди в храмах, беседовал с народом. Он укреплял в людях Православную веру, предостерегал от увлечения революционными идеями, пророчески говорил о грядущих тяжких испытаниях и жестоких гонениях на веру и Церковь.
После революции отец Иоанн открыто обличал богоборческую власть, призывал верных чад Церкви к исповеданию веры Христовой вплоть до мученической кончины. Будучи настоятелем храма Василия Блаженного, он служил молебны на Красной площади и призывал народ к покаянию.
Летом 1918 года отец Иоанн был арестован. 23 августа (ст. ст.) его вместе с другими осужденными привезли с Лубянки на Братское кладбище. После горячей молитвы отец Иоанн первым подошел к могиле и обратился к остальным, призывая с несомненной верой в милосердие Божие и скорое возрождение Родины принести последнюю искупительную жертву.
Всей своей жизнью протоиерей Иоанн Восторгов неустанно проповедовал веру Христову, и венцом этой проповеди стала его мученическая кончина, которой он засвидетельствовал свою веру даже до смерти.
Подвижничество и монашество
Немногим, может быть, известно, что в нынешнее второе воскресенье Великого поста Святая Церковь празднует память святого Григория Паламы, архиепископа Фессалоникийского, или Солунского.
Величайший подвижник, постник и труженик, он достойно и вполне ко времени прославляется во дни подвига, и поста, и трудов духовных. Величайший и ревностнейший защитник учения Православия о необходимости для христианина целожизненного подвига и подвижнической жизни; величайший и пламенный защитник так называемого аскетизма – необходимости и обязательности постоянного самовоспитания, самоотречения, самоограничения, отказа от удовольствий и утех мира, величайший защитник монашества от всех на него обвинений и клевет, которыми и в его дни хотели унизить, очернить, опозорить этот обет благочестивых душ, – святой Григорий Палама достойно и вполне ко времени и к месту (в этом монастырском храме) да будет ныне нашим руководителем и учителем в церковном учительном слове.
Не в его только время были ожесточенные нападки на учение Церкви о подвиге и подвижничестве как существе и основе духовной жизни христианина. Раскройте газеты, так называемые передовые, почитайте современные книги, послушайте новых наших искателей истины религиозной и религиозного обновления, – и вы непременно услышите глумления над аскетизмом и монашеством. К чему, говорят, все эти посты, выстаивания в церкви, слезы самообвинения, сокрушения во грехах?! К чему эти заповеди, и требования, и советы во всем себя ограничивать, отказываться от радостей жизни?! Неужели спасает нас и Богу нужна постная еда, неужели Богу нужны наши подвиги? Все это, говорят, выдумали монахи, принявшие свое учение от Византии. Вам скажут, что христианство есть религия света, веселья и радости, а монашество все облекает в печаль и черную одежду; что христианство есть религия жизни и говорит о жизни, а монашество все твердит о смерти, об одной смерти. Вам скажут, что не нужно, да и Христос не требует никакого подвига, что аскетизм, подвижничество не указаны в Евангелии, что надо трудиться в семье и общественной жизни, а не за стенами монастыря. Вам внушат отсюда вывод, что монашество есть нечто неестественное и противоестественное, ибо Бог дал человеку мир, семью, жизнь для наслаждения, а монашество требует от всех этих благ сурового отказа. Мало того: вас будут убеждать, что подвиг монашества есть следствие себялюбия, заботы только о себе самом, о своем личном спасении, а не о ближних и не о мире, что этот подвиг вредный, во всяком случае он не приносит никому пользы и никому не нужен. Кому, спрашивают, кому польза от того, что я отказал себе в том или другом удовольствии, или что я ел капусту и картофель вместо мяса?
Увы, послушайте многих, называющих себя православными и верующими, даже усердных посетителей храма Божьего, и вы от многих из них также услышите отзывы и суждения, или совершенно тождественные с только что приведенными, или во всяком случае выражающие открытое и глубокое нерасположение к учению Православия о подвижничестве и, в частности, к монашеству и монашескому подвигу. Я убежден, что среди вас, братие, есть много таких, которые все эти рассуждения слышали, а многие из вас – и сами их повторяли.
