Помоги проекту - поделись книгой:
Роман Торощин
Нестихи. Книга первая
Снег идет… Зимней ночью фонарь способен на чудеса, деля пространство на тьму в мягких пушинках белесой мглы и столб света, в котором радужно переливаются осколки холода…
Пустая ночь, лишь ожидание, неведомым зверьком мечется со снежинки на снежинку, время от времени делая стойку, прислушиваясь – то ли мороз растрескивает покрытые инеем березы, то ли долгожданный хруст шагов…
И вот, одинокая фигура в темно-синей небесной форме плавно движется, мягко прорывая темноту, и сквозь свет плывет на встречу детскому сонному счастью…
В этой зиме нет невзгод, и печали хрупки, как лед ноябрьской лужи… Это зима радости… Зима теплого пристенка, такого уютного после катания на санках.
Эта зима каплями стекает с варежек, лежащих на батарее…
Эта зима красных щек и снежной лавины, которая срывается с еловых лап ударом отцовской ноги по стволу…
Потом будет весна с корабликами из скорлупы грецких орехов, будет тяжесть лужи, которая давит на резиновые сапоги.
Будет весна с запахом солнца, будут низкие облака, с разбега покоряющие новые высоты.
И будет лето со стрекозами, с запутавшимися удочками, жуками, спелым крыжовником и железнодорожным чаем… И легкий перестук колёс, незаметной рябью колышущий ребячий сон…
И будет запах яблок и слив, аромат новеньких учебников и чистого линолеума, букет в рост и новый, абсолютно новый мир, в который стеснительно, как-то бочком входило моё детство…
Густой летний полдень на прозрачной берёзовой опушке… Не воздух, запах облепляет тело, оседает на коже, выступая росинками. Гул июня – это само лето вибрирует, трепеща своими легкими изумрудными крыльями.
В закрытых глазах плывёт желто-зеленое марево, сквозь которое проступают неясные черты…
и в этот момент понимаешь, что лето бывает только в детстве… потом его уже нет… потом оно распадается на месяцы, даты, отпуска…
но там, вдалеке времен, все было вплетено в единый мерцающий узор – и эта ржавая железная дорога, которая толи спряталась в лесу, толи поросла, как сорняком, молодыми березками…
и кувшинки… и ветерок в крылатке….
пригорок, нагретый солнцем, вкус свежего батона белого хлеба и пирамидка молока и молодость родителей, такая легкая ….
кроны берез, сходящиеся в глубине неба, мёд полдня, гамак, ромбами впивающийся в тело… И в этом не-касательстве земли, которое он дарил, было что-то от полета, была оторванность, парение… и был легкий страх от потрескивания скрученных верёвок при покачивании, и по спине пробегал холодок каких-то смутных воспоминаний о каком-то давнем падении…
…Гулкая пустота летнего двора, одинокое эхо недоигранного мяча… и книжки… на балконе, на матрасе, под простыней-крышей, наброшенной на бельевые веревки…
в это время само время замирало… оно покачнется и застучит в ходиках только к концу августа, постепенно наращивая темп и уже в октябре сольется с дробью дождей по подоконнику…
а лето останется нас ждать. Ведь оно никуда не уходит, это мы в том купе скорого поезда….
Хочешь, я расскажу тебе о Москве.
Она тлеет в закате, и пожимая плечом, отвергает любое предложение. Она роскошна и надменна.
Она, запрокидывая голову, кружит среди разноцветных карнавальных мумий. Её горящие глаза пожирают невинное небо, случайно задевшее крылом её владения. Её бриллианты кровавы, её одеяние – шелест змеи. Ночь с ней – это Ватерлоо. Битва ради поражения. Твои шансы сочатся сквозь её пальцы.
Но с утра, выходя из ванны, не накрашенная, с растрепанными и влажными волосами, она по-детски сморщит нос, озорно глядя из-под челки, и внутри что-то нежное и невозвратное, как школьная любовь, взвоет, заскулит, и захочется до хруста обнять это ангельское создание и шептать "где же ты была?! где же ты была?!"… окунуться с головой в облако аромата её юности.
