Записки электрика, или Собаки и люди. Фрагмент романа

Денис Ядров

Записки электрика, или Собаки и люди. Фрагмент романа

24 ноября 2016

Сегодня к нам на подстанцию пришли две женщины и спросили:

– А где у вас находятся собаки?

Я быстро ответил:

– Какие собаки? У нас? Да вы что? У нас только электричество.

Я-то помню распоряжение зама главного энергетика о том, что собак нельзя не то что гладить, а даже кормить.

– Как же? – говорят женщины. – Слыхали мы о вашей подстанции, здесь у каждого трансформатора собачья будка стоит.

– Это не будка, – отвечаю я. – Это ящик с песком. Смотрите: он красного цвета.

– А хоть зелёного. Будка и есть будка. Вон, кто-то в ней даже лает.

– Это ветер, – говорю я, – завывает в проводах.

– И хвостом виляет.

– Да не хвостом, а проводом.

– Что-то много проводов у вас тут хвостами виляет, – настаивали женщины. Впрочем, нас не хвосты интересуют. Говорят, у вас здесь одна собачка ощенилась.

– Слухи, – ответил я. – Собаки лают – ветер разносит.

– А! – обрадовались женщины. – Всё-таки лают!

– Нет. Выражение такое. Я так просто выражаюсь, а лают совсем и не собаки, а люди.

– Кто конкретно?

– Не знаю, – пожал плечами я. – Может, старший мастер, Матершенко. Он чего только не расскажет, чего только не напридумывает.

– А веди-ка ты нас к Матершенко, – женщина в пуховом платке стала наступать на меня.

Я попятился от неё.

– Не могу. Он человек занятой. Старший, всё-таки, мастер. Ему схемы чертить надо, чай пить, байки травить. В общем, некогда ему.

– Веди-веди, – настаивает женщина. – Уж мы-то разберёмся, что там за мужчина такой интересный, который чай одной рукой пьёт, а другой байки травит.

– Нельзя, – отвечаю я. – У него рабочий день до пяти, и если он все байки до пяти не расскажет, не уснёт. А если не уснёт, будет всю ночь на саксофоне играть, а соседи его больно не любят музыку. Потому что они художники. Художники вообще музыкантов не любят. Даже если они старшие мастера.

И сказав эту фразу, я упёрся спиной в лопаты. То есть дальше была стена – отступать некуда.

– Ничего, – ответили женщины. – Мы вашего старшего мастера с собой заберём. Будет нам на саксофоне играть, пока мы будем отдыхать с собаками.

Я сделал ещё шаг назад, лопаты загремели, и какая-то одинокая маленькая лопата грохнулась с потолка и упала прямо к моим ногам. Я подскочил от неожиданности, а женщины, наоборот, сразу подобрались и пошли на меня.

И тут я схватился рукой за сердце и сказал:

– Доколе? Мы и собаки – вещь несовместимая. Только не мы, и только не они!

Я схватил ту самую одинокую лопату и стал крутить ей, словно нунчаками.

– Не подходите! – крикнул я. – Потому что мне кормить собак запрещено! И гладить! И говорить о собаках тоже!

Женщины остановились, посмотрели на меня, покрутили пальцем у виска и пошли кормить щенков. Одного даже поймали и увезли с собой.

Потому что женщинам собак можно кормить, и даже сачком ловить их можно, а электрикам нельзя. Вот такая сложная она – профессия электромонтёра в условиях Крайнего Севера.

27 ноября 2016

Пришёл я утром к механику за путёвками на автомобиль, сел на стул рядом со столом Евсея Платоновича, жду, когда он хитро улыбаться перестанет и в путёвках всё, что нужно, напишет. А он, конечно, написал всё, но улыбаться хитренько не перестал, а наоборот даже – сложил все путёвки в аккуратную стопку, поправил их и поглаживает.

Гладит и на меня так с прищуром из-под очков смотрит, а в лысине у него лампа отсвечивается.

– Я, – говорит, – всё равно узнаю.

Говорит и всё путёвки поглаживает, точно они не путёвки, а женщина любимая.

– Всё равно узнаю, – говорит.

– Обязательно, – на всякий случай согласился я и потянулся за путевыми листами.

Евсей Платонович отодвинул их от меня и снова замурлыкал:

– Узнаю. Не будь я Царапкин Евсей Платонович. Ты ведь знаешь, почему вы электриками, а не водителями оформлены?

Ну, это я уже много раз слышал. Потому что у нас предприятие специальное для электроснабжения города. А водители мы потому, что сам себя ты возишь, и сам же работу электрика делаешь. В общем, работаешь, как минимум, за двоих, а получаешь за одного.

– Вы электрики, а не водители потому, что электрикам больше платят. А о радиаторе я всё равно узнаю.

Я подумал, что пока Евсей Платонович ничего не узнал, стоит как-то умудриться у него умыкнуть путёвки. Заявок море, работы на весь день. И в машинах я не очень разбираюсь: мне что радиатор, что вентилятор. И снова потянулся за путевыми листами.

Но Евсей Платонович снова заулыбался хитро из-под очков и потянул бумагу на себя.

– Я всё равно узнаю, кто вам радиатор такой поставил. Вот кто?

А я почём знаю. Я вообще недавно из отпуска.

– Ах, из отпуска, – сказал механик. – Ну тогда другое дело. Держи путёвки и не гоняй: на улице гололёд и ветер. И шарф не забудь надеть. И чай с малиной обязательно выпей. А лучше мёда съешь. И узнай, кто вам радиатор такой поставил. Потому что он большой какой-то, а должен быть маленький, как моя ладонь. Или как две ладони. Но не больше.

Я пообещал, что спрошу у Артёма Жадина и побежал быстрей из кабинета, пока Евсей Платонович не передумал и кричать не стал. Потому что когда он кричит, совсем некрасиво получается: краснеет зачем-то, брови хмурит, очками на носу шевелит.

И только за моей спиной захлопнулась дверь, механик завопил:

– Я всё равно узнаю! Кто вам такой радиатор поставил!

В это время в кабинет заходил Гриша Григорьев. Он спросил:

– Кто?

А я почём знаю. Но кто-то ведь поставил – это точно. Не бывает такого, чтобы никто никогда не ставил. На то он и радиатор.

28 ноября 2016

Пришёл я к Артёму Жадину про радиатор спрашивать, а он спит. И ногой так во сне подрыгивает и похрапывает ритмично. Хотел его разбудить сначала, но вспомнил, как он двадцать часов подряд отработал, и не стал.

Думаю: «Может, хотя бы, из уазика на диван, который в ОПУ, перелёг бы», но решил не вмешиваться. Тем более Артёму как раз такой сон хороший приснился, как он бруснику в лесу собирал и нашёл сломанный экскаватор. Сдал его на металлолом, а на вырученные деньги велосипед сыну купил и две бутылки пива. Он как раз вторую бутылку допивал и на третью у жены просить собирался. Ну нельзя мешать человеку.

Ему вообще с тех самых пор мешать нельзя.

Он как двадцать часов отработал, спит всё время и дверь никому не открывает. И трубку телефона не берёт.

Я говорил Артёму, что по трудовому кодексу никто не может его заставить после двенадцати часов ещё работать, но Жадин ответил:

– Боюсь сильно, что меня, если откажусь, уволят. А я не могу так, потому что у меня два ребёнка, гараж на подстанции и ипотека.

– Так у меня то же самое, – ответил я. – Гаража только нет. И жена в декрете. И ребёнок младший больной.

– У тебя – это у тебя, – ответил Жадин.

И остался на вторую смену, хотя даже по инструкциям предприятия запрещено. А в четыре утра, после переключений на подстанции, домой уехал. А утром оказалось, что второй человек для всякой другой работы нужен, а у Артёма восемь часов как раз в графике в этот день стояли. Но добрые диспетчера простили ему восьмёрку и спать отправили. А как только отправили, позвонили Начальнику и говорят:

– Нам сегодня два человека нужно обязательно, а Жадин спит дома и даже не чешется.

– Пусть чешется, – ответил Начальник. – Мы, между прочим, чесались. Бывало, всю ночь в кабаке с девушками всякими проведёшь, а утром из того же кабака сразу на работу. И ничего, и хорошо.

– Но ведь человек не спал всю ночь. Поэтому и отпустили.

– Мы в кабаках тоже не по кроватям лежали. Мы, между прочим, плясали до утра и закусывали. И ничего, утром, как огурчики…

– С селёдочкой под шубой, – добавила робко диспетчер, Марьяна Викторовна Шугливая.

– И грибком маринованным на вилочке, – мечтательно сказал Начальник.

И Марьяна Викторовна, как только услышала, что он смягчился, встала быстро из-за стола и отдала трубку сменщику. А сменщик оказался совсем не тот, не районный, а городской. Но Марьяна Викторовна настолько торопилась уйти, что только шепнула Тиме Крошкину: «Начальник», и убежала. А Тима как взял трубку, задышал в неё сразу и сказал:

– Доброе утро, Всемогущ Всемогущевич. Диспетчер Тимофей Артамонович Крошкин смену принял. Замечаний нет, работа по плану. А на районе диспетчера пока нет, потому что он курит и смеётся в специально отведённом для курения месте специально отведённые для этого сигареты, рядом с огнетушителем, противопожарным ящиком и пожарной сигнализацией.

Начальник только услышал голос Крошкина, разозлился:

– Вы меня больше по таким вопросам не беспокойте.

И положил трубку.

А Тима посидел, подумал, по каким вопросам не беспокоить, и пошёл к папе своему, Шнобелевскому Георгину Валентиновичу.

На самом деле по паспорту папа у Тимы другой, и родила мама его от другого мужчины, но по крови, по взглядам на устройство мира, по убеждениям Георгин Валентинович – самый настоящий папа Тимы.

Пришёл к нему Тима в специально отведённое место для курения, стрельнул сигарету и говорит:

– Тут давеча Всемогущ Всемогущевич звонил. Просил его по «таким» вопросам не беспокоить.

Шнобелевский только услышал о вопросах, сразу засмеялся и на выдохе спросил:

– По каким «таким» вопросам?

– А вот по «таким». Неуютным, зябким, нехорошим вопросам не беспокоить начальника.

Шнобелевский снова засмеялся и снова на выдохе, продолжая смеяться, сказал:

– А мы вообще можем не беспокоить его, никогда-никогда.

Сказал и мизинчиком так пепел с сигаретки сбросил. Он всегда мизинец в сторону отставляет, когда курит, или когда ест что-нибудь вкусное вилочкой.

– Дурак ты, Тима, – говорит Георгин Валентинович. – Не понимаешь ничего ты в оперативных переговорах. Сейчас я всё решу.

И пошёл так уверенно в диспетчерскую, набрал номер начальника, заулыбался в трубку поначалу, подмигнул сыну и, усы подкручивая, что-то ласковое такое напевать стал. Это пока начальник трубку не взял. А как взял, загрустил вдруг Шнобелевский, улыбка сошла с лица, усы повисли, и на глаза набежала влажная такая пелена. Положил он молча трубку и сказал:

– Нет, Тимофей, это не ты дурак. Это мы все дураки, что отпустили невовремя человека домой. Он спать собрался, а производство подвига требует. Мы сейчас оденемся с тобой, сядем на трамвай и поедем домой к Жадину, будем просить на смену выйти.

Крошкин растерялся от неожиданности, растянул губы улыбочкой и спрашивает:

– А на кого мы диспетчерскую оставим?

– Старший диспетчер посидит. Он всё равно целый день в крестики-нолики с начальником участка играет. И в дурака подкидного.

– Это вы в дурака с Марьяной Викторовной играете. На раздевание.

– А это не твоё дело. Маловат ещё поперёк батьки слово в пекло лезть. Собирайся давай. Надевай валенки и пальтишко своё тёплое. Мороз на улице – простудиться можешь.

Поплакал Тима Крошкин, погоревал, но делать нечего: начальник сказал – исполнять надо. Надел валенки, ушанку, пальто с пришитыми к нему варежками. Георгин Валентинович шарфик сыну затянул на шее, и отправились они на трамвайную остановку.

– А почему на трамвае? У нас целых две оперативных машины есть.

– Начальник сказал машины не трогать. Нельзя использовать рабочий транспорт в личных целях.

– Каких личных? Мы же по работе.

– Уже личных. Начальник сказал: или мы поедем на трамвае, или пойдём в такое место, из которого точно не вернёмся. Можно, конечно, на такси.

– Ой, на такси дорого, – возразил Тима.