Я и мои друзья

— И я серьезно,— ответил дед Палюк.

Лавируя между зерноочистительными машинами» мы бросились вперед. Глядим — и своим глазам не верим. Катюшин отряд вовсю орудует: кто метлой машет, кто солому охапками несет, кто просушенные семена ссыпает в кучи. Кипит работа, как в муравейнике!

Гриша-командир, увидев это, даже в лице изменился.

— Прекратить сейчас же это безобразие! — громовым голосом закричал он.— Уходите отсюда немедленно! Какое вы право имеете? Над дедушкой Палюком шефствуем мы!

— Нет уж, дудки! Мы к дедушке пришли раньше вас,— спокойно ответила Катюша.

— Нет, не вы, а мы раньше!

— Это вам, наверное, во сне приснилось… — отрезала Катюша.

От злости Гриша даже заикаться стал:

— Это ты… это ты!..— закричал он как-то не своим голосом и, сжав кулаки, вплотную подскочил к Кате. Но Катюша ничуть не испугалась его, она прямо пошла на Гришу и так неожиданно толкнула его, что он попятившись, шлепнулся на гладкую как асфальт землю.

— Полу-у-ундра-а! — крикнул Гриша, вскочив на ноги, словно футбольный мяч.— Над нами издеваются! В ата-ку-у!

И кинулся на Катюшу. А ребята — на ее бригаду. И пошла такая свалка — словно вихрь живой закрутился на току!

Мне под руку подвернулась тонкая слабенькая Маюк. Она стояла в сторонке и испуганно таращила глазенки на сражение. Я уже было дотянулся до ее косичек, но тут кто-то подставил мне ножку и толкнул в спину. Со всего маху я грохнулся оземь. От боли я так заорал, что у самого в ушах зазвенело. Хочу подняться и — не могу. Над моей головой сверкают ноги, руки, головы. Кто-то заехал мне коленкой по затылку.

Кое-как я выбрался из свалки и отполз в сторону. Смотрю, битва — в полном разгаре! Только нашим худо приходится. Девочки вооружены граблями и метелками, и так ловко ими воюют, что только прутья с треском летят. А Кируш умудрился вырвать у кого-то метлу и бешенно отбивается от наседающего противника. Крутится волчком, скачет, что-то азартно кричит. Однако, Маша Хвостикова изловчилась и больно ткнула его граблями в мягкое место. Кируш от неожиданности так резко повернулся, что, размахнувшись метлой, хлопнул по затылку Лешу, отступавшего под натиском Катюши. Взвыв от боли, тот отпрыгнул и тут же угодил головой в живот деда Палюка, спешно подошедшего к ребятам. Дед Палюк ойкнул и — осел на землю. И этот старческий стон всем показался громче раската грома.

Вмиг все застыли на месте, как вкопанные. Кируш даже позабыл закрыть рот от удивления.

Только девочки подбежали к деду Палюку и помогли ему подняться. Не растерялись.

Честно говоря, мне стало как-то не по себе. «Стыд-то какой! Вот натворили!» — мелькнула у меня мысль в голове, даже ноги отчего-то ослабли, и я, собравшись было дать деру, прирос к земле. «Что-то будет?»

Но дедушка Палюк неожиданно улыбнулся, покачал головой и, отряхиваясь от пыли и сенной трухи, проговорил:

— Эка, напасть! Как это я оступился? — и начал оглядываться по сторонам, как бы ища чего-то.— Дай, думаю, лопату возьму. Отгребу маленько. Куда я ее только задевал? И солнце — вон уж садится. Дотемна бы управиться. И домой-то пора, скоро стадо пригонят. А тут — эта лопата никудышная! Не видали ее, детки, ненароком?

Все пришло в движение. Ребята и девочки забегали, засуетились, покатились, точно горошины, во все стороны. Катюша, между тем, собственноручно вручила Грише метлу и показала кивком, где и чем ему предстоит заняться. Кируш и Леша уже яростно сметали солому. Кто ухватился за вилы, кто — за грабли, метелки. Нашлась и лопата, которую искал дед Палюк. Пыль снова поднялась столбом. Но теперь уже вместо шума битвы звучал дружный гомон, размеренный рабочий ритм. И не прошло и получаса, как работа была закончена. Под навесом лежал огромный ворох чистого зерна, на току не оставалось ни соринки, ни зернышка, так, что он стал похож на вылизанную сковороду. Солома была аккуратно уложена в скирды.

— Ай да, ребятки! — хитро улыбнулся дед Палюк.— Ай, молодцы! Вот уж спасибо, детки. Истинное слово — спасибо! Доброе дело сделали. А я уж было подумал, что вы только баловаться мастера. Выходит, ошибся…

Наша, мужская бригада, конечно, смущенно потупилась. И верно, вели мы себя недостойно. Тоже мне — шефы нашлись! Но тут Гриша взял слово:

— Это, дедушка, нечаянно вышло. А вообще мы живем дружно и учимся хорошо. И отряд наш, «тимуровский», станет единым. Вместе все будем. делать, а не порознь. Честное пионерское!

Он оглянулся на Катюшу, и она уверенно кивнула, подтверждая его слова.

— Мы, дедушка Палюк,— добавил Гриша, — решили взять над вами шефство. Согласны вы на это?

— Быть по сему! — звонко выкрикнул дед Палюк и даже вытянулся в струнку, как солдат.— Супротив доброго дела не могу идти!

Все обрадовались, закричали: «Ур-ра!». И захлопали в ладоши.

Оставив на току Прошу и Машу Хвостикову до прибытия деда Палюка, мы с песней отправились в деревню. Правда, предстояло еще потрудиться во дворе деда Палюка, но это взяли на себя девочки.

Дед Палюк весело вышагивал впереди строя, попыхивая трубкой и размахивая в такт песне руками. Обернувшись, он встретился со мной взглядом и подмигнул. И я совсем успокоился. Нет, не зря говорится, что настоящая дружба рождается добрыми делами!..

Симуш и я — друзья. Где я — там и Симуш, где Симуш — там и я.

Говорят, что похожи друг на друга как две капли воды. И действительно, ростом мы одинаковы, волосы у нас обоих светлые, оба курносые, лица веснушчатые, словно посыпанные шелухой конопли. Может быть, поэтому в деревне нас зовут близнецами. И отличить друг от друга не могут. Нас это нисколько не огорчает.

И в школе мы сидим за одной партой. Вместе книги читаем, вместе едим, вместе играем, вместе смеемся. Только вот горевать вместе не можем.

А горевать приходится не редко. Особенно из-за арифметики. Не в ладах мы с ней. Если бы не было арифметики на свете, то мы, может быть, не знали бы никакого горя никогда.

И кто только выдумал ее, эту арифметику? Неужели без нее жизни на земле нет? Вот, мой прадед ни одной буквы не знает, а ничего — живет!..

Размышляя обо всем этом, я и не заметил как к нам пришел Симуш. В руках у него — футбольный мяч.

— Ну, решил заданную на дом задачу? — спросил он, еще не переступив порога.— Ответ сошелся?

— Нет, что-то не получается…

— И не старайся. Не получится. Даже Павлик-Карлик и то, говорят, еле-еле решил. Если уж отличник с трудом задачу одолел, то нам она, наверняка не по плечу. Пойдем лучше в футбол поиграем. Может быть, на свежую голову ответ сойдется…

— А если не сойдется, что мы завтра скажем Николаю Ивановичу? — пристально глянул я на Симуша.

— Скажем, что живот болел. Подумаешь! — махнул рукой Симуш.

— У обоих? спросил я.

— Нет. У тебя живот, а у меня — голова,— сказал Симуш.

— Не пойдет,— возразил я.— Пусть у тебя — живот, а у меня — голова. Ладно?

— Не все ли равно? — удивился он.

— Нет, не все равно! объяснил я.— Если только живот болит, то головой можно думать. Ты же животом задачи не решаешь?

Симуш почесал в затылке.

— Верно! — снова удивился он.— И как это я не подумал? Тогда скажу, что у меня тоже голова болела.

— Нельзя,— отрезал я.

— Почему нельзя?

— Николай Иванович не поверит. Сразу у обоих, ты что? Скажи, что у тебя с глазами случилось несчастье,— научил я его.

— Не болят же, глаза-то! — воскликнул Симуш.

— А моя голова? — спросил я его в свою очередь.

— Верно,— вздохнул Симуш.— Как же быть?

— А ты завяжи один глаз бинтом… и все.

В это время кто-то засвистел под окном. Мы выглянули на улицу. У забора на лавочке сидели ребята. Оказывается, из другой деревни пришла команда. В прошлый раз мы их обыграли, теперь они решили взять «реванш». Конечно, отказаться от игры было бы нечестно.

— Пойдем что ли? — спросил Симуш, но на всякий случай осведомился.— А как же задача? Ладно,— подумав, сообщил он.— Придумаем что-нибудь.

Мы побежали с ребятами на луг. Началась игра. Матч продолжался до самой темноты, пока мяч еще можно было в траве найти. Но возвращались мы все довольные,— отыграться «противнику» не удалось…

На другой день не успел я позавтракать, как забежал Симуш. Я тут же выскочил из-за стола.

— Куда в такую рань? И школа-то еще, поди, на замке,— спросила мать, выходя из чулана. В руках она несла кунгра2 с мукой.

— Надо, мама! — сказал я твердо. И важно, как отец, снял с гвоздя фуражку.— Сегодня пораньше велели явиться.

Школа наша в соседней деревне. Пока доберешься, многое можно передумать.

Едва мы вышли из деревни, Симуш оглянулся и, увидя, что за нами никого нет, торопливо вытащил из кармана бинт.

— На, скорей перевяжи правый глаз, пока нас никто не видит,— приказал он,— Только бы сегодня все обошлось нормально, а там видно будет…

Я стал перевязывать Симушу правый глаз, но повязка ложилась неровно, бинт почему-то ускользал у меня из рук.

— Быстрей ты,— зашипел Симуш.— Как бы ребята не заметили!

— Поспешишь — людей насмешишь. Дело аккуратность любит,— наставительно успокаивал я друга.

Когда я, наконец, закончил перевязку, Симуш успокоился.

— Молодец, из тебя со временем врач выйдет,— сказал он, благодарно сверкнув на меня своим единственным глазом.

От похвалы я надулся как индюк и решил показать-из себя бывалого, все знающего человека и задал вопрос:

— Знаешь ли ты, кто такой Мюнхгаузен?

— Не знаю. А кто он такой? — удивился Симуш.

— Этот человек из любого положения выкручивался, как и я.

— Неужели? Вот интересно! А все-таки как он ухитрялся?

— У него была такая же умная голова, как у меня.

— Тогда что же ты с эдакой головой задачу решить не сумел? — ехидно захихикал Симуш.— И я бы, гляди, сейчас так не мучился.

— Ну, в этом твоя вина. Кто меня тащил из дома играть в футбол?

Так препираясь, мы и не заметили как дошли до школы. Несмотря на рань в классе собралось много ребят. Несколько учеников о чем-то горячо спорили у окна. Кируш-Длиннуш, как всегда, что-то жевал. Рыжий Проша бубнил стихотворение, заглядывая в учебник. Его голос звучал как репродуктор.

Мы подошли к спорщикам. Павлик-Карлик, как выяснилось, доказывал Антоше, что он правильно решил задачу.

Увидев Симуша, ребята загалдели, как вспугнутые с верхушки ивы грачи. Все стали допытываться: что случилось?

— Яснее-ясного! Отлупила его мать, и баста! — авторитетно отрезал Тимуш, словно сам был очевидцем происшествия.

— Это тебя мать ежедневно треплет как коноплю, поэтому-то ты и стал легче гусиного пера,— на сдавался Симуш.— Меня мать даже пальцем не трогает. А эта беда ко мне случайно прилипла: вчера я пас в овраге корову, вот мне прямо в глаз и попала колючка репейника. Она и сейчас там, под веком. Врач и тот вытащить не смог.

Ребята поверили Симушу и отстали от него.

Я оглянулся и заметил Прошу. Он что-то записывал в тетрадку.

Я подошел к нему.

— Прошенька,— прошептал я как можно тише,— спаси, я попал в беду…

— А что случилось? — повернулся он ко мне.

— Мозги разжижились…

— Иди в больницу.

— В том-то и беда, что тут больница не поможет. Только ты можешь спасти…

— Чем же я тебе помогу? — вытаращил глаза Проша.

— Да очень просто. Дай списать домашнее задание — и все будет в порядке.

Проша вдруг побагровел.

— Меньше в футбол надо гонять,— сердито обрезал он меня.

Тут я понял, что с этим жадиной-говядиной у меня ничего не выйдет, и перестал канючить.

— Попомнишь еще. И треснутый топор в жизни может понадобиться,— махнул я рукой и отвернулся.

В это время в коридоре прозвенел звонок. Мы расселись за свои парты в ожидании прихода учителя. Николай Иванович торопливо вошел в класс и тут же объявил:

— Сегодня мы с вами будем писать контрольную работу. А задачу, которую я вам задал на дом, проверим на следующем уроке.— Он повернулся к доске и быстро застучал мелом.

— Пропали мы с тобой! — прошептал Симуш.— Что делать будем? Подумай!