Но объятия опали под охладевшим взором, смог затянул комнату вязкой органзой, и в воздухе замерцал хром. Время вытекло из твоих ладоней. Твоё время вытекло из ладоней.
А над головою, как в назидание, блеклые утренние звезды… И ослепшая от слез синева…
У прошлого нет листвы, оно не жухнет и не опадает. Прошлое похоже на елку, вечнозелёное и переполненное узнаваемыми запахами. Есть некоторые, которые вырубают его, уносят домой и, украсив по-своему, истово пляшут вокруг. Но такие праздники недолги, после них тяжёлое похмелье, звенящая пустота и осыпающиеся неживые мгновения. Мы не из тех. Мы любим лес, с корнями, с ветром в верхушках деревьев, с прохладой и запахом грибов. Здесь можно бродить, сойдя с дальней станции. Здесь все наши.
Невдалеке сквозь желтые поля проносятся порожняки со временем, пустые вагоны, лишь с тиканьем внутри. Пусть бегут, их товар – штамповка копеечная.
А вот штучные секунды, мерцающие секунды (ибо счастье – оно не бывает двухсерийным, оно длиться ровно вдох), вот эти мгновения ручной работы незабудками и кувшинками прорастают в наше чаще. И нет ничего лишнего в этом лесу, нет пустых телефонных гудков, нет заоконного собачьего лая, нет стука сердца невпопад, нет ненавистного запаха медикаментов… а вон над беседкой птица серебристая порхнула… или это был день? Берегите лес, берегите…
Что ты знаешь о любви и пустоте, о красоте и катакомбах, о свободе и о возвращении…?
Радуга живет не в этих небесах.
Здесь тучи размазаны по марле.
Здесь никто не говорит на неизвестном языке, здесь все слова имеют корень «не я».
Неправда, что здесь поля высокого давления, здесь разреженность во всем, все ткани протерты, все флаги выцвели и не на что опереться крылом.
Это мир тысячи замочных скважин и тысячи сквозняков. Здесь время из резины, и каучуковые минуты тянутся часами.
Тут Луна светит лампой и ветер на привязи, и электричество во всем. Здесь у всех тайн уже есть имена, и орфография всех разгадок проверена…
Этими печалями нельзя гордиться, и их нечем утолить. Эту пустоту не вытряхнуть… Это – дно ядра.
Здесь даже надежду называют надя, и не испытывают её.
Но все эти стены из тяжелого дыма, стОит окликнуть пролетающий бриз и он, смеясь, развеет зАмки и замкИ.
И вот уже солнце колокольчиками пробежит по глазам, прыгая между голубых облаков…
Вселенная, она ведь в мгновениях… Мир, он вежлив, он стучится в сердце, прежде чем войти, прежде, чем запустить в нас снежком вечности.
Вот, оглянись – цикады, как выпавшие галчата, каркают, то сбивая ритм, то выправляя его, будто слушаешь неровное дыхание мира, прижавшись к его груди. Голубка замерла на полу-взмахе, продлевая навечно своё курлыканье. Звезды расселись на ветвях соленых сосен, переглядываясь и мигая, как небесный семафор, разрешая кому-то набрать высоту. Прибежав по стеклянным волнам, ветерок, словно игривый котёнок, запутался в шторе, пытаясь поймать свой хвост, устал и, проскользнув в щель, пошёл искать ночлег. Море опустилось на глубину, оставив сверху лишь парное молоко, шепотом напоминающее о Рае. И вот Покой, как мягкая лавина, течёт по миру, лишь изредка и ненадолго водоворотом задерживаясь в излюбленных заводях. И вот прозрачная волна этого Великой Полночи неминуемо и неотвратимо возвышается, возвышается и топит в себе, и накрывает тишиной. Но эта сладость была недолгой, законы Мироздания исключают статику. Покой двинулся дальше вдоль береговой линии, и было слышно, как на его пути лопаются мыльные пузыри пустых человеческих переживаний. И звездная пыль, покачиваясь, поднималась в небо, как утренняя роса. И где-то прозвенела чистая пронзительная нота, быть может, во мне…
Как высказать нежность?
Словами ли с пушистым окончанием? Сложив ли губы дудочкой? От этого само чувство превращается в пустой розовый зефир – остаётся лишь безвкусная пересладость во рту…
Как выразить нежность? Касанием? Но почему каждый раз, прижимая к себе теплое облако, стараешься силой решить этот вопрос? Как научиться разрывать связи между атомами и попытаться проникнуть глубже, чем кожа? Иначе это лишь как стекло между ладонями…
Где-то ниже линии сердца есть кроличья нора, уходящая под запрещенным углом в бездны какого-то щемящего измерения, оттуда на крыльях бабочек поднимается нежность. Там живут наши слезы, и сладкие, и солёные.
Слёзы – это непроизнесенные слова, это непроизносимые слова. Все писатели мира творят лишь с одной целью – перебирая буквосочетания, кто, полагаясь на удачу, кто математически дотошно, все они пытаются собрать хотя бы одно слово, слово, которое влагой сочится из души и вытекает из глаз. Но нет победителя в этой лотерее, и джек-пот растёт, как гигантская надувная игрушка, смущенно и неловко поглядывая на участников…
И поцелуй не решает задачи, хотя порой касание губ позволяет на миг прорвавшись сквозь облака, увидеть Солнце и зажмуриться… Правда, это похоже скорее на подглядывание, на что-то случайное и неповторяемое…
Но главный враг нежности – это Время. Это тиканье, которое к ложке крылатой невозможности добавляет бочку гранитной невозвратности. И каждый раз, когда в попытке взять эту до болезненности милую высоту, в то мгновение, когда в зрачках уже отражается сверкающая вершина, Время стальной секундной стрелкой обрубает страховочный трос. И вот ты хватаешь руками пустоту, но центр тяжести уже начал свою работу… А где-то в вышине затухающей свечей трепещется фраза – "Любая жизнь коротка, и ты не успеешь"…
Время, к сожалению, право…
Но душа не может иначе, она продолжает источать нежность, даже для тех, кому её уже не отдать, как не обнять воздух, как не погладить ветер по щеке. И тогда любовь превращается в камень, который бесконечно падает в бесконечную бездну…
Но есть Свет, и Свет должен стать дорогой. И тогда всё Светло. И прошлогодняя нежность становится грустью, но не печалью. А грусть тоже требует слов, и слова эти растут на васильковой поляне…
Осень, золото повсюду, в траве, в листве, и даже в небе золотой абрис твоих волос…
Меняются люди, меняются эпохи, осень неизменна. Осень никогда не проходит мимо. Лето, зима, весна – всё это напоено ожиданием… Летом ждешь яблочных дней, по весне ждешь тепла, зимой просто ждешь – зимой больше нечего делать. А вот осенью…
Осень – это расплата. Это нестрашный суд. Он выдает заслуженное – дарит красоту за пережитые невзгоды, дарует дождь, как прощение за бесшабашность, подает ветер и слякоть за окном тем, кто заслужил домашнего уюта.
Осень – это время благодарности, время вне времени, это придорожный блюз на обочине. Осенью можно подглядывать за своей жизнью, можно улыбаться прошлому и жмуриться на будущее… и вот иногда, из искристой дымки, как из пены морской, выходит тот юноша, с ветром в волосах и с гитарой, вместо крыльев за плечами… В его глазах двери к любой стене. Он плывет в аромате антоновки и падающих листьев, кроны кленов и дубов разноцветным салютом встречают своего короля. Но ему в эту секунду уже некого побеждать…
Он способен отразиться ветром в голубой стали неба…
а ветер любит джаз, шелестя нотами, как желтыми листьями в неявном ритме дождя…
Позади два с половиной сезона… И уже удовольствия приходиться не получать, а вспоминать, осмысливать… как белый чай, не имеющий цвета и запаха, который лишь неведомо звучит на выдохе…
А в карманах скопились пригоршни раскрошившегося времени, можно пойти покормить серебряных птиц…
Ночь завела свою тихую шарманку, подстраивая мелодию под тёплое детское дыхание на плече…
Глядя на спящего ребёнка, чувствуешь себя недостойным той божественной доверчивости, с которой он прикорнул на тебе, но отвести взгляд невозможно, ибо в этот момент ангел сидит на детских ресницах.
Поделиться книгой: