Стань моим первым

После встречи с Нинкой, домой решаю не ехать. Отец там, наверное, рвет и мечет. После нашего утреннего разговора меня все еще трясет. Папа впервые на меня накричал и сказал, чтобы даже думать забыла о работе. Негоже наследнице его состояния простой официанткой работать. При этом, в свою компанию он меня не берет. Опыта, видите ли, нет. И люди будут косо смотреть.

Договариваюсь с Верой пройтись по магазинам. Для работы в кафе мне понадобится обычная одежда. Среднестатическая, которую все носят. Я ее выбирать не умею. Я даже в ценах не ориентируюсь. То, что для меня будет дешево, для Нинки с Верой по цене космоса, поэтому в ТЦ иду вместе с подругой.

Спустя три часа изнурительного похода по магазинам и многочисленных примерок в моих пакетах лежит пять комплектов одежды и обуви. В них я буду ходить на работу. Вера сказала, что это то, что нужно, а я понятия не имела, как буду это носить.

— С гордостью! — говорит подруга на выходе.

Я лишь усмехаюсь. Везу ее домой, паркуюсь у подъезда.

— Спасибо, что сходила со мной.

— Да незачто. Я всегда “за” приобщение богатой молодежи к народу.

Я цокаю языком и закатываю глаза. Хоть и привыкла к их периодическим подколам, а такой реакции скрыть не могу.

— Ваши вакантные места отбираю, — отшучиваюсь.

Верка смеется. Она, в отличие от Нинки, работает удаленно. Пишет тексты для интернет-магазинов, делает презентации для компаний. Она вообще молодец, еще несколько лет и станет профессиональным фрилансером. Я тоже смотрела на что-то подобное, но когда записалась на курсы графического дизайна, сразу поняла — не мое.

— Можешь забрать вещи? — спрашиваю у нее. — Боюсь, если папа увидит эти пакеты, он меня не поймет.

— Ты завтра приедешь переоденешься?

— Да.

— Окей.

Вера забирает пакеты с одеждой и выходит из машины. Машет мне на прощание. Как только ее фигура скрывается за подъездной дверью, я трогаюсь с места. Ехать домой по-прежнему не хочется, но я выруливаю на проспект, перестраиваюсь в нужный ряд и еду к отцу. Нам нужно поговорить. Уверена, он будет категорически против моей затеи, но я решительно настроена его уговорить.

Домой приезжаю через час. Время в пути провожу много из-за пробок. Когда въезжаю на территорию нашего дома и оставляю машину в гараже, выдыхаю. Устала за те несколько часов, что провела в дороге. И проголодалась.

Решаю отложить мой разговор с отцом и устремляюсь на кухню. Уверена, Ульяна приготовила сногсшибательный обед и оставила мне.

— Кира!

Я застываю на месте, не дойдя до двери каких-то несколько метров. Отец. Сразу понимаю, что недоволен. Кирой он меня называет в самых крайних случаях. В остальные моменты я для него “Кирюша” или “Кирочка”.

Расправив спину, поворачиваюсь к отцу. Он приближается. Недоволен — мягко сказано, потому что он разъярен. Челюсти сжаты, губы образовывают тугую полоску, а взгляд мечет молнии. У меня даже холодок по спине пробегает, хотя отца я никогда не боялась. Но и раньше мы с ним никогда не ссорились. Нашел мне школу-пансионат за границей — поеду. Выбрал для меня колледж — поступлю. Теперь мне двадцать. Когда, если не теперь протестовать?

— Да, папочка.

— В кабинет ко мне, живо! — командует.

Он не любит разговоров в присутствии прислуги. Особенно, когда нужно ссориться или спорить. В этом случае он всегда зовет меня в кабинет и плотно закрывает дверь.

Повинуюсь. Поднимаюсь на второй этаж, захожу к отцу в кабинет. Он шагает следом. Дверью хлопает так, что я вздрагиваю.

— Я так понимаю, ты ослушалась меня, — не спрашивает, а констатирует отец.

— Я так понимаю, ты следил за мной, — тоже не спрашиваю.

Отца я своего прекрасно знаю. Он и такое устроить может, когда я начинаю спорить или обещаю натворить глупостей.

— Ты в своем уме? Устроиться на работу в это… это… заведение!

— Ресторан, — поправляю его.

Между прочим, он неплохой. Не та забегаловка, где я отравилась круассаном. Даже спустя неделю мне о ней трудно думать. К горлу тошнота подкатывает.

— Что за упрямство? — не сдается отец. — К чему тебе эта работа?

Его тон чуть смягчается. Папа подходит к столу, садится в кресло и смотрит на меня внимательно. Ждет ответа, которого у меня нет. Вернее, он есть, но я никогда в жизни не признаюсь отцу в том, что хочу почувствовать себя свободной. Освободиться от решений, которые он принимает за меня. Мне и сейчас очень трудно. Папа так смотрит, что мне хочется отказаться от своей затеи.

— Кира!

— Хочу попробовать себя в чем-то новом, — говорю мягко и с улыбкой.

Выбираю самую рабочую тактику. Ею мама всегда пользуется и у нее неплохо получается.

— В новом? — хмыкает отец. — А ты что… успела где-то поработать, что официантка для тебя новое?

Я и слова вставить не успеваю, как отец продолжает:

— Ты эту дурь из головы выброси. Думать не смей о такой работе. Моя дочь не будет официанткой!

Он ударяет ладонью по столу, я подпрыгиваю.

В кабинет забегает мама. Видимо, этот наш разговор не останется без внимания прислуги.

— Что у вас происходит? — восклицает мама. — Я из мастерской услышала, прибежала.

У мамы все руки в краске, на правой щеке даже желтоватый развод виднеется. Она у меня художница. Рисует для души, к выставкам и признанию никогда не стремилась, просто реализовывает себя таким образом. Выплескивает все, что чувствует, на полотно.

— Да вот… — бурчит отец. — Пытаюсь вразумить нашу дочь. Она собралась устраиваться официанткой в какую-то забегаловку!

— Это ресторан хорошего уровня! — объясняю отцу, хотя понимаю, что он и так это прекрасно знает и ему от этого не легче. Он просто не хочет, чтобы я работала.

— Кирочка… — мама непонимающе на меня смотрит. — Что на тебя нашло?

Мама морщится, словно увидела на своей картине размазанного таракана.

— Почему бы тебе не заняться искусством? — спрашивает мама с нотками восторга в голосе.

— Потому что я не умею петь, танцевать, рисовать, писать. Ничего из творчества мне недоступно, мама. Я уже решила и устроилась!

— Так всё!

Отец резко встает со своего места.

— Никакой официанткой ты не будешь! Это мое последнее слово.

— Буду!

На глаза наворачиваются слезы и чтобы их прогнать я вгоняю ногти в ладони.

— Я хочу стать самостоятельной, папа!

Несколько мгновений мы буравим друг друга тяжелыми взглядами. Мама тараторит что-то про то, что нам не стоит ссориться и мы обязательно придем к консенсусу, если сядем за стол переговоров, но папа резко ее обрывает:

— Марина, выйди!

— Но…

— Выйди, я сказал!

Ослушаться мама не осмеливается. Покидает кабинет.

— Самостоятельности хочешь? — гремит голос отца.

— Именно.

— Даю тебе выбор, — безапелляционно заявляет. — Или ты остаешься и забываешь об этой чуши с работой или…

Отец замолкает, словно сомневается. Несколько мгновений смотрит на меня, а потом все же решается сказать:

— Или становишься самостоятельной во всем.

— Ты меня выгоняешь?

Поверить своим ушам не могу.

— Не выгоняю. Даю тебе возможность выбрать. Или мои деньги, дом, машина или… работа.

Глава 14

Кирилл

— Я знала, что ты позвонишь, — воркочет Лика, прижимаясь щекой к моему плечу, — чувствовала.

Ее треп меня раздражает, но мысли сейчас сосредоточены совсем на другом. У меня сегодня важная встреча с владельцем одной компании. Я Лике поэтому позвонил. Мне необходимо было сбросить напряжение, чтобы начать трезво мыслить.

За последние два дня я поймал себя на мысли, что завожусь с пол-оборота и срываюсь на людях. Секретаршу свою до слез довел, на помощника наорал, так он потом еще некоторое время боялся ко мне заходить. Взгляд как-то зацепил имя Лики в набранных номерах. Позвонил.

Что сказать? Жалею.

В первую очередь потому, что не помогло. Совсем. На какие-то доли секунд, конечно, стало легче. В яйцах уже не кипело, но эмоциональное состояние оставляло желать лучшего. Еще и этот треп…

— Хватит, — обрубаю хмуро.

Обижать ее не хочется, поэтому я молчу и не говорю ничего больше. Все-таки осталось во мне что-то человеческое, раз я задумываюсь над чувствами других.

— Ну, Кирюш… — Лика дует губы, от чего меня передергивает.

Она делала так всегда, но почему-то именно сейчас раздражает сильнее всего.

Что за идиотская привычка?

Дуть губы по любому поводу: обида, ревность, просьба. Всегда.

— Я так ждала тебя.

Лика прижимается ко мне, проводит холодными пальцами по животу. Ластится. Пытается угодить. Чувствую себя сволочью, но меня не заводит. По правде, я не хотел ей звонить, но если делать выбор между проверенной женщиной и проституткой, выбор очевиден. Да и со шлюхами я дела не имел уже давно. Лет десять последних точно. Брезгую.

— Прекрати, — прошу ее, когда она опускает руку ниже и обхватывает снова готовый член рукой.

— Тебе же нравится… и ты хочешь…

Хочу, но секс, завершившийся минут пять назад, дал понять, что звонок ей был ошибкой. Напряжение сбросить не удалось. Напротив, я стал еще более раздраженным.

— Не надо.

Я отбрасываю ее руки от себя и встаю. Тянусь к рубашке, когда слышу позади вопль, от которого едва не закладывает уши:

— Это что… царапины?!

Да твою ж… мать.

Я поворачиваюсь к Лике. Быстро надеваю рубашку, закрывая спину. Я ведь говорил, что не люблю такую тактильность. Терпеть ее не могу. Раздражает. Но Кире я позволил себя исцарапать. Вот, теперь расхлебывать.

— Откуда они? Ты что… ты мне изменял?

Я прикрываю глаза. Каждый раз одно и то же. Сцены ревности, истеричные нотки в голосе, упреки. А ведь мы даже не вместе. Я ничего ей не обещал, она знала, что рано или поздно наши встречи закончатся.

— В верности, помнится, мы друг другу не клялись.

Лика открывает и закрывает рот. Двигает губами, словно выброшенная на берег рыба. Она – красивая женщина. Стильная, современная, спокойная. Была таковой, по крайней мере. Я гордился тем, что мне удалось с ней договориться. А теперь я получаю разъяренную фурию, готовую назвать меня последним словом только потому, что все закончилось.

— Ты сволочь, Багров! — выплевывает стандартную фразу.

Я пожимаю плечами и тянусь к боксерам и штанам. Одеться получается быстро. Лика что-то еще говорит, но я ее больше не слушаю. Зря позвонил и приехал. Уже у двери даю нам шанс разойтись спокойно. Поворачиваюсь к ней. Она смотрит на меня исподлобья. Обижается.

— Ты же понимаешь, что это должно было закончиться?

Она вздыхает, но кивает. Не глупая, поэтому так долго со мной рядом продержалась. Однако она все равно женщина. И я задел ее чувство собственного достоинства.

— Я сожалею, что так вышло, — говорю ей. — Зря я позвонил.

Ее глаза от шока округляются, и она произносит: