Ростовская рождественская история

Виктор Сапов

Ростовская рождественская история

Часть первая.

Декабрь в этом году вновь выдался бесснежным и ветреным. Восточный ветер гнал серые рваные тучи мимо города в сторону Таганрогского залива и дальше, давая повод ростовчанам разочарованно вздыхать: «ну, когда же начнётся нормальная зима?»

Город горел в предновогодней лихорадке. Хотя до Нового Года было ещё далеко, ближе к «католическому» Рождеству, по американской моде, открывались распродажи, закатывались «корпоративы», люди куда-то бежали, ехали, неслись, – плотность движения в эти дни всегда сильно возрастала. Авто горожан незапланированно встречались на улицах под разными углами и с разной степенью помятости и потёртости, затыкая и без того медленное движение глухой пробкой. Совокупные выхлопы поднимались в небо ещё одной невидимой грязной тучей. И казалось, что эта агрессивная «городская» туча отпугивает «нормальные», снеговые. Но как же утихомирить эту суету? Остаётся только дождаться благословенного утра первого января…

Однако мне приспичило «в город». Да, «в город» – так говорила моя бабушка, да и все «поселковые», хотя посёлок наш ещё до войны вроде находился в черте Ростова-на-Дону. И до сей поры многие так говорят, и воспринимают под «городом» именно старый Ростов, дореволюционный. В который я однажды влюбился, и даже сейчас, в ненастный декабрьский день спешил с ним на свидание.

В этот раз я решил пройтись по улочкам, расположенным чуть выше набережной Дона, посмотреть старинные купеческие дома, а потом подняться ещё повыше и зайти в пару-тройку любимых магазинчиков. «Шопоголик» из меня, к счастью, так себе, но есть любимая «тройка товаров» издавна вызывающих у меня паралич воли – это книги, чай и музыкальные пластинки. Их покупка должна была увенчать моё путешествие.

Доехав без приключений до центра, я стал спускаться к Дону по Ворошиловскому проспекту (бывшему Большому), пряча лицо от резкого, порывистого ветра. Не смотря на прохожих, быстрым шагом я добрался до нужной улочки, свернул направо и пошёл уже медленнее. Здесь было малолюдно, припаркованные машины стояли вдоль высоких тротуаров, дорожное покрытие уходило то вверх, то вниз. Показались купола и колокольня старообрядческого собора1, благополучно пережившего «безбожную пятилетку». Ветер стих, и в воздухе вдруг замелькали снежные крупинки. «Вот бы замело сейчас!» – мне так отчаянно хотелось, чтобы перед глазами образовался пейзаж с картины известного ростовского художника, как раз изобразившего эту улочку, заметённую снегом и этот собор, но такими, каким они были сто лет назад…

Но многоэтажки, образовавшиеся здесь за последние пару десятилетий, здорово портили начало улицы. Моей идеалистической душе было искренне непонятно, как всё это строится в ущерб красоте и гармонии, где же профессиональная гордость архитекторов? Впрочем, у кого она сохранилась в наш бесстыжий коммерческий век?

Дом, на котором я задержал взгляд, похоже «готовили» к сносу. Глаза-окна его были выбиты, полуоткрытая деревянная дверь покосилась и жалобно скрипела. По сохранившемуся кое-где декору можно было догадаться, что раньше это был добротный купеческий домик. Некоторым его собратьям повезло больше, вот они стоят рядом, сверкая новой штукатуркой, или наоборот, вычищенным «до кирпича» фасадом. А этому – нет.

Дверь снова жалобно скрипнула. Во мне неожиданно пробудилось подзабытое мальчишеское чувство жажды приключений. Пренебрегая назойливым зудением «рационального» ума, мол «ну что ты там увидишь – грязь, хлам, бомжатник какой-нибудь?», я оглянулся по сторонам – на улочке было совсем безлюдно – и направился к обречённому дому. Потянув ручку двери и переступив то, что раньше было порогом, я оказался внутри. Здесь царил полумрак. Вопреки моим прогнозам «бомжатника» внутри не оказалось и даже запах был вполне обычный. Вверх убегала полусгнившая лестница, на полу лежал мусор – отвалившаяся от стен штукатурка, кирпичи, битое стекло. «Всё, ничего необычного. На второй этаж лучше не подыматься – лестница тебя не выдержит» – вновь зажужжал противный мой «рацио», заглушая «мальчишку-следопыта». Я уже повернулся к двери…

Боли не было. Словно кто-то сильно толкнул меня в затылок, и я стремительно полетел в какой-то водоворот. Это ощущение длилось всего миг, после чего наступила полная темнота.

Первой мыслью была банальная: «Где я?». Я лежал ничком на полу, мне было холодно. Вокруг была кромешная тьма. Ощупав себя, я понял, что лежу в одном исподнем. «Воры, бомжи – огрели меня чем-то ради одежды. Совсем опустились…», – подумал я, трогая затылок. Но ушиба не было. «Газ? Чем-то же они меня выключили… Вот и зашёл, блин, стариной полюбоваться, археолог хренов…» – мысли летели и путались, я закашлялся и попытался сесть. Пока я пытался вглядеться в темноту, где-то наверху заскрипели доски. Стало жутковато. Вскоре послышался отчётливый скрип ступенек на лестнице.

Мои глаза только начали привыкать к темноте, как сверху показался слабый, мерцающий свет.

«Свеча! Кто-то спускается! Господи, кто же тут живёт!» – вновь заметались мысли. Тем временем свет потихоньку изгонял тьму из своего круга и моим глазам представали контуры великолепной деревянной лестницы с изящными балясинами, кусочек стены с росписью – какими-то ангелочками, ковровая дорожка под ногами спускавшегося. Мой «рацио» впал в ступор и наконец замолк.

– Кто здесь? – это было произнесено густым басом.

Мой язык присох к гортани. С трудом отодрав его и разлепив губы я промычал:

– Простите… мне плохо, кажется я здесь случайно…

Мужчина на лестнице, одетый в халат, лица которого я пока не мог разглядеть, замер. Затем я увидел дуло револьвера, направленное прямо на меня.

– Эй, уберите оружие! – язык мой от страха развязался, и я затараторил как дятел, – Меня похоже ограбили, раздели и затолкали сюда к вам. Я не вор!

Мужчина продолжил молча спускаться, держа меня под прицелом. Я замолчал. Внезапно вспыхнул неяркий электрический свет, и незнакомец потушил свечу. Теперь я мог видеть его вытянутое, худощавое лицо, обрамлённое красивой длинной русой бородой. Волосы были расчёсаны под прямой пробор. Он был заметно крупнее и шире меня в плечах. Но на вид ему могло быть столько же, сколько и мне – под «полтинник».

Он пристально осмотрел меня: моё лицо со сползшими на нос круглыми очками, короткую, плохо постриженную седеющую бородку, вялую мускулатуру.

– Жид?

– Кто?

– Ты?!

– Ничего подобного. Русский я.

– Социалист? Коммунист?

Вопрос показался странным, хотя кое-что до меня начало доходить…

– Аполитичный я. Инженер. По электрической части…

– Аааа. Это хорошо. На вора ты не похож. Как же ты сюда попал-то? Фёдор дверь забыл запереть?!

Мужчина, убрав револьвер, спокойно прошёл мимо меня и толкнул дверь. Она легко и без скрипа отворилась.

– Ну точно, стервец, опять напился и оставил дом на распашку.

В проём открытой двери я успел увидеть кусочек улицы и высокие сугробы. Меня осенило.

– Простите, мне дурно, можно подышать воздухом, – кивнул я в сторону двери.

Мужчина усмехнулся и освободил мне дорогу. Он видимо решил, что я намерен удрать.

Я выглянул на улицу. Эта была та самая улица, без сомнений. Но не как в реальности, а как на картине упомянутого художника. Вся в снегу. И собор стоял на месте. И не одной машины. И не одного силуэта многоэтажек. И воздух – он был другим. Свежим и морозным. Порыв ветра швырнул мне в лицо снежинки. Я попятился назад. В голове произошло окончательное крушение «рацио». Только оно и могло сказать: «так не бывает, или – ты сошёл с ума». Но оно молчало.

– Да, в исподнем-то куда пойдёшь? Замёрзнешь.

– Да… Вы простите, пожалуйста, за беспокойство. Я… не знаю, что мне делать. Никогда в такой переделке не бывал.

Я стоял, разведя руками и глупо улыбаясь.

– Ладно, вот что, ночной гость! Скоро шесть утра, я и так встаю рано, так что пойдём наверх, напою тебя чаем. Как звать то тебя?

– Виктором…

– А по батюшке?

– Юрьич…

– А меня – Пётр Николаич. Канин. Купец второй гильдии. Слыхал?

– Эээ…да нет, я ведь не местный, командированный. Меня из Ставрополя прислали, динамо-машину в депо чинить… – как-то очень легко сочинил я себе «легенду».

– Ааа, понятно. А квартируешь у кого? – продолжал расспросы Пётр Николаевич, рассматривая меня своими льдистыми, глубоко посаженными глазами.

– У рабочего одного. Максима Ивановича. На Верхне-Луговой, – тут я назвал дореволюционный адрес своего прадеда, который недавно отыскал на краеведческом сайте.

– Рассадник социалистов, – буркнул Пётр Николаевич.

За этим занимательным диалогом мы поднялись на второй этаж. Здесь было тепло. Где-то топилась печь. Пётр Николаевич кивнул мне на стул, а сам ушёл в смежную комнату.

Обстановка комнаты не вызывала сомнений, что я нахожусь в Ростове столетней давности. Именно такую мебель я видел недавно в музее. Простая, аскетичная обстановка – круглый стол с белоснежной скатертью, деревянные с резьбой стулья, комод на изогнутых ножках. Иконостас в углу, лампадка освещает суровый лик Спасителя. Судя по характеру иконописи, Пётр Николаевич был из старообрядцев, только у них иконописцы сохранили древний русский стиль. Или просто иконы были старинные?

Пётр Николаевич вернулся и протянул мне тёплый махровый халат.

– Благодарю вас, Пётр Николаевич. Что поверили мне. А то ведь правда, времена сейчас неспокойные…

Словно в подтверждение моих слов где-то громко бахнуло. «Салют?» – пришла на ум дурацкая мысль, но я тут же её отверг. «Бахать» начало серьёзно. В доме мелко задрожали стёкла. Потом внезапно всё стихло.

Что это? – вырвалось у меня и я увидел, что мой вопрос удивил Петра Николаевича.

– Товарищи….

– Уже так близко? – поспешил я исправится.

– Да третий день уже как на подступах. Добровольцы еле отбиваются. А Сидорин, говорят, вчера отступил от Новочеркасска…

«Ну и угораздило же меня! Это же двадцатый год, январь. Или ещё декабрь по старому стилю. Красные рвутся к Ростову. Эх, лучше бы лет на десять раньше…»

Пётр Николаевич вновь куда-то ушёл, и вернулся с подносом, на нём были чайник и две фарфоровые чашечки, а также вазочка с баранками. Он бережно поставил всё это на стол и повернулся к киоту.

«За моли́тв святы́х оте́ц на́ших, Го́споди, Ису́се Христе́, Сы́не Бо́жии, поми́луй нас. Ами́нь …»

Из всей прочитанной купцом молитвы я знал только «Отче наш», которую я и пробормотал, вторя ему и стоя позади. Крестился он двумя перстами.

Помолившись, сели за стол. Пётр Николаевич молча разлил ароматный чай с травами и словно чего-то ждал.

– Благословите покушать, – ляпнул я наобум.

– Бог благословит, – обронил купец и как-то тяжело выдохнул. Было заметно, что на душе его стало неспокойно.

Отхлебнув несколько глотков чаю в гробовом молчании, нарушаемом стуком настенных часов, я не выдержал:

– Пётр Николаевич, а где ваша семья? Спят ещё?

Купец снова тяжело вздохнул. Я понял, что угодил прямо в сердце его тревоги.

– Семья моя, слава Богу, за двести вёрст отсюда, под Екатеринодаром. Кроме старшего сына, который там, – тут он кивнул головой в окно, – на позициях, в Дроздовском полку.

– Думаете, не удержат? (легко задавать вопрос, когда уже знаешь ответ).

– Нет, не удержат. Сын недавно гостил. Устал страшно, исхудал. Шинель на нём потрёпанная, а сапоги…бог ты мой! Я ему сразу же пару валенок отдал из старых запасов. Обмороженных полно. Тиф косит. Испанка. В верхах растерянность. Говорят, Кубань изменила. Раду опять свою собрала. Самостийники, тьфу!

Я смолчал. Из истории я знал, что Ростову осталось совсем недолго быть «белым». Сегодня или завтра будённовцы ворвутся в город.

– Вот, вы, милейший, Виктор Юрьевич, говорите, что аполитичный?

Я кивнул.

– А ведь таких, таких как вы, «хатаскрайников» большинство. Все ждут – чья возьмёт, да?

– Пётр Николаевич, оставим эту тему. Я тоже вижу, к чему всё идёт, и хорошего от большевиков не жду. Но всё что я умею, я делаю, на своём месте. А там будь, что будет….

– Вы фаталист?

– Не знаю… лучше скажите, Пётр Николаевич, за что ваш сын сражается?

– За что… за Единую и неделимую, как написано… Насчёт Неделимой не знаю, а вот против антихриста он точно стоит! Большевики поругают веру христианскую, гонят и убивают священников, храмы превращают в хлев. Звёзды их красные, вожди их… жиды бессовестные. Не чета нашим, с нашими-то мы – душа в душу живём. Они только в синагогу, а мы в свой храм. А те, красные – они ни в какого бога не верят, никаких заповедей для них нет. Хозяйничали они уже тут в восемнадцатом, память недобрую оставили. А беженцы из России-Матушки, те и вовсе ужасы рассказывают… Никакой торговли нету, голод, холод, террор, ЧК…

– Эвакуироваться вам надо, Пётр Николаевич. Уходить. К семье, на Кубань. А потом садитесь на пароход из Новороссийска и прямо до Константинополя. А сын ваш превратностям войны подвержен, но дай Бог, ещё встретитесь.

Пётр Николаевич посмотрел на меня пристально.

– Странный вы человек, Виктор Юрьевич. Не пойму, чем, но странный. Словно знаете что-то, но молчите.

– Добра желаю я вам, Пётр Николаевич.

– Добра… Всё моё добро здесь, в городе. Есть конечно капиталец, но… кому я там буду нужен, в Константинополе? Побираться мне что ли? Я лучше к сыну уйду. Вот сегодня же пойду запишусь кем-нибудь, хоть бы за лошадьми ходить, или в обоз…

Я постарался незаметно перевести разговор в другое русло. Расспросил о семье, о предках. Оказалось, что род Каниных аж с Белого моря, но живут они в Ростове чуть ли не с основания Крепости2. Коренные ростовцы3. Всех предков своих Пётр Николаевич знает наперечёт от XVII века. Суровые поморы, потом матросы были, мастеровые по корабельному делу, потом дед Петра Николаевича торговать стал, зерном. Разбогатели немного. Все старообрядцы, набожные, жертвователи для церкви, для детей-сирот, для иных богоугодных дел. Жили – не тужили, и вот….

Так за разговором и светать стало. Вновь зачастила артиллерия. Били теперь и со стороны Нахичевани.

– Ну я пойду, Пётр Николаевич? Пора и честь знать…

– Куда вы пойдёте, в халате? Сейчас я вас, как говорит мой сын, экипирую.

Он вновь ушёл в соседнюю комнату и вернулся с охапкой одежды – теплые брюки, сорочка, пара носок, солдатская шинель и валенки. Сверху лежала каракулевая шапка, похожая на казачью «кубанку».

– Одевайтесь, сударь. Всё равно лежит без дела. Будет возможность – вернёте. А, впрочем, дарю!

– Благодарствую, Пётр Николаевич!

Я торопливо оделся (всё оказалось впору!) и стал прощаться. Мне не терпелось поглазеть на старый Ростов, пока ещё было немного времени до того, как красная конница Тимошенко ворвётся в него по тогдашнему Таганрогскому проспекту. О том, что будет со мною дальше, я старался не думать.

Уже в дверях Пётр Николаевич окликнул.

– Виктор Юрьевич, заходите-ка вечерком на чай. Собеседник вы интересный!

– Хорошо, – удивлённо ответил я, и заскрипел валенками по чистому, как фата невесты, снегу. Предвкушая встречу со Старым Ростовом….

Часть вторая.

Итак, теперь я – «попаданец». Тот самый, из нелюбимого жанра скверной фантастики. Но с какой целью я «попал»? Изменить ход истории? Это вряд ли, момент выбран явно неудачно. Локомотив истории уже набрал полный ход и его ничем не остановишь. А может я случайно попал в какую-то временную дыру, аномалию, которая каким-то образом откликнулась на мои желания? Желать то я желал, но не в двадцатый год. Тут небезопасно. Но что теперь делать? Доверится судьбе. «Вы фаталист?» – спросил меня Пётр Николаевич. «Сейчас только им быть и остаётся» – утвердился я и направился вверх по Казанскому (Газетному) переулку.

«Думай, что ты турист. Был ты в Италии, в Индии…вот и сейчас гуляй себе, глазей, тем более все говорят по-русски, и вообще…это же мой город!»

А утро выдалось прекрасное, морозное и солнечное. Людей пока было немного. Они спешили по своим делам и не оглядывались. Навстречу из подворотни выскочила стая собак и с лаем набросилась на забредшего на их территорию «чужака». Меня, к счастью, все пока принимали за своего.