Помоги проекту - поделись книгой:
Стивен Хикс
Объясняя постмодернизм
Copyright © Stephen R. С. Hicks, 2004, 2011
© Шувалова А. С, перевод на русский язык, 2021
© Издание на русском языке, оформление. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2021
Предисловие к русскому переводу
Постмодернизм был самым активным интеллектуальным движением переходной эпохи начиная с 1970-х годов XX века до начала XXI-го. Эта книга вносит вклад в изучение критической интеллектуальной истории и развития постмодернизма в Германии, Франции и, в последнее время, в Соединенных Штатах.
Культурная жизнь России всегда отличалась оживленными интеллектуальными поисками и дискуссиями. Но в то время, когда постмодернизм зарождался и расцветал на Западе, русская культура находилась под давлением авторитарно навязанной интеллектуально монолитной идеологии. Тем не менее на глазах одного поколения, пережившего крах коммунистической теории и практики, возродилась атмосфера оживленной дискуссии, в которой свободно рассматривались и активно обсуждались основные направления философской мысли.
Поэтому неудивительно, что постмодернизм должен был занять важное место в этом обсуждении. Тем не менее неудивительно также и то, что постмодернистская критика проекта Просвещения – характерные для Просвещения принципы фундаментального реализма, рациональности, индивидуализма и либерализма были подвержены резкой критике со стороны ведущих мыслителей постмодернизма, – эта критика сама, в свою очередь, стала предметом критического анализа.
Почему скептические и релятивистские аргументы имеют такую силу в широких слоях современного интеллектуального мира? Почему они имеют большое значение в гуманитарных областях знания, но не в естественных науках? Почему многие сторонники левых политических взглядов – те же левые, которые традиционно выступали за разум, науку, всеобщее равенство и оптимизм, – во второй половине XX века обратились к темам антиразума, антинауки, двойных стандартов и цинизма?
В предыдущем поколении постмодернизм был не более чем
«Hey! Но! Western Civ has got to go!» («Западная цивилизация должна уйти») была протестной речовкой во многих западных университетах в 1980-х и 1990-х годах. В 2000-х и 2010-х люди с университетским образованием стали все чаще занимать влиятельные и руководящие должности. Духовные наследники Фуко усвоили его уроки, стали взрослыми и были решительно настроены на то, чтобы перевернуть общество, которое они считали глубоко репрессивным, расистским, сексистским, империалистическим и в целом деструктивным и саморазрушительным.
Но мы, наследники Просвещения, напротив, считаем, что мы унаследовали и вносим свой вклад в блестящую культуру науки, технологии, богатства и доброжелательности, хотя и она не лишена самокритики, внутренних противоречий и пространства для дальнейшего развития.
В то же время мы также слышим голоса, осуждающие как оптимистический модернизм, так и вечно недовольный постмодернизм и призывающие нас вернуться в досовременную эру традиций, стабильности, иерархии и послушного выполнения предписанных обществом ролей.
Так как же нам разобраться в невероятном многообразии противоположных течений современной культуры?
Книга «Объясняя постмодернизм» была впервые издана на английском языке в США издательством Scholargy Publishing в 2004 году. Впоследствии книга была переведена на шведский, португальский, испанский, польский, эстонский, сербохорватский, арабский языки, иврит и фарси.
Расширенное издание было опубликовано издательством Ockham’s Razor Publishing в 2011 году, вместе с выпусками аудио- и электронной книги.
Я хотел бы выразить глубокую благодарность команде издательства «РИПОЛ классик» за упорный труд, пристальное внимание и профессионализм в подготовке этого русского издания. Эта книга была написана в 1999-2000 годах, и я счастлив, что спустя годы данное издание позволит новому поколению российских исследователей с ней познакомиться.
Благодарности
Это расширенное издание дает мне возможность выразить благодарность внешним рецензентам первого издания: профессору Кертису Хэнкоку в The Review of Metaphysics, профессору Гэри Джейсону в Liberty, профессору Маркусу Верхаг в The Independent Review, доктору Дэвиду Гордону в The Mises Review, профессору Максу Хокатту в The Journal of Ayn Rand Studies и профессору Стивену М. Сандерсу в
Рокфордский колледж и центр The Objectivist предоставили мне академический отпуск на 1999/2000 учебный год. Обоим организациям я благодарен за время на размышление и научную работу, за которое я успел завершить первый вариант этой книги.
Я благодарен Майклу Ньюберри, Крису Скиабарра, Роберту Кэмпбеллу, Уильяму Томасу, Джеймсу Эби, Джону Рейсу и Фреду Седдону за полезные отзывы о различных частях рукописи.
Спасибо Ане Хартлеб за трудолюбие, тщательную проверку ссылок и корректуру первой редакции рукописи.
Дэвид Келли был моим коллегой и другом на протяжении многих лет. Его поддержка и комментарии на всех этапах написания книги очень много значили для меня.
Я также благодарю Роджера Донвея за приятные беседы на самые разные темы по выходным, когда в университете нам никто не мешал. Я признателен ему за внимательное чтение рукописи и за его мягкие, но настойчивые рекомендации, без которых в этой книге было бы намного меньше сносок.
И наконец, спасибо Кристоферу Воану за оригинальное оформление этого расширенного издания.
Глава 1. Что такое постмодернизм?
Авангард постмодерна
По всем признакам мы вступили в новую интеллектуальную эру. Мы живем во время постмодерна. Ведущие мыслители говорят нам, что модернизм умер и настает революционная эпоха, свободная от гнетущих оков прошлого, но в то же время беспокойная из-за ожиданий будущего. Даже оппоненты постмодернизма, с разочарованием наблюдающие смену интеллектуальной парадигмы, отдают должное этому новому прорыву. В мире мысли произошла смена караула.
Имена мыслителей из авангарда постмодерна сейчас хорошо известны: Мишель Фуко, Жак Деррида, Жан-Франсуа Лиотар и Ричард Рорти. Они определяют стратегию – задают направление движения и обеспечивают его самым убедительным инструментарием. К авангарду приникают другие известные и зачастую скандальные фигуры: Стенли Фиш и Фрэнк Лентриккья в литературной и правовой критике, Катарин Маккинон и Андреа Дворкин в феминистской правовой критике, Жак Лакан в психологии, Роберт Вентури и Андреас Хюссен в архитектурной критике и Люс Иригаре в критике науки.
Члены этой элитной группы задают повестку дня и тон для интеллектуального мира постмодерна.
Мишель Фуко определил основные цели: «Все мои исследования направлены на борьбу с идеей универсальной необходимости существования человека»[1]. Такая необходимость должна быть отметена в сторону как груз прошлого: «Бесполезно говорить в защиту или против идей Разума, Истины и Знания»[2].
Ричард Рорти развернул эту тему, объяснив, что постмодернизм не претендует на истинность или новое знание. Подобные претензии противоречили бы сами себе, а потому постмодернисты должны пользоваться языком с «иронией».
«Трудность, предстающая перед таким философом, который, как и я, симпатизирует этому предположению [например, Фуко. – Авт.], – перед тем, кто считает себя союзником поэта, а не физика, – состоит в том, чтобы избежать намека на то, что это предположение что-то верно схватывает, что мой способ философствования соответствует тому, каковы вещи на самом деле. Ибо разговор о соответствии снова возвращает нас прямо к представлению, от которого хотят отделаться философы моего направления, к представлению, что мир или самость обладают имманентной природой»[3].
Если не существует мира или своего «я», которые нужно постичь и определить границы, то в чем цель мысли или действия? После того как мы деконструировали разум, истину и идею соответствия мышления и реальности, а затем отложили их в сторону – «разум», пишет Фуко, это «предельный язык безумия»[4], – не остается ничего, что могло бы направлять и сдерживать наши мысли и чувства. И потому мы можем делать или говорить все что нам вздумается. Деконструкция, с облегчением признается Стэнли Фиш, «избавляет меня от обязательства быть правым и требует только, чтобы я был интересным».[5]
Однако многие постмодернисты более склонны к политической активности, чем к эстетической игре. Многие отвергают разум, истину и реальность, так как верят, что во имя разума, истины и реальности западная цивилизация несла господство, притеснение и уничтожение. «Разум и власть тождественны и едины», – утверждает Жан-Франсуа Лиотар. Они одинаково олицетворяют собой и порождают «тюрьмы, запреты, социальный отбор и общественное благо»[6].
И тогда постмодернизм становится активистской стратегией против коалиции разума и власти. Постмодернизм, объясняет Фрэнк Лентриккья, «не стремится найти основания и условия истины, но использует власть для социальных преобразований». Задача преподавателей постмодерна в том, чтобы научить студентов «идентифицировать и противостоять политическим ужасам своего времени»[7].
Эти ужасы, в представлении постмодернистов, наиболее распространены на Западе, так как именно в западной цивилизации разум и власть прошли наибольший путь развития. Но виновники и жертвы этих ужасов находятся по разные стороны баррикад. Мужчины, белые и богатые держат плеть власти в своих руках и жестоко употребляют ее против женщин, расовых меньшинств и бедняков.
Конфликт мужчин и женщин безжалостен. «Нормальный половой акт, – пишет Дворкин, – воспринимается нормальным мужчиной как акт вторжения и овладения, совершаемый в хищнической форме». Такой взгляд на сексуальную психологию мужчин соотносится и подтверждается сексуальным опытом женщин:
«Женщина была собственностью мужчин как жена, проститутка, сексуальная и репродуктивная прислуга. Быть любовницей или собственностью – это по-прежнему, в сущности, разнозначный опыт в жизни женщины. Он владеет тобой, он трахает тебя. Половой акт выражает характер владения: он владеет тобой изнутри»[8].
Дворкин и ее коллега, Катарин Маккинон, выступают за введение обоснованной на базе постмодерна цензуры на порнографию. Наша социальная реальность сконструирована языком, который мы используем, а порнография – одна из форм языка, вынуждающая женщин подчиниться насильственной и доминирующей реальности. А потому порнография – это не свобода выражения, а политическая дискриминация.[9]
Насилию также подвержены бедные со стороны богатых и развивающиеся страны со стороны капиталистических. В качестве яркого примера Лиотар предлагает нам рассмотреть американское нападение на Ирак в 90-х. Несмотря на американскую пропаганду, считает Лиотар, фактически Саддам Хусейн является жертвой и голосом жертв американского империализма во всем мире.
«Саддам Хусейн – это продукт западных отделений крупных государственных корпораций, так же как Гитлер, Муссолини и Франко были рождены „миром“, навязанным их странам победителями в Первой мировой войне. Саддам является таким продуктом в еще более чудовищной и циничной форме. Но диктатура в Ираке, как и в других странах, продолжается в силу того, что антиномии капиталистической системы переносятся в побежденные, менее развитые или просто менее стойкие государства»[10].
Однако в капиталистических государствах угнетенный статус женщин, бедных, расовых и прочих меньшинств почти всегда завуалирован. Риторика о попытках похоронить грехи прошлого, о прогрессе и демократии, о свободе и равенстве перед законом – все эти корыстные доводы служат только для того, чтобы замаскировать жестокость капитализма. Не часто мы можем заглянуть в его скрытую сущность. Для этого Фуко предлагает нам обратить взгляд на тюрьму.
«Тюрьма – единственное место, где сила проявляет себя в обнаженной и наиболее чрезмерной форме и где дисциплинарная власть узаконена как технология морального принуждения… В тюрьме завораживает то, что в ней власть в кои-то веки не прячется и не маскируется; она разоблачает себя как тиранию, отточенную до мельчайших деталей; она цинична, но в то же время безупречна и абсолютно законна в силу того, что практика тюрьмы может быть вписана в дискурс морали. В результате жестокая тирания машины правосудия предстает невозмутимым преобладанием Добра над Злом, порядка над анархией»[11].
Наконец, в качестве вдохновляющего и философского источника постмодернизма, соединяющего абстрактные и инструментальные понятия лингвистики и эпистемологии, Жак Деррида называет философию марксизма:
«Смысл и интерес деконструкции – по крайней мере, я так всегда считал – целиком связан со стремлением, так сказать, радикализировать определенное направление марксизма, руководствуясь неким духом марксизма»[12].
Модерн и постмодерн
Любое интеллектуальное движение определяется его фундаментальными философскими предпосылками. Эти предпосылки постулируют, что есть реальное, что значит быть человеком, каковы ценности и как приобретается знание. То есть любое интеллектуальное движение обладает метафизикой, представлением о человеческой природе и ценностях, и эпистемологией.
Постмодернизм часто объявляет себя антифилософским движением, подразумевая, что он отвергает многое из того, что философия традиционно предлагает на выбор. И все же любое утверждение или действие, включая составление постмодернистского описания чего-либо, предполагает как минимум неявное представление о реальности и ценностях. Несмотря на формальное неприятие некоторых версий абстрактного, универсального, неизменного и точного, постмодернизм предлагает связанный набор предпосылок, внутри которых мы мыслим и действуем.
Абстрагируясь от вышеприведенных цитат, можно сделать следующее заключение. В
Термин «пост-модерн» указывает на то, что это движение исторически и философски противопоставлено модерну. Понимание того, чему противопоставляет себя движение, что оно оставляет позади, поможет сформулировать определение постмодернизма. Современный мир – мир модерности – существовал несколько веков, и за эти несколько столетий у нас сложилась ясная картина того, что такое модернизм.
Модернизм и Просвещение
В философии основы модернизма заложены фундаментальными исследованиями трех философов: Фрэнсиса Бэкона (1561-1626) и Рене Декарта (1596-1650), благодаря их вкладу в эпистемологию, и более всесторонне – Джоном Локком (1632-1704), благодаря его влиянию на все аспекты философии.
Бэкон, Декарт и Локк принадлежат модерну в силу их философского натурализма, глубокой убежденности в силе разума и индивидуализма, особенно в случае Локка. Мыслители Нового времени начинают с природы вместо того, чтобы начинать с какой-то формы сверхъестественного, что было характерной точкой отсчета для премодерновой, средневековой философии. Философы модерна настаивают на том, что человек познает природу с помощью разума и восприятия, в отличие от премодерного полагания на традиции, веру и мистицизм. Мыслители эпохи модерна подчеркивают независимость человека и его способность самому формировать собственный характер, в отличие от домодернового упора на служение и первородный грех. Философы модерна уделяют особое внимание личности, считая личность единицей реальности и мерой ценности, а индивидуальный разум – суверенным и неограниченным, тогда как для средневекового мыслителя важна феодальная подчиненность индивида высшим политическим, социальным или религиозным контекстам и авторитетам[13].
Таблица 1.1. Характерные черты домодерности и модерна
Философия модерна сформировалась в эпоху Просвещения. Философы Просвещения были в праве считать себя радикалами. Домодерновая средневековая картина мира и современное мировосприятие, сложившееся в эпоху Просвещения, были согласованными, всесторонними и абсолютно противоположными описаниями реальности и места человека в ней. Средневековое мышление доминировало в Западной Европе тысячу лет, примерно с 400 до 1400 года н. э. За многовековой переходный период мыслители Возрождения, с непреднамеренной помощью ключевых деятелей Реформации, подорвали средневековое мировосприятие и проложили путь революционерам XVII и XVIII веков. К XVIII веку домодерновая философия Средневековья была окончательно дискредитирована, и философы спешили преобразовать общество на основе новой, современной мысли.
Философы модерна расходились между собой по многим вопросам, но их согласие по основным вопросам перевешивало их споры. Например, воззрения Декарта на разум принадлежат традиции рационализма, тогда как Бэкон и Локк – эмпиристы, что делает их родоначальниками конкурирующих школ. Но для всех трех фундаментальным является ведущее положение разума как объективной и рациональной сущности – в противоположность вере, мистицизму и интеллектуальной преемственности предшествующих веков. Как только разуму присуждается почетное место, это открывает дорогу всему проекту Просвещения.
Если мы подчеркиваем, что разум – это способность индивида, индивидуализм становится главной темой в этике.
Если мы полагаем, что разум – это способность познания природы, тогда систематически применяемая эпистемология дает науку. Мыслители Просвещения заложили основы главных направлений науки. В математике Исаак Ньютон и Готфрид Лейбниц независимо изобрели систему исчисления, Ньютон предложил свою версию в 1666 году, а Лейбниц опубликовал свою в 1675-м. Наиболее монументальная публикация в истории современной физики,
Таким образом, индивидуализм и наука являются результатом эпистемологии разума. Систематически практикуемые, вместе они приведут к грандиозным последствиям.
Индивидуализм в политике ведет к либеральной демократии. Либерализм – это принцип личной свободы, а демократия – это принцип децентрализации политической власти и ее передачи сообществу индивидов. По мере укрепления индивидуализма в мире феодализм уходил в прошлое. Английская либеральная революция 1688 года положила начало этому движению. Новые политические принципы проникли в Америку и во Францию в XVIII веке, подготовив почву для либеральных революций в этих странах в 1776 и 1789 годах. Ослабление и свержение феодальных режимов сделало возможным распространение либеральных индивидуалистских идей для всего человечества. Расизм и сексизм, как очевидные ущемления индивидуализма, к концу XVIII века были вынуждены защищаться от сторонников новых принципов. Впервые в истории были основаны общества для борьбы против рабства – в Америке в 1784 году, в Англии в 1786-м и во Франции годом позже; а в 1791 и 1792 годах соответственно вышли публикации Олимпии де Гуж
Индивидуализм в экономике дает свободный рынок и капитализм. Капиталистическая экономика основана на принципе, что людям нужно дать свободу в принятии решений относительно производства, потребления и торговли. По мере развития индивидуализма в XVIII веке феодальные и меркантилистские идеи и институции приходили в упадок. С развитием свободных рынков пришло теоретическое осознание продуктивного результата разделения труда и специализации и понимание тормозящего воздействия протекционизма и ограничительного законодательства. Изданный в 1776 году труд Адама Смита
Использование науки в производстве дает инженерное искусство и технологии. Новая культура аргументации, экспериментирования, предпринимательства и свободный обмен идеями и богатством означали, что к середине XVIII века ученые делали открытия и создавали технологии в невиданном доселе масштабе. Беспрецедентным следствием этого стала индустриальная революция, которая начала набирать обороты к 1750 году и уже в буквальном смысле двигалась на всех парах начиная с 1769 года благодаря успеху двигателя Джеймса Уотта. Водная рамка Томаса Аркрайта, прядильная машина Дженни Джеймса Харгрива и мюль-машина Сэмюэля Кромптона совершили революционный прорыв в прядении и ткачестве. Например, между 1760 и 1780 годами потребление сырого хлопка в Британии увеличилось на 540 %, с 1,2 до 6,5 миллионов фунтов. Богатые все еще были привержены вещам, произведенным вручную, поэтому первыми массово производимыми на новых фабриках предметами были дешевые товары для народа: мыло, хлопковая одежда и белье, фарфоровые изделия Веджвуда, железные чайники и тому подобное.
Научный подход к человеку рождает медицину. Новый подход в понимании человека как природного организма опирался на исследования человеческой психологии и анатомии, начавшиеся во времена Возрождения. Сверхъестественные и другие домодернистские описания человеческих болезней были отметены в сторону, когда к середине XVIII века медицина все больше стала опираться на науку. Важным последствием этого стало то, что медицина Нового времени, в совокупности с ростом доходов, значительно увеличила продолжительность жизни. Открытие Эдвардом Дженнером вакцины от оспы в 1796 году не только обеспечило защиту от главной причины смертности в XVIII веке, но и положило начало науке иммунизации. Достижения в акушерстве утвердили это искусство как отдельную область медицины и, что еще важнее, способствовали существенному сокращению уровня детской смертности. Например, в Лондоне показатели смертности детей в возрасте до пяти лет снизились с 74,5 % в 1730-1749 годах до 31,8 % в 1810-1829 годах[16].
Философия модерна развивалась на протяжении XVIII века, пока доминирующими ориентирами эпохи были натурализм, разум и наука,
Схема 1.2. Идеология Просвещения
* 1764 г. Беккариа,
1780-е гг. Последнее легальное сожжение ведьм в Европе
1784 г. Учреждение Американского общества борьбы с рабством
1787 г. Учреждение Британского общества по отмене работорговли
1788 г. Французское общество друзей чернокожих
1792 г. Мэри Уолстонкрафт,
Постмодернизм против Просвещения
Постмодернизм полностью отвергает весь проект Просвещения. Постмодернизм полагает, что модернистские принципы Просвещения были несостоятельными с самого начала, а их культурные проявления теперь достигли крайней деградации. Пока мир модерности говорит о разуме, свободе и прогрессе, из его патологий складывается другая история. Постмодернистская критика этих патологий звучит как поминки по модернизму: мы обнаружили «глубокий сдвиг в западной культуре, – пишет Фуко, и – эта почва снова колеблется под нашими шагами»[18]. Следовательно, говорит Рорти, задача постмодерна – выяснить, что делать теперь, «когда ни время Веры, ни Просвещение не подлежат возрождению»[19].
Постмодернизм отвергает проект Просвещения самым фундаментальным способом – атакуя его глубочайшие философские основы. Постмодернизм отрицает разум и индивидуализм, на которых держится все мироздание Просвещения. В итоге он критикует все следствия философии Просвещения, от капитализма и либеральных форм государственного устройства до науки и технологии.
Постмодернистские постулаты противоположны модернистским. Вместо естественной реальности – антиреализм. Вместо опыта и разума – лингвистический социальный субъективизм. Вместо индивидуальной идентичности и автономии – группировка по различным расовым, гендерным и классовым признакам. Вместо веры в гармоничность человеческих интересов и стремления к взаимовыгодному взаимодействию – конфликт и принуждение. Вместо приверженности индивидуализму в ценностях, рыночных отношениях и политике – призывы к коммунализму, солидарности и эгалитарным ограничениям. Вместо гордости за достижения в науке и технологии – подозрения, переходящие в открытую враждебность.
Такое всестороннее философское противостояние подпитывает более конкретные постмодернистские темы в различных академических и культурных дебатах.
Таблица 1.3. Характерные черты домодерности, модерна и постмодерна
Теоретические темы эпохи постмодерна
Литературная критика эпохи постмодерна отвергает представление о том, что литературные тексты обладают объективным значением и истинной интерпретацией. Любые притязания на объективность и истину могут быть деконструированы. В одной версии деконструкции, представленной сторонниками вышеприведенной цитаты Фиша на странице 15, литературная критика становится формой субъективной игры, где читатель наводняет текст субъективными ассоциациями. В другой версии объективность уступает убеждению в том, что расовая, гендерная или другая групповая принадлежность автора в большой степени формирует его чувства и воззрения. Соответственно, задача литературного критика состоит в том, чтобы деконструировать текст для выявления расовых, сексуальных и классовых интересов автора. Авторы и герои, которые в наименьшей степени воплощают в себе правильные установки, подвергаются наибольшей деконструкции. Например, Натаниэль Готорн в
В юриспруденции версии правового прагматизма и критической правовой теории воплощают собой новою волну. В рамках прагматической версии постмодернизма нельзя доверять ни одной абстрактной или универсальной теории права. Теории ценятся лишь настолько, насколько они способны предложить юристу или судье полезные вербальные инструменты[22]. Однако оценки полезности субъективны и изменчивы, и потому правовой мир становится полем боя для постмодернистов. Поскольку не существует универсально обоснованных правовых принципов справедливости, дискуссии превращаются в риторические битвы личных интересов. Сторонники критической правовой теории представляют расовую, классовую и гендерную версии правовой постмодернистской мысли. Согласно этой теории правовые нормы и прецеденты по существу неопределимы, а потому так называемая объективность и нейтральность правовой аргументации – просто мошенничество. Все решения по сути субъективны и продиктованы личными предпочтениями и политикой. Закон – это оружие, предназначенное для использования на социальной арене субъективных конфликтов, арене, управляемой конкурирующими стремлениями и принудительным утверждением интересов одной группы над интересами другой. В западных странах закон слишком долго был прикрытием защиты интересов белых мужчин. Единственным противоядием от этого служила в равной степени насильственная борьба за субъективные интересы исторически притесняемых групп. Стенли Фиш объединяет прагматический и критический подходы, утверждая, что, если бы юристы и судьи видели себя как «дополняющие», а не «создающие тексты», они «в конечном счете были бы более свободны привносить в конституциональное право свои текущие представления о социальных ценностях»[23].
В области образования постмодернизм отбрасывает идею о том, что система образования в первую очередь призвана обучить ребенка когнитивной способности к разумному рассуждению, чтобы вырастить его человеком, способным независимо действовать в окружающем мире. Такой взгляд на образование сменяется представлением, что образование берет по сути неопределившееся существо (как скульптор необработанный материал) и придает ему определенную форму социальной идентичности[24]. Формирующий метод образования – это лингвистика, и используемый в обучении язык воспитывает человека, восприимчивого к своей расовой, гендерной и классовой идентичности. Однако наш актуальный социальный контекст определяется условиями притеснения, где белые богатые мужчины находятся в выигрыше за счет всех остальных. Эти условия гнета, в свою очередь, формируют такую систему образования, которая отражает интересы исключительно или преимущественно тех, в чьих руках находится власть. Чтобы устранить такую предвзятость нужно полностью перестроить образовательную практику. Постмодернистское образование должно отдавать предпочтение неканоническим работам; оно должно заострять внимание на достижениях представителей цветных рас, женщин и малообеспеченных людей, подчеркивать исторические преступления белых, мужчин и богатых; и оно должно учить студентов тому, что наука может притязать на достижение истины ничуть не в большей мере, чем любой другой метод, и, следовательно, студенты должны быть в равной степени восприимчивы к альтернативным методам познания[25].
Культурологические темы эпохи постмодерна
Эти глобальные академические темы, в свою очередь, задают направление нашим культурулогическим дискуссиям.
• Насколько предложенный западной цивилизацией перечень великих книг действительно является квинтэссенцией лучшего, созданного на Западе, и отражает многогранную палитру мнений – или же данный перечень идеологически ограниченный, выборочный и нетолерантный?
• Был ли Христофор Колумб героем Нового времени, соединившим два мира к их обоюдному благу, или же он был бесчувственным, высокомерным назначенцем, который привел вооруженные силы, чтобы впихнуть европейскую религию и ценности в глотки коренному населению?
• Стоят ли Соединенные Штаты Америки впереди всех по уровню свободы, равенства и возможностей для каждого или это сексистское, расистское, классовое государство, использующее массовый рынок порнографии и «стеклянный потолок» для подавления женщин?
• Отражают ли наши сомнения насчет политики позитивной дискриминации сильное желание быть справедливыми ко всем членам общества или же эта политика – всего лишь кость, цинично брошенная женщинам и меньшинствам? Уступка, которую тут же силой заберут обратно, как только выяснится, что эта политика хоть немного помогает?
• Могут ли социальные конфликты раствориться путем провозглашения принципа суждения о людях по их личным заслугам, а не исходя из незначимых с этической точки зрения признаков расы или пола, или групповые идентичности должны поддерживаться и цениться, а тех, кто противится этому, необходимо отправлять на обязательные тренинги толерантности?
• Улучшается ли жизнь на Западе, особенно в Америке, где средняя продолжительность жизни и доходы увеличиваются с каждым поколением, или Америка оставила городских маргиналов за бортом, стимулируя безликую консьюмеристскую культуру торговых центров и пригородной застройки?
Поделиться книгой: