Помоги проекту - поделись книгой:
Дмитрий Померанцев
По странам и страницам: в мире говорящих книг. Обзор аудиокниг
Несколько вступительных слов к книге Дмитрия Померанцева
Открывая эту книгу, мы отправляемся в кругосветное путешествие по сегодняшней мировой литературе, в самом буквальном смысле. Увлекательное и необычное путешествие.
Автор книги – Дмитрий Померанцев – филолог, профессиональный и увлеченный читатель, мастер чтения – читает в последние десять лет – только аудиокниги. Он слышит литературу, вслушивается в литературу, это принципиально важный момент – художественная литература – дело слуха.
Подчеркну – важно не то, что автор видит мир и текст не глазами, а то, какой широты и глубины его кругозор, как он транслирует прочитанное, как выстраивает связи в сегодняшнем чтении.
Аудиокниги уверенно вошли в нашу жизнь, а вот профессионального обзора именно аудиокниг – такого масштаба, объема и качества – пока еще не было. Это первая книга такого рода, и она во многом уникальна.
Дмитрий знает и слышит в своем информационном поле, в своем море/океане не только классиков и современников, но и всех лучших переводчиков современности, потому что сопоставляет варианты переводов в озвучке. Со многими переводчиками дружит и общается – потому что так нередко складывается его углубленная работа.
Мне кажется, он больше видит в литературе, чем мы, зрячие. У его письма, прочтений, откликов, рецензий – особое качество. Это живые, остроумные художественные тексты, и при широкой географии источников они составляют единый мир, воспринятый сердцем поэта-современника с памятью, уходящей в глубину веков. Яркое, необычное литературоведение и критика. Настоящая навигация в океане мировой литературы. Разве не здорово, что среди нас – живой Гомер читательского и литературного самосознания?.. Открывайте, читайте, удивляйтесь!
Слепота – страшная сила
Представьте себе (это не спойлер – с этого книга начинается), что все ослепли. Все – от слова «вообще». Что при этом станется с бедным человечеством? Куда денутся его хваленые социальные институты, сдерживающие факторы, общественный договор? У нас один-то слепой, в ненужное время в ненужном месте очутившись, в жука в муравейнике превращается. А тут – все…
Картина не только страшная, но еще и достаточно неприглядная. Предельно жесткая, острая сатира, социальная антиутопия, горький сарказм, иногда как бы смягчающийся до беспросветно-черного юмора.
«Да он же просто издевается! Ничего святого для человека нет!» – воскликнут иные читатели. И будут неправы. Святое для Сарамаго есть, и это святое – человек. Более страстного и последовательного писателя-гуманиста со времен Максима Горького, пожалуй, и не назову. Помните Сатина? «Это звучит гордо – человек… Все для человека, все во имя человека». Вот и у португальца – тот же самый антропоцентризм. Да, очень горький, да, против шерсти и через боль и страдание, но это оптимистическая трагедия. Это гимн величию духа, прорвавшийся через крушение плоти.
Однако все это так и осталось бы обычной риторикой, банальным повторением общеизвестных истин, не облеки автор свое повествование в чудесные одежки магического реализма. К счастью, сделал он это просто виртуозно, ведь Сарамаго, подобно известному в меру упитанному шведскому мужчине в полном расцвете сил, еще и талантливый (я бы даже сказал: гениальный).
Да, он вытягивает свое повествование в одну непрерывную струну, будто герой-связист с катушкой на спине проволоку под огнем фашистов тянет. Но штука в том, что проволока эта – колючая. Цеплючая. И равнодушно и бездумно по себе скользить никому не позволит. Сарамаго напоминает этакого деда на завалинке, что неспешно и непрерывно толкует собравшимся вокруг ребятишкам сказку-быль обо всем на свете, включая смысл жизни и прочие проклятые вопросы бытия.
«Слепота» Сарамаго – это развернутая метафора, философская притча-иносказание в ярком фантике остросюжетного триллера. Первое для автора вполне традиционно, второе – весьма нехарактерно. И то и другое вышло на диво хорошо.
Отдельная песня – язык Сарамаго, за что поклон его русскому переводчику Александру Богдановскому Непрерывная игра слов, каламбуры, эпитеты, оксюмороны – все это превращает чтение в некое подобие филологических американских горок.
Ну, и парадоксальные философские максимы-афоризмы, которыми текст буквально наводнен… Как вам, к примеру, это: «Иногда для того, чтобы прозреть, нужно ослепнуть»? Это ведь не только фигурально, но и буквально можно понимать (о чем сам писатель, быть может, даже не догадывался).
Подытоживая вышесказанное, тем, кто не читал, – попробуйте. Возможно, не пойдет. Да что там возможно – обязательно не пойдет! А вы все равно. Несмотря на. Вопреки тому что.
Звуковую версию романа «Слепота» записала Ирина Ерисанова – диктор, хорошо известный большинству любителей аудиокниг в нашей стране.
Zdob si zdub
Zdob si zdub, как многие из вас наверняка знают, в переводе с молдавского означает: «Бей в барабан». Кто-то спросит меня: а при чем здесь вообще Молдавия? Отвечаю: совершенно ни при чем – так, к слову пришлось.
Тема нашего сегодняшнего разговора – дебютный роман немецкого писателя, лауреата Нобелевской премии по литературе Гюнтера Грасса «Жестяной барабан». Так уж звезды сошлись, что начали мы сразу с тяжелой артиллерии: сначала – Сарамаго, теперь – Грасс.
Роман «Жестяной барабан» увидел свет ровно 60 лет тому назад, причем история литературы, пожалуй, еще не знала случая, чтобы начинающий автор заявлял о себе столь громко и уверенно. Гротеск, буффонада, фантасмагория – вот малый перечень определений, излитых несколько подрастерявшимися критиками на молодое дарование. Некоторые литературоведы усмотрели в книге прямое наследие средневекового плутовского романа. Лично мне сочинение герра Грасса представляется первой ласточкой взорвавшего вторую половину XX века «магического реализма», все признаки которого в книге налицо. При этом до «Ста лет одиночества» Гарсиа Маркеса оставалось еще целых восемь лет.
Несколько слов об авторе. Гюнтер Грасс вполне мог бы украсить собой эпоху Возрождения: прозаик и поэт, драматург и эссеист, скульптор и художник-график – он еще и в качестве джазового музыканта себя умудрился попробовать. При этом трудно себе представить фигуру более противоречивую. Последовательный антифашист, пацифист и социал-демократ, в юности он успел послужить в танковых войсках СС, куда по собственной инициативе перешел из гитлерюгенда.
Роман «Жестяной барабан» носит яркий антивоенный и антинацистский характер. При этом автор вовсе не скатывается к традиционной обличительной риторике – нет, он действует тоньше и гораздо эффективней, как бы препарируя национал-социализм изнутри. Подобно дотошному микробиологу, Грасс изучает штамм «коричневой чумы», сплющив его между стеклами на предметном столике своего творческого микроскопа.
Хотите понять, как могла докатиться одна из самых просвещенных, самых культурных наций Европы до такого откровенного человеконенавистнического безумия, как гитлеровский нацизм? Значит, вам сюда.
Не скажу, что это удобочитаемый текст, да и самому писателю он дался явно не с кондачка, но в результате некоего невероятного сверхусилия (все-таки человек свою собственную юность перед всем миром наизнанку вывернул, в собственных грехах перед всеми покаялся). Читать это временами больно и страшно, временами – грустно, а порой и очень даже смешно. Но вот только не скучно ни разу.
Следует также отметить, что от великого до смешного и от смешного до ужасного у Гюнтера Грасса даже не шаг, но некое неуловимое движение души, флюид. Вот он откровенно зубоскалит: «Вдруг они спохватились, что на них форменные сапоги, а стало быть, есть чем думать». И тут же будто обухом по голове: «Все повешенные мальчики выглядят одинаково».
Вопреки всем принципам гротеска главный герой романа Оскар Мацерат не столько преувеличен, сколько приуменьшен автором. В три года, протестуя против невыносимой пошлости бытия, он попросту отказывается расти и становится в один ряд с прочими сказочными пигмеями (где-то между персонажами двух других великих «Г» немецкой литературы – Гауфа и Гофмана – Карликом Носом и Крошкой Цахесом). Малыш Мацерат наделен неким волшебным даром, заставляющим вспомнить персонажа одной из сказок Джанни Родари, а еще у него есть замечательный жестяной барабан, которому суждено сыграть в книге одну из ведущих партий.
«Его игриво-мрачные притчи рисуют забытое лицо истории», – сказали о Грассе шведские академики, когда двадцать лет назад вручали ему Нобелевскую премию. А другой писатель-нобелиат, уже упомянутый здесь Гарсиа Маркес, назвал его творческую манеру «откровенно неудобной». И то и другое считаю высшей похвалой автору, ибо в чем еще высокое назначение литературы, как не в излечении от исторического беспамятства? Ну, а «удобные» книги, как правило, редко переживают своих авторов.
Роман «Жестяной барабан» читает Сергей Чонишвили. Мрачно читает – глухим, почти замогильным голосом. Но подобная манера исполнения в данном случае более чем уместна. Ведь даже юмор в этой книге – чернее черного.
Птичку жалко
Все мы (ну, или почти все) помним русскую народную сказку «Финист – ясный сокол» про пернатого оборотня и про влюбленную в него дочь кузнеца. Первая ее часть – типичный (архитипичный!) парафраз «Аленького цветочка» из серии «Найдите 10 отличий»: старшие дочери просят уезжающего в командировку отца привезти им дорогостоящие сувениры, а любимая младшая – сущую безделицу. С самыми что ни на есть роковыми последствиями (иначе, как говорил мой папа, «кина бы не было»). Вторая же половина сказки более всего напоминает (извините за физиологическую подробность, если у кого вдруг богатое воображение) вывернутую наизнанку «Царевну-лягушку». То есть не прошляпивший из-за своего чрезмерного любопытства и эгоизма Василису Иван-царевич (он же – дурак) отправляется за тридевять земель топтать железные сапоги, снашивать железные шапки (это, интересно, как? О дубы-колдуны он, что ли, по дороге головой бился?) и глодать железные краюхи (тут и вовсе молчу – о вкусах не спорят), но несчастная Марьюшка, ни в чем практически не виноватая, с тем же джентльменским набором металлических предметов выступает на поиски своего неосмотрительного Финиста с тем, чтобы – для его же блага! – женить его на себе.
