– Что-о-о?!– у Джавэны аж глаза на лоб полезли от такой наглости.
– Что-что-что-что-что?– передразнила её Серпина.– А то, что если муж нашёл себе другую, значит его уже задрала жена. Так что, сучка, собирай свои грёбаные манатки – и катись отсюда на хрен.
– Истэн,– Джавэна уставилась на мужа. В её глазах стояли слёзы и читался немой вопрос: «Неужели это правда? А как же восемь лет знакомства и пять лет брака? А как же наши планы теперь, когда мы наконец крепко стоим на ногах, обзавестись детьми?»
Всё это время Истэнджор не вмешивался в скандал между молодыми женщинами. Он просто не знал, что можно им сказать. Он обидел бы их обеих, если бы признался, что всего-навсего хотел позабавиться с Серпиной, чтобы иметь моральное право быть участником соцсети «КАЗАНОВА». Джавэну – тем, что для полного сексуального удовлетворения ему не хватает одной её. Серпину – тем, что она для него не более, чем забава. Да, он лишь хотел использовать её в своих корыстных целях, а потом разыграть сцену, чтобы найти предлог расстаться с ней столь аккуратно, чтобы она потом никогда не имела к нему претензий и тем более не приходила к нему домой, где могла бы нарваться на жену, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Разве в таком признаешься? А план правдоподобной лжи у него ещё не созрел. Поэтому на вопрос жены он ответил, каким-то неопределённым, сорвавшимся до мышиного писка звуком, сопровождённым пожатием плеч и разведением в стороны рук, дескать не знаю. И это тогда, когда искреннее раскаяние могло помочь делу примерения хотя бы с женой!
Стресс, вызванный всей этой безобразной прямо-таки смердящей историей в конце концов привёл Джавэну в состояние, которое на языке психиатров называется временное помешательство. Но, Боже, сколько за этим сухим диагнозом стоит сломанных жизней, грехов, жестоких преступлений!…
– Хорошо!– с угрозой в голосе сказала Джавэна.– Хотите быть вместе? Я прямо здесь и сейчас на веки вечные обвенчаю ваши влюблённые сердца.
Истэнджор бросился след за женой, понятия не имея куда та шагает с быстротой урагана и напором не способного быть остановленным танка. Не догадался он ни о чём, и когда они очутились на кухне. Здесь, как и всю дорогу, он добивался её прощения: умолял, стенал, плакал, придумывал какие-то лживые оправдания своему, как он признавал, гнусному поступку. Ну не мог он сказать правду о том, зачем он притащил в их дом Серпину. Не та это была правда, которую ему можно было бы простить. А вот смягчить человека, заставив его поверить в красиво упакованную лож, шанс был.
Он понял, что прощение зыбче зыбучих песков только когда в руке жены, повернувшейся наконец к нему лицом, блеснуло лезвие самого длинного ножа из всех, что были вложены в ножна подставки, которая в свою очередь покоилась на рабочем столе.
– Ты же это не серьёзно?– спросил он, чувствуя как по спине побежал холодок.
Джавэна ответила тут же. Ответила взмахом ножа, наотмашь нацеленным ему прямо в живот. Истэнджор и сам не понял как ему удалось выгнуть назад среднюю часть туловища, что и спасло его от неминуемой гибели. Свою первую неудачу Джавэна исправляла взмахом ножа в обратную сторону, рассчитывая поразить предателя в лицо. И опять же не знамо как Истэнджор ушёл от удара, упав на пол, и оттуда бросился вон из кухни, оглашая дом воплями ужаса.
Джавэна настигла его в зале и в момент когда он, как футболист попытался обойти её обманным движением, чтобы пробиться на куда более спасительну улицу, чем замкнутое пространство дома и по самую рукоять вонзила ему в печень нож. А затем, как настоящий киллер, не оставляя ему ни малейшего шанса на выживание, провернула лезвие в этом жизненно важном органе, приводя его в состояние полной недееспособности. Хотя она всего лишь дантист, познания медицины у неё были ни чуть не хуже, чем у терапевта или хирурга. Она знала как наверняка убить человека.
– Что ты с ним сделала?– сдавленным от ужаса голосом спросила всё ещё находившаяся в зале Серпина. Она наивная и в правду ждала обещанную Джавэной церимонию венчания. А тут такое!…
– То же, что сделаю с тобой,– пообещала Джавэна и ринулась на своего второго смертельного врага.
При виде опасности Серпина тут же вышла из ступора и выбежала из зала, пересекла коридорчик и заскочила в комнату напротив зала. Но ещё раньше, чем она успела захлопнуть перед убийцей дверь Джавэна вбежала в ту же комнату и невзирая на визги любовницы мужа полутора десятками ударов искромсала свою вторую жертву едва ли не в фарш. Колола, резала, рубила, как саблей и приговаривала: «Ну и чей теперь Истэнджор муж? Чей это дом? Получи, шалава поганая. Не на ту, тварь ты, попала, чтоб я от тебя слезами умывалась. Ты у меня сука кровью умоешся».
Всё практически так и вышло. На веки обездвиженная Серпина лежала в широкой луже собственной крови словно и в правду в ней купалась. Крови вообще было как на скотобойне, где вместо современного способа убоя электричеством, скоту по старинке либо перерезают горло, либо пронзают сердце. На полу, на обоях, на креслах, на Джавэне – всюду богровели большие пятна и брызги однозначного происхождения. И всё это продолжало возбуждать победно восседающую на своей жертве Джавэну несмотря на то, что с её последним врагом было раз и навсегда покончено. Она с каким-то изощрённым смакованием облизала окровавленное лезвие ножа и смесью слюны и крови харкнула прямо в лицо убитой.
Истэнджор ещё дышал, когда Джавена не знамо зачем вернулась в зал. На этот раз это была уже третья её разновидность. Как несколько минут тому назад она не была подавлена изменой мужа, не мстила за его предательство. Теперь, когда дело сделано, она вдруг болезненно осознала весь ужас содеянного. Для неё он выражался в ответственности, которую она непременно понесёт за своё зверское двойное убийство. Именно так и никак иначе в глазах обвинителей, судьи и присяжных будет выглядеть это преступление и приговор ей за него будет однозначен: электрический стул. Даже если каким-то чудом её адвокат выторгует для неё пожизненное заключение, провести жизнь за решёткой – это куда более жестокая пытка, чем хоть и болезненное, и всё же довольно скорая экзекуция. Джавэне было неприемлемым, чтобы члены комиссии по наблюдению за приведением в исполнение смертного приговора наслаждались зрелищем её убийства. Не приемлемым был и пожизненный срок, в который она, чтобы не мучиться обязательно наложит на себя руки. Поймав себя на этой мысли, на Джавэну вдруг снизошло какое-то, точно свыше посланное озарение: «Я ведь и сама могу сделать с собой то, к чему девяносто из ста со мной сделают по самому строгому приговору или то, что сделала бы с собой самым мягким из двух возможных». После этого как человек, несущий в мир некое мессианское знание, она направилась к окну, по пути выронила нож, дойдя до окна, распахнула фрамугу, взобралась на подоконник – и избавила себя от страшной участи быть осуждённой на не менее жестокую, хотя и называющуюся справедливой, расправу над ней, чем та, которую она учинила над подло обидевшими её людьми.
Второй этаж – не так уж и высоко, чтобы последствия падения с него имели какой-то однозначный результат. Можно было убиться, можно было покалечиться, можно было отделаться лишь парой-тройкой синяков да лёгким испугом. Всё зависело от того как упадёшь. Вот только участок земли под самым окном густо утыкан кольями-подпорками с вьющимся по ним декоративным виноградом, и чтобы Джавэна осталась хотя бы более менее цела, её тело должно было бы принять какие-то невероятные изгибы, что позволило бы ему протиснуться между зловещих кольев.
Превозмогая головокружение, которое с каждым его телодвижением становилось куда интенсивней и претерпевая жестокую боль, точно распространяющейся из раны по всему телу, Истэнджор, оставляя за собой кроваво-красный шлейф, дополз до окна. Как раб, распластавшийся перед своим господином, он с минуту лежал на полу, восстанавливая дыхание. Потом собрав в кулак всю силу воли, он подтянулся на подоконнике, лёг на него животом и посмотрел вниз.
Чуда, увы, не произошло. Две подпорки насквозь проткнули тело Джавэны, третья выдрала у неё из ляжки солидный кусок мяса, четвёртая, пробившая правый глаз, не вышла наружу, застряв где-то в черепной коробке, от чего девушка висела на этой подпорке под наклоном к земле, которую касались лишь её ноги
27 мая-2
Истэнджор проснулся в самом прекрасном расположении духа. И когда же он последний раз ощущал столь мощный прилив энергии? Да никогда. Потому что он никогда даже не мечтал делать то, что собирался сделать сегодня.
Из-за солнечного света, пробивающегося сквозь светло-коричневые портьеры комната была погружена в какие-то волшебные сказочные тона, так соответствующие необычности этого дня, что с первых секунд пробуждения Истэнджор ощутил благотворное дыхание грандиознейшего в его жизни грядущего. Ещё бы! Сегодня во второй половине дня его жена на целых трое суток уезжала в далёкую столицу их провинции на конференцию ветеринаров. Три дня свободы, когда можно делать всё, что угодно не оглядываясь на то, как к этому отнесётся твоя вторая половинка. И у него имелся многообещающий план как с пользой для себя провести свободное от семейных обязательств время. Этот будоражащий его вооброжение план, который он вынашивал вот уже полторы недели, с момента, когда жена сообщила о предстоящей ей конференции и разбудил его за полчаса до звонка будильника, наведённого на семь утра.
По правую от него руку безмятежно посапывала его жена – единственная и самая серьёзная помеха для того, чтобы немедленно приступить к реализации задуманного. Он услышал её дыхание и чуть не взвыл от досады. Ну ничего он терпел полторы недели, потерпит и последние две трети дня. Зато потом держись. Компенсацию за своё долготерпение он возьмёт по полной.
И вдруг в его памяти всплыло довольно-таки странное событие: в конце этого дня Джавэна зарезала его, ту с кем его застукала, после чего сама выпрыгнула из окна на колья обвитые декоративным виноградом.
« Но это же бред! Как в конце этого дня меня могли зарезать, если этот день только начался? К тому же я жив. Вот только откуда у меня такое чувство, что я наперёд знаю всё, что произойдёт в течении этого дня?»
Истэнджор лежал, надеясь, что это чувство развеется, как приступ паники.
«А не могло ли это всё быть на самом деле? Скажем, я был тяжело ранен, а не убит. Меня нашли прежде, чем я истёк кровью и вылечили. И вот теперь я, наконец, пришёл в себя после наркоза, а то и вовсе после комы, пусть и искусственной, в которую меня ввели, чтобы облегчить мои страдания и придать организму дополнительных сил в борьбе за выживание».
Истэнджор огляделся.
«Нет, я не в больнице. Значит меня ни кто не пытался убить и никто не вылечивал. И всё же это чувство… До тошноты беспокойное чувство».
Истэнджора посетила великолепная идея как проверить был он в этом дне, хотя, конечно же, это бред, или ему только кажется. И всё же надо расставить все точки над «i». Иначе у него крыша поедет от творящегося в его душе недоброго напряжения.
Он заглянул под служившую одеялом махровую простыню и, обследовав своё тело, не обнаружил ни малейшего намёка на шрам, который непременно остался бы, будь он и в правду попорчен ножом. Обратил он внимание и на Джавэну, свернувшуюся калачиком с боку от него. Из-за жары они спали голыми, так что ему не пришлось беспокоить жену, стягивая с неё пеньюар. Он просто посмотрел на обращённую к нему женскую спину. Там тоже не наблюдалось никаких отметин её трагического самоубийства. Впрочем, если его ещё и могли, наверное, заштопать, то Джавэна, если бы ей и вправду вонзился в голову кол, ни за что бы сейчас не посапывала в глубоком и безмятежном сне.
«Кошмар. Это был просто ночной кошмар. Но почему-то я так уверен, что не улежу в своей кровати из-за будоражащих моё воображение картин предстоящего праздника похоти».
Подумал и тут же полез из кровати.
«А сейчас, разбуженная колыханием матрацев, проснётся Джавэна и потребует традиционный утренний поцелуй».
Подумал, – и Джавэна, проснувшись, напомнила, что он забыл её поцеловать.
«Я пошлю ей воздушный поцелуй; она потребует физический; я из опасения, что мой отказ раскроет ей мои планы на время её отъезда поцелую её в губы и испытаю отвращение, как при поцелуе жабы. Потом она захочет секса, а я под благовидным предлого откажу».
Всё так и выходило.
– Слушай, Джавэна,– сказал он, когда жена запустила руку в его штаны и начала производить там возбуждающие действия,– тебе не кажется, что этот день уже был?
– Да, конечно, двадцать седьмое мая повторяется в наших с тобой жизнях уже в двадцать восьмой раз.
– Нет, я имею ввиду то, что повторяется именно этот день, двадцать седьмое мая две тысячи двенадцатого года. И самое ужасное он заканчивается тем, что ты убиваешь меня,…– Истэнджор едва не назвал имя своей потенциальной любовницы,– и потом кончаешь жизнь самоубийством.
– Забудь. Тебе просто приснился кошмар.
– Вот поэтому я и не хочу заниматься с тобой любовью,– ответил Истэнджор, вытаскивая из своих штанов руку жены.
– По состоянию твоего члена я бы так не сказала.
– Это орган, в котором нет ничего, кроме инстинктов. Налился кровью и стоит. А на душе у меня из-за этого кошмарного сна кошки скребут. Ты же не хочешь, чтобы я удовлетворял тебя, не получая никакого удовольствия. Давай отложим секс до твоего возвращения с конференции. К тому времени я обязательно приду в норму.
Джавэна снова полезла мужу в штаны.
– Давай хотя бы попробуем зачать ребёночка, как мы и планировали. Для этого у меня сейчас самое благоприятное время.
– Никто не знает как сказывается на семени плохое настроение,– вновь вытаскивая, руку жены, ответил Истэнджор.– Может так же негативно, как алкоголь. А я, знаешь ли, не хочу, чтобы наш ребёнок родился депрессивным, как я сейчас или уродом. Зачнём, когда ты приедешь.
В коридоре, куда он вышел из спальни, Истэнджор стоял, прислушиваясь к своим чувствам и мыслям. Они были чёрными. Но где-то далеко-далеко в них поблёскивала светлая точка надежды, зароненная в его душу словами жены о том, что ему просто приснился дурной сон. Казалось, нужно только дождаться когда эта точка разрастётся достаточно, чтобы заполнить собой всю окружающую чёрноту.
«Дежа-вю? Ну а как по-другому можно объяснить моё знание всего, что должно произойти? По-моему я даже знаю откуда у меня это дежа-вю. Наши с Джавэной побудки изо дня в день, из года в год происходят приблизительно по одной и той же схеме. Вот откуда. А то, что я разбужу Джавэну, когда полезу из кровати, то, что она попросит её поцеловать и не удовлетворившись воздушным поцелуем, заставит целовать в по-настоящему, а мне будет противно целовать её реально в губы я вовсе не знал потому, что якобы повторяю уже пройденный день, а предвидел потому, что хорошо знаю жену и обладаю отменны аналитическим умом. А сон,– (Да-да, Джавэна права, это только лишь сон, дурной сон), в общем весь этот правдоподобный кошмар вызван лишь волнением перед тем, чего я никогда прежде не делал».
Найдя всему объяснение, Истэнджор, наконец, обрёл душевное спокойствие. А спустя каких-то пару-тройку секунд усмехнулся желанию похвастаться на сайте «КАЗАНОВА» предстоящим ему вечером развлечением, которое он якобы предвидел потому, что переживал его как и текущий день вторично.
«Перед тем, как что-то сделать я просто думаю об этом, потом мне и кажется, что я это уже делал. Точно так же было, когда я полез из постели. Я, собственно, и полез, ради хвастовства в интернете».
И Истэнджор отправился хвастаться.
«А сейчас тип, называющий себя Ангелом Хранителем напишет мне: «
А спустя каких-то пять секунд, когда на мониторе слово в слово появилось то, что он только что с самой дерзкой ухмылкой подумал, Истэнджор, почувствовав как по его телу словно высыпанные из банки тараканы во все стороны разбегаются мурашки, задал сам себе безответный вопрос: «Как такое возможно? Я, зная Джавэну, мог предвидеть всё, что произойдёт когда я стану выбираться из постели. Но как я мог предвидеть послание от этого не знакомого мне человека? Может я пророк?»
В буквальном смысле отвечая на его мысли, на мониторе выбилось новое послание:
В испуге Истэнджор отпрянул от компьютера, вместе со стулом повалился на пол и пополз назад, словно отступая перед выбравшимся из монитора и надвигающимся на него голодным тигром. Его остановила только стена, прохладой обжегшая его спину.
«Изо дня в день жить одинаково и завершать каждый день болезненным финалом жизни. Да так ведь и до сумасшествия не долго! Ведь жизнь полноценна лишь тогда, когда дни сменяются новыми днями, когда каждый такой новый день приносит что-то прежде не виданное и от того прекрасное, даже если оно иногда и бывает тёмных оттенков. И теперь я лишён всех красок жизни, кроме одной чёрной-причёрной!»
От этих мыслей Истэнджора охватил новый куда более сильный, чем прошлый испуг, приступ паники. Перед глазами всё поплыло. Пол точно превратился в болото, в котором он стал увязать. Сердце, казалось, разобьётся в пух и прах – так сильно оно колотилось о рёбра. Он усилием воли боролся со всё накатывающими на него атаками обморока и мало-помалу к нему вернулаь было утраченная способность мыслить.
«Нет-нет-нет, это просто не возможно. Чудес на свете не бывает. Даже таких страшных. Только фокусы».
Истэнджор подался вперёд и, стоя перед монитором на коленях, простучал по клавишам пальцами:
«Что делать, что делать, что делать?»
Истэнджор действительно не знал, что делать. Но он не мог смириться с тем, что ему придётся из раза в раз переживать один и тот же трагедией завершающийся день, поэтому веря, что не так уж всё и безысходно, искал выход из ситуации, в которую угодил, как мышь в мышеловку.
«Остальное в руках самого человека»,– все мысли Истэнджора вертелись вокруг этой фразы. Она внушала ему надежду, на то, что, если приложить усилие, можно остановить пагубное повторение одного и того же дня и попасть в новый день, за которым пойдут другие. Больше того, он расценивал её как намеренную подсказку того, кто называет себя Ангелом о том, что он должен исправить свою ошибку, чтобы вернуться к полноценной жизни. Ведь полнота человеческой жизни как раз и состоит в том, что каждый Божий день наполнен огромной массой событий всех мастей. А переживание одного и того же дня может и сума свести. Он уже сейчас чувствует себя каким-то ущербным. О том, что будет потом, если ничего не изменится, вообще думать страшно. Вот только какие именно нужны усилия, чтобы побороть этот круговорот одного дня в природе?
«Похоже этот день повторяется, потому, что в его конце трагически погибают три человека. Если спасти хотя бы одного из них, будет прервана цепь событий приводящих к трагическому финалу и мы все вернёмся во время, когда дни совершенно нормально сменяют друг друга».
В идеале было бы не знакомится с Серпиной, из-за которой всё и случилось. И не было бы тогда никаких проблем. Но повторялся, увы, не тот день когда можно было бы не налаживать с ней переписку. А значит нужно искать что-то доступное в этом дне.
Как только он пришёл к этому заключению, Истэнджор отправил на страницу Серпины на сайте знакомств лживое и в то же время спасительное сразу для трёх людей сообщение:
Но сколько бы он в последующие два часа не заходил на свою страницу ответа от девушки, подтверждающего получение его сообщения не появилось. Без этого он не мог быть в полной мере уверен, что девушка не свалится на него как снег на голову и тем самым принесёт массу проблем как себе, так и другим. Поэтому он попытался поговорить с ней по мобильнику и, не сумев до неё дозвониться, отправил SMS с тем же текстом, что и на странице сайта знакомств. Что-что, а SMS-ка точно дойдёт куда надо.
Уверенный в успехе предпринятых мер, Истэнджор успокоился, хотя некоторый чёрный червячок в его душе всё равно не давал радости заполнить пространство, освободившееся после страха перед финальными событиями этого дня. И его состояние не скрылось от зорких глаз Джавэны.
– Ты весь день какой-то смурной. Что-то случилось?– стоя у раскрытой двери автомобиля, участливо спросила она.
– А ты была бы рада, если бы я куда-то надолго уезжал?– ответным вопросом Истэнджор скрыл истинную причину своего расстройства.
– Не надо грустить, Истэн. Всего каких-то три дня и мы снова будем вместе.
Истэнджор как можно радостней улыбнулся: «Да-да, я вырву нас из замкнутого круга повторяющегося злосчастного дня и мы, исполненные счастья, действительно будем вместе» и в награду за то, что он постарается не хандрить в отсутствии жены получил от неё прощальный поцелуй.
Теперь, когда Джавэна уехала, он не прыгал от радости с криком «Ес!». Он молча и сосредоточенно вернулся в дом и сел в кресло лицом к настенным часам. Прошлый раз Джавэна пришла ровно в семь. Если её не будет в одну минуту восьмого, его план сработал и завтра для них троих наступит новый день.
После пережитого он, конечно, не станет искушать судьбу и откажется ото всякого общения с Серпиной. Под каким-нибудь благовидным предлогом оборвёт с ней даже переписку или исчезновением из её жизни даст ей понять, что между ними всё кончено, толком даже не начавшись. Она, конечно, расстроится, но это всё равно для её же собственного блага.
Серпина не объявилась ни в семь часов, ни в пять, ни в десять минут восьмого. Но спасённым из повторения этого дня Истэнджор почувствовал себя только в половине восьмого. Зато радости у него было столько, что он, напевая хитовую песенку и пританцовывая под собственное пение, отправился на кухню. Там, уступив место более голосистым исполнителям, он включил МTV и, работая у них на подпевках, сварил себе кофе, сделал несколько сырно-ветчинных сэндвичей, уселся за стол и, едва откусив от своего яства, услышал взволновавший его звонок в дверь.
«Вчера после прихода Серпины никто больше не приходил. Тлько Джавэна, открывшая дверь собственным ключом. Сейчас она бы тоже открыла. Кто же тогда это может быть? Не уж-то опаздавшая на целый час Серпина? Нет, если это и в правду повторяющийся вчерашний день, ничего подобного быть не может. Хотя…»
Новый звонок прервал рассуждения Истэнджора. Надо было что-то делать, пока не поздно. Хотя бы выяснить есть ли повод для беспокойства. И если есть, хоть попытаться отвести опасность. Ведь если это и в правду Серпина и её на пороге дома застанет Джавэна, которая должна вот-вот появиться,– всё пропало!
«Боже, пусть это будет не Серпина,– думал он по дороге к двери.– Пусть это будут Свидетели Иеговы, коммивояжёр, только не Серпина. Сделай так – и я пожертвую церкви всю до последнего цента месячную зарплату».
У двери Истэнджор замер, боясь выяснять кто позвонил уже третий раз за время, что он шёл, боялся будто неведение могло ему чем-то помочь.
«Да нет, какая к чёрту Серпина? Если благодаря моей SMS-ке Серпина не пришла в семь, как должна была, то я изменил ход событий повторяющегося дня и сейчас на крыльце стоит, кто угодно, кроме Серпины. Хоть тот же коммивояжёр».