Все это – вследствие долгого общения русских людей с иностранцами и влияние немецкой веры, в которой, разумеем протестантство, действительно, выброшено учение о постах, о подвигах, об обетах, о монашестве. Теперь эту немецкую веру так усердно навязывают нам сектанты – различные баптисты, пашковцы, штундисты, молокане. И они, подобно протестантам, совершенно отвергают всякое подвижничество, льстят чувственности людей и этим завлекают их в свои сети.
Святой Григорий Палама, до возведения своего в сан архиепископа Солунского, долгое время жил и подвизался на Афоне; опытно он познал иноческий подвиг, видел и знал очень много подвижников. Обладая к тому же обширным по своему времени образованием, особенно же основательно зная Священное Писание, обладая редким по глубине умом и огненным словом, он явился победоносным защитником монашеского звания и жития, слышным для всего тогдашнего мира. Даже взятый в плен врагами-мусульманами, он и из заточения, и в узах продолжал святое дело победоносной защиты благочестивого подвижничества.
За такие великие заслуги Церковь и почитает его похвалами, и посвятила ему особый день прославления во дни поста. Одно это уже должно нас утверждать в том глубочайшем уважении, которое заповедует нам Святая Церковь по отношению к подвижничеству и монашеству. Столь велико это уважение, что высшие священнослужители Церкви, как люди, от коих, естественно и справедливо, требуется и высший подвиг, обязательно должны иметь монашеское звание. Впрочем, и для других служителей Церкви свобода от монашеского звания дана только по снисхождению и ради нужды. Вот почему, чем сильнее нападки на Церковь, чем глубже нравственное падение общества, чем ожесточеннее ярится неверие, тем, обыкновенно, более и более злостными и прямо бешеными являются нападки на монашество. И чем сильнее врагам хочется поскорее ниспровергнуть Церковь, тем более у них желание, прежде всего, уменьшить в ней число монахов и монастырей, преградить всем путь к подвижничеству, уронить в глазах всех монашество и его подвиг. Знают дети человекоубийцы-диавола, что с падением монашества и Православия падет все православное: вера, житие, подвиг, смиренномудрие, богослужение, покорность церковной власти… Знают это – и с тем большею и лукавнейшею злобою ополчаются против монашества.
Итак, прежде всего говорят, что подвижничество вообще, монашество же, в частности и в особенности, есть требование от человека чего-то неестественного и даже противоестественного. Согласимся на время с такими суждениями; поверим на слово. Подвиг монашества, говорите вы, неестественный, но что же это значит: монастыри переполнены; желающих принять монашеские обеты – сколько угодно? Не всем, конечно, ведомо, что, например, в царствование покойного царя нашего, боголюбивого государя императора Александра III, за двенадцать лет число одних монахинь в женских монастырях увеличилось на двадцать тысяч в православной России. Что это значит: естественный это подвиг или неестественный? Стоит только где угодно открыться хоть небольшому монастырю, и тотчас же в нем появляются насельники.
Где основывались обители? Они исстари возникали в лесах, пустынях, суровой и неприглядной обстановке, с житием «жестоким» и тяжким. И, однако, они не оставались пустыми. Если вы возьмете седую древность, то увидите, что пустыни египетские были как бы царством монахов, которые там насчитывались буквально десятками тысяч. Если вы посмотрите на Афон, то поразитесь и здесь тем, что весь Афон исключительно занят десятками монастырей, в которых живут тысячи монахов.
Если возьмете историю нашего православно-русского народа, вы с изумлением увидите, что сотни монастырей возникали в древние времена на Крайнем Севере, в полном безлюдье, среди диких инородцев, что дикие и суровые края – Архангельский, Олонецкий, Вологодский, Вятский, страны – Московская, Ярославская, Пошехонская сияли монастырями, как звездами, что монахи и подвижники исходили своими стопами леса и дебри этого в то время пустынного Севера и всюду оставили скиты, монастыри, святыни и свои мощи, что Русская страна воистину освящена стопами святых и убелена костями преподобных. И ныне посмотрите, Закавказье, при всех опасностях жизни, наполняется монастырями; далекая Сибирь уповает на обители, зовет монашествующих, на самом Дальнем Востоке, на пустынных берегах Уссури, возникает и уже цветет благочестием иноков Николо-Уссурийская святая обитель, святой отпрыск здешнего Валаама.
