Вестарбайтер

       Чай был хороший, крепкий. И даже с кубиком сахара. В этом русские тоже подчёркивали свою гуманность. Как питались остарбайтеры в Германии Магда прекрасно знала. Однажды, на второй или третий день пребывания в России, одна из женщин, имени которой фрау Беккер не запомнила, ехидно предположила, что естественный инстинкт низшей расы – преклоняться перед высшей. Её никто не расстрелял, не избил, не лишил еды или сна. С ней просто разорвали контракт. Она плакала, кричала, валялась в ногах у начальника отряда, умоляя простить её и оставить работать, но всё тщетно. Вечером в казарму пришёл конвой, вручил ей уведомление с суточным пайком, и увёз на вокзал, для депортации обратно в Германию. Больше желающих зубоскалить не нашлось.

      Снаружи раздался шум автомобильного мотора. Ангелика выскочила на улицу, и почти сразу под ударами арматурины зазвенел рельс:

– Обед! Обед приехал! – раздался её крик.

       Три минуты спустя она уже раздавала из термосов суп и кашу. Кормили тоже вполне сносно. Особенно если не задумываться из чего приготовлено – почти вкусно. Да даже если и задумываться. Пусть бульон – из концентрата, а концентрат – из жил пополам со свиными ушами, и в перловке тёмные кусочки – это не свинина или говядина, а сверчатина. Всё равно вкусно. В последние месяцы войны она и хуже питалась. По крайней мере преодолеть брезгливость к насекомым оказалось проще, чем жевать вываренную шкуру хряка, которая в Гамбурге почиталась почти за деликатес, пока русские не взяли город и не наладили раздачу продовольствия местному населению.

      А выращенные на фабриках сверчки и в самом деле вещь, пока восстанавливается резко упавшее за войну поголовье скота и идёт селекция. Высокая концентрация животного белка, за минимальные деньги. И более чем съедобно

Сыто рыгнув, Магда поднялась, уступая место за столом второй смене. Опустевшие тарелки она сложила в стопку с грязной посудой. Ангелика потом помоет. А ей, Магде, надо возвращаться к работе.

IV

Июль немилосердно жарил солнцем. Все окна в автобусе были открыты, но это спасало слабо. Как же хорошо было работать в той прохладной шахте, из которой они вчера подняли последний труп. Последний из 46 тысяч. Трехсот метровая штольня была завалена мертвецами на треть. Это уже были не солдаты, в этом месиве были главным образом женщины, старики и дети. Когда стало понятно, что план «Барбаросса» провалился, а айзацкоманды стали зачищать от местного населения уже захваченные территории. Гитлер возлагал большие надежды на летнее наступление 1942 года, собираясь все же провезти блицкриг, хотя бы и со второй попытки. То, что наступать будут русские, он не предполагал считая, что Россия надорвалась из последних сил остановив удар немецкой машины и из-за этого не предпринимала попыток контр наступления. 46 тясяч 837 человек. Считали по черепам и комплектам бедренных костей. Плоть находясь при постоянной положительной температуре из 100% влажности, разложилась до состоянии сметаны со сгустками. Ее откачивали насосами. Возраст и половую принадлежность останков угадывали по размерам кости и сточенности зубов. Хотя Александр Сергеевич и сказал, что каким то новейшим анализом их все равно назовут поименно, и над братской могилой поставят обелиск со всеми фамилиями, верилось в это с трудом.

Дорога была долгой: грунтовка петляла по лесу, время от времени выскакивая к небольшим деревенькам большей части являвших собой черные оставы печей. Из окна было видно, как в них капашатся фигуры в оранжевой форме. Тоже вестарбайтеры.

Наконец дорога уперлась в пепелище довольно крупного села. Поступила команда выгружаться. Немки вышли и построились на инструктаж по новому объекту. Лейтенант достал из планшета листок, пробежал глазами.

– Этот поселок назывался Березники. До войны в нем жило около 800 человек. На военную службу было призвано 52 жителя, эвакуироваться успело еще 137. В середине ноября 1941 года в него прибыла айзац команда в составе примерно 10 служащих общих СС и полусотни предателей из числа националистов коллаборационистов. Поселок перестал существовать. Выжила лишь одна 12 летняя девочка, ушедшая в этот день в соседнюю деревню. Ваша задача на сегодня – обойти село, найти место массового убийства, и после эксгумации всех трупов прочесать территорию еще раз, в поисках мест одиночных расправ. За день должны управится, если получится – завтра внеочередной выходной. По обнаружении останков, как всегда, зовем Николая Ильича взрывоопасных предметов сапера и т.д. Вопросы?

– Вопросов, ожидаемо, не оказалось. Вытянувшись цепью женщины пошли по селу. Первая находка ждала Магду через два двора, в колодце. Заглянув туда, Беккер увидела плавающие тряпки.

– Николай Ильич? – крикнула она.

Фотограф подошел быстро. Глянув внутрь, он сверкнул вспышкой, сфотографировав то, что было видно сверху. Оставив разбираться с колодцем водолаза, Магда пошла дальше.

Село оказалось почти пустым, лишь несколько раз вестарбайтеры натыкались на одиночные кости, скорее всего, принадлежавшие одному и тому же ребенку. Мальчик или девочка лет восьми девяти попробовал убежать, и был убит в спину, судя по прострелянной лопатке. Потом звери и птицы растащили кости по округе. Только на противоположной окраине села нашлась страшная находка. Хотя чего уж тут страшного? Пол года, изо дня в день, с утра до вечера эксгумируя тысячи, десятки тысяч трупов, Магда, казалось, уже абсолютно зачерствела. Волосы, в которых раньше лишь изредка попадались отдельные седины, теперь цветом своим напоминали русский снег. В душевой она теперь вечерами проводит едва ли десять минут, хотя поначалу по пол часа терла себя мочалкой, надеясь соскрести с себя черное слово «геноцид». Не получалось. Хотя русские для вестарбайтеров горячей воды и мыла не жалели. Но самое смешное – Магде снова вернулся зуд в паху. Под самый климакс ей снова захотелось трахаться. Порой так сильно, что женщина едва не лезла на стену, вечерами чуть не до крови стирая себе клитор загрубевшими пальцами. Попытки соблазнить охранников ни к чему не привели. Лишь однажды у Барбары, самой молодой в отряде получилось заняться сексом с юным охранником. 38 летняя немка и 19 летний русский парень на пол часа уединились в каптерке и даже разошлись вроде бы довольными, но… но на следующий день солдатик смотрел на Барбару с каким то иррациональным отвращением. Да и на остальных вертарбайтерок тоже. И через несколько дней перевелся в другой отряд. Наблюдая это со стороны Магда вдруг с холодным ужасом поняла, что испытывали евреи, когда их заставили носить желтые звезды, и что видели остарбайтеры в глазах немцев. В ее собственных глазах.

Трупов было относительно не много, к тому же большая часть была без одежды и плоти. А кости таскать было относительно легко и недалеко. Только жарко. Все уже давно скинули кителя, повернули штанины и спустили голенища брезентовых сапог. Магда даже закатала до груди подол солдатской майки, когда то белой, сейчас оранжевой, с черным нацитским орлом. Тихонько приближался вечер, кости в сарае почти закончились, сейчас проверить все еще раз, и завтра можно будет отдыхать: слушать радио или патефон, читать книги или газету «вестарбайтер» на немецком языке, поиграть в волейбол… так хоть бы и выспаться в волю!

В углу остова сарая сохранился обгоревший фрагмент стены, из нескольких бревен, накрытый обугленными досками крыши. Проявляя немецкую педантичность, она пошла и оттянула тяжелые головешки в сторону.

Под ними лежали две иссохшиеся мумии. Женщина, или скорее, девушка, лет 20 и маленький мальчик, годика два. Оба худенькие и белокурые. Их пощадил огонь, они задохнулись, а худоба и обвалившиеся кровля уберегли от тления и животных.

Несколько секунд Фрау Беккер тупо пялилась на мертвецов. На обгорелое белое платье матери, на коротенькие штанишки маленькие сандалики сына. Их в чем были выгнали из дома, притащили сюда и подожгли в запертом сарае.

У Магды подкосились ноги. Она вдруг вспомнила 23 год. Было ей тогда на пару лет больше, чем этой девочке, а Генриху – чуть меньше чем этому мальчонке. Они были такие же худенькие, от жизни впроголодь, такие же белокурые от природы. Генрих так любил свои коротенькие штанишки, сшитые Магдой из старых мужниных брюк. Тиф … Он не щадил никого, в разоренной и разграбленной Первой Мировой Германии. Сына ей не отдали для захоронения: тела умерших, во избежание распространения заразы, сжигал наспех построенный в глубине больничного двора крематорий.

Рассудок вдруг оставил вроде бы по всему привыкшую женщину. Она выла, ревела, била и царапала землю руками, каталась по пепелищу крича что то не членораздельное. Потом резко закололо в сердце. На нее навалились товарки, фиксируя, подбежал со шприцем лейтенант. Укол. Женщина обмякла. Тело стало ватным, голова – чугунной, мысли исчезли. Ее подхватили под руки, повели. С каким то странным отупением она отметила, что возле того колодца. Куда она заглянула утром, лежат три подростковых сарафана, с бурыми пятнами на подоле, кости, спутанный комок волос, в котором угадывались три связанные вместе девичьи косы, с остатками скальпов на корнях. Потом сознание оставило женщину совсем.

V

В Минском котле оказалась сборная солянка из Вермахта, Ваффен-СС и легионов европейских народов, концентрировавшихся для удара в сторону Смоленска. И если немцы, австрийцы и скандинавы бились до последнего, (ещё был силён воинский дух), то французы и западнославянские шавки наперегонки побежали сдаваться. Из ста тысяч пленных, германцев и скандинавов было всего тридцать тысяч. Каждый шестой от изначального количества. Зато итальянцы выжили почти все: четверо из пяти не захотели умереть за Европу и предпочли позор плена. А ещё родоначальники фашизма и европейской цивилизации…

В понедельник приехал Александр Сергеевич, вручил Магде под роспись несколько бумаг и новенький паспорт. Германская Демократическая Республика была надпись на обложке. Внутри – её фото, сделанное перед отправкой в Россию, причём цветное. В бумагах было уведомление о завершении контрактных обязательств, почтовый номер Фрица, адреса нахождения его лагеря на ближайшие 8,5 лет и памятка с условиями посещения и переписки. От себя лично бывший начальник принёс несколько конвертов и пару самопишущих шариковых ручек, которые не нужно было заправлять чернилами. Они только входили в обиход в СССР. В «Вестарбайтере» писали, что после насыщения внутреннего рынка эти вещицы пойдут на экспорт. В том числе в страны проигравшей Европы. Так же как калькуляторы, микроэлектронные проигрыватели и чёрно-белые телеприёмники. А вот портативные электронно-вычислительные машины, станки с ЧПУ и беспилотные трактора европейцам ещё долго не светят.

В конце сотрудник УВ передал приветы от подруг, пожелал удачи и покинул отделение. Радостная Магда вернулась в палату, вырвала из тетради чистый листок и уселась за тумбочку, писать письмо.

Кусая нервно ручку, она задумалась: а что написать-то? Как ни крути, хорошего сказать нечего. Мы с тобой живы, и слава богу – это единственное хорошее, что смогла выдавить она. Скоро увидимся. Женщина снова стала грызть упругий пластик колпачка. Придётся писать плохое. И тут на бумагу полился поток. Про похоронку на Эрвина, про гибель Юргена в порту от реактивных снарядов, про холод и голод последних месяцев войны, про тяжесть работы на заводе. Всё то, что она не могла написать сыну тогда, на фронт. Потом – про вестарбайтеров. Про ужасы, достигшие высшего предела, про две сморщенные в мумии в пепле пожарища белорусской деревни. И про врача-еврея, искренне заботящегося о немке. Потом пошли вопросы: как ты? Как попал в плен? Не был ли ранен? Чем конкретно занимается ваш лагерь и ты в нём? Не грусти и помни, что квартира в старом доме всё ещё ждёт тебя: наш квартал не пострадал при штурме.

Заклеив конверт, женщина медленно спустилась по лестнице к почтовому ящику. Ходить было ещё тяжело, но приятно вновь ощутить себя живой. Ящик висел у входа. Когда он проглотил конверт, Магда оглянулась: в больничном дворике был разбит небольшой сквер. Деревья сильно пострадали от боёв, как и весь город, впрочем, но всё равно: простреленные, расщеплённые, ополовиненные взрывами, они тянулись к Солнцу зелёной листвой. Война закончилась, а жизнь – продолжалась. Магда пошла по скверу, глядя по сторонам, и эти искалеченные стволы напоминали немке людей. Некоторые погибли, многие остались увечными инвалидами, а посекло осколками так вообще почти всех. Но несмотря на это, они продолжали жить. Жить и надеяться на хоть какое-то счастье.

Бредя с такими мыслями в конец двора, фрау Беккер оказалась возле кучи мусора. Здечь свалили битый кирпич и остатки цемента после ремонта, тут же валялись спиленные куски мёртвых деревьев и мусор, выкинутый из отделений после немцев: таблички, флаги. У подножия мусорной горы, засыпанный битым стеклом, лежал портрет Гитлера. Большой, торжественный, наверняка из кабинета главврача при германской власти.

Магда несколько секунд задумчиво смотрела на посредственного австрийского пейзажиста в коричневой рубашке. Потом с ненавистью плюнула, попав портрету на нарукавную свастику, развернулась и ушла обратно.

Эпилог. 1949 год

Постукивая по асфальту стеклопластиковым протезом на месте левой ноги, в здание женской консультации вошёл молодой, лет 25, парень. На его груди блестел орден «Отечественной Войны 1 степени», и три медали: «За отвагу», «За взятие Будапешта» и «За победу над Европой». За ним вошла такая же молодая женщина, его жена, державшая за руку мальчонку лет четырёх.

В просторном холле недавно сданного дома-стометровки (33 этажа, 11, 22 и 33 – технические, первые два – нежилые) было два окошка регистратуры. Между ними, занимая всю стену, от пола до потолка, висел огромный плакат. На нём молодой мужчина, в пиджаке с орденскими планками, и женщина, в платье из голубого ситца, держали за руки маленького мальчика. По бокам от родителей стояли чуть более взрослые их собственные дети, а за спиной мальчика находились полупрозрачные фигуры молодого парнишки в военной форме, измазанной в грязи и саже, и девушки в горящем сарафане. Парень и девушка держали руки на плечах мальчика, глядя на него с нежностью и изображены были в иконописном стиле, только без нимбов.

Венчала плакат надпись: «Дети однополчан. Пусть упавших будут дети».

Ветеран заглянул в окошко:

– Здравствуйте, мы хотели бы принять участие в программе…

– Фамилия? – спросила регистраторша.

– Зубко. Климент Тихонович, – ответил он, протягивая паспорта – свой и жены.

Женщина в окошке кивнула, внесла данные в ЭВМ, выдала талончик и вернула документы.

– 28 кабинет, налево по коридору

– Спасибо.

Отсидев короткую очередь, молодая семья вошла. Их встретил доктор в белом халате, и, пожав руку главе семьи, указал на стулья перед собой. Пока ребёнок забирался на колени к матери, его отец отдал талон врачу, и, мельком глянув на бейдж, сказал:

– Игорь Николаевич, в базе программы значится, что мой друг, Пермяков Красарм Валентинович, найден погибшим.

– Возможно. Личный номер знаете? Это упростит поиск, – док сел и подтянул к себе клавиатуру ЭВМ.

– Да-да, конечно. Вот, – он вынул из паспорта ещё одну бумажку.

Несколько щелчков клавишами, пара кликов мышью, и Игорь Николаевич зачитал:

– Пермяков Красарм Валентинович, 1924 года рождения, призван Ленинским райвоенкомата города Молотов в мае 1941. Пропал без вести в октябре того же года, во время боёв за город Кобрин. Тело обнаружено поисковым отрядом 0416 УВ по БССР в апреле 1943 года. Всё верно?

– Да, – ветеран кивнул. – Мой одноклассник. Призывались вместе, служили в одном взводе. Он с пулемётом остался прикрывать наш отход, но сам на сигнал «отходи» не среагировал. Увлёкся, наверное, хотел ленту дострелять. Ох и парень был!

Доктор, слышавший, наверное, сотни таких историй, кивнул:

Стало быть, пора ему детьми обзавестись?

– Да, верно. Тоня год назад Лизу родила, теперь можно стало, – парень с любовью глянул на жену, сжал её руку, получив в ответ улыбку.

– А я братика хочу. Сестричка уже есть, – вступил в разговор малыш.

– Ну братик или сестричка будет – это как повезёт, конечно, – усмехнулся человек в белом халате. – Но если с первого раза будет сестрёнки, то со второго – точно братик, – уверил он малыша.

– Халасо! – серьёзно сдвинув брови согласился он.

– Имя матери есть? Или поискать совместимую?

– Поищите совместимую, – ответила молчавшая до того Тоня. – У нас все живы остались.

– Ладно, – несколько кликов мышью, поворот монитора. – Вот. Лебеденко Зинаида Прохоровна, двадцать шестого года, найдена, кстати тем же отрядом, только в другом районе. Генетическая совместимость замечательна. Детки будут красивые и совершенно здоровые. Берём?

– Ну что вы как в магазине, – хмуро сказала женщина, явно не одобрявшая врачебного цинизма.

– Пусть как в магазине. Но это подарок науки, благодаря которому я могу воздать павшему товарищу больше, чем просто стакан водки и кусок хлеба на могиле, – жёстко ответил ей муж. – Оформляйте.

Врач кивнул, и из печатника поехал лист.

– Материал из банка будет ехать недели две, как только он придёт, мы позвоним и дадим направление на анализы. Если всё будет в порядке, я сделаю операцию и подвяжу Антонине готовый эмбрион.

Ветеран и его жена расписались в бланке заявления, поднялись.

– Спасибо. Кстати, всегда хотел спросить. Ладно мы. У нас сперму брали при постановке на воинский учёт. А яйцеклетки откуда? Неужели в каждую деревню гинеколог приезжал?

– Нет конечно, – виновато пожал плечами он. – Брали только кровь, как образец ДНК, на случай опознания. Яйцеклетки донорские, от живых женщин. В них просто генетический материал заменён на найденный в костном мозге.

Супруги переглянулись.

– А я могу сдать яйцеклетку? – спросила Антонина.