Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта. Благодаря им мы улучшаем сайт!
Принять и закрыть

Читать, слущать книги онлайн бесплатно!

Электронная Литература.

Бесплатная онлайн библиотека.

Читать: Совок 2 - Вадим Агарев на бесплатной онлайн библиотеке Э-Лит


Помоги проекту - поделись книгой:

Вадим Агарев

Совок 2

Глава 1

Даже на больничной койке реанимации Сонька выглядела так, как, наверное, не выглядела бы и королева. Божественность ее красоты осталась непобежденной. Ни трубками капельниц, ни закрытой тампоном, ссадиной на левой стороне лба. Рассыпавшаяся на подушке с застиранным серым штампом роскошная грива волос позволяла надеяться, что других травм на ее голове нет. Иначе все эти тяжелые пряди и локоны беспощадно состригли бы. Неподвижные глаза Софы сквозь полуприкрытые веки были направлены на противоположную стену. Ее ресницы едва заметно подрагивали, и я, совсем некстати, успел удивиться, что прежде почему-то не замечал, насколько они у нее длинные. То, что глаза у нее красивые и ресницы шикарные, конечно — же и раньше видел, но, что они настолько длинные и пушистые… Дышала Соня тяжело и прерывисто. Я нерешительно обернулся к доктору, но тот утвердительно качнул головой. Сделав еще шаг, я наклонился и взял ее, лежавшую поверх простыни, неестественно белую руку в свои ладони. И еле удержался, чтобы не разжать пальцы. Ледяной ужас стиснул что-то глубоко внутри груди и дышать мне уже не хотелось. Сонькины пальцы были холоднее снега. Только теперь я понял, почему меня сейчас сюда пустили.

Еще не открыв глаз, Соня еле заметно улыбнулась. Она меня узнала! Ее пальцы дрогнули, а я, почти справившись с растерянностью, поторопился их успокоить, слегка сжав между своих ладоней. В голове мелькнула по-детски наивная надежда, что, если вот сейчас эта холодная рука, набрав моего тепла, хоть чуточку согреется, то, может, все и обойдется.

Губы Софьи еле различимо затрепетали. Слышно ничего не было, но я хорошо видел и понимал, что она мне шепчет. Она и раньше говорила мне, что любит, но делала это каждый раз как-то робко и вроде бы с долей шутки. Вероятно, она оставляла себе возможность спрятаться за эту шутку, если вдруг я отреагирую как-то не так. А я ни разу так и не попытался ей ответить, что и сам давно уже не представляю без нее своей жизни. Моя голова все время была занята чем-то, что представлялось в тот момент более важным. Мне казалось, что все у нас еще впереди и, что я много раз успею ей все сказать. Сказать то, что она от меня так терпеливо ждет. Думал, что успею произнести это набело, очень обдуманно и со всей сопутствующей торжественностью. Как я ее люблю и как мне с ней хорошо. И вот оказалось, что успеть мне уже не суждено… Нет, не стал я ни умнее, ни мудрее, попав на второй круг бытия. По-прежнему, меньше всего моей любви достается самым моим любимым людям..

Инстинктивно, звериным чутьем и с нарастающим ужасом ощущая приближение неизбежного, я, словно в лютый мороз, попытался дыханием согреть ее ледяные пальцы. Вдруг? Из сонькиных глаз показались две слезинки. Они еще не доползли до шелковистых завитков на висках, а ее улыбка уже стала казаться мне чужой…

Время остановилось. Какая-то его часть просто выпала из застывшего сознания. Помню, что вышел в коридор и женщина в белом халате пыталась совать мне под нос вату с нашатырем. Когда, не добившись своего, она принялась натирать мне виски, я уже не сопротивлялся. Потом приехал отец Софьи и тихо выл в ладони, сидя на соседнем стуле.

Нельзя сказать, что это была моя первая потеря. Нет, она была далеко не первая и не вторая. И даже не десятая. За прошлую неспокойную жизнь пришлось многое пережить. Не раз случалось так, что меня убивали. И я убивал. Потому что такая работа и по-другому было нельзя. Близкие люди тоже уходили. Многие ушли. И в последние годы я, если и не привык, то все же как-то научился воспринимать их уход. Пусть и с болью, а иногда со слезами. Но уже без прежнего непереносимого надрыва. А теперь все было, как в первый раз. Душу и сознание грызло понимание, что вот прямо сейчас я лишился не только любимой женщины, но и какой-то большой и очень важной части самого себя. Которая только что тоже умерла. Навсегда и безвозвратно.

Слава богу, что к нынешним двадцати двум годам, за моими плечами было еще два с половиной раза по столько же. Быть может, именно это и помогло мне взять себя в руки. Отодвинув разрывающую душу боль от застывшего сознания, я начал собираться с мыслями. Господи, если бы еще не рвала сердце мысль о том, что в случившемся напрямую виноват я сам! Ведь это не кто-то, а я попросил Соню помочь мне размотать аферу на мясокомбинате. И от того, что это была всего лишь просьба о консультации, легче мне не было. Самому перед собой мне теперь никак и никогда уже не оправдаться. И перед Соней тоже оправдаться уже не получится. А теперь надо просто не распускать сопли. В то, что наезд был случайностью, я не верил.

Из больницы я сразу поехал в Ленинский райотдел. Софью сбили на его территории, когда она, выйдя из городского управления торговли, переходила дорогу к своему автомобилю. Только там на данный момент я мог получить максимальную первичную информацию относительно случившегося.

Выезжавший на место дежурный следователь, находился в райотделе. Повезло. Я стоял в коридоре перед его кабинетом и ждал, когда он освободится. Минут через двадцать от него вышел вытирающий с лица пот пожилой мужик.

— Виновный скрылся, но гаишники сработали и машину нашли. Через два квартала ее во дворе бросили, — перебирая лежащие перед собой бланки, неохотно рассказывал мне следак, — Мужик, который сейчас вышел, это хозяин «Москвича», которым сбили твою родственницу.

Следак в капитанских погонах, до того краем глаза следивший за моей реакцией, теперь, не скрывая удивления, открыто уперся в меня взглядом. Он очевидно ожидал, что я брошусь за автовладельцем. Однако, весь мой прошлый опыт не позволял сомневаться, что хозяин «Москвича» к убийству Сони отношения не имеет. Рыхлый интеллигентный мужик предпенсионного возраста с одышкой и ромбиком технического ВУЗа на лацкане пиджака никак не вписывался в образ мокрушника. Я был уверен, что даже косвенно он не причастен к преступлению. Если не считать, что его совершили на принадлежащем ему «Москвиче». Никак не попытавшись проявить интерес к допрошенному, я выжидательно смотрел на капитана.

— Все правильно, не он это. Алиби у него. С раннего утра на работе среди людей был. «Москвич» из гаража угнали, он от нас об этом узнал.

— Свидетели есть? Пальцы? — задал я первые главные вопросы.

— Пальцев нет. Вообще нет. Ни на руле, ни на рычаге переключения передач. На двери тоже нет. Зеркала эксперт тоже отработал. И боковое, и заднего вида. Все протерто. Личинка замка зажигания просто провернута.

Версия об умышленном убийстве уже не вызывала никаких сомнений.

— Свидетели!! — настойчиво напомнил я капитану.

— Свидетель есть. Женщина. Она там неподалеку квасом торгует. Так вот, видела она наезд сзади и сбоку. Метров, с сорока. Того, кто управлял машиной она не разглядела, но точно утверждает, что «Москвич» не тормозил. И я следов торможения тоже там не обнаружил, — капитан не крутил и не таился, в эти времена корпоративная солидарность еще чего-то стоила.

— Свидетельница допрошена? — поинтересовался я, указав взглядом на стопку бланков.

Следак молча выбрал нужный протокол и протянул его мне. Стараясь не отвлекаться на не покидающие разум тягостные мысли, я с особым тщанием принялся изучать показания Капитоновой Евдокии Дмитриевны. Справедливости ради стоило признать, что допрошена она была толково. Вряд ли она еще что-то сможет мне поведать дополнительно. Однако ее домашний адрес я постарался запомнить. Чтобы не напрягать совершающего сейчас должностной проступок следака, записывать я ничего не стал.

— Знаешь, кому дело отпишут? У вас в следствии кто-то специализируется на дорожных? — закинул я удочку, пытаясь застолбить тропинку.

— Знаю. На дорожных Пастухов сидит. Мужик нормальный. Но ты сам к нему не лезь, если что-то надо будет, ты сначала ко мне подойди, познакомлю.

Я благодарно пожал руку коллеге и попрощавшись тронулся на выход. Теперь надо было ехать в Волжский район, в универмаг «Светлана».

К вечеру, отработав всех, более или менее, доверенных сотрудниц Софьи, я окончательно уверился, что «Москвич» был направлен на нее рукой, которая обретается на мясокомбинате. Или в непосредственной к нему близости. Теперь надо сесть и не торопясь продумать все свои последующие шаги. И думать следует очень обстоятельно, ибо шаги эти, все до одного предусмотрены уголовным кодексом РСФСР. И санкции, по которым придется за них отвечать, если попадусь, суровы. Вплоть до высшей меры суровы.

Теперь надо ехать к отцу Софьи. Пока загружал себя интенсивной работой, было хоть и немного, но легче. Теперь же я вполне искренне сожалел, что это мое осознанное бытие не закончилось в том овраге среди обломков самолета.

Дверь мне открыла сонина тетка. Сейчас она не выглядела демоном революции. Передо мной стояла маленькая потерянная старушка. Было заметно, что она еще совсем недавно долго и сильно плакала. Глаза красные, а лицо, прежде сморщенное, было распухшим. Но Пана Борисовна все-таки была железная женщина, к моему приходу она уже держала себя в руках.

— Сережа пришел, — тусклым голосом произнесла она вглубь квартиры. — Проходи! — Левенштейн пропустила меня в коридор и не закрыв входной двери двинулась в зал. — Ты не разувайся, — не оборачиваясь произнесла она.

Закрыв дверь, я все-же разулся и направился следом. В комнате, за тем самым столом, который еще совсем недавно, недели две-три назад, был полон яств, сидел Лев Борисович. На столе стояла ополовиненная бутылка водки, две стопки и тарелка с нетронутыми бутербродами. И полная пепельница окурков «Беломора». А еще стоял портрет Софьи. На нем не было черной полосы. Видимо, ни отец, ни тетка так и не решились ее прикрепить. Им наверное как и мне не хотелось верить, что еще сегодняшним утром, молодая, здоровая и красивая Соня, сейчас уже не живая. И, что она никогда теперь не придет, не засмеется, и не обнимет их. И меня она тоже уже не обнимет.

Пана Борисовна поставила передо мной стопку, а профессор, вытащив из коробки папиросу и, по-мужицки смяв мундштук, прикурил ее. Глубоко затянувшись и выпустив клуб дыма, он разлил водку, и никого не ожидая, одним глотком молча выпил.

Проглотив содержимое своей склянки, я тут же налил себе еще. Выпил и только после этого начал говорить. Я рассказал им все. И по мере того, как я избавлялся от царапающих душу слов, становилось немного легче. Нет, горя не убавилось и чувство вины перед сидящими передо мной людьми тоже никуда не делось. И застывшая улыбка Сони по-прежнему была перед глазами. Однако свинцовой тяжести на душе убавилось.

— Уходи! — глухо выдохнул вцепившийся обеими руками в стол Лишневский.

Пана Борисовна сидела застывшим божком и казалось, что она ничего не слышит. Было непонятно, а слышала ли она то, что я говорил. Я встал из-за стола, молча вышел в коридор и обувшись, затворил за собой дверь.

От дома сонькиного отца я шел, не видя и не разбирая дороги. С неосознанным удивлением и впервые за последние несколько часов ощущая внутри себя какое-то облегчение. Понимая, что своим рассказом я нажил себе справедливо ненавидящих меня кровных врагов, я ничуть не сожалел о содеянном. В душе появилось ощущение, будто я только-что испил немалую свою часть из горькой чаши расплаты. Оставшуюся горечь придется допивать все отпущенное мне время. Теперь оставалось не самое трудное, хоть и не менее важное. Нужно было найти и покарать убийц моей Сони.

Оглядевшись, я развернулся и зашагал на остановку общественного транспорта. Можно было особо не торопиться, мой друг Нагаев сегодня дежурит до завтрашнего утра.

Разговаривать в стенах РОВД я не стал и вызвал своего, теперь самого близкого, человека на улицу.

— Я все понял, Серега! И я готов! — Вова согласился с моими доводами сразу. — Только зачем нам Локтионов? У тебя же есть Толик. Тем более, что он уже проверенный и давно в этой теме! Мало будет Еникеева, можно Мишу привлечь, он тоже себя неплохо показал.

На первый дилетантский взгляд, мой друг и напарник был прав. Но, только на первый. На самом деле, я понимал, что другом сейчас движет комплекс подчиненного. Не хотелось ему идти на преступление со своим начальником. На тяжкое преступление. Сеанс психологии сейчас был неуместен, объяснять другу его неправоту нужно было на уровне колбасных обрезков. Быстро и аргументированно. И о настоящей проверке на вшивость мой товарищ имеет пока еще очень наивное представление..

— Как силовое обеспечение, согласен. Но, Вова, ты просто подумай, что будет, если что-то выйдет из-под контроля и нас прихватят? Вероятность того, что поплывет Локтионов существенно меньше. Он знает нашу кухню и расколоть его, в отличие от Толика и Миши, хрен получится. Да и кто там есть, чтобы смогли расколоть старшего опера областного Угла? Пусть, даже и бывшего? И потом, ты не забывай, что Михалыч заинтересован гораздо больше, чем Еникеев с Мишей. Он хорошо понимает, что мы с ним следующие после Софьи! Если не закроем этот вопрос до того, как до нас доберутся комбинатовские упыри.

Вова напряженно внимал моим доводом. А у меня зрело ощущение, что, согласившись сразу, он только сейчас начинал осознавать, на что подписался. Пользоваться его опрометчивостью я не собирался, слишком большие ставки были на кону. То, что я намеревался проделать, а, вернее сказать, совершить, не подразумевало каких-либо неоднозначных сомнений или колебаний. И, если Вова погорячился, согласившись в самом начале, то будет лучше, если он отойдет сейчас, до того, как мясорубка начнет проворачиваться.

Обратив внимание на то, что я замолчал и пристально его разглядываю, Нагаев дернулся. Какое-то время он смотрел мне в глаза, пытаясь что-то для себя понять. Я еще подумал, что это хорошо, что он сейчас не суетится и думает.

— Не гони, Серега, не подведу, с тобой я! — обыденно и без пафоса присягнул мой друг, вполне успев прикинуть на свою долю пятнашку. Это, как минимум. А то и невозвратную вышку.

Постаравшись не показать, насколько был напряжен, я очень тихо выдохнул.

— На сколько у тебя билеты? — поинтересовался я о времени отбытия из города семейства Нагаевых.

— В четыре утра понедельника. У нас все купе выкуплено на четверых.

— Это хорошо. Через три с половиной часа будет большая станция, там и отстанешь. В город вернешься на частнике. Ты только на самом вокзале не садись, пройди в город, время как раз будет пиковое, народу и машин много. И запомни, Вова, ты такси не бери, это важно! — инструктировал я друга.

К моей тихой радости, мой соратник не хорохорился и не перебивал меня. Он сосредоточенно слушал. Слушал и кивал головой, старательно запоминая сказанное мной.

— И еще, Володь, ни под каким видом, ни даже намеком не дай понять своим, что от поезда отстанешь планово. Я все понимаю, волноваться мать со Светой будут всерьез. Но даже, если дойдет до корвалола, все равно дешевле будет им не знать, что отстанешь ты умышленно. Не дай бог, если, что-то пойдет не так, колоть их будут такие зубры, что устоять у них шансов не будет. Ни одного! А тогда всем нам кирдык! Ты меня понял? — я взял Вову за плечо и слегка встряхнул.

— Понял я, понял, как ты сказал, так и сделаю! — Нагаев был внимателен и сосредоточен.

— Ну вот и хорошо! Ты давай дежурь, а я завтра с утра выловлю Локтионова, посмотрим, что он скажет. Полагаю, что согласится, деваться-то ему с этой подводной лодки некуда.

Попрощавшись, я уже было направился в сторону остановки, когда Вова меня окликнул. Подойдя ко мне быстрым шагом, он почему-то замялся.

— Тут это… Забыл. Короче, в суде я сегодня был. Липатникова с учебы вернулась, она просила тебя позвонить ей, — сообщив мне новость, друг развернулся и зашагал обратно.

