Каждую весну, когда таял снег, наша речка выходила из берегов и заливала пойму. Благодаря этому в пониженных местах образовались небольшие озерки. А в озерках водилась рыба. В основном карась, мелкий окунь да плотва. Но встречались и щуки, и даже сомы. Как только сходил снежный покров, весь луг покрывался цветами. И это были отнюдь не подснежники. А крупные, почти как тюльпаны, темно-бордовые колокольчики. На несколько дней пойма превращалась в бордовый ковер.
Мои односельчане съезжались полюбоваться на это чудо. Каждый прихватывал с собой букетик колокольчиков. Но это не сильно портило картину, поскольку цветов было немерено, словно звезд на небе. Чтобы набрать букет, приходилось изрядно потрудиться. На машине, мотоцикле или даже на велосипеде проехать по заливному лугу не представлялось возможным, поскольку почва была сильно переувлажненная. Поэтому транспортные средства оставляли на возвышенности, надевали резиновые сапоги и спускались в пойму, проделывая путь туда-обратно по два-три километра. И все ради нескольких цветочков. Это стало настоящей традицией, знаменовавшей приход весны и пробуждение новой жизни после долгой зимней спячки. Влюбленные юноши дарили колокольчики своим девушкам, отцы семейств вручали букетики женам, а дети одаривали цветами мам и бабушек.
Когда земля подсыхала и колокольчики исчезали, чтобы вернуться будущей весной, луг покрывался высокой густой травой. И начинался пастбищный сезон. Стада коров из окрестных колхозов, совхозов и личных подворий заполняли пойму реки…
«Москвич» медленно пробирался сквозь высокий травостой по узкой грунтовой дорожке. Разгоняться было опасно, поскольку на дороге встречались довольно глубокие ямы. Наконец мы подъехали к речке и остановились над крутым обрывом. Всего в сотне метров от этого места располагался песчаный пляж. Но мы предпочитали купаться в менее приспособленных местах, поскольку банальное купание нас не интересовало. Мы занимались делом – таскали раков из нор. Это было довольно увлекательное занятие. Вначале пальцами ног прощупываешь крутой откос под водой и, когда находишь норку, ныряешь, запускаешь туда руку, а если в норке оказывается рак, хватаешь его за панцирь и тащишь. Но раки так просто не сдавались. Они оказывали сопротивление и хватали ловца за руку клешнями. Могли и до крови прокусить. Но это еще что. Бывали случаи, когда в норах оказывались речные змеи. Как правило, это были вполне безобидные водяные ужи. Но когда рука нащупывала в норке скользкую чешуйчатую тварь, было не до выяснения – ядовитая она или нет. В таких случаях незадачливый раколов с диким криком мгновенно вылетал на берег. И долго еще не решался войти в реку.
Пока мы охотились на раков, «Москвич» стоял в двух метрах от обрыва и с воды был совершенно не заметен. Вдруг нам послышалось громкое мычание и скрежет. Мычала явно не корова. Мы вылезли из воды и поднялись по откосу к машине. Открывшаяся картина повергла меня в состояние шока. Перед «Москвичом» стоял, низко склонив голову, огромный бык. Одним рогом бычара зацепил правое переднее крыло и пытался перевернуть автомобиль и сбросить с обрыва в реку. Глаза у бугая налились кровью, и он с остервенением раскачивал ненавистного «врага».
Выйдя из оцепенения, я схватил свои брюки, вытащил из кармана ключи и влез в машину с противоположной от быка стороны. Парни тоже пришли в себя и стали всячески отвлекать животное, нанося ему удары палками, швыряя в него камни и напрягая его слух дикими криками. Бык от такой наглости слегка опешил, на мгновение отпустил автомобиль и повернул голову в сторону моих друзей. В этот момент я наконец-то попал ключом в замок зажигания, завел двигатель и резко дернул с места.
Бык рванул за машиной, а Вовка с Митькой бежали за ним, пытаясь отвлечь его от погони криками и ударами палок. Но бугай больше не реагировал на внешние раздражители, он видел перед собой цель – ярко-красную, дразнящую, как мулета в руке тореадора, и не собирался сдаваться. Развить большую скорость и оторваться от погони у меня не получалось. Дорога изобиловала выбоинами, и ничего не стоило остаться без колес или даже перевернуться. Вовка с Митькой отстали и решили срезать путь через луг по высокой траве. А я продолжал петлять по узкой дорожке и следить в зеркало заднего вида за преследователем. Временами казалось, что бык отстает и я могу облегченно вздохнуть, но как только на дороге появлялась очередная рытвина и приходилось притормаживать, бычья морда приближалась к машине на расстояние вытянутой руки. Я даже слышал в открытое окно громкое дыхание животного и видел его наполненные кровью глазищи.
Дорога свернула резко вправо в объезд небольшого озера, отделенного от суши высокими густыми зарослями камыша… Вдруг из-за поворота навстречу мне выехал мотоцикл «Урал» с коляской. Из коляски торчали рыболовные снасти – две удочки и подсак. Чтобы избежать столкновения, я свернул немного вправо и чуть не застрял в высокой траве. Бык наверняка догнал бы меня и поднял «Москвич» на рога. Но моего преследователя, к счастью, задержал мотоциклист. Когда я освободил рыбаку проезд, он прибавил скорость, как вдруг из-за поворота на него вылетел одичавший от злости огромный бычара. Рыбак от неожиданности резко свернул в сторону, проломил просеку в камышовых зарослях и улетел вместе с мотоциклом в озеро. Бык на минуту отвлекся, с любопытством рассматривая, как мотоцикл погружается в воду, а незадачливый рыбак быстро уплывает к противоположному берегу. Я воспользовался паузой, вывернул наконец-то на дорогу и прибавил скорость. Бык заметил, что машина удаляется и возобновил погоню. Но он опоздал. «Москвич» уже преодолел узкую луговую тропу и выехал из поймы. Дорога стала и пошире, и ровнее. Здесь же меня дожидались Вовка с Митькой.
На этом наше удивительное приключение закончилось. Впереди меня ожидал «разбор полетов» с отцом. Правое переднее крыло было изрядно деформировано. Плюс заметная вмятина отпечаталась на правой передней двери. Про царапины я вообще молчу.
Отец, когда увидел машину, сразу протрезвел и первым делом спросил:
– С кем столкнулся? Жертв нет?
Я стал сбивчиво рассказывать про быка. Вовка с Митькой поддакивали, но отец не поверил ни одному нашему слову:
– Других участников аварии точно нет? Куда врезался, говори правду! – кричал он так, что было слышно на другом конце улицы. – Тоже мне «Тореадоры из Васюковки» нашлись! Сам брешешь и дружков подговорил! Иди с глаз моих! И больше близко не подходи к машине!
В это время к колодцу за водой подошел дядя Коля. Он внимательно послушал мои оправдания и обратился к отцу:
– Петя, а я верю Саньке. Такое придумать сложно. Да и свидетели есть.
– Тоже мне свидетели. Подельники, а не свидетели. Сочинили сказку про серого бычка, – не унимался батя.
– Рыжего, – тихо сказал Вовка Пащенко.
– Кого «рыжего»? – переспросил удивленно отец.
– Бык не серый, а рыжий был, – уточнил Вовка…
Тут снова в разговор включился Николай Степанович:
– А ты, Петя, съезди с ребятами на луг, на месте все и выяснится.
Отец к тому моменту уже немного поостыл и прислушался к совету ветерана.
– Заодно вещи свои заберем, – заметил Митька. – А то мы в одних трусах убежали.
На лугу, недалеко от места, где к нам привязался бык, паслось стадо коров. Среди буренок мы заметили нашего вражину – здорового рыжего быка, которого плетью хлестал по широким бокам пастух. Бычара недовольно мычал, но сопротивления не оказывал. Отец переговорил с пастухом и выяснил, что бык действительно отбился от стада и нашелся он у того самого озерка, в которое улетел рыбак с мотоциклом. Батя даже повеселел немного, когда услышал историю про мотоциклиста. Наверное, резонно посчитал, что мы еще легко отделались.
Вот так все и выяснилось. Отец отругал пастуха за разгильдяйство, а тот оправдывался, мол, работает один, напарник запил. И ему трудно уследить за всем стадом. Да и никогда такого не бывало, бык вполне мирный, ничего подобного за ним раньше не замечалось. Теперь будет в стойле, гад такой, стоять.
А Вовка Пащенко возьми, да и ляпни:
– Это все потому, что машина ярко-красная. Вот бык и возбудился.
Отец бросил на Вовку такой испепеляющий взгляд, что тот даже присел от страха. А нечего моему бате на «больной мозоль» наступать. Он ведь мечтал о белоснежных «Жигулях», а получил то, что получил.
Эта история случилась, когда я только закончил десятый класс. Впереди предстояли школьные выпускные экзамены и вступительные в институт. А потом началась студенческая жизнь. Это были веселые и счастливые годы беззаботной юности. Родной дом я навещал все реже и реже. Родители иногда приезжали ко мне в общежитие на том самом красном «Москвиче» – привозили продукты и делились последними новостями о жизни в селе. В один из таких приездов я узнал, что умерла жена Николая Никитовича и что похоронили ее на нашем сельском кладбище.
После смерти единственной и ненаглядной своей Любаши дядя Коля переехал на постоянное место жительства в родительский дом, а в белгородской квартире поселился его племянник с семьей. А еще Николай Никитович вернул свою родовую фамилию – Нечестный. Пришлось несколько месяцев обивать пороги различных инстанций, но для него это был принципиальный вопрос. В паспортном столе милиции его пытались отговорить от этой затеи. Зачем, мол, вам в вашем возрасте эти трудности, ведь придется менять не только паспорт, а все документы по пенсии и инвалидности и все, что касается ветеранских льгот. На что он неизменно отвечал: «Майор Лиховцев умер вместе с Любашей».
***
Студенческие годы часто называют самым счастливым периодом жизни. И не напрасно. Когда еще можно совершать безрассудные поступки, не задумываясь о последствиях. С одной стороны, ты уже взрослый, самостоятельный и вполне дееспособный человек, свободный от родительской опеки, а с другой – все еще большой ребенок, не обремененный заботой о семье, детях, не озабоченный бесконечным бегом по кругу в погоне за денежными знаками и очередной ступенькой в карьерной лестнице.
Но все хорошее когда-нибудь заканчивается. Вот и моя студенческая вольница вышла на финишную прямую. Позади остались четыре года учебы и веселой беззаботной жизни. Впереди преддипломная практика, госэкзамены и защита диплома.
Перед отъездом на практику я навестил родителей. От автобусной остановки, расположенной в центре села, шел пешком. Еще издалека обратил внимание, что рядом с нашим домом, на лавочке у колодца, низко склоняя голову и опираясь на трость, сидит сгорбленный старик. Погода в тот день выдалась жаркая и солнечная, что совсем не редкость в конце июля. Несмотря на летний зной, одет он был по-осеннему – в серый потертый плащ-болонья, застегнутый на все пуговицы, и черные шерстяные брюки, заправленные в смятые гармошкой кирзовые сапоги. Редкие седые волосы на непокрытой голове спутались в грязные засаленные колтуны.
Когда я подошел к колодцу и поздоровался, старец медленно поднял голову и посмотрел на меня проницательным взглядом. На изрезанном глубокими морщинами, сером от пыли лице только глаза оставались последним островком безвозвратно ушедшей молодости. Именно глаза помогли мне распознать в этом сморщенном, до крайности истощенном старике моего Героя. После довольно длительной паузы дядя Коля наконец-то ответил на мое приветствие:
– Ну здравствуй, Санька. Давно не виделись, сразу и не узнал тебя. Что ж ты совсем родные места позабыл? Не хорошо. Родителей надо почаще навещать, пока есть такая возможность.
Я хотел было сказать, что тоже не сразу его узнал, но вовремя остановился. А Николай Никитович спросил:
– Надолго приехал?
– Нет, только на пару дней, а потом уезжаю на практику. Преддипломную.
– Значит, отучился уже. Без пяти минут инженер. А скажи-ка мне на милость, инженер, как определить вероятность события? – дядя Коля заметил, что я не могу вспомнить правильный ответ, и его рот растянулся в широкой улыбке, предательски оголив редкие, желтые от табака зубы.
– Что, не знаешь ответ? Чему вас только в институтах учат, – язвительно заметил мой «экзаменатор».
– Так мы теорию вероятности еще на втором курсе проходили, забылось уже, – попытался оправдаться я.
Но Николая Никитовича такое оправдание не устроило.
– «Забылось», говоришь. Значит, память у тебя девичья. Вот я старый уже, а все помню. Слушай и запоминай: вероятность любого события – это отношение количества благоприятных событий к количеству всех возможных событий. Так-то, – он весело смотрел на меня и улыбался во весь свой щербатый рот.
Присесть бы мне с ним рядом на лавочку да поговорить по душам. Он наверняка ждал этого, а я тогда не понял. Молодой был. А молодости свойственен эгоизм. Только бросил дежурную фразу, мол, тороплюсь, родители заждались, позже поговорим.
Он медленно кивнул мне в ответ, склонил голову к коленям и закрыл глаза.
***
Это была наша последняя встреча. Через полгода, вернувшись с практики, я узнал, что мой Герой умер. О том, как он жил после смерти своей единственной и ненаглядной Любаши, я узнал от тети Шуры, жены дяди Паши – родного брата моего отца. Вот что она рассказала:
– Поначалу Николай еще держался, ездил в райцентр – менял фамилию и документы, часто бывал на кладбище, убирал могилку Любаши от сорняков и каждый раз приносил ей свежие цветы. Но потом тоска одолела, крепко выпивать стал, а выпивку папиросами «закусывал». Из дома выходил редко, только в сельмаг – за выпивкой, куревом да нехитрой закуской. Пенсия у него была хорошая, ветеранская – на водку и папиросы вполне хватало. По пути от магазина до дома делал остановки. Сядет на лавочку, хлебнет из бутылки, перекурит и дальше путь держит. Пока до дома доберется, еле на ногах держится. Исхудал, кожа да кости. Постарел на глазах – зубы выпадать стали. Соседи пытались помогать ему. Бабы продукты приносили, одежду стирали, когда он позволял. Мужики дровами да углем обеспечивали. Только он не охотно помощь принимал, ругался даже. Мол, не лезьте ко мне, как хочу, так и живу. А помру, так скорее с Любашей встречусь.
– А как же родственники? Он ведь им квартиру оставил, да и дом им по наследству достанется, – спросил я тетю Шуру.
– А что родственники? Нужен он им больно. Самый близкий у него племянник, Васька Нечестный. С белгородской квартирой Ваське не удалось махинацию провернуть. Как Николай помер, их и выселили. Квартира-то не кооперативная, а государственная была. А вот дом Ваське достанется, как только он в наследство вступит.
– А про награды военные Николай Никитович не упоминал?
– Как же не упоминал. Сказал, что Васька все его ордена и медали вместе с кителем какому-то барыге за двести рублей продал. А ему ни копейки не дал. Только пообещал: «Когда помрешь, я вам, дядя, вместе с тетей Любой памятник гранитный поставлю. Такой, что все село обзавидуется». А сам даже на похороны не явился. Соседи скинулись, кто сколько мог, похоронили да помянули как положено.
– А как Николай Никитович умер? – спросил я тетю Шуру и заметил, как ее глаза наполняются слезами. Промокнув слезы краем платка, она тяжело вздохнула и сказала:
– Не заслужил он такую смерть. Ведь Герой войны. Боевой летчик. Таких с воинскими почестями хоронят. А Николай заснул пьяный, да и замерз насмерть. В конце ноября это было. Пошел он как обычно в сельмаг, купил водки да папирос, а на обратном пути присел на лавочку, приложился к бутылке, захмелел и уснул. А ночь выдалась морозной. Да еще и метель поднялась. Дело вечером было. Тьма кромешная. Редкие прохожие даже не замечали спящего на лавочке старика. А может, кто и приметил, да поспешил пройти мимо – кому охота с пьяным дедом возиться. Скорей домой – к теплому очагу. Только наутро прохожие обнаружили окоченевший труп.
***
В следующий раз я навестил родителей только в конце апреля. И так получилось, что день моего приезда совпал с родительской субботой – Радоницей. В этот день традиционно поминают усопших родных и близких. Я вместе с родителями поехал на наше сельское кладбище. Сначала мы посетили могилы моих дедушек и бабушек, а потом я решил найти могилку моего Героя. Мама подсказала мне примерное направление. Долго я бродил по кладбищу, пока случайно не обратил внимание на два заросших сорняками холмика с железными ржавыми крестами. Вокруг все могилки были ухоженными, с окрашенными оградками и свежими цветами у памятников. И только эти два холмика с жуткими крестами резко диссонировали с окружением. Я подошел поближе и посмотрел на едва сохранившиеся надписи, выбитые на стальных табличках, приваренных к крестам. «Лиховцева Л. В.» и «Нечестный Н. Н.». И все. Даже даты рождения и смерти не указаны. Глотая от обиды слезы, я вырвал все сорняки на могилках моего Героя и его Любаши и пошел к родителям, которые давно ждали меня у машины. Почти у самого выхода – на центральной аллее кладбища рядом с небольшой часовней – я обратил внимание на величественный обелиск из черного гранита. По периметру памятник ограждала массивная цепь с якорями по углам. Обелиск утопал в цветах и венках. На лицевой стороне памятника я увидел искусно выгравированный портрет, с которого на меня смотрел не кто иной, как Пустовой Филипп Андреевич, что подтверждала и надпись под портретом. А ниже я прочел эпитафию, выбитую золотыми буквами:
«Теперь нет боли старых ран,
Спокойно спи, наш ветеран».
Вот такой получился «квадрат разности». Или «разность квадратов»…
***
Вместо эпилога
С тех пор прошло тридцать пять лет. И вот, в один прекрасный день, а именно 11 февраля 2022 года мы с женой, десятилетним внуком и восьмилетней внучкой посетили музейный комплекс «Дорога памяти. 1418 шагов к Победе», расположенный на сорок третьем километре трассы Москва – Минск в Московской области, в военно-патриотическом парке «Патриот». Музейный комплекс «1418 шагов» раскинулся полукольцом вокруг Главного Храма Вооруженных сил России, практически заключив его в свои объятья.
На самом деле, был обычный февральский день. Холодный и ветреный. Ветер просто пронизывал до костей, и посещение музея стало своего рода спасением от погодных неприятностей.
Но что же такого прекрасного случилось со мной 11 февраля 2022 года?
Дело в том, что в этот день я встретился со своим Героем. Мы не просто встретились. Гвардии майор Николай Никитович Лиховцев, дядя Коля сопровождал меня все 1418 шагов, 1418 дней Великой Отечественной войны.
Он смотрел на меня со стены, на которой отображалась Галерея памяти с портретами миллионов ветеранов ВОВ. Портреты постоянно менялись, и только мой Герой неизменно присутствовал рядом со мной. Молодой и красивый, с волевыми чертами лица, в военной форме с петлицами лейтенанта. Видимо, фотография была сделана в самом начале войны, во всяком случае, до 1943 года, когда вместо петлиц в Советской Армии впервые появились погоны. Признаюсь, если бы мне показали этот портрет раньше, я бы ни за что не узнал в этом красавце-офицере моего Героя. Только не по годам мудрый взгляд придирчивых глаз был все тот же.
А помог мне повстречать моего Героя внук Витя. Как только мы вошли в первый зал музея, он подбежал к мультимедийному экрану и набрал на клавиатуре фамилию, имя, отчество. Тут же на экране появился портрет Демьяна Антоновича, моего деда и Витюшкиного прапрадеда. Эту фотографию я хорошо помнил. Она висела в рамке на стене в прихожей над диваном, на котором я спал в школьные годы. Это было последнее прижизненное фото дедушки и бабушки. Именно с этой фотографии художник нарисовал портреты на черном гранитном обелиске, который установлен на их могилке.
И тут меня посетила мысль: «А что если попробовать найти моего Героя». Я набрал на сенсорной клавиатуре «Лиховцев Николай Никитович». И вот он смотрит на меня своим проницательным взглядом и, кажется, вот-вот улыбнется и спросит: «А скажи-ка мне, Санька, чему равен квадрат разности?»
Я медленно шел вдоль Галереи памяти, переходя из зала в зал. Но как только я останавливался и внимательно всматривался в пробегающие по стене портреты ветеранов Великой Отечественной, мой взгляд тут же встречался с взглядом моего Героя – гвардии майора Лиховцева, Николая Никитовича Нечестного. Моего дяди Коли…