Серое утро

Бобров Михаил

Серое утро

Михаил Бобров

Серое утро

Соул - застывшая молния. Откровение главного пути.

Великая энергия солнца - не подарок, а поручение.

Не ставьте ограничений - сейчас вы более свободны, чем всегда.

"Руны - названия и толкования".

Неизвестный автор.

К этому утру лучше всего подходила музыка ДДТ. Не песня - ни одна из их песен; а музыка, проигрыш, кажущаяся бессмысленной музыкальная тема, создающая ощущение чего-то подкрадывающегося, страшного своей неизвестностью.

Когда песня, наконец, начиналась - даже такая мутная и тяжелая, как "Мир номер ноль" - можно было вздыхать с облегчением.

Вверх от вокзала по главной улице неспешно шагала какая-то женщина. Или мужчина - если он предпочитал носить тяжелые густые светло-каштановые волосы до пояса. На Отрогах ни мужчины, ни женщины не носили очень длинных волос. Будь на улицах горожане, на человека бы оборачивались или пытались бы украдкой заглянуть ему в лицо - под довольно неудобный брезентовый капюшон. Но утро только-только занималось; диву даваться было еще некому.

Далеко сзади, на вокзале, завизжал сигнал отправки. Второй... Третий... Состав быстро оторвался от перрона и ушел вниз - в предгорья, а потом и в долины.

Человек на утренней улице оглянулся, проводил лязгающие вагоны взглядом, сел прямо на брусчатку с чисто женской непосредственностью и искренностью, и разрыдался прямо посреди полосы.

Словно в ответ на рыдания, из-за угла вышел мужчина в ярко-апельсиновом комбинезоне дорожного рабочего и какой-то ременной сбруе поверх. Он попытался помочь плачущей женщине встать, но сделать это было ничуть не легче, чем загонять в землю дождевых червей. Видимо, осознав бессмысленность уговоров, мужчина встряхнул рыдающую русалку за плечи. Это помогло. Опираясь на его руку, она выпрямилась и принялась утирать слезы. Утренняя сырость оседала на одежде обоих. С долин рвануло теплым ветром; ровным гулом отозвался черный еловый лес на склонах.

***

Кто придумал название профессии "специалист по истории религий", никто уже не знает, наверное. Впрочем, в инете наверняка нетрудно найти. Впрочем, где теперь тот инет!

Впрочем, все по порядку. Когда ей рассказали, что Франт застал еще в Кавказских горах храм и местность, где крестились одним пальцем - а не двумя и не тремя - запахло статьей... даже, может быть, и в "Нейчур". Тогда она еще не очень обратила внимания на две вещи: Франт сказал буквально "Я был на Кавказе и вернулся живым"; а вторая - ее парень оказался специалистом только по знакомствам, и она это знала уже тогда. Но ей как раз такой и был нужен. Инженера она не хотела категорически - насмотрелась на мамино мыканье; новоруса подцепить как-то было ей боязно, ну а с бандитами какая же дура будет связываться? Еще пристрелят за компанию. Так что когда по дороге домой к ней очевидно подъехал симпатичный Лешка с букетом огромных любимых белых роз... ладно, в любой момент можно послать его нахрен, если что-то пойдет не так. Вариант вырисовывался практически идеальный - парень был мажор, но мажор воспитанный и всегда готовый подшутить над своей мажорностью. И с некоторым даже достоинством; что, впрочем, ее тогда особенно не занимало. Честь, совесть - это все мужские заморочки. С мужчиной можно делать все что угодно, если умеючи. А она считала, что умеет.

Поэтому поехать поискать храм рискнула. Тогда еще не воевали, грузины русским были друзья и братья, и в горах всерьез опасались только лавин.

Когда же началась война, Лешка исчез. Изник из гостиницы в одну ночь, не оставив ни следу ни духу; говорили, что он вступил в наемники, она не очень поверила - тот еще мальчик. Спасибо хоть, что денег с собой не прихватил. Но теперь, Катерина Михайловна, что делать станешь? Не плакать же?

И чего теперь больше бояться? Что в Турцию продадут, или что здесь разрежут на куски... вполне могли. Сердце у Кати было здоровое, крепкое... глаза красивые... Все-таки не вытерпела, разревелась первый раз в номере гостиницы "Южная". Утешала ее коридорная бабушка из Харькова родом. Почему-то запомнилось именно это. Простой билет купить было можно, но вот уехать! Из поезда задешево могли и высадить. К тому моменту они забрались за Сванскую область, идти через нее обратно знающие люди не советовали. Смотрели на Катю, морщились... и не советовали. "Одного-то тебя пропустили бы, что с тебя брать" - говорили Лешке. Он, видимо, и решил - один.

А потом все было как обычно. Как в войнах тирольцев и швейцарцев в шестнадцатом веке, как в войне с Польшей в семнадцатом... "Специалист по истории религий", она поневоле узнала кое-что и о средневековой истории. Тем более, что феодализм на этой земле еще никуда не делся, и чуть что, показывал когти из-под цивилизационных струпьев.

На фронте враги, а в тылу практически всегда - бандиты. Война отпускает на волю множество оружия. Зачем культура? Хватай и смывайся; власти нет. В старых книгах об этом говорилось красиво - время волка. А сидеть и ждать своей очереди?

Несколько недель в начале зимы она просидела дома у сердобольной бабушки из Харькова. Что-то шила на продажу. Латала одежду. Она не хотела помнить, что именно, но шитья было много. Запомнился оверлок - маленький, настольный, с большим черным электромотором от промышленной швейной машины. Оверлок был белый, ткань ползла по нему, совсем как ритуальный узор по кельтской повязке.

Ее очередь подошла довольно скоро. Какой-то из лидеров или авторитетов захотел добавить к своим женам красивую русскую. Кто у кого гостит, весь город прекрасно знал, а бежать - даже если бы ее и предупредили заранее - было некуда. Только кто б ее стал предупреждать! Приехали за ней не кавказцы, и это ее напугало больше всего. Скорее всего, это были наемники, значит, к охране они подойдут серьезно.

***

Ясно утро разгорается и переходит в пламенный полдень; утро хмурое и тяжелое раскручивается и набирает скорость с дымом и лязгом, как тяжеловесный состав. Сегодня утро в Отрогах разворачивалось железнодорожное, неуклюжее, брикетное, пахнущее торфяным дымом.

Улицы Отрога постепенно заполнялись людьми. Катя сидела на скамье перед круглым, похожим на цирк, зданием и бездумно догрызала последний банан. Через высокие стрельчатые окна за ней наблюдали двое, естественно, она об этом не подозревала, ибо не задумывалась, что за ней кому-то придет в голову наблюдать.

Правый из стоявших в амбразуре окна вздохнул и проворчал, соглашаясь:

- Ты прав, конечно. Всегда ты прав! Но она красавица, а мы так воспитаны, что красавице с удовольствием помогаем. А... - он махнул рукой, развернулся и нырнул в поперечный коридор так быстро, что его собеседник ничего не успел ни сказать, ни сделать. Теперь он с тревогой смотрел в сторону ушедшего: если тот обидится на вечную правоту... даже надуманную... Надо срочно прояснить ситуацию. А то нехорошо может выйти. Нехорошо.

Он перевел взгляд на площадь. Женщина доела банан, машинально сложила шкурку вчетверо, и выкинула ее в ближнюю мусорку. Цветами этого утра были серый и розовый, оба холодные, дрожащие, на одном месте долго не посидишь. Женщина встала, перешла улицу, повертела головой, высматривая кого-то. Увидела и пошла к нему, и ее не стало видно за поворотом. Наблюдатель вздохнул и направился по своим делам. Точнее, он собирался узнать, что его собеседник недосказал.

***

Абсолютный шок Катя испытала, когда к ней обратились, как к специалисту по истории религий. Она-то думала, что ее везут на продажу! Но ей сказали, что вообще-то, да, конечно, не думай, девушка, что за тебя совсем уже ничего не заплатят. Только не сейчас, потерпи. Пока что местный лидер с трудновыговариваемым титулом захотел окрестить своих в собственную веру, непонятно уж, чья это была идея. Однако... Почему бы и нет? Чтобы, значит, комары не кусали, и скот хорошо плодился. И ритуал для бойцов. Чтоб убивали убивательней. В принципе, работа как работа. Кто-то из наемников тогда при ней еще сказал: "А чего? Вон креаторы цивилизации создают, так хрен ли?" За "хрен" при Кате его стукнули по шее и поправили: не креаторы, а криэйторы. И не цивилизации, а рекламу. Он замолчал и отошел. А вечером Катя попробовала с ним поговорить - а ее не пустили. Нечего, значит, нашей, вдоль и поперек благородной гостье разговаривать со всяким сбродом, пылью под ногами нашего могучего, сильного, умного, и т.д., и т.п. Что-то неестественное показалось ей в этом всем - то ли слов много, то ли слова не те. Но разницу между загадочными креаторами и известными по московским сплетням криэйторами Катя захотела выяснить немедленно. "Капризная девочка, что захочет, то и подай" вздыхал когда-то папа. Папа! Где сейчас папа! Катя расплакалась. Утешать гостью сбежался весь аул. Вот когда она почувствовала себя звездой гарема. Джигиты для нее были готовы и танцевать и песни петь... и сказки рассказывать, и, конечно, вредная гостья захотела послушать о креаторах. Вызвали этого самого наемника, но поговорить не удалось. Что-то прилетело и гулко разорвалось над ущельем, объявили тревогу, Катю запихали в убежище, снаружи стреляли, бегали и кричали.

А утром она поняла, что ее и считают звездой гарема этого самого князя, или кто он там. Иначе давно уже кому-нибудь она бы досталась. А что он за ней не присылал до сих пор, так недосуг. Государственные дела, понимаешь. Религия новая, опять же.

Поняв, что так и так криво, она просто вылезла в окно и пошла прямо в коробку к этим самым "украинули джари" - почему-то многие наемники были здесь украинцы, и сказала им так: "Не хочу я этого мингрела. Сколько вам дать денег, чтоб вы меня отсюда вывели?"

Хлопцы засовещались. "Мы тебя вроде как стеречь должны."

Она вздохнула: "Ладно. Я вам нравлюсь? Кто..." - она собиралась сказать "первым будет", но чуть не оглохла от возмущенного вопля: "Да ми тобi що москалi! Пане четовий, дозвольте, я iй по шияцi трiсну!"

На шум в казарму заглянул было местный. Катю тут же сунули на лавку и заслонили спинами и куртками. "Все хорошо" - сказал старший - "Шутим". Местный уточнять не стал; да и зачем? Убрался, а разговор в коробке пошел дальше. Нарушать данное нанимателю обещание и дать Кате сбежать, контрактники не соглашались категорически. С другой стороны, птичку жалко все-таки.

Тогда-то и заговорил тот самый, "креаторный", охранник. Он сказал, что способ есть, и способ очень простой. И букву контракта они не нарушат. И живая останется. После этого он вдруг встал - так быстро, что никто не успел ему помешать - сунул что-то Кате в руку и сказал: "Сойдешь в Отроге, запомни, только в Отроге! Сойдешь раньше - пропадешь за босый корнеплод. Теперь нажми, не бойся, не больно." Она посмотрела на необычную зажигалку у себя в руке и нажала кнопку, которую тот показывал. Полыхнуло что-то ярко-зеленое, и мир скрылся. После мгновения пустоты откуда-то не то сверху, не то сбоку развернулась совсем другая декорация.

***

Вот так Крестова Катерина Михайловна и попала в поезд, идущий до станции Мост. После Восстания Крапивина поезд сделался много безопаснее, да и сволочная суть Кольца была заключена не в поезде, а в неразрывности рельсовой цепи. К счастью, кое-что Крапивинское Катя в детстве читала.

"Сойдешь в Отроге".

Проводник отсутствовал, людей в вагоне тоже не оказалось, спросить, когда этот Отрог, было не у кого. А если ехать дольше суток? А если проспишь? Вообще попадешь корнеплод знает куда. Катя подумала, что религия, в которой главный артефакт - корнеплод - звучит еще относительно неплохо.

"Только в Отроге".

Катя разжала руку и диковинная зажигалка громко ударилась о деревянную скамью. Ничего себе украинский наемник! Какие вещи при себе таскает!

Хорошо же! Сойдем в Отроге. Оттуда может быть настолько же проще вернуться в Минск, насколько до Пухович проще дозвониться через Токио. Зажигалку Катя на всякий случай засунула в карман плаща и совершенно неожиданно обнаружила там мерзлый почерневший банан. Бонус.

А интересно, машинист в поезде есть?

Вещи собирать Катя не стала за отсутствием оных, пошла в голову состава, поглядывая в окна, но не добралась: уже через десять минут поезд очевидно замедлил ход, подымаясь в гору, по стеклам заскребли лапами черные горные ели высотой до неба, дорога принялась безбожно петлять, а вагоны мотало и подбрасывало так, что Катя поостереглась ступать по переходам тамбура. Машинист как-нибудь потом. Есть пока тоже не хотелось, хотелось спать, но Отрог пропустить она боялась. Так что она даже не присела, и правильно сделала - очень скоро поезд пополз совсем медленно, а из-за елей совершенно неожиданно выскочили здания; между прочими и вокзал. Вывеску Катя не разобрала сначала, потом прочитала - Отрог - потом засомневалась - откуда здесь-то знают русский? Потом испугалась, что поезд уйдет, и выскочила в этот самый Отрог.

Здесь тогда стояло очень раннее и очень холодное утро. В Минске таким бывает самый конец ноября, когда еще не зима, но уже и не осень. Ничейная полоса во времени.

***

Город прятался между двумя отрогами большой горной страны. Выше вскоре начинались уже настоящие горы - луга, а потом лед и камень; ниже - много-много леса вперемешку с валунами, озера. Озер хватало везде, склоны можно было рассматривать как фотоальбом, бесконечно. Но что ей теперь делать в этом самом Отроге? С кем разговаривать? Учитывая особенную зажигалку, лучше всего с кем-то из властей, которые наверняка осведомлены о внемировой агентуре. Бр-р... Романов об элитных людях Катя, как человек многочитающий, видела множество. О качестве и достоверности их она имела суждение примерно такое же, какое мы имеем представление о рабочем дне председателя Витебского, например, КГБ. Напряжение последнего месяца, наконец, начало сказываться. Сначала Катя просто расплакалась посреди улицы; кто-то подошел поднимать. Какой-то дорожный рабочий весь в ремнях. Он говорил на незнакомом и некавказском языке, говорил спокойно и дружелюбно, потом ушел. Ничего спросить у него не удалось. Когда он повернулся спиной, Катя увидела у него на спине автомат АКМ стволом вниз. Ничего себе дороги ремонтирует!

Потом - видимо от усталости - пропало желание загадывать, что дальше. Банан был съеден на автопилоте. Также на автопилоте Катя решила обратиться к первому попавшемуся вооруженному человеку, а там уже пусть будет что будет. Ее запас прочности ощутимо подтаял за последнее время, и теперь она просто куда-то проваливалась и не сопротивлялась.

Она обратилась к первому встречному с оружием и сказала, что хочет поговорить с его начальником. Совсем забыв, что здесь ее языка не знают. Этот был вооружен уже чем-то вроде целого пулемета. Услышав незнакомую речь, он сначала было насторожился, но потом что-то придумал и шикарным жестом с полупоклоном пригласил Катю к тому самому круглому зданию, больше всего похожему на цирк.

***

И вот они стояли перед столом входного министра. Справа переминался инкаустер из компании Поющей Воды, слева - молодая женщина с красивыми волосами поверх грубого темно-бурого плаща... волосы хорошо бы расчесать и вымыть. Беженка, скорее всего. Она устало вынула из кармана плаща зажигалку и положила ее на стол - так, словно это был какой-то знак. Или символ. Может быть, это к Госбезу?

Рабочий ушел. Министр подвинул гостье кресло. Прежде всего, надо выяснить ее язык. Вестрона она не знает, сказал этот парень с ручной горелкой. Допустим, она с Земли. Она пришла с вокзала - скорее всего, поезд до станции Мост. Крапивин... Язык Крапивина - русский.

- Пожалуйста, кого-нибудь из госбеза, знающего русский язык, пригласите, скажите, у меня срочный гость, возможно, оттуда. Потом сразу ступайте за техниками и приготовьте все к вечернему занятию, пока мы будем разговаривать.

Секретарь икнул и вымелся в дверь. Русский - госбез! Это не только язык Крапивина, это еще и Транквилиум.

Министр вынул плоский чайник и три чашки и начал разливать чай. Очень удобный случай продемонстрировать свою демократичность и задушевность.

Сахара не оказалось, министр огорченно хмыкнул и полез в шкаф за яблочно-рябиновой пастилой, которую он готовил всегда сам и хранил в рулонах, надрезанных клеточкой, чтобы лучше ломались.

- Прямо идиллия тут у вас, - сказал бесшумно возникший в двери переводчик, - А парень прибежал: русский госбез! Кейджиберы!

Сказал он это по-русски и потом повторил для министра на японском - тот был по рождению с Рюкю.

Министр невозмутимо наполнил третью чашку.

- Представьте нас и спросите, что означает этот предмет на столе?

Переводчик заговорил. Катя оживилась и рассказала кое-что. Дискуссия вокруг зажигалки продолжалась минуты четыре, потом переводчик фыркнул:

- Понятно. Это был репортер. У нас тут есть ребята, "правду жизни" ищут. Это не плохо, плохо что они ее потом публиковать пытаются, чтоб все знали.

- Журналисты?

- Журналисты делают такое за деньги, а эти ребята - у них это как религия. Поэтому мы их тут называем отдельно: репортеры. За него не беспокойтесь, таких машинок обычно комплект - пять штук. Магическое число в мирах Крапивина. Ну, а кроме зажигалки... Правильно ли я понимаю, что Вы пришли сюда потому, что хотите здесь поселиться?

Вопрос был провокационный, и задавал его переводчик всем, и министр задавал его всем, потому что в Отроге не хватало людей. Катя была уже так измучена всем этим, что кивнула бы не думая, но тут вдруг остановилась.

И разом осознала всю обстановку, людей и комнату.

Министр, толстый, круглый, пожилой, в одежде по крою и материалу сходной с кимоно; но на шее - тяжелая крупнозвенчатая желтая цепь, а в ней на подвеске громадный - с кофейную чашку - зеленый камень. Лицо азиатское, чисто выбритое, напряженное, сосредоточенное - от нее ожидают важного ответа. Волосы черные, гладкие, аккуратные. Переводчик - яркой мужской красотой не блещет, но глаза глаза острые, живые, можно даже простить, что пиджак сидит на нем, как седло на корове. И опять - под пиджаком по светлой рубашке цепь, только уже из белого металла, и звенья мелкие, россыпные, и камень в ней ярко-алый, прямо сгусток пламени и аж рвется наружу выпрыгнуть. Но камень тоже здоровый, сантиметров пять в диаметре, не меньше. И довольно чистый, насколько видно отсюда. Переводчику ее ответ безразличен - или он лучше владеет своим лицом или министр считает нужным выказать волнение, а переводчик не считает. Комната маленькая, только овальный стол, пять кресел не весьма разлапистых, и конторка с бумагами. И все. Где-то снизу что-то мерцает - может быть, экран микрокомпьютера, а может и жаровня - на чем-то же министр нагрел чайник.

А за окнами уже утро вовсю. Часов восемь. Есть ли здесь часы? Хотя переводчика с русского нашли довольно быстро.

Хочу ли я здесь поселиться? У бабушки из Харькова за сванской областью я уже жила... и на Землю отсюда попасть можно - репортеры вот эти ихние попадают же.

- Спасибо, Вы очень добры ко мне. Я все-таки хочу вернуться домой. Вы мне не поможете?

***

- Боже мой, Катя, какая же Вы все-таки красавица! Даже в этом виде.

Катя вздрогнула и шарахнулась к стене. Ее попросили подождать некоторое время, пока не придет человек, который о ней позаботится. Что в это понятие входило, Кате было уже все равно - так она устала. Голос за плечом сильно напугал ее и вырвал из дремоты.

- Вы-то кто такой? И откуда... Гришка?

- Нет, апостол Павел. Сокурсник твой разлюбезный.

- Господи, Гришка! С ума сойти! Что ты тут делаешь?

Росту Катя была немного выше среднего, но на этого своего сомученика ей всегда приходилось смотреть снизу вверх.

- Я Проводник, Катя. Я тебя отсюда выводить буду. Мы выйдем прямо на южную окраину Гомеля, может, даже на самый Переезд, як пашанцуе. А оттуда до нашего с тобой Минска - четыре часа девяностопятым поездом имени матери Божьей Остробрамской.

- Ну ты Божью Мать не очень-то...

- Понастроили церквей - будто извиняются. Давай, пошли.

- Куда еще?

- Ко мне.

- Это еще зачем?

- Изнасилую, разрежу на куски и возьму деньги с родственников. Все так делают, ну и я попробую, надо же начинать с кого-то. Незнакомок боюсь, особенно - прекрасных, а ты и знакомая, и видок у тебя...

- Ах ты мерзавец!!! - Катя подпрыгнула и влепила с разворота ехидному Гришке по щеке. То есть она думала, что влепила, на самом деле промазала -балагур нагнулся и рука прошла над коротко стриженной головой.

- Хороший удар, - спокойно сказал Гриша. - Только вялый какой-то. Ты когда последний раз ела? Или спала? Или волосы свои роскошные в ванне мыла? Давай шагай.

Катерина Михайловна подумала - не она ли этому же Гришке в институте писала такие послания, что декан бы покраснел? Мало ли, что он не отреагировал; может, просто не дошли. Стало ей даже слегка стыдно за неудачный замах, но, как истинная женщина, виду она никакого не показала, а топнула ногой и гордо согласилась:

- Два условия: есть хочу - с ног валюсь, так что неси на руках, и по дороге объясняй про все, а то с этими бандитами офигеть недолго.

- Почему бандитами?

- У всех цепи на шее.

Гришка расхохотался памятным всему потоку раскатистым смехом и прекратил виновато только когда на той стороне улицы на них нехорошо покосился запряженный в повозку медведь. До этого медведь жевал чего-то из коробки на шее и ни на что не обращал внимания.

Как называлась планета и континент, Гришка не объяснил, а может, не знал и сам. Но что значения это большого не имело, Катя согласилась. Страна называлась Отроги, столица, соответственно, Отрог. Страна образовалась, когда людей определенного склада из разных мест вытеснили сначала на болотистые равнины Селунда, а потом загнали к Драконьему Хребту. Хотя на самом деле это был не хребет, а целая горная страна вроде Альп. Поневоле пришлось организоваться и создать какое-никакое государство.

Сразу после Великой Клизмы, как язвительно называлось до сих пор не объясненное явление, открылись всяческие проходы и пролазы между мирами. То ли мысли господ писателей наконец, срезонировали, то ли небо на земле наконец, по их чертежам в размер построили какие-нибудь высшие силы или низшие инстинкты а корнеплод же его знает! (В это месте Катя подумала, что новую религию о корнеплоде она напишет обязательно. Даже если никому, кроме нее, она не понадобится. Что ей не поверят, она и так отчетливо понимала.)

Так или иначе, и Крапивинский мир Кристалла, и Транквиллиум Лазарчука, и еще многое множество всякого в единый момент вспухло и смешалось, кое-где проколов друг друга углами. Вот это был Большой Взрыв; вот это была задачка физикам.

Дальше пошло еще хуже. Через дыры между мирами полезли всякие... всякие. Экзальтированые искатели приключений, Грааля, Истины, правды, удачи. А еще люди, быстро сообразившие, что могут отрезать и себе кусок власти - особенно там, где, к примеру, автомат Калашникова воспринимается как гром небесный.

Общество индейцев в контакте с европейской цивилизацией выгорело как факел. На этой планете было уже другое общество. Если столкнуть лбами две Швейцарии - нынешнюю, и ту, что была пятьсот лет назад? Тысячу лет назад? Устоит ли рота автоматчиков против тумена хана Тенгиза?

Транквиллиум делили организации. Крупные и серьезные, могущие провезти иприт и напалм, и ядерные заряды.