Пикалка

Леонид Каганов

Пикалка

Свет уходил.

Люди шли по бульвару, спешили, гуляли, катались на самокатах.

А вот давать интервью никто не хотел.

Верба подходила ко всем подряд.

А они шарахались от ее микрофона, словно от рекламного листка.

У Марка горестно обвисли усы и на лбу обозначились морщины.

Конечно, мое дело — всего лишь возить съемочную группу, но…

Раз уж мы одна бригада, то дело общее.

А я уже понимал, что мы больше ничего не запишем.

И что тогда скажет Капельдинер?

Нариман снял с плеча камеру и посмотрел на часы.

Еще минут десять, и свет уйдет, ясно же.

Этот прохожий мне сразу не понравился — низенький, небритый мужичонка в яркой красной рубашке и со злым лицом. И явно пьяный: пер вперед, словно ничего не видя, неловко размахивая руками. На пальце правой блестел здоровенный перстень с белым камнем, наверняка стекляшка. Верба решительно шагнула к нему:

— Что вы думаете о Пикалке?

— Чо ты сказала? — переспросил тот, резко останавливаясь.

— Пришелец, захватывающий Землю, — пояснила Верба. — Как изменилась ваша жизнь с появлением Пикалки?

— Ты чо несешь? Ты на кого работаешь? — Он шагнул к ней вплотную.

— Первый областной канал. Мы проводим опросы…

Закончить она не успела — мужик со всей силы ударил ее наотмашь по щеке. Верба рухнула на тротуар, ее очки и микрофон процокали по асфальту. Мужик проследил за ними, а потом обернулся к нам:

— Кому еще надо? Ну, подходи!

Нариман, стараясь не делать резких движений, снял с плеча камеру, опустил ее линзой в асфальт и сам уставился туда же.

Толстый редактор Марк сделал маленький шажок назад и прижал к груди свой ноутбук, словно щит.

Я как сидел в распахнутой машине, так и остался сидеть.

— Вам, тварям, зарплату платят за ваши опросы-обсосы. А у меня вчера брата взорвало, — закончил мужик, ни к кому не обращаясь, и зашагал прочь, пошатываясь.

Первым опомнился Нариман — бросился к Вербе и помог ей встать. Ее лицо было всё в крови, но она не плакала — только судорожно хватала ртом воздух.

— Какая феноменальная сволочь! — с чувством выговорил Марк. — С такими людьми никакого инопланетного захватчика не надо! Давайте вызовем полицию!

— Давайте в больницу, — сказал я и завел мотор.

* * *

В кабинет директора канала нас провели мгновенно — видимо, он заранее распорядился. Капельдинер сидел за своим огромным столом, над двумя мониторами возвышалась только блестящая лысина в темных старческих крапках.

Когда мы вошли, он вскочил из-за стола, усадил Вербу на гостевое кресло и осмотрел повязку.

— Ну? — спросил он. — Как ты?

— Нормально, — ответила Верба. — Голова сначала кружилась, а сейчас все норм.

— Что врачи говорят?

— Он ей перстнем всю щеку рассек, — выпалил Марк. — Швы наложили, сказали, надо будет отдельную пластику делать, но все равно шрам останется.

— Дьявол… — выругался Капельдинер и обеими ладонями нервно поскреб лысину. — Ну и где я возьму другую ведущую?

— Мы… — начал Нариман, но Капельдинер его перебил.

— Вы! — он ткнул в него пальцем. — Вы где были?

— Неожиданно всё случилось, — выдавил Нариман. — У меня записано его лицо крупным планом, если что…

— Если — что? — вскричал Капельдинер. — Вас трое! Он один! Вы его даже не задержали!

— Я был с камерой. Она дорогая, вы бы с меня и вычли. А у меня ипотека. У Марка — семья.

— А я что? — поддержал Марк. — Я немолодой человек, я редактор, а не боксер. Нам нужен охранник!

И он почему-то кивнул на меня.

— Я вообще сидел в машине! — обиделся я. — Монтировка в багажнике. Что я его, машиной собью? Так она в другую сторону была припаркована…

Капельдинер снова выругался и поскреб лысину.

— Ну и что мне в утренний эфир ставить? Мы первый областной канал, из-за этой хрени нас на всех континентах смотрят! — Он кинул быстрый взгляд на Вербу. — Говорить-то можешь? Не больно?

— Говорить могу.

— Тогда вот что… Даём утром прямой эфир. Марк напишет текст, дуйте с утра в Парк, я закажу пропуска у федералов, ставьте транслятор и выйдем оттуда в эфир.

— Господи, опять… — поморщился Марк.

— Там и без нас миллион часов наснято, — напомнил Нариман. — Оно же одинаковое всегда. Можно Вербу на хромакее снять в студии и наложить.

— Мы не блогеры, у нас первый областной канал! — строго напомнил Капельдинер. — Нам нужен эксклюзив.

— А как я в кадре буду с этой повязкой? — подала голос Верба.

— Не будешь в кадре. Будешь читать текст за кадром и указывать рукой. Показывать размер, я не знаю, Марк придумает… Только, Марк, без негатива, не как в тот раз! В конце вывести на позитив! Чтоб мне потом не звонили… — Капельдинер многозначительно кивнул лысиной наверх.

* * *

С тех пор, как мы ездили снимать Пикалку на прошлой неделе, ничего не изменилось. Все так же стояли нестройным периметром автодорожные пластиковые заграждения, похожие на оранжевые саквояжи. Чисто символический барьер — всё остальное охраняют камеры. Всё так же барьером высились поставленные друг на дружку кубики сизых бытовок, наспех привезенные в первые дни какими-то учеными и быстро переделанные под охранный пункт. А вот охранники были другие — один рыжий, другой со стильной бородкой, а ещё в углу в кресле сидел какой-то штатский, но ничего не говорил.

— Что у вас с лицом? — спросил рыжий Вербу первым делом.

— Повязка, — сухо ответила Верба. — Брилась, порезалась.

Рыжий покосился недоверчиво, но ничего не сказал — видно, не понял, шутит она или нет.

— Инструктаж, — объявил он, закончив проверять документы.

— Мы уже третий раз, — напомнил Марк.

— Положено прослушать, — покачал головой рыжий. — Ни при каких обстоятельствах не пересекать ленту ограждения. Не делать резких движений. И ни в коем случае ничего в ту сторону не бросать. Ни жвачку. Ни спичку. Ни крышку от объектива. Пикалка реагирует мгновенно. Сперва уничтожает того, кто атакует, затем того, кто отдал приказ, и так пока не дойдет до того, кто придумал атаковать.

— Как оно понимает, кто придумал атаковать? — неожиданно для себя спросил я.

— Не ко мне вопрос, — отрезал рыжий. — Ученые всего мира понять не могут…

— Вчера один труп был, — хмуро добавил бородатый напарник. — Экоактивист какой-то прорвался, чего-то хотел, но не добежал. А нам тело без башки с поляны убирать.

Рыжий вдруг посмотрел на меня с подозрением:

— А на вас нет заявки!

— Я водитель в нашей бригаде, просто провожаю. Подожду здесь.

— Не надо здесь ждать, — нахмурился рыжий.

— Пусть идет со всеми, — тихо донеслось из угла, где сидел штатский.

— Идите, — немедленно кивнул рыжий и распахнул заднюю дверь вагончика. — Прямо по тропинке до красных лент — видите их? И больше никуда.

— Вы с нами не пойдете? — удивился Марк.

— Мы за вами через камеры понаблюдаем, — усатый кивнул на свой дисплей: — У вас свои камеры, у нас свои.

— Мы лишний раз туда ходить не боимся, — объяснил зачем-то рыжий. — Просто примета плохая. Один у нас тут ходил целые дни, смотрел, а потом его шарахнуло. Видно, замышлял. Оно же чует.

— Минуточку! — вдруг обернулся Нариман, едва выглянув наружу. — Нам нужна точка для съемки с обратной стороны поляны! Не с этой!

— Обзорная площадка одна, — объяснил рыжий. — Скажите спасибо, что вас туда ещё пускают.

— Но я не смогу там работать утром, солнце же в объектив! Нужна другая точка!

— Нельзя, — тихо сказал штатский из угла.

И мы пошли к площадке.

В этом месте центрального парка я был впервые. До появления Пикалки мне никогда не приходило в голову заглянуть в этот глухой, заросший деревьями угол, почти лес. Я тысячу раз проносился через парк на велосипеде по дорожкам, когда работал в доставке, много раз гулял тут с коляской, когда родилась Майка. Пару раз, чего греха таить, заходил сюда отлить в кустах — но это когда еще не было ни камер, ни муниципального туалета у центральных ворот. А однажды в детстве после выпускного я в парке целовался до утра на скамейке. Но всё это происходило возле основных дорожек. А в этом углу не бывал никогда. Хотя казалось бы — полсотни метров деревьев и кустов, а за ними снова проспект и автобусы.

Сейчас парк был безлюден, и даже птицы в нем не чирикали. «Интересно, — подумалось вдруг мне, — птиц Пикалка тоже на лету сбивает?» Вперед вела импровизированная грунтовая дорога, проложенная сотнями ног и обозначенная по обочинам яркими пластиковыми лентами. Один раз она даже пересекла официальную велодорожку.

Вскоре мы были на месте — впереди за деревьями открывалась небольшая полянка, а перед ней находилась наспех оборудованная обзорная площадка. Тут полукругом стояли металлические стойки как в аэропорту — с натянутой между ними лентой. Я тайком пощупал ленту рукой — она была пыльная и немного влажная от утренней росы. Где-то впереди слышались звуки проспекта и автомобильные гудки.

— Шесть минут до включения! — донесся голос далекой студийной ассистентки из наушников, что висели у Марка на шее. — Как связь?

— Мы на месте, — ответил ей Нариман в микрофон своей камеры. — Настраиваемся.

Прямо перед нами на полянке стояла Пикалка. Я впервые видел ее своими глазами и поразился, какая она на самом деле маленькая — не выше домашнего торшера, клянусь. Она и была похожа на торшер, а может, на гигантский одуванчик или на воздушный шар, привязанный к земле толстым шнуром, чтоб не улетел. Из почвы торчал блестящий стебель толщиной в руку и заканчивался мутно-серебристым шаром — размером с велосипедное колесо. Вся поверхность шара поросла редкими белесыми шнурами, похожими на растопыренные волосы, они медленно колыхались, словно от ветра. Их отлично подсвечивало утреннее солнце, пробивавшееся сквозь деревья нам навстречу. А по самому шару рывками перемещались три черных круглых пятна — словно в разных местах открывались воронки, и всегда три. Раз в секунду они исчезали, но глаз тут же обнаруживал их в другом месте шара. Если, конечно, они решали появиться с видимой стороны. Воронки как по команде выплевывали в пространство три короткие искры, которые тут же таяли в воздухе, словно никуда не улетая. Но мы-то, увы, хорошо знали, как далеко они каждый раз летят, и что произойдет там, где их воображаемые траектории в итоге сойдутся в одну точку. Воронки мельтешили в основном по нижней части шара. Говорят, наверху шара они появились всего один раз чтобы убить пилота. Сейчас они крутились внизу, почти у стебля — выжигали кого-то на той стороне глобуса.

А еще Пикалка звучала. Многие говорили, что она при выстреле тихо попискивает как светофор для слепых, тонким электронным звуком. Поэтому ее так и назвали. Но лично мне всегда казалось, что она издает не писк, а тихий стрекот электрических часов — словно зернышки риса берут щепотью и кидают обратно в банку. Противнейший на свете звук, который мне в детстве никак не давал уснуть, а мама ругалась, что я придумываю, никак не могла поверить, что я действительно слышу часы из кухни через закрытую дверь: цык… цык… цык…

— Три минуты до эфира! — прошуршало из наушников.

— Я настроился, — доложил Нариман.

— Мы готовы, — подтвердил Марк и провернулся к Нариману: — Как тебе солнце?

— Мешает дико. Еле вытягиваю по диапазону. Был бы не прямой эфир, можно было эффекты наложить.

— Но вытягиваешь?

— Да.

— А это что за хромакей рядом поставили? — Верба вдруг указала вдаль.

Я проследил за ее взглядом — метрах в трех от Пикалки крепко стояла большая стальная рама-ширма, затянутая доверху зеленой тентовой тканью. Ну точно хромакей. Она сливалась с поляной и было странно, как мы сразу ее не заметили.

— У меня такая шторка в ванной висит, — пошутил я.

— Рекламный щит наверно, — поморщился Марк. — Везде бизнес устроят!