Пожав плечами и почти не задумавшись об услышанном, я продолжил путь к остановке. Мне предстояло за сутки осмыслить сложившуюся объективную реальность и разработать многоходовое оперативное мероприятие. А, если не лукавить перед самим собой и называть вещи своими именами, многоэпизодное преступление.

Никаких сомнений в своей правоте я не испытывал. И угрызения совести при обдумывании, идущих вразрез с законом, замыслов меня не тревожили. Прививки от милицейской инфантильности эпохи застоя, полученные в девяностые, исправно сработали. Просто в голове все встало на свои места. Имитация мастурбации, которой занимаются менты здешнего времени, моим прагматичным сознанием окончательно была признана, как ничтожная несуразность и отброшена в сторону.

Теперь я думал, только о том, где мне в это позднее время найти бутылку водки, чтобы забыться до утра.

Глава 2

Голова мне сегодня нужна светлая, а таковой она сейчас не была. Бутылка водки, выпитая вчера в два стакана, помогла мало. Почти всю ночь мерещилась какая-то безликая и тоскливая хрень. Только под утро удалось провалиться в сон. Бороться с преступностью мне предстояло сегодня во вторую смену, стало быть, в кабинете Тарасова я должен появиться только в пятнадцать часов. Однако до развода у Слона мне еще нужно многое успеть. И прежде всего, надо было встретиться с Локтионовым. Сложившаяся ситуация никому из нас троих какого-то выбора не оставляла. Относительно Нагаева сомнения еще были. А вот то, что нас с Михалычем уже списали, я был уверен. Да, что там уверен, я это знал точно. И это знание мне вчера вбили не столько в голову, сколько и в душу. Осиновым колом вбили. Как вурдалаку на погосте. Не оставив мне никакого шанса избежать таких же упыриных методов в своих дальнейших действиях. А теперь я уже и сам не смогу по-христиански обойтись с теми, по чьей воле Сонька не проснулась сегодня со мной на соседней подушке. Многие знания, есть многие печали. Вот и меня сейчас корежило от того, что я знал, как в эти самые минуты на жестяном столе морга кромсают тело той, которую я любил. И люблю. Так что, слишком дорогой ценой обошлось мне это знание, чтобы сомневаться в нем.

Приведя себя в порядок и затолкав вовнутрь какой-то еды, я отправился в больницу к майору милиции Локтионову. Склонять его к совершению тяжкого преступления. А заодно и на мятеж против системы.

— Ты сам-то понимаешь, что ты сейчас мне сказал? — угрюмо поинтересовался мой непосредственный начальник.

В больничный двор я его вытащил за руку прямо из процедурного кабинета. Выслушал майор меня не перебивая. На смерть Софьи он отреагировал профессионально. То есть, без эмоций. Меня это царапнуло, но, вспомнив, сколько раз я сам также воспринимал смерти чьих-то близких, я задавил в себе вспыхнувшую неприязнь. И тем более, произнесенная им сейчас фраза мне очень не понравилась.

— Понимаю. Очень хорошо понимаю! У меня было время подумать, Михалыч. Ты не сомневайся, я сейчас с тобой очень обдуманно свои противозаконные намерения обсуждаю!

Глаз от тяжелого взгляда майора я не отводил. Мне самому хотелось многое в нем рассмотреть и понять. Прежде всего, мне хотелось знать, Локтионов сейчас проверяет меня на осознанную твердость в озвученном мной умысле или это я изначально в нем ошибся? Если он елозит жопой, потому что проверяет меня, то это даже хорошо. А вот, если он сейчас пытается спрыгнуть с решения вопроса, то, наоборот, все очень плохо. Тогда он становится опасным.

— Что собираешься делать? — наконец перестав давить меня взглядом, поинтересовался майор, — Ты ведь уже что-то придумал?

— Придумал. Но ты мне не ответил, ты в деле? — я не отводил взгляда от его лица, пытаясь разгадать ход его мыслей. — Нагаев с семьей в понедельник в отпуск свалит и потому, может, еще уцелеет. Ты тоже собираешься в бега уйти? Как долго ты готов скрываться, Михалыч? Насколько у тебя хватит денег и здоровья? — безжалостно намекнул я ему про его недолеченную язву. — Через месяц тебя со службы за прогулы выпрут и кому ты будешь нужен? Правильно! Только комбинатовским. Уж они про тебя, точно, не забудут!

— А ты не перегибаешь? — скорее по инерции, чем искренне сомневаясь, вяло поинтересовался сникший Локтионов, — Откуда у тебя такая уверенность, что твою женщину убили? И почему думаешь, что это с нашими делами связано?

— Я не думаю, я точно знаю. Нет у нас шансов. То, что этих гандонов наши с тобой коллеги на уровне области покрывают, ты и без меня понимаешь. Но это бы еще полбеды. Плохо то, что здесь обком завязан. На уровне одного из завотделом. И это только то, что мне сейчас известно. Но, в любом случае, даже при таком раскладе, сам понимаешь, не по зубам нам эта шайка! Если по шаблону начнем действовать.

— Пошли, прогуляемся! — встал с лавки неожиданно до охерения нерешительный майор.

Мы молча нарезали круги по неухоженному больничному скверику. Время от времени я, не скрывая своего нетерпения, бросал взгляды на свои наручные часы. Прошло уже минут десять, а Локтионов все никак не мог решиться. Ни на бунт против системы, ни на уход в свою палату. Меня уже поджимало время и я остановился на месте. Пройдя по инерции еще несколько шагов, Михалыч твердым голосом прежнего Локтионова, не оборачиваясь рыкнул.

— Ну чего ты встал, Корнеев? Пошли! И выкладывай, что ты там удумал?!

Вчера в «Светлане» я не только общался с сониными сотрудниками. Разумеется, материал по наезду в Ленинском зарегистрировали не как убийство, а как обычное дорожное и потому обысков по месту работы и жительства Софьи не производили. Меня в универмаге уже хорошо знали и поэтому беспрепятственно запустили в ее кабинет. И даже оставили там одного. В течение часа я просмотрел ящики стола, пролистал ее ежедневник и страницы календаря за последний месяц. Бухгалтер Тоня, сидевшая вчера за секретаря в приемной, оказалась очень интересной собеседницей. Среди прочей информации, она выдала главное. В управление торговли Софья вчера поехала на встречу с неким товарищем Суриным. Который от обкома проводил в Торге выездное профильное совещание. Просмотрев телефонный справочник руководства области, который лежал там же, на софьином столе, я обнаружил только одного человека с такой фамилией. Сурин Илья Петрович был указан в качестве заведующего отделом легкой и пищевой промышленности обкома КПСС. Других Суриных среди указанной обкомовской номенклатуры не было. Для уверенности, я на всякий случай, просмотрел и телефоны облисполкома. Другого Сурина не было и там.

Бухгалтер Антонина закольцевала мою мысль, уже полчаса тревожившую меня после того, как на вчерашней странице перекидного календаря Софы я прочел запись «Встретиться с И.П. для Сергея!!!». Время стояло 12–20. То есть, за сорок минут до убийства. И эти три восклицательных знака. Склонностью к излишней патетике Соня не страдала, следовательно, вопрос был действительно важный. По всему, они были знакомы достаточно хорошо и робости она не испытывала, если могла обратиться за доверительной консультацией к высокому партийцу. При такой-то родне, это не мудрено.

За последние два месяца я уже неплохо узнал круг ее знакомых. Других Сергеев, кроме меня, в ее окружении не было. Среди подчиненных тоже. По всему выходило, что этим Сергеем, ради которого она поехала на встречу с Суриным, был я. Должность заведующего отделом легкой и пищевой промышленности обкома и мой интерес к мясокомбинату каких-либо вариантов для иного вывода не оставляли.

Что-то сложилось в моей голове еще вчера. К разговору с Локтионовым картина выглядела уже почти завершенной. Генеральный директор мясокомбината такого значения, как мухинский, был номенклатурой обкома и должен был замыкаться как раз на должность Сурина. С учетом того, что Сергей Викторович Муха ко всему еще являлся депутатом областного совета, их связь выглядела еще более вероятной и логичной. Даже, если кто-то из трех секретарей обкома, включая Первого, был в доле махинаций, то напрямую с Мухой, без страхующей «прокладки» общаться он не стал бы. Ни при каких обстоятельствах! И для осуществления прикрытия в отношениях директора комбината с поставщиками, сбытом и вышестоящим министерством, должность Сурина была самой идеальной. Любые нестыковки или поводы для проверок производственно-сбытовой деятельности мясокомбината он мог гасить, не вызывая вопросов, одним щелчком пальцев. И, что самое удобное, не выходя за рамки своих полномочий.

Если взять эту версию за основу, то тогда и все остальные факты выстраиваются в логичную цепь. На встречу Сурин пригласил Соню не в свой обкомовский кабинет, как ему было бы проще. Проще, но хуже. Для него хуже, потому что в обкоме строгий пропускной режим и все посетители фиксируются. Встречаться в ресторане или кафе тоже никак нельзя, ибо для руководителей общепита в этой области Сурин есть царь и бог. А Соня барышня очень эффектная и заметная. Значит, без внимания и долгих пересудов такая встреча не обойдется. Не хотел товарищ Сурин, чтобы эта встреча у кого-то в памяти отложилась! Вот и вытащил он ее на нейтральную территорию в Торг, где Софья и без того регулярно бывает. А потому всегда потом можно сказать, что их контакт носил случайный характер. Соня поэтому и машину поставила через дорогу, так как стоянка перед управлением в этот день была забита. А пока сама она была в здании, тот, кто убивал, выбрал исходное место для «Москвича». Чтобы не оставить моей Соньке ни единого шанса. Наверняка чтобы…

Все это я и поведал Локтионову. Аргументов, чтобы как-то мне возразить, у него не нашлось. Про связь Мухи с Дамиром он знал, а вот Хасаныч с его перевалочной базой и холодильными камерами был ему неизвестен.

Я слишком хорошо отдавал себе отчет в том, куда я залез. Прикинув масштаб хищений и уже известных мне фигурантов, осуществляющих и крышующих эти хищения, я абсолютно не сомневался в том, что нас раздавят еще до того, как мы попытаемся подать голос. Эти ребята притормозят ненадолго свои левые дела и сосредоточатся на нас. Судя по тому, как бесцеремонно они расправились с Соней, процесс уже запущен и команда на уничтожение отдана. И с этим выводом майор тоже не стал спорить.

— Михалыч, я думаю, что верхушка шайки про нас с тобой знает только в общих чертах и непосредственного участия в организации нашей ликвидации вряд ли принимает. Согласен? — собеседник молча кивнул.

— Значит, надо выбить среднее звено и тем самым прервать на какое-то время исполнение нашего приговора. Пока старшие упыри соберут в кучу свои мозги, пока вычислят, что мы, это те самые, кто им нужен, пройдет какое-то время. И мы еще поживем, не особо скрываясь. А потом им еще понадобится подобрать новых организаторов нашей зачистки вместо Хасаныча и Дамира. И это тоже будет нам фора.

Я излагал майору свое видение ситуации, а сам при этом думал, что только Дамиром и Хасанычем я не ограничусь. Если доподлинно подтвердится, что обкомвец причастен к смерти Софьи, судить его буду я. И исполню тоже сам. Локтионову про это говорить не нужно, он продукт эпохи и зав отделом обкома КПСС для него священнее, чем корова для индуса. К тому же, Софа, возможно открыла Сурину, для кого она старается и тогда не убрать его, в этой ситуации будет смерти подобно. Но даже при таком бесспорном доводе, Михалычу лучше ничего не говорить о своих намерениях в отношении обкомовца.

— Когда? — сосредоточенная немногословность Локтионова меня порадовала. — И что нужно от меня?

То, что он начал конкретизировать свою роль, не пытаясь при этом руководить, мне одновременно понравилось и насторожило. Он, что, изначально стелет под себя солому на случай провала? Боится, что может пойти паровозом, как организатор двойного убийства? Эта мысль мелькнула и сразу ушла. В любом случае майор пойдет организатором, а не сопливый мамлей. И Михалыч изначально все понимает и, понимая, идет на это. Скорее всего, он еще не свыкся с мыслью, что только что перешел черту. Не нюхали он здесь еще девяностых! Счастливые. Как дети.

— Нужна машина на понедельник, Михалыч. И твоя силовая поддержка, — я не стал прятать своего взгляда, пытаясь рассмотреть реакцию на лице своего старшего инспектора, — Если с машиной получится раньше, то совсем будет хорошо. И, если у тебя случайно завалялись левые номера, пусть они тоже будут.

Локтионов напряженно слушал и при упоминании о номерах, машинально кивнул. Все-таки хорошо иметь дело с профессионалом, и понимание есть, и необходимая заначка нужных аксессуаров всегда найдется. Наверняка, как и у меня в той жизни, да и у любого толкового опера, у него есть оперативные номера. И, уверен, что это не те, за которые он расписался. Тырить знаки с машин, которыми пользуются люди, я не буду. Не то, чтобы людей жалко, просто лишний риск ни к чему.

— Завтра к вечеру найду я машину, — старшой еще больше напрягся и задал мучавший его вопрос, — Оружие у тебя есть?

— А зачем нам оружие? — сделал я удивленное лицо, — Чать не преступники какие мы с тобой, Михалыч! Нам не надо никакого оружия. Доброе слово и есть наше оружие, Михалыч!

Я сейчас, действительно, не шутил и не лукавил. Потому что не собирался я применять никакого оружия. Это я еще вчера решил, когда лицо Сони простыней накрыли. Без оружия обойдусь. Если только совсем немного ножиком. Для большей искренности в ответах. Уж больно много вопросов у меня накопилось.

— Сергей, ты не горячись! Я все понимаю, херово тебе, но ты все-же голову не теряй! — в глазах Локтионова проявилось участие, — Я это к тому, что есть наган и «Вальтер». Наган старенький, но к нему патроны есть. А к «Вальтеру» всего полтора магазина. Там патроны немецкие, найти трудно, — битый жизнью, женой и системой язвенник смотрел на меня как на свою собаку, у которой отказали ноги, но ее жалко усыпить.

— Херово. Ты, майор, даже помыслить не можешь, как херово! Только ты не беспокойся, я знаю, что говорю и, что делаю. А стволы не нужны, ты их даже не доставай из своих захоронок, мы так все сделаем. Ты лучше машиной озаботься.

Михалыч смотрел на меня, словно впервые видел и я чувствовал, что он хочет, но стесняется меня о чем-то спросить. Я даже знал, о чем, но помогать ему не хотел и пожелав выздоровления, пошел на выход.

На разводе Слон впервые забыл обо мне. Разгильдяям и волокитчикам доставалось на орехи по первое число, но привычное уже глумление в мою сторону, сегодня меня минуло. После завершения совещания ученые инспектора второй смены потянулись на выход. Встал со своего стульчика и я.

— Корнеев, ты останься пока! — глядя куда-то в сторону селектора, скомандовал Слон.

Не имея ни малейшего желания нарываться на препирательства и, как их следствие, на нудные нравоучения, я покорно замер, уставившись в носки своих ботинок.

Дождавшись, когда за последним инспектором закроется дверь, Слон поднялся с места и обойдя свой стол, а потом меня, подошел к двери и повернул барашек.

Вернувшись на место, он достал откуда-то снизу бутылку и два стакана. Потом пошарил в ящике стола и высыпал перед собой несколько карамелек.

— Садись, чего, стоишь, как не родной? — как-то бесцветно позвал Тарасов. — Закусить вот только нечем, уж ты, Корнеев, не обессудь, — ткнул он пальцем в «дунькину радость».

Пока я садился на щекаевский стул, он налил из бутылки по почти полному стакану. Обойдя свой стол, майор сел напротив. Стакан он поставил передо мной.

— Ладно, Сергей, ты только не думай, что только ты такой несчастный. Я дочь год назад схоронил. Рак. Тоже думал, что жизнь кончилась, а видишь, живу, — как-то без особой радости и все так же бесцветно улыбнулся Слон.

— Царствие ей небесное! — непонятно кому пожелал мой прямой начальник и крупными глотками выпил из своего стакана.

Выпил и я, думая, насколько несправедливая эта штука, под названием жизнь. Если бы поживший полной событиями зрелый мужик не воскрес в новом ментовском теле, то молодая, здоровая и очень красивая Соня, сейчас бы чему-то улыбалась. Или не улыбалась, но все равно, была бы жива. Но вот я здесь, живой и пью за ее уход из жизни.

— Эй! Ты чего?! — наклонившийся над столом Тарасов, с тревогой заглядывал мне в глаза. — Ты вот, что. Ты сейчас домой иди. Ты ведь у Валерки квартируешь? Вот и хорошо, я сейчас скажу, тебя отвезут, — он разлил остатки и опять получилось почти по стакану.



Поделиться книгой:

На главную
Назад