Старый чердак

Алексей Дмитриев

Старый чердак

Старый чердак

Урок черчения. Скукотища. Ну, нарисовали все свой дом. Кто-то многоквартирный и многоэтажный с множеством окон, балконов и подъездов, а Колька быстренько, в несколько линий, свой маленький, с одним входом и тремя окошками на фасаде. Только чего-то в нём не хватало. Он никак не мог понять, что же он забыл.

Молодой учитель посмотрел на Колькино творение и улыбнулся:

– Повезло тебе ― и домик красивый, и работы меньше. Тебе не кажется, что чего-то не хватает? Вот здесь как-то много свободного места.

Школьник пожал плечами:

– Не знаю, вроде всё.

– А если вот так?

Быстрым и точным движением учитель нарисовал под крышей маленький прямоугольник.

– Что это?

– Обычно в этом месте бывает чердак. Не замечал? Домой придёшь ― посмотри.

Вернувшись к доске, недавний выпускник педагогического института громко объявил:

– Всем домашнее задание. Сравнить свои чертежи с оригиналом и дополнить тем, о чём забыли. На следующем уроке мы разберём ваши ошибки и будем учиться, как их не делать в дальнейшем.

Событий в этот день было ещё много. Последние дни ранней осени. Дни, когда солнышко, перед отправкой на зимовку, ещё не упаковало в чемоданы остатки тепла, а зима не прислала своих квартирьеров ― долгие холодные дожди. Сидеть дома в это время ― просто преступление. Поэтому мальчишки сначала гоняли мяч на пустыре, а потом носились на великах по дворам и тротуарам, распугивая стайки девчонок, прыгающих через резинки.

О домашнем задании по черчению Колька вспомнил только утром, когда уже бежал в школу. Оглянувшись, он наскоро осмотрел свой дом. Из-за высокого зелёного забора, который отец недавно поставил вместо старого дувала, видна была только крыша. Но этого было достаточно. Чердак, действительно, был. «Как же я его раньше не замечал»? ― подумал Колька. Все его мысли теперь были только о двери, за которой он ни разу не был. Воображение рисовало спрятанные забытые клады и секретные карты. Ну, или хотя бы старинные вещи, которые теперь стали раритетами и стоят сумасшедших денег. Во всяком случае, какая-нибудь сломанная прялка, которую можно починить и сдать в музей, там наверняка есть. Не говоря уже о чём-то таком, чего у других пацанов точно нет.

Мечтания продлились два урока. Больше Колька не выдержал и сбежал с остальных занятий домой. Бабушке он сказал, что их сегодня отпустили пораньше, и побежал на задний двор за лестницей. Он уже хорошо умел с ней обращаться ― на участке рос высокий виноградник, и ему доверяли иногда срезать несколько кисточек к столу. Порог чердака оказался гораздо выше, чем он предполагал. Балансируя на последней ступеньке лестницы, он с трудом дотянулся до ручки дверцы. Пришлось приложить немало усилий, пока удалось открыть приросшее к косяку полотно. Наконец, со страшным скрипом, перекосившись и провиснув на одной из петель, дверь отворилась. Таинственное царство предстало перед первооткрывателем.

Нагревшийся от крыши воздух пахнул в лицо Кольки чем-то затхлым и совсем нецарственным. Это был запах пыли и черепицы с сильной ноткой кошачьих экскрементов. Первая старинная вещь, которую он увидел, был выключатель ― не лёгкий пластиковый с кнопкой, а массивный, ещё эбонитовый, с вращающимся флажком. После того как искатель приключений его торжественно, как бы открывая новый этап своей жизни, повернул, тот заискрил, затрещал и добавил к существующим ароматам ещё и запах гари.

Тусклая лампочка в глубине чердака несколько раз мигнула, погасла, а потом вдруг зажглась и осветила новые владения юного кладоискателя. К разочарованию помещение оказалось практически пустым. Только в середине, рядом с печной трубой, лежала груда каких-то вещей. Паутина, с толстым слоем пыли на ней, покрывала эту горку, словно ажурная накидка. Такие же полотнища, похожие на старые паруса или рыбацкие сети, висели по всем углам. Подойдя поближе к трубе, Колька увидел прислонённую к ней кочергу. С её помощью он осторожно убрал паутину и приступил к разбору добычи.

Первым делом попытался снять крышку с огромной, достававшей ему почти до плеч, бочки. Выглядела она как настоящая пиратская ― широкая и выпуклая, с массивными, слегка тронутыми ржавчиной, обручами. Крышка то ли рассохлась, то ли была хорошо подогнана, но никак не поддавалась. «Вот это удача ― мелькнула мысль ― Там внутри точно что-то ценное». Через несколько минут, после применения кочерги, бочка сдалась. Но в ней не было ничего. Совсем ничего, даже пыли. Только кисловатый запах то ли вина, то ли капусты. «Не беда ― утешил себя исследователь ― Здесь ещё вон сколько вещей».

Рядом с бочкой стоял большой самовар с отвалившимся краником. Его, когда-то блестящие, бока потускнели и уже ничего не отражали. Здесь же лежали примус и две керосиновые лампы. Такие же парень видел в кладовке. Бабушка про них говорила: «Пусть лежат, а вдруг пригодятся. И свет могут отключить, и газ может закончиться». Ещё один прибор был ему незнаком. «Керосинка» прочёл он на нём.

С другой стороны трубы, ближе к скату крыши, стояли какие-то странные ящики с длинными ручками. «Это же формы для изготовления саманного кирпича ― вдруг вспомнил Колька. Он видел такие, когда ездил с отцом по каким-то его делам в один из кишлаков ― Интересно, как они здесь оказались». Чуть дальше стояли аккуратно сложенные пустые ящики и какие-то коробки из гофрированного картона. Проржавевшие вёдра с отколотой эмалью, мятые жестяные тазы и ещё какая-то рухлядь ― всё это было неинтересно.

Совсем уже расстроившийся, разочарованный мальчишка зашёл за печную трубу и обмер от увиденного. У самого края чердака, заслонённый ящиками и накрытый когда-то тряпкой, которую, очевидно, стащили с него коты, стоял сундучок. Небольшой, но обитый железом и с навесным замком. Колька попробовал оттащить его на середину, поближе к свету. От солидной тяжести находки радостно забилось сердце ― «Нашёл! Точно нашёл»!

Замок оказался совсем простым. В карманах мальчишки быстро нашёлся подходящий гвоздик, и через минуту застоявшаяся пружина бодро откинула надоевшую ей за столько лет дужку. Волнуясь, почти не дыша, кладоискатель медленно поднял крышку сундучка, и чуть было не закричал. Глаза его округлились от восторга, а ноги сами начали прыгать. Ударившись головой о крышу, он досадливо потёр затылок, но радостная улыбка не сошла с его лица.

Сундучок был полным. На самом верху лежала будёновка. Настоящая, боевая! По её состоянию было видно, что носилась она не один год. Нашитая на неё выцветшая малиновая звезда поистрепалась, но это только придавало ценности находке. Мальчишка немедленно её примерил и сразу же утонул в ней. Да, на улице в такой не покрасуешься. Но, всё равно ― пацаны умрут от зависти.

Небольшой порыв ветра качнул покосившуюся дверь чердака и закружил в беспорядочных завихрениях пылинки, блестящие в пучке дневного света. Лёгкое дуновение донеслось и до того места около трубы, где сидел Колька. От поднявшейся пыли он чихнул, но даже не заметил этого. Всё его внимание было обращено к содержимому сундучка.

Ниже, под будёновкой, лежал какой-то свёрток. Предвкушая ещё более ценную находку, кладоискатель, с почти остановившемся дыханием, развернул его. Под старой газетой оказалась ситцевая тряпка. Так заворачивают только что-то очень ценное. После того как он снял второй слой обёртки, в его руках оказался аккуратно свёрнутый, большой кусок пожелтевшей, когда-то белой, ткани. «Может, в него тоже что-то завёрнуто»? ― подумал юный следопыт. Понимая, что это маловероятно, он стал осторожно разворачивать ткань. Не развернув даже половины, понял ― это платье. Конечно, оно было очень красивое, но это ему было совсем неинтересно. Находка была завёрнута обратно в ситец, потом в газету, и отложена в сторону.

Ниже лежала целая россыпь разных вещей. Здесь была какая-то странная тряпичная кукла, тяжёлый бронзовый подсвечник, несколько ёлочных игрушек из папье-маше и ещё какие-то безделушки, о назначении которых Колька даже не догадывался. Его внимание привлёк портсигар. «Наверняка серебряный» ― застучало в голове. На этот раз его ожидания оправдались. Не мог быть сделан из какого-то неблагородного металла портсигар, на котором красовалась надпись: «Купцу второй гильдии В. Н. Лапшину от купечества города Саратова, в знак признания заслуг перед обществом». Буквы были очень красивые ― изящно изогнутые и с множеством завитушек. Бросались в глаза «ѣ» и «і». «Тётя Аня тоже Лапшина» ― вдруг вспомнил мальчик. Она была какой-то дальней родственницей и жила вместе со всеми в этом доме. Старшие называли её просто тётей, а вслед за ними так стали говорить и самые младшие, которым она приходилась скольки-то там-юродной бабушкой.

Исследования продолжались. На очереди была резная деревянная шкатулка, сделанная в форме табакерки. Вот где хранились настоящие сокровища! Это были монеты довоенной и дореволюционной чеканки. Главную ценность представляли первые советские серебряные полтинники. Их там было штук десять. Но больше внимания мальчишки привлекли три значка, которые лежали среди монет. Первым значком была звёздочка. Это была, очевидно, обычная красноармейская звезда, которую носили на будёновках. Необыкновенным в ней было то, что вместо серпа и молота, на ней были молот и плуг. Вторым значком тоже была кокарда. Но уже офицерская, дореволюционная. А может, даже белогвардейская. Откуда она взялась, и как сюда попала ― это ещё предстояло выяснить. Таких Колька раньше не видел.

Когда же он взял в руки третий значок, то не поверил собственным глазам. «Это же орден, настоящий царский орден» ― подумал мальчик. Но он ошибся. Значок, действительно, был эффектным. Белый эмалевый ромбик с прикреплёнными к нему позолоченными рельефными атрибутами царской власти ―скипетром, державой и короной. А по краям ромба широкой, тоже позолоченной, старинной вязью: «Царское Владимирское кадетское училище».

Находки кружили голову. Что же ещё скрывает этот сундучок? Вот жестяная коробка с облупившейся краской и выдавленными на ней дольками апельсина. В ней оказались фотографические карточки. По крайней мере, так было написано у них на обороте. В доме, конечно, тоже хранилось много фотографий. Колька иногда их рассматривал и знал всех близких и дальних родственников, которые были там изображены. Но этих людей он видел впервые. Священники в длинных чёрных рясах с массивными крестами на шее, царские офицеры с аксельбантами и шашками, красивые дамы в старинных платьях, ещё какие-то военные в шапках-ушанках и с кубиками в петлицах. Кто все эти люди, и почему их фотографии хранятся на чердаке? Вопросов было много.

Солнце уже коснулось горизонта и окрасило спартанское убранство чердака в кроваво-красный цвет. Подросток, в постоянно падающей на глаза старой будёновке, стоял на коленях перед найденным им сундучком и увлечённо рассматривал свои находки. Он даже не заметил, как на чердак поднялся отец.

– Ты что здесь делаешь? Кто тебе разрешил сюда залезать?

– Пап, смотри, что я нашёл.

Колька протянул отцу шкатулку:

– Смотри, какие ценности.

Мужчина равнодушно покрутил ящичек в руках и вернул его мальчишке.

– Главная ценность не здесь.

– А где?

Отец наклонился к сундучку и достал с самого дна картонную коробку из-под обуви. В своих исследованиях Колька до неё ещё не добрался.

– Вот здесь самое важное. Пойдём вниз. К нам как раз гости пришли, им будет интересно. Жестянку с фотографиями захвати.

Гостями были два папиных брата с жёнами и детьми. Хозяин дома позвал всех в гостиную и выложил находки на стол:

– Посмотрите, что Николай нашёл на чердаке.

Бабушка всплеснула руками:

– Зачем? Зачем ты это принёс?

– Мама, не волнуйся. Теперь уже можно всё это не прятать. Столько лет прошло. Времена сейчас совсем другие.

В наступившей тишине отец торжественно открыл коробку. Это были письма. Пачка цветастых открыток, перевязанная розовой ленточкой. Несколько связок обычных конвертов, рассортированных, очевидно, по адресатам. Одна пачка всего из пяти писем, на которых вместо адреса отправителя стоял синий штамп с чётко видным только одним словом: «ГУЛАГ». И ещё, отдельно, совсем маленькая пачка писем с фронта.

Большая семья сидела за столом. Сидели молча. Прошлое, россыпью писем и фотографий, лежало перед ними и говорило за всех. Старших в основном интересовали письма. Они читали их, многозначительно переглядываясь, передавали друг другу, и лишь иногда звучало: «Помнишь»? Бабушка же ничего не читала. Просто разложив перед собой некоторые из них, написанные карандашом и свёрнутые в треугольники, она перебирала загрубевшими морщинистыми пальцами пожелтевшие конвертики и словно гладила их.

А самый младший рассматривал фотографии более чем полувековой давности и удивлялся, видя своё изображение. Запечатлённый на них его дедушка даже в таком возрасте казался ему серьёзным и взрослым, а юная гимназистка со вздёрнутым носиком и в кокетливой шляпке ну совсем не могла быть его прабабушкой. Машина времени остановила суетливый бег беспощадных лет и смешала все века.

Через много-много лет внуки, сидящего сейчас за столом ещё пока просто Кольки, даже представить себе не смогут, что их строгий дедушка, Николай Алексеевич, директор большого завода, когда-то лазил в чужие сады за яблоками и безбожно прогуливал школу. Однажды они найдут в ящике его стола шкатулку с орденом Красной Звезды, который он получил после путешествия в далёкую южную страну. Откуда им будет знать, что поехал он туда с другими такими же мальчишками совсем не за приключениями.

Случайно, от соседей, после одного из семейных праздников, они узнают, что их ласковая, всё умеющая бабушка, когда-то в прямом смысле слова поставила на ноги дедушку, который совсем не мог ходить после госпиталя. А потом, пока он учился в институте, одна кормила и тащила на себе пусть небольшую, но уже семью ― их папа тогда только появился на свет. И совсем уж не поверят, что раньше, когда бабушка ещё училась в школе, преподаватели выгоняли её с уроков за слишком короткую юбку.

Разве можно поверить, что дедушка, который с трудом ходит по двору, опираясь на палку, когда-то имел разряд по бегу, и его даже приглашали в институт физкультуры без экзаменов. А бабушку, которая знает столько детских песенок и так хорошо их поёт, когда-то хотели исключить из комсомола за то, что она играла тяжёлый рок.

Но это будет потом. Сейчас будущие бабушки и дедушки сами ещё внучата и думают, что их совсем старенькие родственники никогда не были молодыми. А если и были, то всегда всё знали и поступали только правильно. Разве может быть по-другому?

Большая семья сидела за столом. Будущее было ещё впереди.

Под хмурым небом Лондона

Горячий кофе немного согрел. Уличное кафе перестало казаться таким холодным, и моросящий за окном вечный мелкий лондонский дождик теперь вызывал не раздражение, а немного романтичное, с налётом лёгкой грусти, настроение. Возвращаться домой, в выстывшую одинокую комнатушку совсем не хотелось.

Валентайн, как на английский манер называли его друзья и сослуживцы, стал разглядывать прячущихся под зонтиками и спешивших куда-то по своим делам редких прохожих. В последнее время это стало его любимым занятием ― стараться угадать по внешнему виду характер человека и чем он занимается, придумать ему какую-нибудь историю. Но сегодня охватившая его хандра не давала сосредоточиться. Возникающие образы не задерживались в голове и растворялись в дождливой пелене вместе со своими обладателями. Он хотел уже бросить это занятие, но недалеко от окна кафе остановилось такси. Из машины вышла молодая женщина, сразу захватившая внимание воскресного бездельника.

Яркая. Вот первое впечатление, которое он отметил. Красное пальто-накидка и такого же цвета широкополая шляпа выделяли её из блёклого, серо-коричневого окружения экстерьера улицы. Сняв чёрную перчатку, она вытянула вперёд руку, ладонью вверх, взглянула на небо и решительно направилась к входу в кафе. Уверенно, по-хозяйски расположившись за соседним с Валентайном столиком, женщина стала устраиваться с максимальным комфортом. Она положила на стоящий рядом стул тоже красную, в тон наряду, сумочку, расстегнула пальто, сняла перчатки и, наконец, свою шикарную шляпу.

Теперь он мог хорошо разглядеть её лицо. Правда, чтобы не нарушать приличия и не быть обвинённым в приставании, делать это пришлось исподтишка, что оказалось весьма затруднительно. Причина в том, что она ему очень понравилась. Нет, он был просто потрясён. Давно он не видел в этом неприветливом чужом городе таких открытых и простых лиц.

Женщина сидела, закинув ногу на ногу с идеально прямой и чуть наклонённой вперёд спиной, поставив изящный локоток на столик и слегка, фактически символично опираясь подбородком на тонкие пальцы. Она смотрела на улицу и явно кого-то ждала, но восхищённый взгляд из-за соседнего столика от неё не ускользнул. Успев оценить нового поклонника, она наслаждалась произведённым эффектом и слегка улыбалась своим мыслям.

Насытившись мужским вниманием, она решила, что для первого раза достаточно, и посмотрела прямо в глаза своему соседу, вопросительно наклонив голову и подняв одну бровь. Наш герой смутился, резко отвёл глаза в сторону, но потом решил, что это как-то по-детски трусовато, и вернул свой взгляд. Извинительно сложив руки на груди, он улыбнулся женщине и, теперь уже медленно, демонстративно повернулся к окну.

А за окном не было ничего. Вернее, он ничего не видел. В его голове был только этот, поразивший его, образ. Прямой взгляд, который должен был охладить пыл, на самом деле прожёг его разум насквозь, тонкая фигурка, угадывающаяся под расстёгнутым пальто, испепелила всё остальное, а поднятая бровь развеяла прах по ветру. Искушение было слишком велико. Время от времени Валентайн не выдерживал и, скосив глаза, бросал быстрый взгляд на очаровавшую его незнакомку. Та по-прежнему рассматривала что-то на улице, но интуитивно мужчина чувствовал, что она тоже иногда украдкой смотрит на него. Это настолько вдохновляло, что он отказывался верить своим ощущениям.

Битва взглядов продолжалась недолго. «Я веду себя как мальчишка ― подумал он ― надо или познакомиться, или уходить». Трезво взвесив свой и её социальные статусы, он принял решение в пользу второго варианта. Оставалось только подняться и обменяться прощальными взглядами.

Когда он, уже не скрываясь, посмотрел на неё, женщина сидела, откинувшись на спинку стула, и рисовала пальчиком что-то невидимое на своём столике. Их взгляды опять встретились, но теперь уже она ему улыбнулась. Это улыбка мелькнула на какое-то неуловимое, почти неосязаемое мгновение, он скорее почувствовал, чем увидел её. Но она, эта улыбка, была, он твёрдо это знал.

Незнакомка посмотрела на свои маленькие часики, которые висели у неё на груди, и опять стала смотреть в окно. Но улыбка! Она продолжала играть на её лице. За такую улыбку можно жизнь отдать, что уж там говорить о каких-то приличиях. Сам не ожидая от себя такой смелости, он встал и подошёл к соседнему столику.

– Вы, очевидно, кого-то ждёте? Меня зовут Валентино. Могу я присесть? Вдвоём время пройдёт быстрее.

Аргумент в этой ситуации, конечно, сомнительный, но ничего другого ему в голову не пришло. Она внимательно, даже как-то слишком серьёзно посмотрела на него и, неожиданно по-итальянски, произнесла:

– Вы из Италии? У вас небольшой, но характерный акцент.

Беатрис, так звали незнакомку, оказалась итальянкой по матери. Она родилась и выросла в Лондоне, но часто ездила в отпуск на знойный полуостров и хорошо знала язык своих многочисленных родственников. Темы для разговора нашлись сами собой. Только проболтав целый час, они заметили, что дождь уже закончился, и решили продолжить знакомство на свежем воздухе.

У Валентино рядом с кафе стоял новенький мотоцикл, и они отправились на побережье. Беатрис испуганно повизгивала на поворотах и сильнее прижималась к своему новому знакомому, а он специально добавлял газу, и женская теплота за спиной сводила его с ума. А потом они гуляли вдоль кромки воды, держась за руки. Сидели, обнявшись, на каком-то, выброшенном на берег бревне и, наконец, считая волны и сбившись после трёхсот, поцеловались.

Никогда ещё за свои больше чем тридцать лет, Валентино не встречал такой женщины. Он смотрел в её огромные глаза и тонул в них. Вглядывался в непривычные для него черты лица и удивлялся, почему до сих пор не замечал удивительной красоты таких плавных линий. От пьянящего запаха шелковистых волос кружилась голова. Мужчина готов был умереть только за то, чтобы эти нежные тонкие руки ещё раз коснулись его лица.

Они не могли наговориться. Она удивляла его своими неожиданными суждениями, и он соглашался с ней, даже когда чувствовал, что что-то не так, и спорил, когда был совершенно согласен. Важно было только слышать этот удивительный голос. Важно было, чтобы она была рядом. И ничего в этом мире больше не существовало. Когда они уже поздно вечером, уставшие и голодные, вернулись к кафе, предложение посидеть у него дома за бутылочкой кьянти и настоящей итальянской пастой с болоньезе и пармезаном, было принято безоговорочно. Но, понятно, до кьянти дело не дошло. Практически до утра они насыщали совсем другой голод и заснули только с рассветом.

***

Проснулся Валентино один. Беатрис нигде не было. Он бросился на кухню, заглянул в ванную ― никого. Больше в его квартирке искать было негде. Может, всё это приснилось? Осмотрев ещё раз комнату, он увидел на столе клочок бумаги. Ровным почерком там было написано: «Спасибо! Это было великолепно. Я буду помнить тебя всегда. Надеюсь, и ты меня не забудешь». Сверху на этой бумажке лежали её маленькие часики.

Целый месяц Валентино ходил каждый день в кафе, где первый раз её увидел. Все бармены и официанты знали описание Беатрис наизусть. Каждый вечер он ездил на побережье и ходил по местам, где был так расточительно счастлив с ней. Он уволился с работы, потому что не хватало времени ездить по тем районам города, о которых она рассказывала. Через три месяца он понял, что результата не будет, и прекратил бесполезные поиски. Друзья знакомили его с девушками, но он никого не хотел видеть. Только через год, хорошо выпив, Валентино ночевал не у себя дома. Утром рядом оказалась симпатичная девушка из их компании, и он сдался.

Постепенно жизнь вошла в обычное русло, но теперь ему было уже не так одиноко. Когда у него случались неприятности, он вспоминал эти несколько часов счастья, и, казалось, что ничего другого в его жизни не было вообще.

Через три года, показывая родственникам жены город, на мосту Ватерлоо он увидел в толпе туристов её. Не заметить было невозможно. Яркая, в красной кожаной куртке, она просто бросалась в глаза. Забыв обо всём на свете, он кинулся к ней, но был остановлен, как когда-то в кафе, вопросительным взглядом и поднятой бровью.

Разговаривая о чём-то с похожей на неё девушкой, наверное, младшей сестрой, она прошла мимо, даже не взглянув на него. Это была его Беатрис, он не мог её не узнать. И она узнала его. Он почувствовал это по её взгляду. Ничего не понимая, повинуясь инстинкту, он пошёл следом. Девушки говорили на итальянском. Повернувшись к сестре и скосив глаза на Валентино, Беатрис громче обычного, слегка нарочито произнесла:

– А у тебя были когда-нибудь чернокожие?

Девушка засмеялась, оглянулась на Валентино и понизила голос.

– Тише ты. Сзади как раз такой. Услышит.

Беатрис её успокоила.

– Не волнуйся, здесь никто по-итальянски не понимает. А я вот однажды попробовала. Рекомендую.

Девушки рассмеялись и ушли дальше, ни разу не оглянувшись.

Сон дальнобойщика

Испепеляющее солнце Меркурия раскалило скафандр до невероятной температуры. Мокрый от встроенного душа Вовка снимал его и отбрасывал в сторону, но тот, как живой, прыгал обратно и снова налезал на него. Дышать было нечем. «Ну, конечно ― подумал Вовка ― на Меркурии же почти нет атмосферы». «Тихо, тихо, спи» ― раздалось в шлемофоне, и всё исчезло.

Вовка открыл глаза и увидел себя в тёмной комнате. Он лежал в кровати, а рядом был папа, который поправлял ему одеяло. Значит, я не на Меркурии ― понял мальчик, и это его успокоило. Только ощущение ужасной жары не проходило. Так всё было замечательно ― вспоминал он ― удалось уговорить маму, чтобы папа взял его с собой в рейс, а у мамы получилось убедить папу. Так было здорово ехать в кабине мощного грузовика, смотреть свысока на маленькие юркие легковушки и наблюдать, как бесконечная серая лента асфальта исчезает внизу под бампером.

А ещё ему понравилось помогать папе, рассказывая, какие дорожные знаки встречаются по пути и что они означают, сверять по карте маршрут и подсказывать, куда надо свернуть. Папа сказал, что сын ему очень помог сэкономить время, ведь ему не пришлось останавливаться на обед. Вовка разворачивал домашние пирожки, мамины бутерброды и подавал ему, чтобы он мог перекусить прямо в дороге. Он даже наливал кофе из термоса ― в движущейся машине это совсем непросто. Ну и, конечно, ел сам. Прямо в кабине, а не за столом, совсем как взрослый. Когда закончатся зимние каникулы, и он расскажет об этом пацанам в классе, те лопнут от зависти.

Ёлки сплелись ветвями, как будто взялись за руки, и стали бегать вокруг Вовки, качая верхушками. Они что-то кричали ему, но он не мог понять, что именно. Нет, это не они. Это вороны галдят: «Не сиди на снегу, не сиди на снегу». Вовка хочет встать, но снег такой приятный и прохладный, босым ногам от него так хорошо. Надо снять ещё пальто и шапку, только что-то мешает. Мальчик просыпается, видит, как отец закутывает его ноги в одеяло ― «Спи, спи, всё хорошо» ― и опять проваливается во что-то липкое и тёмное. Почему он не спит? ― успевает мелькнуть мысль, и всё опять исчезает.

Узкая полоска песка идёт прямо. Она только немного сворачивает там, где стоит треугольный знак с зигзагообразной линией. Слева и справа прохладные волны моря так и манят к себе. Но он идёт только по песку. Жаркое солнце ослепляет, а он, завёрнутый в тяжёлое ватное одеяло, идёт и идёт по обжигающей полоске. Очень хочется пить. Он просит стоящих рядом мужчин дать ему воды, но они только смеются и хлопают его по плечу: «Давай, парень, расти, настоящим дальнобоем станешь». Один из них берёт его на руки, поднимает над землёй и начинает трясти. Солнце вдруг гаснет, и от испуга Вовка просыпается.

«На вот попей» ― это папа протягивает ему кружку с каким-то неприятно тёплым и приторно-сладким чаем. Парень с жадностью, не обращая внимания на вкус, выпивает всё до дна, откидывается на подушки и засыпает на полуслове, успев произнести: «Спаси…». Теперь он видит, как едет с папой. Только как-то странно ― он видит себя со стороны. Они уже разгрузились в том далёком городе, куда ехали целых два дня. Вовка так хотел переночевать с папой в машине, ведь там даже специальное место есть для ночлега. Но папа сказал, что мама этого не одобрит, и повёл сына в гостиницу.

Это тоже было здорово. Они сидели в номере вдвоём, как два взрослых мужика, без мамы, с её одними и теми же надоевшими вопросами, без вредной сестрёнки. Разговаривали на свои мужские темы и спать легли одновременно. И вовсе не потому, что детям уже пора, а потому, что завтра с утра опять в дорогу.

Снова в машине. Папа что-то рассказывает ему, но слова доносятся как будто издалека. Он не понимает, о чём папа его спрашивает и почему так странно на него смотрит. Вот папа зачем-то щупает его лоб и, ударив руками по рулю, произносит те самые слова, которые Вовка раньше слышал от старших пацанов. И ещё когда включил рацию, установленную в машине. Это вам не какой-нибудь гражданский приёмник. Настоящая, как у военных. Только папа почему-то тогда её выключил и запретил включать.

Потом папа долго ругался по телефону с мамой. В конце концов, он сказал: «Звони ей, предупреди», и свернул с дороги. Они поехали совсем в другой город, который был немного не по пути, но там жила какая-то мамина дальняя родственница. Папа никогда её не видел, но сказал, что сегодня они будут ночевать у неё.

Тётка, к которой они заехали, оказалась слишком шумной. Она всё время причитала и хлопала руками как курица крыльями. Вовку заставили снять всё с себя и долго растирали какой-то вонючей жидкостью из бутылки. Ему было очень стыдно лежать голым, ведь тётка совсем незнакомая, но папа сказал, что так надо.

Дальше было ещё хуже. Его замотали с головой как девчонку в какой-то платок и долго поили чаем с вареньем. Вовка отказывался, говорил, что мама не разрешает ему есть столько сладкого, но папа опять сказал: «Надо, сынок, пей». Он очень устал и уже не помнил, как его положили спать и укрыли огромным, тяжёлым одеялом.

Наконец настало утро, и Вовка проснулся. Он удивился, увидев, что папа спит рядом, на одной с ним кровати, но одетым и поверх одеяла. Незнакомая тётя тоже спала одетой, только на маленьком диванчике в другом конце комнаты. Ещё больше он удивился, что солнце стояло уже высоко. Его яркие лучи заливали всю маленькую комнатку и говорили: «Вставайте лежебоки, пора в дорогу».

Через час они уже ехали домой, и мальчишка весело рассказывал, как он в школе быстрее всех бегает на уроках физкультуры. Странно, но папа, который обычно говорит, что Вовка тарахтит как девчонка, в этот раз слушал внимательно и всё время повторял: «Ты рассказывай, рассказывай. И следи за тем, чтобы я не засыпал». Как можно спать днём и в такую погоду?

Сколько нужно нарожать

Поступил мне как-то от одного из туристических агентств крупный заказ на виды горного Алтая. Обговорили все детали, и я стал собираться в дорогу. Там же, в агентстве, посоветовали мне опытного проводника, потому что без хорошо знающего местность в тех краях не пройти. Да и помощник в съёмках нужен ― где ветку для переднего плана подержать, где свет подправить. Аппаратура, кстати, тоже немало весит. Парень я крепкий, в расцветет сил, но с таким грузом по горам много не находишь.

В общем, прибыл я через неделю в глухую деревушку в алтайском предгорье. Красота там потрясающая. Пока ехали, прямо на ходу нащёлкал для себя чуть ли не половину флешки. Изумрудные холмы с тёмно-зелёными пятнами перелесков, с голубыми лужами озёр. А за ними скалы с меняющими, в зависимости от освещения, цвет от серого и светло-коричневого до синеватого и почти чёрного.