Всё, что необходимо для смерти

— Вы не понимаете, сэр! — горячим шёпотом выдохнул он ей в лицо. — Не понимаете — они зовут меня! — и мощным ударом в челюсть сбил женщину с ног.

Падая, она ударилась головой и уже не увидела, как штурман, фанатичный и торжественный, вышел в окно.

***

— Жива? — спросил совсем юный обеспокоенный голос.

— Жива. Дай сюда флягу, сержант. — Второй мужчина был явно старше и хладнокровнее.

— Господин подполковник, воды почти не осталось…

— Тогда дай мою флягу! — перебил сержанта подполковник.

В его голосе зазвенели нотки раздражения: он явно не привык, чтобы ему перечили.

В лицо Скади плеснули виски, и его терпкий запах мгновенно выдрал женщину из полузабытья. Рядом с ней присел мужчина без кителя, в расстёгнутой до середины груди рубашке. Отросшие волосы падали на его серые глаза, на тонких губах играла самоуверенная и обаятельная полуулыбка. Винтерсблад, герой Распада, командир воздушной пехоты. Офицер, так часто появлявшийся на страницах газет Бресии, неизменно в сопровождении плохих для бресийской армии новостей. Скади выхватила из кобуры револьвер и приставила его к шее мужчины, но тот лишь ухмыльнулся.

— Конечно, давай перестреляем друг друга, Скади Грин, это определённо поможет нам в сложившейся ситуации! Может быть, за мою голову император пожалует тебе орден. Посмертно. Знаешь, ведь и меня за голову лучшего бресийского разведчика господин председатель вниманием бы не обошёл! Но ты пока жива, как видишь. Предлагаю попробовать разобраться в этом дерьме вокруг нас, заключив временное перемирие, — Винтерсблад протянул ей руку, не обращая внимания на упирающийся в его сонную артерию револьвер.

Скади медлила.

— Да брось эти танцы с фланцами, убьёшь меня когда-нибудь потом. Сейчас всё равно ничего не выйдет, — офицер разжал вторую ладонь, и на живот Грин высыпались патроны из её же оружия. — Ну? — он всё ещё протягивал руку, и Скади ничего не оставалось, как пожать её, принимая временное перемирие.

— Как я здесь оказалась? — Грин огляделась: они находились в грузовом ангаре, её маленькая «Лита» была взята на борт дредноута.

— Твоя разведболонка скреблась и скулила под люком нашего грузового отсека, разве мы могли не впустить её?

— Ваши приборы работают?

— Нет, — равнодушно ответил Винтерсблад, — как и твои. Мы дрейфуем. Ты была одна на борту. Где твои люди? — он подошёл к «Лите», окинул взглядом выбитое стекло. — Это они сделали?

Скади несколько секунд молчала, соображая, как лучше охарактеризовать то, что произошло на борту её дирижабля, но, встретившись глазами с Винтерсбладом, вдруг поняла: он и так всё знает.

— Штурман, — наконец ответила она. — Второго пилота я отправила на планере. Не знаю, смог ли он выбраться…

— Он сказал что-нибудь перед тем, как прыгнуть? — Штурман? — в голосе Винтерсблада послышались нервные нотки, глаза настороженно заблестели. — Ты пыталась его удержать, и он тебя вырубил?

— Откуда ты знаешь?

Офицер долго молчал, пристально глядя на собеседницу, будто оценивая, стоит ей сообщать то, что он хотел сказать, или нет.

— Наш капитан, полковник Фрипп, сделал то же самое, — произнёс Винтерсблад и направился к выходу из грузового отсека.

Скади и сержант последовали за ним.

— В тот момент с ним был только я. И я не смог с ним справиться, — он обернулся к Грин и, мрачно усмехнувшись, указал на висок: под волосами виднелась наскоро залатанная рана. — Бормотал что-то бессвязное, словно был в дребезги пьян. И силён, как пятеро солдат. А глаза — безумные, сплошной зрачок.

Скади невольно поёжилась: два столь похожих случая не могли быть простым совпадением.

Винтерсблад открыл дверь в коридор, что вёл на палубы и в помещения команды, и остановился.

— А самое во всём этом неприятное то, — невозмутимо продолжил он, — что некоторые уверены: капитана за борт выбросил я.

Из-за его плеча Скади увидела толпившихся в узком коридоре солдат, которые смотрели на них поверх вскинутых в боевой готовности карабинов.

— Видимо, после обеда у нас по расписанию бунт, — флегматично заметил Винтерсблад. — Медина, и ты с ними? Вот уж не ожидал, что в твоём тихом омуте найдутся столь решительные черти!

Второй пилот Кирк Медина, совсем молодой, почти юноша, стоял в гуще вооружённых солдат. Не будь он таким смуглым, Скади заметила бы обжигающий румянец, заливший его гладко выбритые щёки. Он один из немногих не держал Винтерсблада на прицеле, и даже не достал револьвера из кобуры. Медина едва заметно переступил с ноги на ногу, из последних сил стараясь не опустить взгляд, и его смущение не укрылось от Винтерсблада.

— Или ты ещё не выбрал сторону? М-м, Кирк? Ты же не совсем идиот, чтобы идти против меня?

— Майор Медина возьмёт на себя командование цеппелином, — вмешался один из впередистоящих солдат, — мы больше не доверяем тебе, подполковник! Сначала ты убеждаешь нас, что капитан покончил с собой, потом берёшь на борт бресийского разведчика. Сдай оружие, подполковник! Давай-ка по-хорошему и без лишней крови.

Винтерсблад криво усмехнулся.

— Говорите, Медина теперь командует? Так пусть он и прикажет. Что мне твой старческий бубнёж, Хайнд. — Командир воздушной пехоты неспешно двинулся сквозь толпу к майору.

Солдаты напряглись, ружья повернулись за ним, словно флюгеры, не упуская русоволосой головы с прицела. К виску Скади прижалось дуло чьего-то револьвера. Винтерсблад остановился так близко к Медине, что соприкоснулись мыски их сапог.

— Ну что, майор, рискнёшь взять всё это дерьмо на себя?

Медина долго молчал, глядя из-под длинных пушистых ресниц куда-то мимо Винтерсблада. Его лоб покрыла испарина, руки в белых перчатках едва заметно дрожали. Наконец он протянул ладонь и произнёс, по-прежнему глядя сквозь собеседника:

— Подполковник Винтерсблад, вы обвиняетесь в измене Распаду и убийстве полковника Фриппа, прошу вас сдать оружие!

Винтерсблад устало усмехнулся.

— Да вы все сдохнете здесь, под командованием этого нежного мальчика с оленьими глазами! — он окинул взглядом вооружённую толпу.

Никто не шелохнулся: пальцы замерли на спусковых крючках, глаза не отрывались от командира пехоты, плечи и челюсти напряглись, словно люди не ждали от спокойного на вид подполковника ничего хорошего. Собравшиеся явно боялись Винтерсблада: его реакции и возможных действий. Но он лишь достал свой револьвер и положил его на протянутую ладонь в белой перчатке, а потом сомкнул пальцы в замок за головой.

— И ты, дамочка! — Хайнд легонько подпихнул Скади дулом. — Разберёмся с тобой, когда выберемся из этой срани.

— Не выберетесь.

— Заткнись, Винтерсблад! — огрызнулся Хайнд, подталкивая разоружённую Скади в его сторону. — Шевелитесь!

— Посмотри на их зрачки, Кирк! — едва слышно произнёс Винтерсблад, обходя второго пилота. — Не реагируют на свет, как и у Фриппа.

Скади была уже достаточно близко, чтобы тоже это услышать, и поняла, почему Винтерсблад так пристально смотрел ей в глаза во время разговора.

Их заперли в двух соседних камерах, служивших для перевозки пленных. По сути, это были обычные клетки, накрепко приваренные к стене.

— Почему они думают, что капитана убил ты?

— Мы не ладили, — подполковник сидел на полу спиной к Скади, привалившись к разделявшей их клетки решётке, и даже не удосужился обернуться.

— Я смотрю, с остальной командой ты тоже не очень ладил, раз никто из них не принял твою сторону.

— Они глупцы. И все погибнут, как Фрипп, — Винтерсблад глотнул из фляги, — хочешь? — предложил он Скади, но та проигнорировала.

— С чего такая уверенность?

— Их зрачки. Неестественно расширены и не реагируют на свет. А языки заплетаются, словно они пьяны. Я догадывался, что произойдёт нечто подобное.

— Перед тем, как спрыгнуть, мой штурман тоже вёл себя очень странно. Думаешь, это какой-то газ? Под нами могут быть действующие вулканы.

— Не знаю, — мужчина сделал ещё глоток виски, — может быть. Газ, ультра- или инфразвук. Что угодно.

— И ты даже не попытаешься спасти свою команду?

— Как можно спасти тех, кто этого не хочет? Но я надеюсь, что у Медины хватит ума выпустить нас, когда остальные начнут прыгать, — Винтерсблад поднялся на ноги. — Он, конечно, нежный мальчик, но не такой дурак, как остальные. Что? — мужчина повернулся к Скади. — Не надо смотреть на меня так, будто я их на казнь отправляю.

— А разве нет?

— Они сами сделали выбор!

— Но они твоя команда!

— И что? Это у вас там честь, братство, благородство и «Слава императору!» Жизнь за страну и его императорское величество. Романтика! Но ты не найдёшь ни одного солдата в ОНАР, кто бы воевал за Распад, председателя государственного совета или Совет. Тут каждый сам за себя. И за то, что им пообещал Совет или сам председатель, — Винтерсблад усмехнулся, цинично и горько. — Если в ком и осталось что-то светлое, так это в Медине, он тоже «в белых перчатках», как и ты. Да и то потому, что он не помнит Досману без войны. Для него существует только Распад, Бресия и Траолия между ними, его угораздило вырасти в первом, и он не выбирал свою сторону.

— А ты?

Офицер пронзительно глянул на Скади сквозь решётку.

— Как видишь.

— Вижу, что тебя боятся и ненавидят собственные солдаты. Но не думаю, что это было твоей целью, — холодно произнесла Скади, не отводя взгляда от сверлящих её серых глаз.

— Офицера успешнее и известнее меня, — совершенно спокойно начал мужчина, но Грин кожей ощутила, как воздух между ними вибрирует от его гнева, — не найдёшь не только в Распаде, но и во всей Досмане. На моём счету множество побед и ни одного проигранного сражения. Я могу позволить себе практически всё, что пожелаю, потому что сам председатель совета считает меня незаменимым бойцом своей армии. Всего этого я добился сам, с нуля, начав с добровольной службы в рабочих бригадах. И никого не интересовало, кем был мой отец! В то время как у вас всё определяет титул, происхождение и нужные связи. И одного взгляда на твой точёный, породистый профиль и орлиный нос достаточно, чтобы понять, какое место в обществе тебе уготовано! И если нелюбовь кучки идиотов — цена за шанс выбраться из выгребной ямы его императорского величества, что ж! Цена невысока.

— Раз уж у тебя есть всё необходимое для счастья, — строгая линия губ Скади презрительно изогнулась, — можешь пожелать не сдохнуть от голода и жажды, запертым в грязной клетке на своём же цеппелине!

На миг женщине показалось, что фляга, которую сжимал в руке Винтерсблад, полетит ей в голову. Но он не потерял самообладания. Лишь желваки заходили под двухдневной щетиной. А потом он вновь пригубил виски и как ни в чём не бывало улыбнулся своей самоуверенной и обаятельной улыбкой.

— На первый взгляд, мы слишком разные, Скади Грин. И я бы мог сказать, что тебе никогда меня не понять. Но ведь и ты тоже — лучшая. Пусть не во всей Досмане, но в бресийской разведке — точно. О тебе пишут в газетах. И я ни за что не поверю, что ты никогда к этому не стремилась. И ничем ради этого не жертвовала. Так что пропасть между нами не столь глубока, как тебе кажется. Но мне хотя бы хватает смелости быть честным с собой и не прятаться за фальшивые лозунги.

Несколько часов они провели в молчании. Скади сидела на краешке истёртого кожаного топчана, прислонившись плечом к решётке, скрестив на груди руки. Время от времени она задрёмывала, роняя отяжелевшую голову на грудь, но, вздрогнув, просыпалась.

Винтерсблад неподвижно сидел прямо на полу, привалившись спиной к разделяющей их клетки решётке. Сложно было понять, спит он или бодрствует.

Стояла невыносимая духота. Мучительно хотелось пить. Им принесли по железной кружке, воды в которых было меньше половины, и свою Скади уже давно выпила. Винтерсблад лишь сделал глоток, и теперь его кружка, ещё с водой, стояла на полу рядом с решёткой и, словно магнит, притягивала к себе взгляд Скади. Из-за этой жестянки, из-за того, что она не была пуста (и Скади это знала) пить хотелось ещё сильнее. Женщина развернулась так, чтобы чёртова посудина не попадала в её поле зрения. Но знание того, что она там есть, а в ней — вожделенная вода, никуда не исчезло.

Раздался характерный звук — кружку подняли, а потом вновь поставили на пол. «Наконец-то!» — подумала Скади, и обернулась, чтобы убедиться, что Винтерсблад допил свою воду. Мужчина сидел в прежней позе, но посудина перекочевала через решётку и теперь стояла в клетке Скади, и она могла поклясться, что уловила запах воды — прохладный и свежий.

— Пей, если хочешь, — небрежно бросил Винтерсблад, не оборачиваясь.

Скади не ответила. Она молча боролась с неистовой жаждой, но та в конце концов одержала верх. Женщина сделала пару глотков и вернула кружку с остатками воды на сторону Винтерсблада, он не обратил на это внимания.

— Что обо мне пишут? — неожиданно спросил он.

— Что? — не поняла Грин, замерев в полушаге от решётки.

— В ваших газетах. Что обо мне пишут?

— Как воздушная пехота ОНАР под твоим командованием разбивает наши войска, — неохотно ответила она.

— Обо мне. Не о воздушной пехоте, войсках или боях. Обо мне ваши газеты пишут?

Изящные брови женщины возмущённо взметнулись вверх. Это уже слишком! Что ж, ответит, как есть — сам напросился.

— Пишут. О том, что ты бесстрашный, хитрый и беспринципный. Отчаянно рисковый, чрезмерно везучий. Что тебе чуждо сострадание как к противнику, так и к своим солдатам. А ещё пишут, что у тебя проблемы с дисциплиной, полное отсутствие субординации. Пишут, что ты заносчивый и самовлюблённый говнюк, если честно. Но непобедимый. Пока.

Винтерсблад устало усмехнулся.

— Как я вижу, наши репортёры недалеки от истины? — с лёгким раздражением в голосе спросила Грин, и подполковник повернулся к ней, покачав головой.

— Нет. Всё гораздо хуже, Скади Грин.

От его пристального, внимательного взгляда ей стало не по себе, и он это заметил.

— О тебе тоже пишут. Да так хорошо, что тошно становится. И, видимо, не так уж и неправы — на своём игрушечном дирижаблике ты умудрилась загубить два наших дредноута, — Винтерсблад поднялся на ноги, вплотную подошёл к разделявшей их решётке, оставив расстояние между собой и Скади меньше шага.

— Думаю, вы справились с этим без меня, — пренебрежительно усмехнулась Скади.

— Боюсь, что ни твоё командование, ни император с этим не согласятся, — тихо сказал он, — особенно, если никто из нас не выживет, — уголок его губ дрогнул в едва заметной полуулыбке. — А пока лучше поспать, — закончил он как ни в чём не бывало.

Сложно сказать, сколько прошло времени, прежде чем звук открывающейся решётки выдернул Скади из полудрёмы. Перед открытой клеткой Винтерсблада стоял прямой, как струна, Медина. С бесстрастным лицом и взмокшим лбом он отдал честь, протянул на раскрытой ладони револьвер и отрапортовал:

— Подполковник Винтерсблад, с вас сняты все обвинения. Прошу принять на себя командование цеппелином!

Подполковник долго молчал, склонив голову на бок, глядя на Медину из-под отросшей чёлки холодным, непроницаемым взглядом.

— Сколько? — наконец спросил он.

— Мы недосчитались семерых, сэр. Их нигде нет. Всё обыскали.

Винтерсблад кивнул, поднялся и забрал свой пистолет.