Сундуки нашлись быстро – два с серебром, в каждом не меньше сотни либ, и один с золотом. Это вам не мелочь по карманам тырить. Я приободрился и припомнил слова из другого советского фильма: в нашем деле главное – вовремя смыться[3].
Тюлька подогнал повозку. Её нагрузили. Нираг выставил вокруг основную охрану – десяток солдат и пяток хрымов, напяливших на себя кожаные доспехи степняков. В руках – луки и кривые сабли. С виду – Рэмбо во Вьетнаме, не подойти без страха. Но я-то знаю, чего они реально стоят. Кроме как держать строй, выставив копья, не умеют ни черта.
Пришло самое время командовать отход, но не получится. Внутренняя жаба у всех есть. Выросла она до слона. Проклиная чужую жадность, я выделил ровно час на личное обогащение. Нираг следил только, чтоб охранники серебра менялись местами со «старателями» – всем поровну и по-честному.
Мне же жгло душу предупреждение Тенгруна.
Я забрался на сундук с серебром (выше точки не нашёл) и принялся разглядывать горизонт в бинокль.
Бобик шумно втянул воздух и сказал «гав». Он прав – вдали появились облачка пыли. Примерно в двух мерах. Если бы стояла сушь, облака бы курились много выше, степняки обнаруживались куда дальше. А сейчас – вот.
Двигались они быстро. Разделились, начали охват. Если бы ушли мы до мелкого мародёрства, только с сундуками, всё равно не успеть: с телегами и тягловыми быками движение выходит куда медленнее, чем у степняков на кхарах для верховой езды.
Западня.
Повинуясь моему приказу, Нираг принялся организовывать оборону. Ровно так же, как и с брентом Клаем, когда я отзывался на «купца Гоша»: повозки в круг. Кхаров в лес не отвести, нет здесь леса, потому – в центр.
Вокруг – насыпь по верхушки телег. Из замороженных бездыханных тел людей и животных. Часть облепили птицы, не дожидаясь прибавки, неизбежной после кровопролития.
Я снял ППС с плеча, проверил магазины. М-да, с летнего боя у изгороди Веруна с колючками, где пришлось пострелять от души, сейчас осталась половина. А врагов не меньше.
– Биб! Душу можешь выпить?
– Наверно, хозяин. На ком проверим?
– Держи жало наготове. Не на своих же. Если бы ты мог лишить памяти сотню кочевников…
– Сотня – много, хозяин. Сил не хватит. Пять-десять. Как дело пойдёт.
Минуты тянулись тягостно. Как только закончили укладывать оборонительный вал, воины и хрымы притихли. Кто-то молился: да спаси нас Моуи, хоть вмешательства скорее можно было ждать от Тенгруна. Остальные молчали. Бобик сосредоточенно грыз копчёную баранью ногу, добытую из запасов какого-то покойника. У людей и собак свои представления о ценности трофеев.
Степняки замкнули кольцо, сперва – редкое, и начали медленно сжимать его. Как только приблизятся на сотню шагов, обрушат град стрел. Как минимум – перебьют или поранят кхаров, выбраться без них к Кираху не получится никак.
Поначалу между всадниками было с десяток метров. Потом пять. Скоро соприкоснутся стременами. Кольцо станет плотным и сплошным.
Сердце стиснуло нехорошее чувство. Вот так глупо помереть, поддавшись на заманухи степного призрака, пусть даже – ростом с дачный домик… Не увижу не только Мюи и родителей, но и своё нерождённое ещё дитя… Замок у них заберут за недоимку налогов…
Замок заберут?! Это было последней каплей. Ну, нет! Перебьётесь.
Я выделил вождя – крупного степняка на крупном же быке, насколько позволял рассмотреть бинокль, по хорошей одежде и блестящему серебром оружию.
– Нираг! Отряди двух воинов со мной. Иду на переговоры.
Он кивнул и отдал приказ. Посмотрел с упрёком: почему даже сейчас не надел кожаные латы с металлическими бляхами или кольчугу, любая шальная стрела пробьёт доху.
Нираг прав. Но от двух сотен кочевников никакая броня не убережёт. Надо, чтоб не стреляли.
Я шёл пешком, оба наёмника слева и справа. Бобик трусил чуть впереди.
Законы переговоров здесь соблюдаются. От степняков отделились четверо, тот самый, примеченный мной, два бугая и старичок. Шествуя к ним, я заметил ещё одну любопытную фигуру. Надо понимать – шамана.
Как отличить шамана от нормальных людей? Ищите неадекватно одетого и ведущего себя как идиот – не ошибётесь.
Встретились. Примерно сотня шагов до наших и столько же до степных монголо-татар. Лица у них соответствующие – плоские, невыразительные. Обветренные, дублёные. Очень неприветливые.
Начал с наезда.
– Нас трое, почему вы вышли вчетвером?
– Кто ты такой, чтоб учить великого… – начал центральный здоровяк, но старик перебил:
– С тобой каросский волкодав, чужак. Он – больше, чем один хороший воин.
Бобик! Тебя приравняли к человеку. Гордись, пока жив.
– Я – глей Гош. Вы?
– Я – хан Хурбрук, – снова подал голос старший. – Это мой сын Харабрук.
До меня дошло, что выговор обоих отличается от принятого в Мульде. Примерно, как китайский от итальянского. Автопереводчик справляется, но мои два спутника вряд ли разберут хоть слово.
– Что заставило вас окружить мой отряд?
– Отдай серебро хана Ульбека. Остальное забирай и проваливай, – рявкнул младший.
– Рад бы пойти навстречу хорошим людям. Но не могу. Меня послал бог Тенгрун. Чтоб на добытое серебро я проделал каналы и вернул степи часть, превращённую в пустыню.
– Врёшь, шакал! – Харабрук шагнул вперед, положив руку на рукоять меча, но его снова остановил отец.
– Знай, чужеземец. Тенгрун явился и к нам. Сказал: обещаете каналы отрыть – серебро ваше.
Ожидалось всякое, но не это. Степное чудище одновременно сделало ставку на обе стороны, подложив подляну обеим.
Спрашивается, какого хрена я скормил подлому божку мамины чебуреки?!
Глава 3
Хурбрук, если не путаю имя старшего кочевника… Надоели мне эти хрым-брым без имени-отчества! Звали бы его Семён Семёнович Горбунков, и никаких проблем. Так вот, пока Хурбрук вёл со мной странный диалог, придерживая сына, желающего построгать меня мелко, как баранину на фарш, у них за спиной кое-что делалось.
Неадекватный принялся водить руками в воздухе. Готов спорить – камлает. А со знакомства с Веруном у меня отношение к магии серьёзное. Не проигнорируешь её. Надо срочно что-то предпринять.
– Хан! Перед тем, как пустить вам кровь, спросить хочу: колдовать умеете? Если нет, просто разворачивайтесь. Мы обождём, не тронем.
– Умеем, глей. Хочешь отведать?
Младший и пара оболтусов с ним гыгыкнули. Стало быть, что-то в меня сейчас полетит. И это что-то – ни разу не торт, как в комедиях Чарли Чаплина.
– Биб?
– Чую силу его амулетов. Его душу не выпью – у него своя магия. Прости, хозяин. Этих – хоть всех четверых памяти лишу.
– Толку от тебя, когда надо… Ладно, и у меня своя магия.
Я встал на правое колено. Рискую. Рубанёт мне сейчас этот Харабрук железякой по башке – и готов. Но степняки стояли смирно, не понимая смысл манипуляций.
Раскрыл приклад волшебной палочки. Обернул ремень вокруг левой руки, упёрся локтем в коленку. Камлающая тварь чётко нарисовалась над мушкой прицела. Огонь!
Снял его второй короткой очередью, первая зацепила кого-то случайного рядом. Извините-с… Колдун шаманствовал, широко размахивая руками, оттого его меховая бурка (кафтан, черкеска – чесслово, не знаю как назвать) распахнулась, обнажив грудь. Сотня шагов – не много, я старался засандалить именно туда, под бородёнку. Всё же пуля пистолетная слабая, вдруг застрянет в его бурко-кафтане. Особенно если надет панцырь. Не застряла.
Я закинул ППС за спину.
– Устал ваш камлать. Прилёг. Наверно – навсегда. Вы же не хотите испытать эту магию на себе?
– Да я тебя… – презирая правила переговоров, сын хана полез ко мне, вытянув руки в направлении горла. Возмутительно! Не для твоих грязных пальцев шею отращивал.
– Биб! Сотри ему последнюю неделю.
– Слушаюсь хозяин!
Парень в недоумении остановился, посмотрел на собственные пятерни, вытянутые в мою сторону.
– Ты хто?
– Глей Гош, – терпеливо повторил я, чувствуя, впрочем, что терпение на исходе. – А ещё немного колдун Гош. Хан! Твой сын утратил память о последних днях, не помнит, чего ради вы сюда припёрлись.
– В самом деле? – осторожно спросил старик.
– Припёрлись? Да… Мы… А зачем?
Я почувствовал, что сейчас самое время перехватить инициативу.
– Наш бог Моуи не поощряет убийств. Я просто лишу вас всех памяти с трёхмесячного возраста. Пока вы будете снова учиться снимать и одевать шаровары, чтоб сходить по нужде, мои хрымы соберут всех ваших кхаров.
В старческих глазах явная ненависть ко мне дополнилась примесью смятения. Он не знал, что делать.
– Биб! Двух оболтусов тоже. Деда не трогай, – ему же я сказал следующее: – Достопочтенный! Твой сын и пара баранов за его спиной больше не понимают, что тут случилось. Не тревожься, пройдёт. А у тебя есть отличная возможность рассказать народу, как ты заставил колдуна Гоша убраться нахрен, оставив твоим людям всё, что найдёте здесь после нас. Немало, согласись.
– Я предпочёл бы тебя убить. И очень сомневаюсь, что у тебя хватит сил всех одолеть.
– Благодарю за откровенность. С тобой, хан, хорошо иметь дело. Не врёшь и не прикидываешься. Уважаю.
– А ты темнишь… Или силу свою преувеличиваешь, на самом деле не настолько силён. Иначе давно нас бы оболванил. Или ещё какую пакость припрятал. Просто уйти не могу. Я же богу обещание дал.
– Так и я тоже поклялся. К весне получит Тенгрун свои каналы. Работа начнётся. Если не всё сразу, так к лету. Хочешь – проследи. Отправь своих всадников на кхарах – охранять моих хрымов. Вот и отчитался перед Тенгруном. Отработал всё, что соберёшь с трупов.
Меня несло. Тормоза отключились как на старом УАЗе с вытекшей гидравлической жидкостью. Я, окружённый огромным войском врага, диктовал условия и даже убеждал хана помогать мне. Если он хоть на йоту почувствует мою слабину…
Что врал – он чувствовал. Но не мог понять, насколько я вру и в чём. Его сын бы кинулся, махая кривой саблей. Погиб бы, с ним десятки степняков. Мы с воинами Нирага и хрымами тоже легли бы вверх брюхом. Хана Хурбрука такой расклад не устроил.
Бобик свирепо тявкнул в спины уходящим. Совершенно согласен с собакой. Невежливо вот так – не попрощавшись.
Радоваться было рано. В своих рядах старый хан собрал совет – вызвал десятников. Странная, конечно, форма демократии. Что-то тёрли, решали… А у меня палец чесался. Шагов двести до них, с одного рожка выкошу всю верхушку воинства. Или почти всю, надеюсь – пули не застрянут в зимних шкурах и в слое грязи на немытых телах. ППС – он всё же больше для ближнего боя.
Наконец, приволокли тушку шамана. Харабрук, лишённый отцовской сдержанности, пихнул мёртвого сапогом. Тот не пошевелился. Стало быть – вправду отдал концы.
– Биб! А слетай-ка к ним, поразнюхай.
Помощник порхал долго. Я хотел убедиться: степняки не просто сделали вид, что уходят, а и правда – слиняли. Тем более, до вечера обдирали трупы. В общем, я разрешил разобрать нашу фортификацию только глубоко заполночь. Могли и тут ночевать. Но никто не роптал на ночной переход. И воинам, и хрымам, и мне не хотелось находиться здесь лишнюю минуту: в компании ограбленных жмуров и по соседству с двумя сотнями хана Хурбрука. Лишь Бобику всё равно.
Когда рассвело, сделали короткий привал и двинули дальше. На пределе выносливости кхаров.
Хан не преследовал. Но группа всадников, около десятка, постоянно маячила сзади. Сопровождали, наблюдали. С-суки…
В зимней степи на психику давило всё: низкое свинцовое небо без единого просвета, безжалостный ветер, секущий по лицу, однообразный ландшафт, до безобразия ровный. Лишь изредка встречались неглубокие ложбины и плоские холмы.
И дозор степняков на хвосте.
И постоянное сознание, что где-то, совсем недалеко, их может скрываться пара сотен. Или больше, могло подойти подкрепление. Они, если не будут жевать сопли как в первый раз, могут передумать и напасть быстрее, чем мы станем в кольцо. К тому же здесь нет десятков коровьих трупов, из которых сооружалась хлипкая баррикада.
Короче, задница. На все триста шестьдесят градусов.
Я давно забил на «экологический» строй – цепью вместо колонны. Хрен тебе, Тенгрун, а не экология.
К вечеру полил дождь, моментально замерзающий на земле, на одежде, на шкурах быков и телегах. Райское место!
Не унывал только Биб. Только он в этом хаосе и однообразии видел направление на ближайшую рощу Веруна – наш путеводный маяк.
Он же – мой прибор ночного видения. В электронном давно село питание. Биб даёт картинку не хуже.
Так привык, что уже не обойдусь без него. Мне утратить Биба – печальнее, чем пятнадцатилетней девице потерять смартфон. С ним – аккаунты в тик-токе, инсте и телеграмме. Похнычет, ей новый купят. Мне вряд ли дадут нового друга, да и к нынешнему привязался. Без него поход был бы возможен только в один конец, и этот конец совсем не тот, о котором мечталось бы.
Остановились, когда стемнело совсем. Идти дальше – кхары падут без отдыха, их надо поить-кормить.
Я слез с Бурёнки с хрустом, ломая ледяную корку, ей обросли полы, рукава, сапоги. Спустить штаны, чтоб облегчиться – тот же хруст. Скормил коровке все остатки хлеба, погладил по морде. Шершавый язык благодарно прошёлся мне по лицу. Грустный её глаз блеснул во тьме, словно вопрошая: ну сколько ещё? Ответил: завтра выйдем к реке ниже глейства по течению, чтоб обойти изгородь, там легче будет… Пообещал ей дома целый каравай.
Хватился – Бобика нет. Правда, вскоре тот примчался, сжимая в зубах какую-ту зверушку, в полумраке не рассмотреть – что это было. Оприходовал мигом и разлёгся прямо на ледяной земле. Думаю, и в Антарктиде не пропал бы – жрал пингвинов в три горла, пока пингвины не кончились бы.
Нираг расставил воинов, нападения ждали в любую минуту, невидимым стражем носился Биб – на пределе удаления от меня.
Я устроился на жёсткой подстилке. Раскрыв доху, притянул к себе Бобика, прижался к его тёплой огромной туше. Пёс лизнул меня языком, в отличие от кхара – нежным, сразу умыв всё лицо. Потом устроился удобнее и совсем по-человечески засопел во сне. Только этот звук напоминал мне нашу с Мюи спаленку в замке, широкую кровать и собачью тушу на коврике у ног… Остальное вокруг – чужое и враждебное.
Проснулся от дикого вопля и ощущения холода. Выходит, пёс меня бросил и слинял.
– Биб! Что произошло?
– Сам не знаю, хозяин. Степняков нет.
Снаружи увидел Нирага с факелом в руке, пяток его воинов с мечами, обращёнными к телеге с серебром. Около неё – пять бездыханных тел… Нет, одно ещё шевелится и постанывает, а над ним возвышается Бобик, вся морда в кровище, кровь с клыков капает, из утробы – рычание, в глазах: «убью-ю, не подходи!!!»