Одноименный роман современного российского писателя Андрея Рубанова в общем и целом придерживается классической сказочной канвы: и сестры с батькой-кузнецом на месте, и магическое чудо в перьях, что по ночам зачастило к младшенькой (причем определенно не в гляделки играть и не за руки держаться – зря оно, что ли, о землю грянувшись, добрым молодцем оборачивалось?), тоже имеется.
Однако практически с самого начала намечаются и разночтения. Прежде всего, в повествовании появляется герой-рассказчик – некий скоморох по имени Иван, которому предстоит сыграть важную роль в судьбе Марьюшки – той самой младшей дочери, что привечала в своей светелке Финиста и которую автор с весьма характерной для него грубоватой брутальностью будет на протяжении всего романа именовать девкой Марьей.
Появится и множество сюжетных ответвлений, и масса бытовых и психологических деталей и подробностей. Застывшие под своими вековыми масками сказочные персонажи задвигаются, задышат, заплачут, засмеются – словом, оживут. Как ни странно, единственным действующим лицом, чьи черты так и не обретут подвижность, останется главная героиня. Ей, извините, будет просто не до этого. Она – ходячая функция, волокущая на себе все повествование. В полном соответствии с устным народным творчеством, девка Марья натянет на себя выкованную отцом железную обувку (сапоги автор то ли от чрезмерной приверженности правде жизни, то ли из милосердия заменит чем-то вроде сланцев), примерит железный колпак (учитывая тогдашний уровень кузнечного искусства, осторожно предположим, что ржавое ведро с головы современного снеговика было бы куда изящней и эргономичней) и запасется железным же караваем (крышку от канализационного люка когда-нибудь видели? Ну, так что-то вроде). И затем, громыхая и лязгая, эта помесь Железного Дровосека, робота C3PO из фильма «Звездные войны» и тяжелого немецкого танка PzKpfw VI, более известного как «Тигр», двинет на поиски своего суженого-ряженого.
Не знаю, как вам, а мне в этот момент стало чисто по-человечески жаль Финиста. Потому что есть девушки в русских селеньях, которым после остановленной на всем скаку горящей избы уже и сам черт не брат, и Баба-яга – не любимая прабабушка.
Далее читателя ждет пространное сказание о долгих странствиях, опасных приключениях и удивительных встречах. Словоохотливого, горячо и безответно влюбленного в девку Марью скомороха сменит другой Иван – на сей раз кожевенных дел мастер, который, разумеется, тоже влюбится, а там эстафету подхватит Иван-третий (кто ж на Руси троицу не любит?) по прозвищу Соловей и разбойник по профессии. Последнего чаша влюбленности также не минует, и именно ему выпадет счастье подытожить повествование, деятельно в нем участвуя.
В озвучивании «Финиста» приняли участие сразу три профессиональных актера: Александр Клюквин, Владимир Левашев и Кирилл Радциг, что при условии наличия трех героев-рассказчиков, на мой взгляд, явилось оптимальным решением. Каждому персонажу – свой голос, свой тембр, своя неповторимая интонация.
«Зачем я убил коростеля?»
На самом деле общего между упомянутым в заглавии рассказом Виктора Петровича Астафьева и романом блистательной, пулитцероносной и, к сожалению, недавно ушедшей от нас американской писательницы Харпер Ли «Убить пересмешника», речь о котором пойдет сегодня, не так уж много. Просто в обоих случаях образ безвинно погибшей птицы как бы подчеркивает бессмысленность и неоправданность любого насилия, напоминая, что жизнь есть высшая неразменная ценность, распоряжаться которой по прихоти или произволу нельзя от слова «совсем».
Итак, о чем роман? Юная Джин-Луиза Финч по прозвищу Глазастик (в оригинале – Скаут, то есть прозвище характеризует не столько размер или красоту ее внешних рецепторов зрительного анализатора, сколько способность подмечать то, чего другие по каким-то причинам видеть не могут или не хотят) вместе со старшим братом Джимом постепенно взрослеют на фоне пасторальных пейзажей патриархального американского Юга. Жизнь не устает удивлять Джин и Джима: преподносит им сюрприз за сюрпризом, преподает урок за уроком, и постепенно брат и сестра открывают для себя таинственный мир взрослых, состоящий из таких непонятных пока для них вещей, как социальное неравенство, расовая дискриминация, несправедливость, насилие и т. д.
При всей неоднозначности этих открытий, при всей мрачности и даже жестокости некоторых событий книга получилась на удивление светлая и добрая. Мир взрослых показан через призму взгляда ребенка – взгляда мудрого, понимающего и чаще всего прощающего. Роль своеобразного нравственного камертона играет в книге отец Глазастика и ее брата – адвокат Аттикус Финч. Именно ему предстоит фактически в одиночку встать на защиту темнокожего молодого человека, обвиненного в изнасиловании белой женщины. Согласно тогдашнему законодательству и тогдашним обычаям южных штатов выбор у парня был невелик и в любом случае незавиден: либо скорый и неправый официальный суд и благословленная конституцией казнь на электрическом стуле, либо еще более скорый и неправый суд Линча и тогда – веревка на ближайшем дереве.
Над этим романом, что называется, звезды сошлись. Все, что для любого другого автора в любом другом произведении было бы смерти подобно, здесь кажется естественным и уместным. Строго говоря, книга Харпер Ли – классическая проба пера, сотканная из сплошных несовершенств и благоглупостей, но подано это все настолько искренне, с таким простодушием и доверием к читателю, что рука не поднимается сказать что-нибудь еще, кроме растроганного «Ах!». Даже откровенно нелепая, гротескная сцена ковбойского поединка подслеповатого Аттикуса с бешеным псом, которая заставила бы покраснеть любого создателя третьесортных вестернов, с легкой руки Харпер Ли воспринимается как нечто само собой разумеющееся.
В одном из редких интервью писательница опровергла предположения об автобиографическом характере романа, события которого, по ее словам, ничего общего не имели с ее собственным «скучным» детством. Тем не менее фамилию Финч, которую носит главная героиня, а также ее отец и брат, автор позаимствовала у собственной матери, а в образе Дилла – приятеля героини многие современники узнали черты реального друга детства и одноклассника писательницы – будущего известного романиста Трумена Капоте (помните «Завтрак у Тиффани»?).
Восторженная реакция читающей публики, похоже, застала врасплох и саму Харпер Ли: «Никогда не ожидала какого-нибудь успеха “Пересмешника”. Я надеялась на быструю и милосердную смерть в руках критиков, но в то же время я думала, может, кому-нибудь она понравится в достаточной мере, чтоб придать мне смелости продолжать писать. Я надеялась на малое, но получила все, и это, в некоторой степени, было так же пугающе, как и быстрая милосердная смерть».
Увы, испуг, в котором призналась Ли, был не просто фигурой речи или утонченным авторским кокетством. Успех едва ли вскружил ей голову, но как бы предостерег от попыток повторить его или превзойти. С момента выхода «Пересмешника» и практически до самой смерти продлилось ее упорное творческое молчание. Харпер Ли избегала официальных мероприятий, встреч с читателями и интервью, замкнувшись в кругу родных и ближайших друзей, среди которых особым доверием пользовались все тот же Трумен Капоте, а также исполнитель роли Аттикуса Финча актер Грегори Пек.
В 2006 году, говоря о своем раннем увлечении литературой, восьмидесятилетняя Харпер Ли призналась: «Сейчас, 75 лет спустя, в обеспеченном обществе, в котором люди имеют лэптопы, мобильные телефоны, айфоны и пустоту в головах, я все-таки предпочитаю книги». Ну, не прелесть ли эта мисс Ли, а?
Харпер Ли умерла во сне 19 февраля 2016 года на 90-м году жизни, а буквально за полгода до этого мир всколыхнула едва ли не главная литературная сенсация последних десятилетий: увидел свет второй ее роман «Пойди, поставь сторожа» – прямое продолжение «Пересмешника». Немного позже вскрылась небольшая деталь: второй роман был на самом деле первым. Написанный в середине 50-х и тогда же представленный на суд издателей, он не был принят к публикации. Однако редакторы оценили потенциал начинающей романистки и посоветовали ей сосредоточиться на детстве главной героини, сцены воспоминаний о котором показались им наиболее интересными. Так на свет появился «Пересмешник», а «Сторож» отправился в личный архив автора, откуда и был извлечен 60 лет спустя.
Некоторые журналисты не без оснований заподозрили, что публикация была осуществлена без ведома и согласия автора: в неофициальной беседе литературный агент Харпер Ли признался, что случайно обнаружил рукопись в сейфе, где хранился черновик «Пересмешника».
Лично у меня «Сторож» вызвал двойственные чувства. С одной стороны, да, это та самая Харпер Ли – умная, проницательная, язвительная и трогательно лиричная. Это действительно новая встреча с полюбившимися героями: Глазастиком, Аттикусом и даже колоритной темнокожей служанкой Келпурнией, как бы вобравшей в себя самый дух американского негритянского Юга. С другой, не могу сказать, что встреча эта сильно меня обрадовала. Нет, мир не рухнул, и заветы «Пересмешника» остались святы и нерушимы. Вот только исчезла куда-то звонкая прозрачность – незамутненность детского взгляда. Поэтому не стану рекомендовать эту книгу – решайте сами: идти вам до конца или же вовремя остановиться.
Любители аудиокниг могут прослушать «Пересмешника» в исполнении Ирины Ерисановой или Анастасии Лазаревой. Первый вариант суше, строже, академичней, но зато внятней, членораздельней и практически без речевых ошибок. Второй более эмоционален, сопровождается музыкальным оформлением и к тому же прочитан по более поздней редакции перевода. Решайте опять же сами, что вам предпочесть. Есть еще запись радиоспектакля 1965 года с Олегом Табаковым в роли Аттикуса Финча. Но это скорей аудиоверсия экранизации, то есть интерпретация интерпретации, что, на мой взгляд, уже не так интересно. Хотя и представляет собой отдельный, самостоятельный жанр.
Потрясен Петросян
Настоящее заглавие – не просто игра в анаграммы, но объективная (насколько это возможно) оценка моей реакции на роман Мариам Петросян «Дом, в котором…», который считаю одним из самых ярких событий в русскоязычной литературе последних десятилетий.
Согласно официальной версии, автор (между прочим, правнучка выдающегося живописца Мартироса Сарьяна, да и сама по специальности – художник-мультипликатор) трудилась над своим эпическим полотном около 18 лет. На самом деле основная часть книги была написана в период с 1991 по 1998 год, после чего рукопись ушла гулять по рукам друзей, знакомых, знакомых друзей и друзей знакомых. Удивительно, но факт: Петросян не особо верила в возможность публикации, да и, похоже, не слишком к ней стремилась. В итоге десять лет (!) спустя роман попал в руки представительнице одного из издательств, произвел на нее сильное впечатление, но поскольку не был даже подписан, последней пришлось «отматывать» читательскую цепочку назад, чтобы добраться до автора.
Едва увидев свет, роман с ходу получил «Русскую премию», вручаемую за лучшее произведение, написанное по-русски автором, проживающим вне территории России, стал призером «Большой книги» в номинации «Приз читательских симпатий», а также удостоился целого ряда наград в области фантастики – как российских, так и международных, включая одну из самых престижных отечественных НФ-премий – «Странник».
К настоящему времени книга переведена на десять языков: итальянский, венгерский, польский, латышский, испанский, французский, македонский, чешский, английский и болгарский.
Так что же это за книга такая, которую воспринимают всерьез решительно все, кроме самого автора? «Омут, чертов омут!» – воскликнула по поводу нее одна из рецензенток. Целиком и полностью согласен: ей-богу, лучше не скажешь. Только начал читать, едва вчитался – и все: провалился с концами, ушел без плеска на дно. Прочел – как с горочки спустился. Или, точнее, свалился. Но об этом – чуть позже.
Меж тем начало романа не предвещает ничего экстраординарного. Какой-то закрытый интернат, куда родители скрепя сердце сдают своих неудавшихся по тем или иным причинам отпрысков: слепых, ампутантов, колясочников. Очень, знаете, неуютное начало. Так и чувствуется, что автор вот-вот начнет сползать в тошнотворно политкорректное расшаркивание перед людьми с ОВЗ, сияя наклеенной улыбкой на резиновом лице, или, еще хуже, примется по-бабьи стенать и заламывать руки по поводу бедных малюток: мол, и так-то Господь обидел, а тут еще и родители-изверги… Не понаслышке знаю, что такое коррекционная школа-интернат, поэтому испытывал почти спортивный интерес: ну, что там автор выдумает эдакого, чем сумеет удивить?
И Мариам Петросян меня удивила. Не имею чести быть знакомым с автором лично. Говорят, милейшая, обаятельная женщина. Охотно верю. Однако книгу она написала абсолютно мужскую – в хорошем смысле этого слова. Брутальная, жесткая, местами даже жестокая проза, где эмоции и переживания насухо отжаты из текста и оставлены исключительно на усмотрение читателя: хотите – сочувствуйте, хотите – нет. Я сочувствовал. Порой не хотел даже, но все равно сочувствовал. Чем-то эдаким автор взяла меня за жабры – заставила проникнуться.
Странное дело: в качестве едва ли не главного своего литературного ориентира и учителя Петросян упоминает… Макса Фрая. Не могу похвастать глубоким знанием творчества этого загадочного (или уже не загадочного) писателя, однако то, что довелось прочесть, сформировало у меня вполне определенное читательское впечатление. Да, очень даже неплохая, местами так прямо очень даже хорошая, однако все-таки вполне себе коммерческая проза. Если Мариам Петросян ставила перед собой задачу написать нечто подобное, значит, книга ее удалась вопреки оригинальному авторскому замыслу. Такое, знаете, тоже бывает. Кен Кизи, когда писал свое легендарное «Кукушкино гнездо», плотно сидел на амфетаминах и хотел написать психоделический, «торчковый» роман, где главным героем должен был стать страдающий шизофренией Вождь Метла. А получилось вместо этого глубокое психологическое исследование, философский трактат о свободе воли и сатирическая социальная притча.
Честно говоря, было у меня опасение, что роман «Дом, в котором…» не так поймут. Что воспримут как обычный масслит, 3D-шную бродилку-квест, подростковую фэнтези: налепят фанфиков, навыпускают компьютерных игрушек, а то еще и ролевики к делу подключатся… К счастью, обошлось. Видимо, сработало то обстоятельство, что автор сделала своих героев неприкасаемыми, изгоями, находящимися вне каст и классов париями. Трудно судить, насколько осознанным был этот шаг, но он, безусловно, уберег «Дом» от чрезмерной и абсолютно ему не нужной коммерциализации. Одно дело наряжаться эльфами, гномами или даже орками. А вы попробуйте перевоплотиться в слепого, безрукого (не путать с Сергеем Безруковым – в этого-то всегда пожалуйста – он и сам в кого хочешь перевоплотится) или, скажем, в инвалида-колясочника. Как-то не хочется, да?
Вернемся к тому, с чего начали. На самом деле герои Петросян не нуждаются в жалости, по ним не надо – да просто не получится – лить слезы! Они не убогие, не инвалиды, не бедные сиротки, брошенные кукушками-родителями. Они – сверхсущества. Но дальше – тс-с-с-с! Прочее уже будет спойлером.
Скажу лишь, что, добежав до конца этого марафона, замер, балансируя, будто на краю пропасти. А в голове гулко стучало: «И это – все? А как же дальше?» Потому что азарта, запала, набранной инерции хватило бы еще на одну такую же книгу. Или даже не на одну. Но Мариам Петросян заявила однозначно: продолжений и вообще других книг не будет. И пока слово свое держит (представляю, как выкручивали ей руки издатели!). Держит и, надеюсь, сдержит. А в глубине души чей-то тихий голосок малодушно шепчет: «А может? А вдруг? Ну что ей, жалко, что ли?»…
Отдельное спасибо Игорю Князеву: здорово читает, ничего не скажешь. Пробубни тот же текст какой-нибудь другой диктор – всю бы магию убил. А тут – что доктор прописал.
Всего на данный момент существуют четыре аудиоверсии романа. Кроме вышеназванного Игоря Князева, книгу озвучили Ирина Ерисанова, Albert Kramer (в Сети его имя пишется именно так, а псевдоним это или просто латинская транскрипция настоящего имени, судить не берусь) и, наконец, известная телеведущая и диджей Тутта Ларсен (в миру – Татьяна Романенко). Каждый из вариантов имеет свои неоспоримые преимущества, поэтому рекомендовать какой-либо из них в пику всем остальным не стану. Слушайте сами, выбирайте, читайте.
Abre los ojos
Abre los ojos в переводе с испанского означает: «Открой глаза». Так называется один из фильмов режиссера Алехандро Аменабара. Впрочем, по сложившейся уже традиции ни сама кинолента, ни ее создатель не имеют ровным счетом никакого отношения (за исключением некоторого созвучия названий) к теме нашего сегодняшнего общения. А тема эта – дебютный роман молодой россиянки Гузель Яхиной «Зулейха открывает глаза».
Книга эта в буквальном смысле взорвала общие представления о современной отечественной литературе – о целях ее и задачах, о масштабах и возможностях. Что собой представлял написанный по-русски роман XXI века? В лучшем случае – грамотно составленный текст, рассчитанный на определенный, не слишком широкий круг читателей, критиков, ученых-филологов и т. д. Выйдет такая книга тиражом не более 3000 экземпляров, разойдется (чаще всего – не полностью), промелькнет несколько раз в литературных обзорах – и все. В самом лучшем случае автор получит какую-нибудь премию, даст пару интервью, поучаствует в нескольких встречах с читателями, где подпишет с десяток-другой своих томиков. Однако итог будет тот же: очередная строчка в библиографии дописана, можно ставить точку и нажимать на Enter.
А что сделала Яхина? Да ничего особенного. Написала роман. Постучалась с ним в несколько издательств, где его (наверняка не читая) благополучно отвергли, наконец пристроила в провинциальный «толстый» журнал «Сибирские огни», да и то не полностью, в виде отдельных глав. Чтоб вы знали: тираж таких журналов чаще всего не дотягивает и до тысячи экземпляров, гонорары если и выплачиваются, то едва ли превышают месячное пособие многодетным семьям, а распространение ведется в основном по пыльным хранилищам периодики областных библиотек. Словом, тут бы и быть «Зулейхе» навек погребенной заживо, не вмешайся Его Величество Случай. Неким волшебным образом рукопись попала в руки известной литературной статс-даме Людмиле Улицкой, та решила прикинуть на себя роль феи-крестной и порекомендовала текст издателям.
А дальше все как у Харпер Ли с ее «Пересмешником». Наутро Гузель Яхина проснулась знаменитой, а ее роман до сих пор считается непревзойденным по яркости литературным стартом. Издательству даже тратиться особо на раскрутку не пришлось: книга в прямом смысле пошла по рукам, сама себя рекламируя.
Механизм распространения оказался невероятно прост: прочтет роман какой-нибудь представитель вымирающей фауны читателей и с вытаращенными глазами начинает бегать в поисках себе подобных, чтобы чуть ли не насильно впихнуть, ткнуть носом – читай, оно того стоит!
Две самые престижные литературные премии России «Большая книга» и «Ясная Поляна» были всего лишь следствием, но никак не причиной этого ажиотажа. Просто было бы по меньшей мере странно, если бы не дали: книга была настолько очевидно хороша, да и читатели за нее проголосовали рублем, буквально сметя первый тираж с прилавков. Странно, что не дали еще и «Национальный бестселлер», – кажется, просто не успели выдвинуть книгу на соискание.
Поделюсь собственным читательским опытом. Прослушав книгу в аудиоформате, тут же заразился общей эйфорией и купил бумажное издание – чтобы было чего подсовывать друзьям и родственникам. И книга тотчас ушла «в народ» на долгие месяцы, не задерживаясь в одних руках дольше нескольких суток – обычно этого людям хватало, чтобы проглотить пятисотстраничный том. И не было ни одного случая, чтобы кто-то бросил чтение или выразил неудовольствие и разочарование по поводу прочитанного.
Более всего это напоминало эпидемию или стихийное бедствие. Оно расходилось концентрическими кругами, распространялось в геометрической прогрессии: число людей, пострадавших от урагана или, если угодно, вируса по имени «Зулейха», росло с каждым днем, каждым часом. Никакой Донцовой или Марининой подобный успех не мог и присниться. Их целевая аудитория давно была просчитана и приручена издателями. Невозможно себе представить, чтобы за похождениями гения частного сыска Даши Васильевой с волнением и напряжением мог бы следить, скажем, преподаватель вуза или рабочий-сталевар.
А вот «Зулейху» читали все. И продолжают читать. И главы холдингов, и офисный планктон. И работники правоохранительных органов, и представители криминальных структур. И пионеры, и пенсионеры. И продвинутые интеллектуалы, и те, кто печатное издание в руках последний раз в школе держал.
И дело не в том, что книга оказалась в тренде (интересно, слово «трындеть» отсюда произошло?), просто автор как-то сумела тронуть именно те струны, которые имеются в душе каждого человека. Независимо от его национальной, социальной, возрастной, конфессиональной, гендерной и прочих принадлежностей.
О трагедии трудового крестьянства в годы коллективизации у нас писали многие (Гузель Яхина даже с Михаилом Шолоховым на сей счет умудрилась заочно перемигнуться, введя в свое повествование одного из ключевых персонажей «Поднятой целины»). Однако еще никому из авторов не удавалось вызвать такого сильного эмоционального отклика у читателей. Сразу несколько моих знакомых, прочитав «Зулейху», увидели и узнали в ней историю своих предков.
Роман можно условно разделить на три неравные части: жизнь героини до раскулачивания, дорога к месту ссылки и, собственно, само лагерное бытие. Некоторые критики упрекали автора в недостаточном сгущении красок при описании ГУЛАГа: дескать, на фоне того, что Зулейхе довелось пережить в доме мужа, ужасы сталинских лагерей кажутся какими-то нестрашными. Тут как раз не вижу никаких противоречий: очень даже часто случается, что свобода внешняя и свобода внутренняя не совпадают во времени и пространстве. И можно быть рабыней в собственном доме, имея статус добропорядочной жены и вполне себе обеспеченной хозяйки, и, наоборот, осознать себя как гордую и независимую личность, только лишившись всех прав и состояний и оказавшись на краю света и гибели.
Лично мне больше всего понравилась часть третья. Очень уж хорошо удалась автору история создания поселка Семрук – своего рода таежная робинзонада, заставившая вспомнить любимые с детства книги: «Дикий урман» Анатолия Севастьянова, «Черничные глазки» Федора Кнорре, «Дерсу Узала» Владимира Арсеньева, а также повести и романы Григория Федосеева.
Злые языки из числа все тех же румяных критиков и тут нашли, к чему придраться: автор-де – городская барышня, тайгу кирзачами не топтала, костров с одной спички не зажигала, рыбу руками не ловила. Откуда ей знать про лесное житье-бытье? Претензия, на мой взгляд, абсурдная. Открою страшную тайну: Пушкин не жил во времена Пугачева, а мсье Жюль Верн практически никуда не выходил из своего кабинета и ни на Северном полюсе вместе с капитаном Гаттерасом, ни в Экваториальной Африке вместе с пятнадцатилетним капитаном Диком Сэндом побывать просто физически не мог. Все свои путешествия в пространстве и времени большинство писателей совершают силой своего творческого воображения. Автору «Зулейхи» такое путешествие, на мой вкус и цвет, удалось. Она не только сама вместе со своими героями умудрилась пережить суровую зиму в далекой тайге – она еще и десятки, если не сотни тысяч читателей с собой туда прихватила. Кстати, не знаю, каков к настоящему времени суммарный тираж романа, но тот факт, что книга уже переведена на два десятка языков, говорит сам за себя. Похоже, жизнь и судьба молодой татарской крестьянки не оставили равнодушными не только наших соотечественников.
Гузель Яхина не задерживает чересчур пристального читательского внимания на внешности своей героини. Портрет Зулейхи мы создаем сами – сплетаем из немногих оброненных героиней слов, ее поступков и жестов, а чаще всего – пассивного бездействия, постоянной готовности принять внешний мир и раствориться в нем с одновременной замкнутостью внутри себя самой. Лично мне почему-то героиня представлялась не классической дочерью Востока, жгучей брюнеткой с пылающим взором черных глаз, но чем-то нашим, волжским, почти русским – русоволосым и ясноглазым, тихим, как лесной ручей (не зря же в самом начале книги Зулейха обращается к местному лешаку – шурале). Словом, представлял себе на месте главной героини этакую… Чулпан Хаматову. Кроме шуток. Потому и не удивился, когда узнал об экранизации и выборе актрисы на главную роль. Как-то убедила меня Гузель Яхина, уговорила исподволь, что именно так ее Зулейха и выглядит. И никак иначе. Все-таки сценаристка по образованию, что вы хотите. Владеет искусством вербальной визуализации.
В заключение несколько слов об аудиокнигах. Роман «Зулейха открывает глаза» примерно в одно и то же время озвучили три исполнителя: Ирина Воробьева, Елена Калабина и Фирдаус Ганеева. Профессионализм чтиц во всех трех случаях сомнений не вызывает. Качество записи чуть получше в первых двух случаях (а во втором еще и музыкальное сопровождение присутствует), зато в третьем не приходится сомневаться в том, что имена собственные и специфические национальные термины вроде татарского лешего шурале будут произнесены с правильным ударением и артикуляцией. Лично мне больше понравилось прочтение Ирины Воробьевой, но моего мнения никому не навязываю. Более того, книга заслуживает неоднократного прочтения – так отчего бы не послушать ее в разных исполнениях? Кстати, существует также запись романа в переводе на татарский язык (текст читает Алия Калимуллина). Ради интереса включил и послушал. Практически ни слова не понял, кроме имен и фамилий, но до чего же красиво звучит!
Он читал стихи коровам, те давали молоко… и мясо
Сегодня хочу поговорить о творчестве английского писателя японского происхождения, лауреата Букеровской и Нобелевской премий Кадзуо Исигуро. Этот автор не страдает чрезмерной плодовитостью, выдавая в среднем по роману в пятилетку, но зато качество его текстов столь высоко, что те вполне могут служить эталоном для других писателей. Это добротная, вкусная, породистая английская проза с терпкой примесью восточной ментальности. Исигуро – безукоризненный джентльмен и одновременно – исполненный достоинства и стоицизма самурай. Каждая его книга по-своему хороша и не похожа на остальные. Однако вершиной творчества Исигуро – самым-самым его романом, на мой взгляд, является «Не отпускай меня». Вот о нем и побеседуем.
Начну с того, что это самая пронзительная, трогательная и самая страшная книга из прочитанных мною за последние годы. «Не отпускай меня» не отпускала меня до последних страниц, не отпускает сейчас и, пожалуй, не отпустит еще довольно продолжительное время.
Романы такого плана принято называть «душераздирающими» – рассказываемые в них истории волнуют читателей, вопиют к их сердцам, и чем беззвучней, чем сдавленней этот вопль, тем верней и громче рвутся души, тем большим количеством крови обливаются читательские сердца.
На первый взгляд, ничего необычного в этой книге нет. Классический английский роман воспитания. Детство, отрочество, юность. Привилегированная закрытая школа. Первый опыт самопознания. Дружба и предательство. Первые уроки жизни. Первая встреча с Прекрасным. Первая любовь. Однако с первых же страниц над невинными головами юных героев довлеет какая-то страшная тайна. Странные оговорки взрослых. Странное поведение некоторых учителей. Странный запрет на любые разговоры о будущем. И какая-то неясная угроза на горизонте.
Читатель теряется в догадках. Дети неизлечимо больны? Или сама эта школа – не то, чем кажется, за что пытается себя выдать. Правда, как водится, оказывается куда хуже любого предположения. Человечество борется с неизлечимыми болезнями, пытается отстоять у смерти самое слабое, самое уязвимое свое звено – плоть. О душе вопрос тоже поднимается, но об этом чуть позже. Итак, люди воюют со смертью, и, как во всякой войне, им нужны боеприпасы, в роли коих выступают… донорские органы. Читатели, разумеется, в шоке: элитное учебное заведение оказалось инкубатором, где детей, словно бойлеров, растят на мясо.
Не торопитесь бросать в меня камни, мол, что за нехороший человек, зачем все рассказал, убил интригу, теперь читать будет неинтересно. Читать будет интересно, ибо главный интерес книги не в том, ЧТО написано, а в том, КАК это сделано. Та же история под пером другого автора запросто обратилась бы в третьесортный триллер, страшилку для скучающего обывателя, закисающего от недостатка переживаний. Но Исигуро показал себя истинным мастером, виртуозом, и как у всякого автора высокой пробы, сюжет у него играет не главную, но всего лишь вспомогательную роль. Ну, не бывает книг совсем без сюжета – даже в телефонном справочнике какой-то должен присутствовать. Главное же в романе – те вопросы, которые принято называть «вечными» или «проклятыми». Например, есть ли у человека душа? На этот вопрос, применительно к своим питомцам, пытаются дать ответ отцы-основатели, верней, матери-основательницы нашего зловещего интерната. Ведь не из одного только ложного гуманизма (хотя и из него тоже) детей растят не в изгвазданных навозом стойлах, не в клетках, но в уютных дортуарах, и стремятся вырастить не просто качественными наборами здоровых органов для последующей пересадки, но самостоятельными, думающими личностями, чуткими к искусству, с развитыми творческими наклонностями. Что это? Особо утонченное, изощренное издевательство? Необыкновенный фашизм? Ну что вы, разумеется, нет! Педагогами движет благороднейшее намеренье доказать обществу, увязшему в погоне за собственным здоровьем и долголетием, что у этих обреченных малюток тоже есть душа, что они тоже люди. Право же, этих достойных последователей и продолжателей дела Песталоцци, Макаренко и Ушинского практически не в чем упрекнуть. Они, конечно, в отличие от Корчака, не последуют за своими воспитанниками в печь крематория, но на свой лад вполне облегчают и улучшают их недолгий жизненный путь, делают его более достойным и осознанным.
Вот только что на сей счет думают сами дети? Особенно когда подрастут? Каковы их собственные помыслы, их желания и стремления? Вот тут-то и настает в книге момент, который один мой знакомый неграмотно, но очень верно назвал «катараксисом». Озарение. Прозрение. Называйте как хотите, дело не в термине, а в том, что роман Исигуро принадлежит к той славной плеяде книг, после которых уже никто и ничто не будет прежним – ни сам читатель, ни окружающий его мир, подвергшийся в процессе чтения основательной и весьма жесткой переоценке.
Роман Кадзуо Исигуро «Не отпускай меня» существует в двух аудиоверсиях: от Ирины Ерисановой и Игоря Князева (так же, к слову, как и недавно нами рассмотренная книга Мариам Петросян «Дом, в котором…»). Оба диктора широко известны и в дополнительных представлениях не нуждаются. Кого из них предпочесть – выбирайте сами. Можно, к примеру, прибегнуть к фэншую: читателям мужского пола выбрать женский голос и наоборот. По мне, так оба чтеца замечательно хороши и со своей задачей справились просто блестяще.
Поделиться книгой: