Да. Нет. Конечно

– Это было в презервативе?

– Да.

– В какой позе?

Она молчала.

– Блядь, в какой позе!?

– В обычной, ну, и сбоку.

– Тебе понравилось, да? Ты получила кайф, да?

– Нет, если хочешь знать, мне не понравилось. Если хочешь знать, я это сделала назло тебе, потому что ты был невыносимым человеком. Как ты со мной поступал? Все эти ссоры из ничего, вся твоя тирания, тут я, видите ли, как доска, тут я не должна общаться с друзьями, с подругами. Ты что думаешь о себе!

– Большего дерьма я не мог ожидать. Это такая грязища, Мира. Ты же шлюха, да?

– Не называй меня так.

– Шлюха, стерва, сука, блядь, не хозяйка своей пизде. Ещё что-нибудь желаешь?

– Уходи, прошу тебя. Мы уже точно не сможем быть вместе.

– Сука, я так хотел семью с тобой. Так мечтал об этом. Ты же мой малыш, Мира. Мой малыш! Была моим малышом! Невозможно чтобы все твои слова были правдой. Какая-то лихорадка, бред. Сука!

Ты заплакал от боли, было тяжело вздыхать, а выдыхал ты со звуком «а», иначе не позволял груз на груди. Она тоже ревела, слёзы её были правдивыми. Мира признала глупость ещё в тот миг, как пошла встретиться с тем парнем. И всю дорогу, весь вечер в ней боролись две крайности. Алкоголь вступил, и совершилось непоправимое. Собственные ошибки – понятно, но когда в роль вступает алкоголь, то выходит, что эти ошибки совершаешь и ты, и кто-то совершенно не ты. Ответственным же как ни крути остаёшься ты.

Ты сидел за ноутбуком, встал схватил его, размахнулся и со всей силы разбил о пол. Она вспылила и колотила тебя, вопя как ненормальная – в этом виде ты её ненавидел более чем.

На улице ситуация с дыханием не изменилась, хотя изменилась – стало больнее дышать. Ты не заметил как выкурил первую сигарету, затем сразу же вторую и третью – дым входил как воздух и не оставлял никакого эффекта. В голове ты снова и снова переигрывал случившуюся измену – ты видел картинку, Миру, этого сраного ублюдка, вот они пьют вино и смеются, целуются, раздеваются, он надевает презерватив, пока она приятно ожидает когда в неё войдут, он входит в неё и нежно целует, ей нравится этот процесс и она кричит от удовольствия, как кричала с тобой, затем она ложится на бок и он заходит в неё сбоку, обхватывая её нежное белоснежное тело, её тёплую маленькую грудь, целует её в шею, она поворачивает голову и он целует её в губы, затем ускоряется и кончает. «И это всё с моим малышом! С этой шлюхой!».

«Я так хочу пить. Я не хочу и не желаю чувствовать вкус спиртного, меня воротит от него – я хочу пить, чтобы напиться. Мне нужно это сейчас больше всего на свете».

Ты выпил.

«Ведь я этого ждал. Но почему когда уже случилось, всё равно так тошно?»

Видимо, недостаточно ждал, видимо, теплилась малюсенькая надежда, что ничего подобного никогда не произойдёт. Даже такой микроскопический, бессознательный, концентрат надежды приводит человека в безумную панику. Оказывается, вера в неудачное будущее не защищает от разочарований. Да и со временем действительно доверяешь человеку, как доверяешь водителю, который возит тебя год спокойно, не превышая скорость, а тот засыпает за рулём и вылетает на встречную полосу.

ненависть омрачала твои мысли, рождала гнусные идеи, как, например, поехать к мире и заняться с ней любовью, насиловать её, заставлять её спать с тобой и делать ей больно, сжимать её кисти, шею; зачать ребёнка назло обстоятельствам, вынудить её принять эту участь. у тебя было желание убить всё дорогое ей, чтобы она ненавидела тебя любовью всего ей дорогого.

И ты прекрасно знал о своём теперешнем состоянии и дальнейшей депрессии, понимал о целебном времени и силах, которые нужно найти, дабы прожить это время. Разум никуда не исчез, адекватность восприятия вроде как тоже, однако сейчас, в данный момент, не было ни сил, ни желания ждать, терпеть, искать силы – нужна была она, изменщица, подлое и наихудшее существо на свете, но любимое. Ты был привязан к ней, как к камню, и бросать её с моста было не лучшим выбором. Да может и лучшим, но не для разумного исхода этой проблемы. Разум же твой не доминировал.

Кеша Рамов был спутником любой горечи на душе, или радостного момента, главное – обязательно присутствие увеселительных напитков. Рамов, было известно тебе, жил на широкую ногу и всё-таки его сосуд сладострастия никогда не был заполнен до предела.

Ты встретился с ним в каком-то баре и знал, что можешь рассчитывать на его поддержку.

– Мы – рабы большинства, рабы других, – говорил ты. – Их поступки проходят через нас. И вот мы уже не можем поступать по-другому, свободно. Как она могла так поступить? Понимаешь, я построил в голове наше с ней будущее, я жил совместным с ней будущим, но тут произошло это, и я оказался в ситуации без будущего. У меня нет сейчас будущего. Зря я так доверился человеческому непостоянству, и доверил ему всего себя! Я ненавижу за это азартные игры – там всё зависит от расклада, от случая; с людьми ты тоже играешь в азартную игру.

Рамов пил ром с колой, больше рома, само собой, и понимал, что вкус этого напитка, при всей своей банальности, интереснее твоего рассказа. Но Рамов, хоть и был эгоистом, был редким другом в такие минуты.

– Это природа, – сказал он. – Все друг другу изменяют, физически или в мыслях, или в простых взглядах. Просто иногда люди могут прожить всю жизнь, изменяя друг другу без зазрения совести. Я не прочь провести время с классной девушкой, и ты сам прекрасно знаешь; но потом прихожу домой и я другой человек. И я не играю роли, ради которых люди этим занимаются, как знаешь, желание почувствовать себя частью интрижки, или сменить роль мужа, рутинно трахающегося со своей женой, уже давно не привносящей ничего нового. Я настоящий – и с женой, и с любой девушкой. Поверь мне, и Мира твоя была настоящей с тем ублюдком, с тобой она была настоящей. Потому что в этом нет ничего нового или неестественного – в измене. Мы обречены на это.

– Наверное, ты прав, даже больше – я всегда знал это. Я знал это до неё, знал, когда начал встречаться с ней. Да, господи, я сам ей изменил, правда, был очень пьяный и тогда, можно сказать, был другим человеком. Однако тому человеку Мира и изменила. Но мой поступок не был осознанным. А её случай всё равно мерзкий. Мне больно, понимаешь! Дико и грязно всё это. И я не думал, что так может происходить в моей жизни.

– Историческая справка. Поверь мне вот в чём: женщин нужно считать за животных, бить их и любить только через ненависть. Женщина – ребёнок до конца своей жизни. Она не думает как мужчина, не чувствует, её мышление невозможно понять и предугадать. Женщины нелогичны и такими будут всегда, какими бы не хотели казаться. Всё уравнивание женщин с мужчинами – нелепость, поэтому и весь феминизм выглядит как утренник в детском саду. Они в феминизме-то терпят фиаско: «мы хотим равенства с эксплуататорами-мужчинами!.. только оставьте наш пенсионный возраст, не посылайте нас в армию, и вообще мужчина должен, а мы нет».

– Да, я понимаю каждое твоё слово

– Да все мы животные. Женщины. Мужчины. Дети. Старики. А твоя ненаглядная – что она? Разве её можно поставить на чашу весов, где на противоположной чаше будет стоять весь мир? Она равна всему миру? Для тебя так и есть, впрочем, эта девушка ещё тяжелее, ещё важнее, ведь без неё весь мир не важен! Или ты никчёмная скотина?! Да какие женщины, какой доверие, какие надежды и семья – любая, хоть самая смирная, разорвёт твою душу в миг. Нет особенной, нет верной, ни разу не осмелившейся подумать о другом члене общества. А ты, дурак, в это веришь. Веришь в судьбу, однобокий ущербный отброс. Да нет ничего хорошего в биомусоре, в женщинах, скачущих на херах у любого подвернувшегося. Нет той женщины, что не побежит за сексуальным харизматичным эгоистом и бросит чувственного семейного парня. Чувственные и спокойные – скучные. Она будет со скучным только после всех харизматичных. Со временем уже хочется иного – умиротворения. Вот тогда и подходи. Но и тогда будь готов носить рога.

– А что если мне необходим любимый человек рядом? Да, как ни странно, у меня всё наоборот – мне нужен человек, чтобы чувствовать себя полноценным, хоть и должно быть иначе.

– Да ты тряпка, с этого и начал бы. Я не так глуп как ты считаешь. И теперь в тебе я вижу слепого, слепого да, не умеющего посмотреть, выглянуть из своего мира, видящего темноту, и-то темноту себя. Твоя любовь несомненно эгоистична, она у всех такая, но ты меня радуешь своей верностью эгоизму. Так держать! В башке у тебя полный бардак, однако ты его достойно осознаёшь, не пряча за ебучими иллюзиями. Ты уже сделал шаг, дружище. Я тебе немного скажу о себе, чтоб ты понимал насколько человек может вводить в заблуждение самого себя. Тебе известно как со мной поступил отец. Я тысячи раз представлял его возвращение домой все эти двадцать лет, хоть и испытывал к нему ненависть. Вот мы испытываем неловкость, ведь мы совершенно другие люди, а вот он вроде как хочет извиниться, но считает слово «извини» неуместным, ничего не решающим и не значащим уж точно. Я постоянно видел в его глазах чрезвычайную вину. Недавно я вновь представил его возвращение, в этот раз оно выглядело другим: отец был чёрствым и безразличным и говорил мне: хочешь – убей меня, хочешь – делай что угодно, но я поступил так, как считаю нужным, и ничто меня не переубедит. В итоге я понял, что в разные моменты времени один и тот же человек является этому миру различными людьми. Вина же какого-либо человека, его долг тебе – это, по правде говоря, твои проблемы. Никто тебе не должен ничего, ты тоже никому не должен, правда, если пожелаешь. Совесть? Полная чушь. Один впадёт в депрессию от раздавленного муравья, другой не предаст значению если убьёт сотню-другую человеческих жизней – совести нет как таковой в природе, вины нет, выдумка, иллюзия, поэтому ожидать их мы не имеем права. А через чужого человека необходимо проходить насквозь, дабы не застрять в нём.

Рамов превосходен. Ты считал его тупым, тупее тебя, животным. Ты слишком закрыт для всего вне себя, слишком уверен в своих никчёмных силах и мыслях – так больше точно нельзя.

– Ладно, я хочу послушать джаз, Кеша. Возможно, мне станет лучше, хотя бы поможет размыть всю грязь. Поедем?

– Давай, дружище!

Кеша допил ром с колой и следом закинул в рот кусочек льда.

В джаз-клубе, Кеша сразу ушёл в уборную. Ты же сел за барную стойку и не испытал ожидаемого эффекта – тебе было безразлично. Ты пытался возбудить свой интерес, ведь джаз – последнее открытое тобой явление, подарившее тебе спектр новых впечатлений! Но голос внутри тебя говорил только о Мире, воспроизводил сцену её секса с каким-то лёшей, вспоминал ваш с ней секс, проецировал её фигуру на её измену. и вот, всё совсем перемешалось, ты смотрел на играющего перед тобой молодого красивого саксофониста и представлял его в постели с мирой. ты возненавидел этого саксофониста. зациклившись на ней, ты хотел не думать о ней, однако ты испытывал удовольствие от самых грязных мыслей – вот миру трахают двое, мира вся вспотевшая, слёзы от глубокого минета, ей дают пощёчины, бьют по заднице, вот один кончает в неё, другой кончает в её в рот, она проглатывает это всё. тебя чуть ли не трясло от подобных мыслей о всё ещё любимом человеке.

– Пойдём, дружище, – Кеша пришёл из туалета и позвал тебя.

Вы пришли к двум молодым девушкам, они тебе показались легкомысленными, ветреными – сорт типичных мокрощёлок. Кеша рассказывал что-то о джазе, это были глупости и чистые выдумки, и ты это понимал безусловно. «Джаз исцеляет нервы, высвобождает душу из измученного тела, и пока душа в покое и отдыхает, джаз, как самый величайший хирург на свете, зашивает её раны», – подобная чушь не предвещала конца. Он говорил высокопарно, а эти две глупышки смотрели ему в рот.

«Неужели вот это интересует девушек: чепуха, выдумки, шарлатанство, словесное помоище, фантик без начинки? Они тупые. Рамов делает своё дело – пускай эти шлюшки получат по заслугам», – думал ты, глядя на них.

Затем ты обратился к девушке, которую Рамов «выделил» тебе, и решил вступить в игру:

– Джаз создаёт ни труба, ни фортепиано, ни барабаны, ни даже позолоченный саксофон – джаз создаётся струнами контрабаса. Именно гул контрабаса – это истый джаз, всё остальное лишь аккомпанемент. Ты никогда не задумывалась об этом?

Ты ловишь себя на мысли, что так приятно говорить о джазе, особенно если человек думает, что он создаётся всего лишь музыкальными инструментами, чувствуешь себя умным компетентным человеком, не понимая об объекте рассказа ни черта. А люди как запойно тебя слушают! Верят тебе, ведь ты так тонко знаешь предмет обсуждения.

«Контрабас создаёт джаз! Тончайшее замечание. Гул этих толстых струн в действительности заполняет пространство, как темнота между звёздами. Восхитительно!» – думала твоя соседка, блестящими глазами пожирая твою плоть.

Ты выпил, но казался себе трезвым, ты был уставший от мыслей и нервов. Хотелось уйти. Встав, ты заключил:

– Это всё бредятина, понимаешь меня?

Она прислушалась к тебе, подразумевая, что ты сейчас продолжишь свою гениальную мысль.

– Это ёбаный бред, риторика, а ты покупаешься на красивые слова, недоразвитая паразитирующая на этом и так неблистательном обществе, шлюха! Я всего лишь чуть-чуть трахнул тебя в голову, задел твой мозг, ведь ты, наверное, привыкла спать с кем? с самолюбами? или жирными спонсорами? Они не говорят о прекрасной музыке, они не говорят об искусстве, или о том, что следовало бы тебе почитать что-нибудь для интеллекта перед сном, узнать пару терминов, – они вообще не говорят о чём-то существенном. А ты им важна только в виде плоти. Но почему тебя это устраивает?

Ты нависал над ней, протыкая её своими стрелами порицания. Она схватила сумочку и ушла, с уверенностью, что ты неправ и наговорил чепухи.

– Совершенное создание из грязи, Голем! Как и все шлюхи! – крикнул ты вдогонку.

Музыканты покосились на тебя, гости клуба тоже. Твоё поведение было непристойным. Охранник попросил тебя уйти, и уже в ответ на твой отказ, практически вынес тебя.

Вторая девушка не ушла, Рамов остался и продолжал с ней беседовать. Блеск её глаз никуда не делся, хоть и её подругу хорошенько обидели.

– Тупая дура и охранник на её стороне, мудак! – сказал в пустоту ты.

Всё-таки ты был хорошенько пьян.

По звуку было похоже, что небо порвало пополам. Резко начался сильный ливень. Казалось, небо безмерно пило вчерашним днём, а сейчас дичайшими звуками вызывает рвоту и выблёвывает наземь всё без остатка. Свежесть заполнила твои лёгкие. Ты встал под навес и закурил сигарету, не обращая внимания на дождь, двинулся по улице, держа сигарету большим и указательным пальцем, угольком направив в ладонь.

«Она не изменится, – думал ты, – и я знаю, но прогнать эту пиявку по-доброму вряд ли бы получилось. Хотя можно было встать и уйти без причины. Пусть пострадает. Нужно иногда лишать человека лжи, как кислорода, окуная в воду правды. Да и бог с ней! Как говорится, любишь кататься – люби и саночки возить. Надо же какая блевотная фраза!».

С другой стороны ни черта ты не знал о ней. И всё-таки, женщина ведь. Молодая, бесхарактерная, предвзятая. Тот же ребёнок, наконец. А может открытая ко всем?

«А может открытая одним местом ко всем, а?»

Ну да ладно, чёрт с ней.

Чтобы вымокнуть, хватило пяти секунд. Ты шёл мокрый и, исчерпав тему о девушке из клуба, вновь вернулся в перемывание проститутки Миры. Мысли вызвали желание выпить, поэтому ты купил небольшую бутылочку коньяка по пути, отхлёбывал жгучий напиток и курил прогорклые сигареты. Мокрый фильтр вместе с дымом, как губка, выжимал воду. Всё было не важно.

Ты присел на лавочку, рядом сидел какой-то бродяга. Бродяга смотрит в землю, пьёт портвейн и протягивает тебе бутылку. Ты смотришь на него и вот он уже улыбается; ты видишь его красные зубы. Вас обоих не тревожит ливень. Вы оба плевали на этот мир и поэтому вам так хорошо сейчас. Как горе от ума, так и радость жизни от равнодушия к ней. Глотнув портвейна, ты достаёшь из внутреннего кармана коньяк и протягиваешь бродяге.

Вдруг он начинает говорить:

– Знаешь, тебя не волнует вопрос: почему люди решили, что богам необходимо делать жертвоприношение? Не ради урожая же и вправду, или ради достойного будущего у новорождённого. Это ли не первые проявления стремлений людей к убийству. Оправданное утоление жажды убийства. Подкуп бога-надзирателя. Человек хотел убивать – он нашёл возможность убивать легально. Ввиду того, что никто не хочет и не станет жертвовать собой, самопожертвования неприемлемы. Единственно, жертвовать кем-то – это выглядит достойно. Самопожертвование не будет оплачено, а сгорит в одичавших душах беспутных теней от настоящих прошлых людей. Да, человек сегодня – тень вчерашнего человека. А вчерашний человек – глупое животное.

И ты задумался: настоящий ли бродяга, или это вновь часть твоего воображения? Слишком не по-настоящему происходила данная сцена. Ты смотрел на него и думал: что нужно ответить ему и нужно ли.

Он продолжал:

– У тебя никогда не появлялась такая, знаешь, интересная мысль. Она не безумная, нет, не глупая, а самая живая. Вот, тебе бы не хотелось убить человека? Прочувствовать это. Лишить человека жизни – а? Каково?

– Хотелось, как же. Не раз хотелось, но в тюрьму я не хочу. Жизнь и так несправедлива, а попадёшь в тюрягу и вовсе не оставишь себе шанса. Поэтому нежелание тюрьмы предупреждает желание убийства.

– Я однажды мать свою, это… чуть не убил. Накинулся на неё и хотел прирезать. А оказалось, убить готов любого, но мать не могу. Ярость была, ненависть внутри, всё вот это. Только глазами с ней встретился и ребёнком себя почувствовал. Так и было оно. Сел я потом всё равно и скажу тебе: на тюрьме и правда делать нечего. Хоть и подумываю я снова туда податься. Тут ведь оно – иди работай за гроши, жить негде, да и жизнь дорогая, очень-то мне непросто. Плюю я на всё, но тяжбу слюнями не смоешь и не размоешь.

– Ладно, пошёл я. Ничего не подскажу тебе всё равно. У меня с собой-то разобраться не получается.

– Давай, иди.

Бац!

Бомж ударил тебя в живот и тихо протяжно засмеялся. Ты скрючился и свалился на лавочку, смутно понимая происходящее – неприятная, сказать ближе, неудобная боль оказывалась всё более ощутимой и силльной. Бродяга взял бутылку и поковылял дальше по улице. Пара прохожих лишь сочувствовала: «ему, наверное, так некомфортно сейчас – этот дождь, холодно, мрачно», – и быстро-быстро продвигалась в сторону дома.

7.

– Ты бы хоть каким-то образом дал знать, что с тобой случилось, – пиздел Сквозников. – Я же звонил тебе… и не один раз – «абонент не доступен».

– Ладно, ладно. Всё в порядке, – отвечал ты.

За эти месяцы ты нередко вёл с собой диалоги на тему: «Кто твой друг?». На данный момент стало ясно – друзей нет и не бывает. Не у тебя, а вообще. Спутник, знакомый, родственник, враг – все они могу быть друзьями в прошлом или будущем. То есть друг – это настоящее, а как известно настоящим описывают несуществующее, некую диффузию прошлого и будущего в микроскопический период времени.

– Мне глубоко насрать, – далее сказал ты. – Я больше не боюсь одиночества, как тюрьмы, а бестактности, как нарушения закона. Смерти я и раньше не боялся, только боли боялся – неприятно всё-таки страдать в и так бессмысленном мире. Теперь и боли не боюсь.

– Я не обижаюсь, – говорил Сквозников. – Честность – качество отличное.

– Правда, – перебил ты, – оно никому не упёрлось. Я тебе со всей честностью говорю, что чем больше и искуснее умеешь врать, тем лучше будет твоё окружение. Будут друзья, писать тебе будут, звонить, они будут врать тебе, ты врать им, типа: «Ну, как дела?» – «Отлично! Твои как?», – да кому нахуй интересно это знать. Раз, два ещё интересно, во время хорошего настроения интересно, а больше ведь никогда. В общем круг будет нарастать, тебе будут помогать что случись, что случись будут звонить, писать, узнавать как у тебя дела – а честного будет всё меньше. Подумай на досуге.

– Очень пессимистичен ты стал. Наш последний разговор был познавательный и над ним я думал, а над этим у меня нет желания думать.

– Это ещё не та тема. Ты в курсе, что Вселенная случайна?

– Как один из вариантов, – безразлично отвечал Сквозников.

– Вот я тебе говорю. Значит и жизнь случайна. Бытие случайно. Сознание случайно. Абсурд оттого неслучаен. Наркотики оттого правы. Алкоголь прав. Сумасшествие право. Самоубийство право. Войны и геноцид правы. Разве нет? Кто докажет смысл? Как этот кто-то докажет смысл? Докажет именно такой смысл, объективно придающий желание жить всем. Никогда. Бог? Его нет и никогда не было. Природа? Она случайна, как я и моя мать. Говоря, что смысл в убийстве, больше правды. Ибо так ты избавляешь мир хотя бы от одной случайности.

– Об этом я и говорю тебе. Как же жить с такими мыслями? Как жить и постоянно думать об этом?

– Так само собой, думать в каких кроссовках выйти на улицу или думать какой ложкой дерьмо есть.

– Ладно, мне ещё на работу надо заскочить, – вновь лукавил Сквозников, вставая.

– Конечно. Всего доброго!

Ты возвращался домой, курил сигарету. Со знакомыми покончено, они не выходили на связь раньше, теперь подавно. В прошлом ты терял знакомых постепенно, затем кто-то появлялся, определённое время происходило общение, вдруг тишина. Тебе всегда было интересно общение, ты ценил его, причина была, как ты сам приметил, – страх одиночества. В данный момент времени ты один-одинёшенек.

Другая беда вновь начала одолевать – Мира снова не выходила из твоей головы. Ты действительно любил и любил бы до сих пор, не стал таким как сейчас, становился бы лучше ради неё. Но эта параллельная реальность была обрублена и теперь является тебе во снах, в навязчивых мыслях, как бы существуя, показывая тебе своё бытие.

«А вот пошла ты, тупая мразь. Что за чувства? Как я могу её любить сейчас, в данный момент, после того, что я узнал? Что я за тварь? Ещё и столько времени прошло. Она наверняка уже второй десяток разменяла “женихов”», – всю дорогу ты размышлял подобным образом.

Неподалёку, при подходе к своему дому, ты встречаешь девушку из соседнего дома. Небольшого роста, молодая, красивая, с экзотичными узкими глазами, но все остальные черты лица вроде как славянские; единственное, рот чуть большеват, но это к лучшему. Вы часто сталкивались во дворе и стали перекидываться парой-тройкой слов, пошучивать. Она тебе улыбается, и ты всегда начинаешь чувствовать себя увереннее, мужественнее в этот момент. Ты практически уверен, что она тебя хочет.

– Эй, сосед! – крикнула она. – Плоховато выглядишь.

– Внешне ещё ничего, – ответил ты.

– Всё в порядке?

– Мне кажется, сегодня лучше, чем будет завтра.

– Ты дурак? Прекращай эту грусть, на тебя невозможно смотреть! Сегодня вечером мы с тобой должны встретиться и я помогу тебе отдохнуть.