Монашество наложило печать святости на русскую народную душу и сделало ее сродною подвигу, доступною к святым запросам и влечениям к Богу и небу. Монашество наложило печать порядка, мира, чистоты и на русскую семью, сделав ее «домашнею церковью» в нашем народе, и на весь уклад жизни русского села и русской деревни, дало русской жизни как бы порядки и настроения обители: повиновение старшим, безгневие, терпение своей доли, упование на милость и волю Божию, равнодушие к земным и материальным благам и удобствам.
Неужели «неестественный» подвиг, неестественные его требования могли дать такие плоды? Может быть, скажут, идут в монашество насилием? Но ведь первое условие и первый вопрос постригаемому – это вопрос о том, вольной ли волею и не принуждением ли он приходит к своим обетам? И далее: в монастырях затрудняются не тем, что некого постригать, а обратно, тем кого из множества желающих можно удостоить пострижения. И если есть или бывали случаи принуждения, то их, конечно, несравненно меньше, чем случаев принуждения ко вступлению в брак. Но тогда с тем же правом и основанием можно и брак, и семейную жизнь объявить и называть явлением неестественным. И если всякое подвижничество называть неественным, то надо с тем же основанием считать неестественными все христианские добродетели, ибо все они требуют подвига и сдержанности: терпения, смирения, целомудрия, кротости, всепрощения.
Говорят: религиозная жизнь слагалась и слагается и в приходе; и приходы могут сделать то, что делали монастыри. Заметьте же еще один бесспорный и изумительный закон жизни, подтвержденный всей историей Церкви и доселе подтверждаемый: в тех общинах и церквах, в тех народностях, где процветало и процветает монашество, где мы видим напряженное стремление к иноческому подвигу, в то самое время процветала и процветает и приходская жизнь. И, наоборот, где не было и нет монашества, падала и падает жизнь прихода.
Монастыри – это как бы запасные водоемы живой воды религиозного воодушевления; они питают и увлажняют иссохшие пустыни духа мирской жизни, они дают живительную и спасительную влагу душам жаждущим. Посмотрите на племена, которые, по отсутствию в них духа подвижничества, не давали монастырей и монахов, – какие-либо абхазцы, осетины Кавказа, какие-либо инородцы Сибири: это жалкие племена; среди них не только нет приходской жизни, но и вообще религиозная жизнь проявляется едва заметно. Посмотрите на древние народности, некогда славные в истории веры и благочестия. Если пало среди них иночество – верный признак: там пала непременно и вообще жизнь духовная, религиозная и жизнь прихода. Таковы нынешние несториане, копты, армяне, таковы некоторые и православные народности, которых не станем называть ради любви: их православие, без монашества и подвижничества, – только в одном названии.
И слава, и благодарение Господу за то, что наш православный русский народ любит и чтит святое подвижничество, – ищет обителей, ищет святынь, жаждет поклониться святым местам, совершает обетные благочестивые паломничества. Среди тяжких испытаний жизни последних лет, среди этого беснующегося моря неверия, безнравственности и пороков, при виде ярящегося натиска всяких безбожных учений, при виде поднимающейся злобы всяких расколов и сект, когда горем и ужасом сжимается сердце, когда готово закрасться в душу отчаяние за светлое будущее нашего милого, бесконечно дорогого родного народа, среди тяжелых дум, среди горестных предчувствий – ты одна, несказанная и непостижимая, святая и сияющая любовь русского народа к аскетизму – к монашеству и монастырям, к богомолению и подвигу – ты одна светишь нам радостною надеждою на обновление и возрождение жизни, на великое ожидающее нашу родину будущее. Ибо оно, это обновление и возрождение – в силе жизни духа, а не в тех внешних реформах государственного и общественного строя, на которые теперь возлагают столько надежд: самое лучшее лекарство не поможет трупу… Ибо оно – в той боязни греха, как коренного зла, которую заповедует Спаситель в ныне слышанном евангельском чтении об исцелении расслабленного: не тело Господь ему исцелил, а душу, и прежде, чем повелел ему: «возьми... постель и ходи», Он изрек благостное слово: «чадо, отпускаются тебе греси твои» (Мк.2:9, 5). Ибо оно, начало жизни, обновление и возрождение, – в стремлении к вечности, в том чувстве и предощущении иного невидимого вечного мира, без коего жизнь человека недостойна и названия человеческой, в том стремлении, которое звучит у всех избранных душ, которое охватывало пророка Давида, повторено ныне святым апостолом в слышанном сегодня его слове: «в начале Ты, Господи, землю основал еси, и дела руку Твоею суть небеса. Та погибнут, Ты же пребывавши, и вся, якоже риза, обетшают, и яко одежду свиеши их, и изменятся: Ты же Тойжде еси, и лета Твоя не оскудеют» (Евр.1:10–13). Тогда при свете вечного, полно смысла и полно настоящей жизни все временное и земное, ибо получает свое надлежащее место и свое подлинное значение. Такую боязнь греха, такое памятование о вечности и проповедовали всегда русскому народу монастыри и подвижники.
И если жив дух народа, и если не оземленился он в помыслах, и если не осуетился он до конца и не стоит уже перед своею смертью, то живо в нем и стремление к подвигу ради высших и вечных начал и задач духа. Тогда запретите подвиг, уничтожьте монастыри, разорите обители, запретите посты, молитвы, хождения по святым местам: ничего не достигнете. Правда с неба воссияет, от земли приникнет. Велика истина и превозможет. Люди веры, люди духа найдут пути и средства к проявлению врожденного стремления к подвигу и к подвижничеству пред Богом, к исполнению заповеди Спасителя: «иже хощет по Мне ити, да отвержется себе» (Мк.8:34).
И что же выходит? Не противоестественное это влечение, напротив, самое глубокое и естественное; не насилие оно над духом, напротив, отрицание его и гонение против него есть величайшее насилие над живою душою, и подавление его в полном смысле и противоестественное, и противно слову Христову. Вот на Западе искажено в католичестве и совсем отвергнуто в плотском протестантстве, столь любезном для наших русских сектантов и поклонников плоти, начало подвига. Что же вышло? Один из сильнейших умов современности, сам, к сожалению, вовсе, можно сказать, не христианин, одним только умом постиг тайну силы каждой религии и, указывая ее в аскетизме, говорит: «С этой точки зрения католичество есть огромное злоупотребление христианством, а протестантство есть его полное отрицание». Прислушайтесь вы к тоске верующих протестантов; посмотрите, как льнут они к подвижникам, хоть издали, как тяготели они к отцу Иоанну Кронштадтскому; посмотрите, как они всеми силами в Америке, в Англии, в Германии стараются устроить нечто подобное нашим монастырям: и вы убедитесь в силе того начала подвига и самоотречения, которое защищал и оправдал жизнью святитель Григорий Палама.
В протестантстве для высших духовных лиц не требуется обетов подвига монашества. Но кто знает историю и жизнь этой оторвавшейся от древа Церкви усыхающей ветви, тот невольно поразится сравнением, которое сразу бросается в глаза: за истекшие четыреста лет со времени появления протестантства в Православии явилось среди архиереев, среди подвижников столько святых, столько людей, к которым верующие всегда шли за молитвою, за словом утешения и назидания, открывая им душу и совесть, отдавая свою жизнь, свою волю их руководительству, между тем в протестантстве буквально не было ничего подобного. Где там святые? Где пастыри душ? Где люди, привлекающие к себе совесть ближних? Кто о них слыхал? Что такое все эти немецкие супер-интенданты1, пасторы, пресвитеры, которых теперь в сектантстве хотят навязать и русскому народу заезжие заморские проповедники? Все это бездушные правители, мертвые проповедники мертвых слов, но не живые носители живых словес, говорящих и ответствующих вопрошающей совести. Укажите там лиц, подобных преподобному Сергию, или Серафиму Саровскому, или Затворнику Феофану, батюшке отцу Амвросию2, или отцу Иоанну3, укажите благодатных властителей душ и совестей! Их нет там, где нет подвига, и быть не может.
Это именно обстоятельство и лишает жизнь духовную в протестантстве и в сектах естественности и свободы, того самого, что они так ценят и к чему, по-видимому, стремятся.
Есть люди, от природы склонные к тихому пребыванию вне шума мирского, неспособные к житейской борьбе, чуждые жизни семьи, расположенные к молитве и созерцанию дел Божиих. Они идут в монашество. Естественно ли их отвращать от подвига? Есть люди, разбитые жизнью, потерпевшие кораблекрушение в житейском плавании; им жизнь мира не мила, они потеряли к ней вкус и склонность, они чувствуют себя там одинокими, у них опустились руки, упало сердце, погасло мужество. Они идут в монастырь и там находят для себя покой души и бодрость сил, воодушевление подвига, смысл и полноту жизни. Естественно ли и соответствует ли требованию любви закрывать им путь к такому подвигу?
Есть люди, всецело преданные Богу и Церкви, высокому религиозному служению. Они желают до конца и безраздельно отдаться служению Богу, они живут только религиозной идеей, они служат только Церкви. Естественно ли им запрещать такое целостное и безраздельное служение? Богоматерь, Иоанн Креститель, Иоанн Богослов, апостол Павел – можно ли было их принудить к браку и семье? Сам Спаситель, совершеннейший Человек, все восприявший человеческое от рождения и младенчества до голода, страданий и смерти, однако, не имел семьи, ибо семьей Его был весь род человеческий. И это не было нарушением законов естества.
И разве воины идут на битву с женами? И разве мало таких обстоятельств жизни, при которых, ради служения долгу, было бы прямо неестественным связывать себя обязанностями мирскими? Почему же в религиозном служении Высшему Началу надо насильно навязывать иной закон?
Здесь, напротив, часто господствует правило: кто может, тот должен совершить подвиг; «могий вместити, да вместит» (Мф.19:12). И для могущего вместить, очевидно, подвиг является естественным.
Еще возражают против подвижничества: подвижники – эгоисты; они заботятся только о своем спасении, а не о спасении других. О, оставь, злостный судия, оставь подвижников служить Богу, как они тебе не мешают служить ближним; по крайней мере, хоть не мешай ты им делать то, чего желает их совесть, то есть не суди подвижников… У них, как некогда у Христа и апостолов, своя семья, свое братство, своя священная дружина; у них тоже забота друг о друге, с тою разницею, что если в семье заботятся о своих кровных и следуют закону естества, то обители принимают, любят и успокаивают чужих людей, которых до того времени не знали и не видели. Это еще более высокая школа любви, чем семья и круг близких родных.
Подвижники, говорят, наконец, – это бесполезные и ненужные люди, если даже не вредные, это часто тунеядцы, живущие чужими жертвами… Да, если пользу измерять благами материальными, то это верно. Но кто ценит молитву пред Богом за грешный мир, кто ценит созидательное значение доброго примера чистоты, воздержания, терпения, исполнения добровольно воспринятого долга, смирения и готовности на помощь ближнему, постоянного духовно-молитвенного настроения, тот такого жестокого и жесткого слова не произнесет.
А что подвижники живут чужими жертвами, то ведь это, как мы много раз замечали, говорят исключительно те судьи, которые сами не давали на них ни одной копейки. Те же, что жертвовали и жертвуют, обыкновенно молчат и не судят. В таком случае, лучше и судьям сим не говорить, лучше умолкнуть.
Так падают и современные обвинения против подвижников, как падали под ударами слова святителя Григория Паламы нападки на иноков его времени. И мудро судил святитель Божий; он верно указал великую пользу иночества.
В истории Церкви Христовой всегда, во дни гонений и опасностей веры от врагов и еретиков, монашество давало бестрепетных и мужественных борцов за Церковь. Не связанные ничем, они свободно могли жертвовать собою в борьбе с гонителями и, действительно, нередко жертвовали и жизнью. Что несет нам будущее? Нет признаков, что оно несет благо и спокойствие для Церкви. Напротив, много признаков того, что Церковь ждут тяжкие испытания, что вера Православная от своих родных детей получит удары, и поношения, и лишение прав, что начнутся на нее гонения. И опять великую услугу ей окажут подвижники, люди, что ей всецело отдали и посвятили все свои силы. Они собирают, и хранят, и запасают теперь силы, которые выступят на дело борьбы за святыни веры. Войско, конечно, нужно только во время войны; войны же бывают редко… Но безумно то государство, которое не готовит войско во дни мира. Так и монашество.
Но помимо сказанного, изъять подвижничество из области веры и Церкви, это все равно, что изъять воодушевление, огонь ревности и увлечение из всякого дела. Чем выше дело, тем больше должно быть в нем такого воодушевления: немыслима без этой силы поэзия, мертва наука, невозможны изобретения, безжизненно слово, завянет общественная жизнь, угаснет всякая борьба и отлетит всякая победа. Отнимите подвижничество от религии, и из мира уйдет не только одушевляющая эту область сила, нет, уйдет источник всякого другого воодушевления, в какой бы области оно ни проявлялось – и сразу станет в мире так мертво, холодно и бесприютно! Подвиг – это цвет, это весна религиозной жизни, а без цветка нет и плода.
Только поклонением и служением плоти или сознательною враждою к Церкви, сознательным желанием нанести ей вред, или, наконец, злобной завистью к любви народа, что изливается на монастыри, можно объяснить современный поход против монашества и аскетизма. Плотским людям противен один вид монашества, ибо он мешает им заглушить голос совести, напоминает им, что они блудны и скотоподобны. Они и понять такого подвига не могут: плотской человек не приемлет того, что от Духа Божия, и не может разуметь; это для него – безумие (см. 1Кор.1:18). Что касается врагов Церкви, то им ясно, что монашество и любовь к нему народа – это несокрушимая опора и твердыня ненавистной им Церкви, это то, чего нет ни у какой секты, мечтающей заменить Православие и лишенной силы удовлетворить врожденную человеку жажду подвига. Стоит ли, наконец, даже говорить о завистниках? Они обычно твердят, что среди монахов много дурных людей. Пусть так. Но народ любит, и ищет, и находит не дурных монахов, а хороших. Но эти монахи, говорят далее, лицемерят и лицемерием обманывают простодушных богомольцев. Скажем и на это, что, когда богомолец увидит, что монах, которого он считал хорошим, оказался дурным, он поищет и найдет хорошего.
Что же, спросите вы, к чему эта речь о монашестве? И неужели всем нам идти на этот подвиг?
Речь о монашестве – ради памяти его защитника, святого Григория Паламы. Речь о монашестве – ради чести иноков, здесь подвизающихся, – и то, что не они сами об этом говорят, а говорит священник, сам не монах, имеет тем большее значение. Речь о монашестве – ради того, чтобы нам уважать этот великий, святой, нужнейший подвиг в Церкви, а с другой стороны, чтобы уразуметь, что подвижничество есть самое существо нравственной жизни христианина. И если монаху предписывается правилами не унижать мирского жития и не зазирать брака, как Богом благословенного, то тем более нам нет основания и извинения зазирать подвиг иноческий. Не всем, конечно, идти на такой подвиг: «могий вместити, да вместит» (Мф.19:12). Но всем обязательно почтение к тем, которые вместили, и поддержка их любовью, молитвою и сочувствием. Монашество только возглавие, завершение и совмещение всего христианского подвижничества. Но и всем христианам обязательны воодушевление веры, подвиг поста, умерщвление страстей, смирение, самоотречение; всем обязательно знать и помнить, что жизнь вовсе не есть веселый пир, беспечальное пребывание, нескончаемая утеха, нет, она есть подвиг труда и искупляющего страдания.
Без подвига нет жизни, без борьбы нет заслуг, без труда нет плода, без победы нет венца! Аминь.
Монастыри и служение народу
Благочестивая душа одного нашего русского поэта, при виде дождя, падающего с неба, при виде нив и полей, готовых к жатве, при представлении будущего богатого урожая хлеба, излилась однажды в трогательной молитве к Богу; поэт-мыслитель представляет себе при виде всего этого духовный голод нашего народа и просит Господа:
Поделиться книгой: